Похищенная викингом

Кейтлин Крюс, 2021

Эльфвину, дочь скончавшейся королевы Мерсии, похищает норманн по имени Торбранд, верный воин короля Рагналла. Девушка решает, что отныне ей предстоит быть рабыней мужчины. Он привозит ее в домик, стоящий на отшибе в долине у горячих источников, где лишает ее невинности. После нескольких месяцев тихой жизни, которая ей очень нравится, как и мужчина, с которым она проводит время в любовных утехах, Эльфвина начинает считать дом своим. Но внезапно их обоих призывает король Рагналл. Выясняется, что он намерен использовать Эльфвину в своих целях против ее дяди, короля Уэссекса Эдуарда, но позже, время для действий еще не пришло. Торбранд давно получил от своего короля задание охранять леди саксов, однако следующий его шаг будет сделан не только ради долга, им руководят чувства…

Глава 3

Лес поглотил их.

Норманн крепко держал Эльфвину, рука у него тоже была словно каменная. Казалось, у воина нет слабых сторон ни внутренне, ни внешне. Торс его похож на стену крепости, ноги крепки, как скалы.

Эльфвина трепетала и понимала, что стало причиной страха, — она догадывалась, какая ее ждет судьба. Странным и непонятным было лишь то, как вел себя с ней, как говорил этот воин — играя словами и ею. Он ведь мог в любое время получить желаемое, а потом бросить умирать, обесчещенную и одинокую. Но ему не заставить ту часть ее, что похожа на пламя костра, взвиться до небес!

— Не противься, — прозвучал над головой голос, похожий на низкие раскаты грома, которые она не только слышала, но и чувствовала отдачу внутри, словно он заполнял ее, проникая извне. — Или сделаешь хуже только себе.

Эльфвине оставалось только догадываться, о чем он и почему слова проникают так глубоко в сердце.

— Будешь сидеть так всю дорогу, леди Эльфвина? — спросил он почти весело, насколько возможно для такого человека. — Несгибаемая, как одно из этих деревьев?

Ей не сразу удалось понять, что он хочет сказать. Она старалась держаться, а не просто казаться спокойной, надеясь оттянуть неприятный момент, но все же… присутствие этого мужчины трудно игнорировать. Насмешливый тон задел ее, и она позволила себе немного расслабиться и откинуться, будто на спинку стула, впрочем, совсем чуть-чуть.

Наградой и проклятием ей стал его приглушенный смех, он проходил сквозь ее тело, будоража, волнуя, заставляя против воли осознавать, что ее влечет к этому грубому воину, захватчику, который везет ее куда-то в неизвестность, и чем все закончится, сложно даже предположить.

Успокаивало лишь одно: убить ее он мог и там, где нашел.

Понять этих норманнов совсем непросто.

Думы ее становились все тревожнее по мере того, как ночь сгущалась, а снег падал все интенсивнее. Печальная истина заключалась в том, что Эльфвина знала о мужчинах больше, чем хотела бы. Может ли женщина вообще избежать этого опыта? Мужчины перемещались по миру, как им заблагорассудится, захватывали поселения, грабили, бросали людям монеты с изображением королей и передавали их указы. Когда заканчивалась резня на поле брани, а следом и пир в честь победы, когда они переставали петь песни и греметь кружками, все желали одного и того же.

Все и каждый.

Множество ночей за последние шесть месяцев Эльфвина провела в тревоге, зная, что у нее есть лишь одно оружие, которым едва ли можно противостоять мужчинам, и будучи уверенной, что они имеют право взять то, что она и не думала им предлагать. Благочестие она противопоставляла их похоти.

«Давайте прежде помолимся, сэр», — говорила она, призывая священников, когда была возможность, ведь, к сожалению, служители были зависимы от тех же страстей. В конце концов, они прежде всего мужчины.

Этот воин был язычником, а не христианином. Для него ничего не значат ни ее молитвы, ни священнослужители.

