Предел погружения

Ким Корсак, 2020

Адмирал, уставший от выходок своего племянника-студента, отправляет его на подводную лодку, которой предстоит трудный поход в Арктику. Три месяца во льдах – достаточный срок для перевоспитания. Но с самого начала всё идёт не по плану, и впору схватиться за голову… Содержит нецензурную брань.

Глава 7

Миловидная брюнетка на кассе неспешно пробивала продукты, складывала в пакет. Вершинин чувствовал, что она поглядывает на него, на черную форму, на адмиральские погоны. Было приятно, что уж там скрывать.

— Да, Серёга, в пять, как договаривались, — он рассматривал пачки и бутылки в корзине, прикидывая, не нужно ли взять ещё чего-нибудь. Мобильник вздыхал и сипел в ухо — наверное, Серёга был в метро. — Я заеду за вами. Да, на пруд нет смысла, там комаров сейчас полно. Лучше ко мне. На веранде посидим, во дворе можно шашлыки пожарить. Чего-чего? Да конечно, кури на здоровье — кстати, чуть не забыл…

Сняв с подставки блок сигарет, он положил его в корзину к остальным покупкам, улыбнулся девушке. Мягкие губы тут же дрогнули в ответной улыбке, ресницы опустились. Эх, хороша. Пусть с семейной жизнью у него так ничего и не вышло, но вот женским вниманием он никогда не был обделён.

— Да помню я: Проспект мира, шесть. Ага, давай. Ане скажи, чтобы больно-то не командовала. Ишь, в автономку тебя отпускала, а как с друзьями посидеть — вечно у неё то давление, то огород… Да, до связи.

Девушка протянула ему пакет, кокетливо стрельнула глазами:

— Запасаетесь для плавания?

— Мда, если только по морям воспоминаний, — он рассеянно кивнул, достал кредитку. — Как всех собрать — вечная проблема, как будто на край света собираемся…

— А я думала, моряки всегда легки на подъём.

Аппарат зажужжал, она оторвала чек, протянула Вершинину.

— Спасибо за покупку, приходите к нам ещё!

Дежурная фраза в её устах прозвучала тепло, почти сердечно. Вершинин забрал пакет, хотел пошутить что-нибудь на тему моряков, готовых возвращаться к прекрасным дамам снова и снова, но взгляд скользнул по оконному стеклу и зацепился за щуплую фигуру в джинсах, спускающуюся по ступенькам напротив.

Да нет, здесь же ничего не разглядишь. Почудилось. Мало ли.

И всё-таки он торопливо перехватил пакет и, едва кивнув девушке, зашагал к дверям.

Вышел. Ветер сразу забрался под полы кителя, под ворот рубашки. Фигура, конечно, исчезла — свернула за угол, или спустилась в метро, или ещё куда делась. Бросаться в погоню за собственным воображением Вершинин не собирался. Но и игнорировать укол тревоги в солнечное сплетение было неразумно: если бы он не слушал свой внутренний голос, он успел бы за годы службы как минимум дважды испустить дух — геройски сражаясь с пожаром в реакторном или не очень геройски отравиться паштетом, присланным с береговой базы.

Мобильник тренькнул, Вершинин сунул ладонь в карман, вылавливая его.

На экране мигала смс-ка. Алька. «Ты звонил, дядь Слав? Я на семинаре в Доме художника. Что-то срочное?»

Срочного, конечно, ничего. Вершинин постоял-постоял, опустил мобильник обратно и энергично зашагал через дорогу, к синей вывеске «Анна-Турс», к нарисованному морю.

Артур глянул на секундомер в ладони, кивнул, и Сашка с облегчением стянул резиновый намордник, глотнул воздуха — настоящего, а не вязкой смеси, которую он с опаской цедил через трубку.

Волосы липли ко лбу, в груди тяжело стучало. Артур косился на него с ухмылкой.

— Четыре-пятьдесят восемь, ишь ты. Ладно, в пятиминутный норматив ты уложился. А значит, что? Значит, твоё увлекательнейшее погружение в науку борьбы за живучесть продолжается. Пока опять тишину не объявили — снимай костюм, готовься внимать моим наставлениям.

Сашка поморщился, скинул перчатки, потянулся к вороту комбинезона.

— А долго там ещё погружаться? Я надеялся, мы на этих одеваниях-раздеваниях закончим — хотя бы на сегодня.

— Зря надеялся, — хмыкнул Артур. — Тебе ещё наворачивать и наворачивать круги ада, и радуйся, что тебе, по крайней мере, попался такой Вергилий, как я. И он жертвует ради тебя, между прочим, часами спокойного сна и просмотром порнухи.