По приказу матери Эльфвина сохраняла невинность при ее жизни и после. Дело в том, что любой получивший ее мужчина, тем более став мужем, мог претендовать на Мерсию. Так сказал дядя. Норманн определенно знал об этом.

Матушка считала, что, если существует в этом мире человек, заслуживающий право стать мужем дочери госпожи мерсийцев, Эльфвина давно его встретила бы, а этого не произошло.

«Слаб тот мужчина, который будет заявлять, что достоин короны, — любила повторять Этельфледа. — А Мерсии, дочь, нужна сильная рука».

После ее кончины вокруг Эльфвины появилось много мужчин, видящих себя новым правителем Мерсии или благородными рыцарями, которые захватят ее и передадут дяде наследницы, вступившей в права после кончины госпожи мерсийцев, а взамен получат его покровительство. Смерть Этельфледы была внезапной, дочь испытала шок такой силы, что не представляла, что делать. Это хорошо понимали окружавшие ее люди. Они шли к ней один за другим, кто-то, угрожая, кто-то, пытаясь очаровать. Но все были сладкоречивы и лживы, каждый видел себя на троне в Тамворде, управляющим Мерсией, ведущей на юге нескончаемую войну с могущественным Уэссексом.

«Эдуард может предъявить претензии на все, что пожелает, — произнес тогда один из придворных, и не шепотом, как все, а так, что, кажется, услышал весь Тамворд. — Он обеспокоен, что вынужден со всех сторон отбивать нападки данов, и больше нет сестры, которая могла способствовать объединению Уэссекса и Мерсии».

Эльфвина давно знала, что стоит держаться подальше от шептунов и любителей инсинуаций. Задолго до того, как Эдуард собственным мечом снес голову тому громкоголосому придворному. Она понимала, что это в ее интересах, ведь она не желает себе той же участи.

Мать учила ее никогда не забывать, что даже гобелены могут слышать и передать сказанное врагам. Лучше произносить лишь слова воспевания и покаяния, и лишь обращаясь к небесам. Все, кто стремился использовать Эльфвину в своих интригах, с горечью обнаруживали, что в ее присутствии могут только возносить молитвы. Только это ее и спасало.

«Решила вступить в сговор со своими ухажерами, племянница? — спросил Эдуард, когда впервые прибыл в Тамворд, повергнув двор в ужас и заставив трепетать от страха. — Или ты уже с ними заодно? Это к их голосам ты прислушиваешься даже сейчас?»

И в тот раз она прибегла к проверенному способу защиты и спросила кротко, смиренно потупив взгляд: «Надеюсь, я достаточно глубоко погрузилась в молитву, дядюшка, чтобы слышать лишь голос Бога».

Слишком набожна, чтобы заметить угрозу. Целомудренна, чтобы обратить хоть малейшее внимание на мужчин, считавших себя достойными занять место ее матери. Или претендентам достаточно оказаться безрассудными, чтобы прямо или косвенно бросить вызов ее дяде.

Норманн, так уверенно прижимавший ее к себе, не был похож ни на одного человека, встречаемого ею ранее. В каждой его фразе была доля правды. Она ощущала это нутром, и еще то, что от близости его тела охватывает жар, словно вспыхивает в груди пламя.

Правда в том, что невозможно даже предположить, что ее ждет в будущем, и она отчетливо это понимала. Этот дикарь способен сделать с ней все, что пожелает, и нет сомнений, что он так и поступит.

Помимо осознания этого ей необходимо смириться с неотвратимой судьбой. Это ее удел, так было всегда.

Она не обольщалась и даже не надеялась, что будь матушка жива, то поняла бы ее чувства и помогла найти лучший выход. Будь Этельфледа рядом, скорее всего, ничего не сказала бы.

Дочери могущественных правителей становятся в лучшем случае примерными женами, заложниками противоборствующих семейств, теми, на кого возложена миссия укрепления связей родов путем произведения на свет потомства. Отцы выдавали дочерей замуж за врагов. Дочери делили ложе с теми, кто мог убить их братьев. Женское сердце должно быть прочным, ведь в течение жизни ему предстоит не раз быть разбитым вдребезги, но при этом каждая часть его должна жить, чтобы выполнить долг.