Сашка, выбирающийся из комбинезона, поднял голову. Смуглый оттенок кожи Артура не скрывал тёмных дуг, залегших под глазами, гладкие скулы за недели плавания ощутимо заострились.

— Спасибо, — Саша протянул ему костюм. — Правда, большое спасибо.

— Ладно, — тот лениво махнул рукой. — Лучше скажи, зачем мы вообще занимались этими плясками? Для чего тебе гидрокостюм?

— Ну… чтобы выйти из лодки, если под водой случится авария.

Артур кивнул, сложил руки под грудью.

— Итак. Предположим, что ты кое-как протиснулся через аварийный люк или, не приведи Господь, через торпедный аппарат. Ты ещё будешь заучивать алгоритм действий в обоих случаях — так, чтоб впечаталось в мозги. Так вот, если ты в этом самом гидрокостюме помчишься наверх, как пробка из бутылки шампанского, с тобой, возможно, всё будет в порядке.

Выдержав драматическую паузу, он наклонил голову набок:

— А возможно, твоя кровь запузырится, как шампанское в этой самой бутылке, и ты отдашь концы, ещё не добравшись до поверхности. Зависит от глубины, с которой ты будешь подниматься, и от того, как долго ты на этой глубине пробыл.

Артур неспешно прохаживался вдоль пультов, поблескивая глазами. Похоже, ему нравилось просвещать наивного парня с гражданки.

— Дело в том, что, когда ты дышишь в атмосфере высокого давления, в кровь поступает очень много азота. На глубине он безвреден, но когда ты начинаешь подъём, давление падает — и что, по-твоему, делает азот?

Без сомнения, Артур намеревался ответить на свой вопрос сам, но Сашка пожал плечами:

— Выделяется в кровь и превращается в пузырьки. Если они закупоривают крупные сосуды, человек может погибнуть.

Карие глаза недоверчиво прищурились. Сашка усмехнулся, разглядывая изменённые удивлением черты Артура, напряжённую складку у губ.

— Я курсовую писал по кессонной болезни, — легко сказал Сашка. — Так что можем обойтись без теории. Сэкономишь полчаса сна и пару оргазмов.

— Нихера себе у вас курсовые, — Артур покачал головой. — Это где ж такому журналистов учат?

Ой.

Сашка быстро наклонился — вроде как поправить тапок на ноге, одёрнуть штанину. Только-только успокоившийся пульс вновь заколотился.

— Ну, я о дайверах писал, — он выпрямился, взглянул Артуру в глаза. — Заодно и про кессонку собрал материал.

Артур, помедлив, кивнул.

— Тогда пошли — покажу тебе, какие штуки мы используем, чтобы выходить, не рискуя подхватить кессонку.

Вершинин стоял под вывеской и курил. Повлажневшая ладонь крутила и мяла телефон — он уже отправил смс-ку, и вторую, и третью.

Он не очень хорошо помнил, что именно было в них.

Он ждал звонка. Знал, что звонок будет.

Или он обыщет весь Питер и вытащит этого… этого…

Пусть смотрит в глаза и отвечает. Хоть раз пусть не зассыт.

Дождь уже начинал накрапывать, за ворот падали первые капли. Вершинин затушил сигарету, кинул её в урну, зашёл под козырёк.

Трам-там-там по карнизу.

Телефон ожил, завибрировал. Вершинин ткнул пальцем в кнопку, прижал его к уху.

— Алё? — голос тихий, напряжённый. — Дядь?

— Сашка! Сашка, твою —

Мать-мать-мать! — загремело каплями по карнизу, пульсом в ушах Вершинина.

— Ты какого… ты какого хуя, блядь, в Питере делаешь?

Мнётся. Сопит что-то.

— Мне с лодки докладывали, что ты на борту! — закричал Вершинин. Дождь ливанул, зашипел, даже под козырьком лицо обдавали брызги. — Кочетов не мог так меня наёбывать! Он бы не продался, даже если б ты ему свою квартиру отписал! С почкой, лёгким и анальной девственностью в придачу!

— Дядь Слав, — вздохнул Сашка в трубку. — Извини.

Вершинин помолчал, глотая холодный чистый воздух ливня. Постоял.

— Саш, — тихо сказал, устало, чувствуя, как ноют перетруженные связки. — Хватит игр. Это уже не розыгрыш. Ты кому-то отдал документы, так? Кому-то из своих больных на голову дружков. И не знаю, как, но этому человеку удалось попасть туда вместо тебя. Это очень серьёзно, Саш. Пострадать могут все — и он, и ты, и я.