Хорошо бы Эльфвине понять, что это за долг в ее случае.

Давлению руки на ее талии сопротивляться не было смысла. Грудь, которой касалась ее спина, была похожа на каменную стену. На мгновение она задумалась, как было бы прекрасно вести спокойную, размеренную жизнь в Уилтоне, дни ее проходили бы в молитвах и тихом миросозерцании, вдали от посягательств мужчин. Эльфвина поспешила отбросить эти мысли. Воин мог взять ее сразу, но отчего-то этого не сделал.

«Ах, если бы всегда существовала приятная возможность выбора, — дерзко усмехнувшись, сказала бы сейчас матушка. — Если она есть, выбирай. А потом действуй. Чаще всего в жизни нам приходится довольствоваться лишь последним».

Он мог бы и убить ее, не медля, но тоже не сделал. Мог убивать медленно, прямо там, где остановил. Но на насилие не было и намека. Эльфвина решила, что надо счесть это благословением свыше. Благо. Подарок небес. А ведь ей было известно: в этом мире редко раздают подарки, которые потом не обходятся дорого.

Старая лошадка делала шаг за шагом, приближая ее к неизвестному будущему.

Остается гадать, послал ли дядя еще людей, поджидают ли они ее за следующим поворотом, чтобы схватить и убить. Или подобного не было в его мыслях. Или он поручил солдатам схватить ее и развлечься по своему усмотрению.

Эльфвина с трудом сдержала поднимавшуюся изнутри дрожь. Неужели дядя способен желать такую судьбу единственному ребенку родной сестры?

Девушка размышляла, пыталась оценить вероятность нескольких вариантов, краем глаза отмечая, что лес становится все труднее проходимым и мрачным. У нее нет ни каменного пояса, ни щита, которые могли бы стать защитой от неожиданностей темной ночи и нападения дикаря. Время шло, и она все больше склонялась к тому, что воин прав.

Дав ей в охрану двух нерадивых солдат, дядя хотел показать, как мало она для него значит, как мало его заботит, что с ней случится в дороге, главное, чтобы она исчезла из его жизни, любым способом, и больше не доставляла хлопот. Племянница ему не нужна, он хотел, чтобы та хорошо это усвоила. В определенном смысле это неплохо. Ведь, представляй она для него ценность, он ни за что не отослал бы ее от себя. Выдал бы, например, замуж за одного из нужных ему людей. Вероятно, матушка тоже планировала использовать дочь в интересах королевства, однако она никогда не допустила бы, чтобы дочь страдала. Эдуард же, скорее всего, даже не подумал бы о ее чувствах или о том, как будет относиться к ней выбранный в мужья. Она понимала мысли дяди лучше, чем ей самой хотелось бы.

Даже мужчина, испытывающий симпатию к супруге, в чьих руках власть, едва ли способен устоять от предъявления претензий на корону. А Эдуард не желал развязывать еще одну войну на своей территории, когда их и без того было немало у ее границ.

Данное Эльфвине позволение уехать было сделано лишь в своих интересах, а не ради ее блага. Учитывались также планы людей в Тамворде и всей Мерсии, возлагавших надежды на ее приход к власти, и их не разозлит его позволение набожной принцессе жить до конца дней в аббатстве в Уилтоне, и он будет выглядеть благодетелем. Позже, для устранения угрозы, будет достаточно отдать приказ убить ее, о его исполнении никто может никогда и не узнать.

Мысль не вызвала в ней ужаса, она знала, что короли всегда делают то, что хотят. Особенно ее дядя. Рядом с ним она всегда чувствовала себя пустым местом. Просто удивительно, что он не взял на себя устройство ее брака еще при жизни матери. Эльфвина знала, что была не единственной при дворе матушки, кто ожидал этого его шага.