— Дядь Слав, честное слово, на лодке ни один…

— Стоп, — выдохнул Вершинин, — это не для телефона. Приеду — поговорим.

Сглотнув, он добавил:

— Скажи только, кто.

— Дядь Слав, честное слово, я даже не предлагал, — забормотал Сашка. — Я только сказал, что мне там будет очень плохо, а она посмеялась и говорит, дескать, знаю, как тебя спасти…

Вершинин почувствовал, как ему в загривок впиваются тонкие острые иглы — одна за другой.

— Саша, — пропихнул он сквозь спазм в гортани. — Кто?

— Замечательно у вас выходит, Александр Дмитриевич.

Замполит наклонялся, заглядывал через плечо. Густо-серая тень от его головы ложилась на ватманский лист и тут же вновь уползала: он спохватывался, отступал на шаг. Ходил кругами, снова наклонялся:

— А акулу, может, побольше сделать? И позубастей?

Можно и позубастей, долго ли. Так-то хуже всего, когда со стороны пытаются влезть и рассказать тебе, каким должен быть твой рисунок. Но ведь эти плакатные лодки, катера, акулы — это всё ненастоящее, вроде как в школе на рисовании. Учительница подходила и говорила: вот здесь подтереть, а тут заштриховать. И надо было подтереть и заштриховать поскорее, пока не прозвенел звонок, потому что рисование было последним, а дядя ждать не любил, его резкий голос прокатывался по всему коридору: «Ну где ты там, а? Слышь, пацан, Альку позови!»

«Кого?»

Алькой её в школе никто не звал. Сашка да Сашка — а вот дядя путался и сердился: «Это ж надо было так назвать — Александр и Александра! А вам-то самим не стыдно надо мной шутить? Понятно же, что я щас зову не тебя, а того, кто окно разбил!»

Он пытался называть её Шуркой, но от этого имени она отказалась твёрдо. Сошлись на Альке, мало-помалу даже брат привык.

Ну а здесь, на лодке, путаться не приходилось. Сашка. Александр Дмитриевич Вершинин, будущий журналист.

Вот с кессонкой она не прокололась чудом. Похвастаться захотелось, утереть Караяну нос. Сейчас бы стояла уже перед командиром, старпомом, замполитом, особистом и давала бы показания о том, как она докатилась до жизни такой.

А в самом деле — как?

И ведь уже почти не нервничала, переодеваясь, пока Илья Холмогоров мирно валялся у себя наверху или уходил на вахту. И не гадала, может ли кто-то что-то разглядеть под её робой, по-научному — РБ, костюм радиационной безопасности. Насчёт душа она вначале беспокоилась больше всего, но оказалось, что ей вполне по силам вымыться и переодеться за пару минут, пока смена ещё не пришла с вахты на помывку, а воду в цистерну уже подали.

Никому на корабле особо не было до неё дела, и, пожалуй, её это более чем устраивало.

Всё-таки правильно Караян сказал, провожая её в отсек: страшнее всего, когда человек начинает осваиваться в опасном месте. Тут-то он и теряет бдительность.

Ладно. В другой раз она так не ошибётся. А Артуру ведь не повредит немного пересмотреть свои представления о журналистах, правда?

— Вот хорошо, Александр Дмитриевич, давайте так оставим. А знаете, что я думаю?

Нет, конечно, она не знает. Что на уме у Константина Иваныча, не один оракул не предугадает.

— Давайте мы с вами к картинкам сделаем подписи! В стихах.

— Сложно, — она покачала головой. — Со стихосложением я не очень дружу.

— Так у меня одно уже готово.

Замполит проворно раскрыл пухлую синюю папку на завязочках.

— Любовью нашей доблестной страны

Все наши мысли, все сердца согреты,

И к ней стремятся песни и мечты

Полётом баллистической ракеты!

Он хлопнул ладонью о ладонь, глаза сверкнули творческим восторгом:

— Ну как?

Сашка вдохнула и выдохнула.

— Чувствуется энергия и сила, Константин Иванович. Но, боюсь, командиру не понравится.

— Да почему же?

— Ну, не знаю, как он, а я бы на его месте предположил, что ракеты вы собираетесь запускать как раз по родной стране. Раз они к ней стремятся.

Замполит нахмурился, помолчал, едва заметно шевеля губами. Скомкал листок.

— Буду думать ещё. И вы, Александр Дмитриевич, думайте!

Ну разумеется.

Вершинин сидел на диване, сняв китель. Форменная рубашка липла к спине — не то от дождя промокла, не то от пота. Надо у Сашки сухое что-нибудь попросить. Да. А самому бы горло промочить, в горле сохло нещадно, но сейчас лучше рассуждать на трезвую голову, да и водки нормальной у Сашки хрен найдёшь или хотя бы коньяка. Сплошь ядовито-цветные ликёры в бутылочках за стеклом.

Сам Сашка оседлал угол стула, смотрел, опустив голову, куда-то в сторону ступней Вершинина. Кот нашкодивший.

— Сестру свою отправил на атомную подводную лодку, — тихо говорил Вершинин. — Молодец. У тебя в голове ничего не щёлкнуло? Она же одна у тебя, один на свете человек, которому до тебя, долбоклюя, дело есть. Я что? Я сегодня хожу, а завтра хлобысь — сердце или ещё что-нибудь, и останешься ты сам за себя. И пропадёшь, если некому будет за тобой приглядеть.

— Что вы такое говорите, дядь Слав, — буркнул Сашка. — Живите долго.

— Да с твоими фокусами копыта откинешь лет на десять раньше положенного! — съязвил Вершинин, откинулся на плюшевую спинку дивана. — У этой-то дурёхи вроде бы мозги не слиплись ещё, как она-то согласилась?

— Не соглашалась она, дядь Слав, — Сашка подался к нему. — В смысле, я её не уговаривал, мне вообще в голову не приходило. Мне просто страшно было так, что пиздец. А Алька говорит: давай я за тебя. Я, говорит, не знаю, куда иду, что люблю и в чём смысл меня. Может, там попробую разобраться.

— Смысл, — пробормотал Вершинин. — Я ей устрою смысл. Начиталась сопливых книжонок. От безделья всё. Академ взять — пожалуйста, картинки малевать целыми днями — пожалуйста. Я ей устрою сеанс медитации — живо она у меня просветления достигнет… Но ты-то? — он ввинтился взглядом в Сашку. — Ты хоть понимаешь, в какую глубокую задницу вы залезли? «Белуга» — военный объект. А эта ссыкуха пролезла туда без допуска к государственной тайне и, что ещё хуже, под чужими документами. Вы же сесть можете оба! И я заодно с вами. Спасибо — устроили вы мне подарочек под конец карьеры.

На подлокотнике затренькал телефон. Вершинин потянулся к нему, торопливо принялся вбивать смс-ку.

— И за сегодня — спасибо большое. Посидел с товарищами на природе, шашлыков пожарил. Спасибо, Сашенька.

— Дядь Слав, да никто же не узнает! — Сашка поднял голову. — И вы бы не узнали, и всё было бы в порядке. Как же вы меня вычислили?

Вершинин поморщился.

— Увидел, как ты из турфирмы выходил. Улетать собрался?

— Ну да, на Кипр только загранпаспорт нужен, а он при мне остался. Хотел, чтоб уж точно мы с вами нигде не пересеклись, — Сашкин рот скривился.

— И за Альку мне смс-ки писал?

Вершинин поднялся, прошёлся по комнате. В боку поскрёбывало.

— Я даже не мог всерьёз подумать, что это действительно ты. Так, кольнуло что-то. Зашёл в турфирму, расспросил. Они, конечно, сначала — а вы кто? а с какой целью? Ну, разговорить-то я умею, — он невесело усмехнулся. — Так и так, всё верно, Вершинин Александр Дмитриевич, Кипр, Греция и Испания, на два с половиной месяца…

Остановившись, он взглянул на Сашку в упор.

— Подлый ты. Она хоть дура, да без гнили. А ты гниёшь уже давно.

— Дядь Слав, — он привстал, — ну виноват я, виноват! Но она же сама…

— Сама, — повторил Вершинин. — Вот об этом я и говорю.

Сашка помолчал, ковыряя носком ступни гладкий пол.

— Дядь, — тихо позвал. — Что мне делать теперь?

Вершинин пожал плечами.

— Сдавать билеты. Ты допуск к гостайне подписывал — хрен тебе, а не заграница, пока пять лет не пройдёт. Радуйся, что тебя поймал я, а не погранконтроль.

Сашка вздохнул.

— И молиться, чтобы Алька, во-первых, вернулась живой и здоровой, во-вторых, чтобы никто про ваш маскарад с переодеванием не узнал.

Помолчав, Вершинин нервно хмыкнул:

— Нет, ну как она это собирается делать? На лодке-то!