Если норманн и солгал и впереди ее не ждут разбойники, ей все равно не удалось бы одной доехать до аббатства. Кто-нибудь наверняка да нападет, это лишь вопрос времени. На лесной дороге может появиться немало преград для путника: разбойники, кабан, плохая погода, враждебно настроенные жители ближайшей деревни. Все это могло и определенно случилось бы с ней, если пришлось бы отправляться в путь в одиночестве. Старая лошадка, возможно, и не доковыляла бы до этого места.

У Эльфвины вновь возникла мысль, что этот грозный воин мог с легкостью уничтожить ее охрану. И ее саму. Он был способен на это и без щита и меча, учитывая силу своих рук. Мог, но не сделал. Как и ничего другого не менее ужасного для нее. Это можно поставить ему в заслугу. Впрочем, как посмотреть: вероятно, это повод опасаться за себя еще больше. Будущее непредсказуемо, хотя Эльфвина призналась себе, что немного расслабилась. Совсем чуть-чуть.

— Не все в этой жизни должно быть сражением, Эльфвина. — В его низком голосе вновь слышались веселые нотки, причина этого была ей совсем непонятна. И еще меньше вспыхивающий следом жар в груди.

— Сказать так мог бы человек, который привык всегда побеждать, — парировала она, хотя и не стоило быть такой смелой. Она должна молиться, а не провоцировать.

Может, так влияет на нее лес? Или падающий на лицо снег? Слишком сильный контраст — ледяная кожа и огонь внутри. Может, это сделало ее безрассудной?

Эльфвина напряглась, ожидая, что последует дальше. Она во власти этого воина, он способен убить ее одним ударом, и в округе нет никого, чтобы остановить его, даже волков.

— Приятно, что ты понятливая, леди, — прогремел он, склонившись к самому ее уху. — Пусть в пути тебе помогает знание того, кто станет победителем.

Эльфвина задрожала так сильно, что не сразу смогла остановиться. Над головой прозвучали раскаты смеха, тяжелые, отрывистые, они проникали до самых печенок. И ее охватил страх от предположения, о какой победе он говорил.

Мать учила ее сражаться тем оружием, которое есть, так она и поступала. В юности ее компаньонкой была немолодая женщина, так как Этельфледа много времени проводила в заботах о стареющем отце Эльфвины и управляла двором. А компаньонка научила подопечную многим тонкостям борьбы совсем иного рода.

«Твоя мать королева, дитя мое, она имеет полное право считать себя Леди этого королевства, — говорила ей Милдрит уже очень давно. — Она ведет войны, в ходе которых теряют или завоевывают земли. Однако большинство женщин сражаются совсем на другом поле».

«И что же мне делать? У меня стежки получаются такие неровные…» — жалобно протянула Эльфвина.

Тогда она была совсем девочкой, неловкой, нервной, пальцы же компаньонки порхали над куском ткани, словно мотыльки.

«Я имею в виду не вышивку. — Женщина отложила иглу, перехватила взгляд воспитанницы и пристально посмотрела ей прямо в глаза: — Этим войнам нет конца. Люди сражаются и умирают каждый день. В тебе течет кровь королей. Если твоя мать такая практичная, какой мы ее считаем, она непременно обменяет тебя на королевство, которое, возможно, могла бы завоевать, но используя силу».

Эльфвина хотя и была совсем юной, но уже осознавала свое положение. Отец не раз заговаривал о брачных союзах, о том, как лучше использовать шанс получить наибольшую выгоду. Вопрос был не в том, выйдет ли она замуж, а в том — когда. Отец всегда был слаб здоровьем, и матушка часто брала на себя обязанности правителя даже при его жизни. После смерти мужа и вовсе полностью сосредоточилась на отражении нападок северных врагов — норманнов и данов. Войны шли одна за другой, и из-за этого заключение брака Эльфвины откладывалось.

Если бы матушка, как собиралась летом, заявила претензии на Йорк, то нашла бы мужчину для дочери, который был бы выгоден и ей, тем что не оспаривал бы ее позиции, и брату, королю Эдуарду. Весной Эльфвина была уверена, что скоро ей придется идти под венец.

Разумеется, никто не стал бы заставлять ее силой. Да и зачем Этельфледе давить на дочь, когда она всегда могла добиться от нее желаемого, напомнив о долге перед королевством. О нем говорили так часто, что он казался ей ничем не лучше меча или ножа, которым орудуют бандиты на дороге.

«Над головой каждого из нас занесен меч, — говорила ей Милдрит, строго глядя на девочку. — Но, послушай меня, только от тебя зависит, разрубит ли он тебя пополам или останется висеть в воздухе».

«Зачем нужен меч, если им не рубить?» В том возрасте она была уверена, что достаточно знает о мечах и людях, ими владеющих. Ведь она провела все детство среди придворных и наблюдала за ними. И они боролись каждый день в каждом замке, где жила Эльфвина.

«У каждого мужчины есть не один меч, дитя мое, — говорила Милдрит. — Тот, который он держит в руке, может тебя убить, но это бывает милостью по сравнению с тем ущербом, который он может нанести другим».

Эльфвина много видела при дворе матери. Порой то, что не совсем понимала, иногда во дворе или в зале. Она видела, как мужчины и женщины совокуплялись, и понимала, что мать ждет от нее сохранения целомудрия, которое может стать хорошим условием для торга. Впрочем, настанет день, когда и ей придется принести себя в жертву. Сколько бы она ни молилась, это лишь вопрос времени.

«Это больно?» — осмелилась она задать вопрос Милдрит, зная, что с матерью не сможет позволить себе такие разговоры.

«Больно, когда случается уколоть палец иглой?»

Эльфвина покосилась на несчастные пальцы.

«Больно».

Женщина пристально посмотрела ей в глаза. Девушка запомнила этот взгляд так отчетливо, словно разговор происходил только сегодня, а не много лет назад. Запомнила морщинистое лицо и сжатые зубы. А еще сочувствие в глазах.

«Но ты ведь знаешь, что научишься владеть иглой, и пальцы будут ловко с ней управляться, не будет нужды терпеть боль. Никогда не забывай об этом, дитя».

С того дня Милдрид прожила только три зимы. Но Эльфвина сделала так, как та ей велела, — она не забыла. Теперь, продвигаясь по темноту лесу, она не могла думать ни о чем другом. Пыталась представить на месте извивающихся в объятиях друг друга мужчин и женщин, которых видела так много, себя и этого великана, что сидел на лошади позади нее. Это казалось простым и невозможным одновременно. Однако Эльфвина отметила, что воображение заставило ее затаить дыхание.

— Мое имя тебе известно, могу я узнать твое? — произнесла она.

Она приближалась к моменту смерти и отчего-то хотела знать, человек с каким именем отправит ее в мир иной. Казалось, она совершает… своего рода подвиг, осознанно подчиняясь судьбе.

— Торбранд, — ответил он глухим голосом.

Торбранд.

«Это всего лишь имя, — сказала она себе. — Оно не должно отдаваться дрожью внутри».

Они ехали вперед, хотя он едва ли видел дорогу лучше, чем она. Воздух становился все холоднее, пелена снега все плотнее. Эльфвина понимала, что едва ли уехала так далеко, если отправилась бы в путь одна, даже исключая вмешательство живого существа в ее планы. Достаточно плохой погоды. Что с ней стало бы? Скорее всего, замерзла бы и умерла на обочине.

Впрочем, она и сейчас боялась этого, время от времени нервно вглядываясь в чащу.

В момент, когда, казалось, ее охватило отчаяние, между деревьями мелькнул огонек. Эльфвина затаила дыхание. Торбранд пришпорил кобылу, сжал сильнее ноги девушки бедрами и поскакал прямо на свет.

Она отбросила мысль, что это люди, посланные дядей, или бандиты. Внезапно стало легко и спокойно, отчего-то появилась грусть, что поездка закончится так быстро. Что ж, она согласна ее ненадолго прервать. Совсем ненадолго.

Торбранд выехал на поляну, окруженную с трех сторон деревьями, с четвертой же был высокий, как стена замка, обрыв. Он спешился так легко и быстро, что Эльфвина на мгновение растерялась, лишившись опоры. Оказывается, она уже привыкла к его теплу и определенной поддержке.

Сохранять спокойствие было совсем непросто, ведь при ближайшем рассмотрении стало ясно, что мерцавшим огоньком оказался ярко разожженный костер, у которого сидели двое, размером не меньше Торбранда. Они определенно воины и также норманны. Один был мрачен, тоже как Торбранд, и у него были такие же глаза, похожие на две льдинки, и шрам на щеке. У второго волосы были рыжими и заплетены в косы, а взгляд — безжалостного убийцы.

Ей было страшно тогда, на дороге, но сейчас повод страшиться был серьезнее. Строя предположения, что ждет ее в будущем, подобного варианта она не рассматривала. Такое даже не приходило в голову: она одна в ночном лесу с тремя воинами-норманнами, возвышавшимися у костра, как три скалы.

Эльфвина с ужасом оглядела поляну — шатры из натянутых на деревянные столбы кусков ткани, пламя костра, — будто искала доказательство того, что перед ней все же люди. Впрочем, это не важно, они все равно чудовища — кем еще могут быть существа такого роста и устрашающей внешности. Что они с ней сделают? Будут использовать, как мужчины всех своих рабынь?

Давным-давно Милдрит учила ее, что удел женщин — терпеть. Матушка, правда, не прямо, но соглашалась с ней. Прямо говорила только Милдрит. Жизнь мужчин коротка, женщины живут дольше, хотя о них и не слагают баллады, но судьба их часто очень тяжела. Смысл этих слов Эльфвина поняла только этой ночью.

Матушка часто повторяла, что завоевать можно любое королевство. И королева в одночасье может стать рабыней. Мудрая женщина должна быть готова заранее понимать, как поступить, чтобы выжить.

Торбранд повернулся к ней, и девушка по его взгляду, темному, пронзающему насквозь, поняла, что всего ее воображения не хватило бы представить возможное будущее.

Не отрываясь от ее глаз, он положил руки на талию Эльфвины и поднял девушку так, будто она весила не больше кружки, поднимаемой им не раз во время попойки. Он наблюдал за ней, даже опустив на землю прямо перед собой.

— Ты можешь стоять? — раскатисто произнес он, и звуки голоса вновь отозвались эхом внутри ее, хотя она уже не прижималась спиной к его торсу.

Тяжесть в теле и страх сейчас были сильнее, чем ужас от происходящего.

— С… Спасибо, — пробормотала она и замолчала, не представляя, стоит ли еще что-то говорить, ведь ноги действительно отказывались держать ее.

Из-за полноты переживаемых эмоций Эльфвина забыла о холоде, снеге, от которого капюшон намок, и струи ледяной воды теперь стекали по шее. Она должна была замерзнуть, но вместо этого тело ее горело, словно она сидела у огня, а не ехала через зимний лес, слушая вой волков вдалеке.

Что-то мелькнуло в глазах Торбранда, его рот изогнулся, но совсем чуть-чуть. Отчего же эмоции внутри столь сильны?

— Леди Эльфвина, — наконец произнес он и повернулся к мужчинам у костра, — позволь представить тебе Ульфрика и Леифа, моих родственников и товарищей по оружию.

Лица обоих не изменились — оставались каменными, как и прежде.

От Эльфвины не укрылось, что Торбранд не скрыл насмешку в голосе, вел себя так, словно они находились при дворе ее дяди, а не в лесной глуши, где ее титул мог быть использован только против нее. И все же у нее тоже есть оружие.

— Желаю здравствовать, — приветствовала она, сдержанно улыбнувшись по всем правилам. — В вашем обществе я не опасаюсь за свою честь, ведь сюда меня привез ваш родственник. Истинно сказано, друзей не может быть слишком много. Это так верно, правда?