Иллюзия отражения

Петр Катериничев, 2007

Догадывался ли бывший аналитик разведки Олег Дронов, когда бросился к девушке на шоссе, что, повинуясь главному закону настоящего мужчины спасать и защищать, он лишь попадает в заранее приготовленную для него западню? Идет большая игра, и кто станет охотником, а кто добычей, решит лишь случай или Бог.

Глава 15

Мне жутко хотелось курить. Но времени не было даже на то, чтобы найти нужные слова… Вождь всех народов умел — в тяжелую годину: «Братья и сестры! Граждане и гражданки!» Хорошо. Задушевно. По-доброму.

Прожектора на крыше и фары зажглись одновременно и залили машину и двух парней рядом ослепительно белым галогенным светом.

— Привет, земляки, — сказал я по-русски. — Или лучше — коллеги. Я — Олег Дронов. Приехал с вами поболтать о жизни, если вы не против. Слишком уж много неприятностей свалилось на мою голову минувшей ночью.

— Чего ты хочешь? — прокричал в ответ один из них.

— Рассудить, что и как. Я без оружия и готов подойти.

— А если мы против?

— В руке моего друга — мобильный. Сообщение уже надиктовано. Стоит ему тиснуть кнопочку, и оно уйдет в эфир. Минут через семь берег оцепят патрульные, сверху зависнут геликоптеры, и вы удостоитесь чести быть представленными Алену Данглару. Сами понимаете, положение ваше станет совершенно бесперспективным.

— А сейчас какие перспективы?

— Поболтаем — и летите сизыми селезнями.

Их совещание было недолгим.

— Подходи.

Диего наклонился ко мне:

— Дрон, а ты уверен?

— О-хо-хо, — только и выдохнул я, выцепил из пачки сигарету, прикурил, спрыгнул с подножки и вразвалочку пошел к автомобилю и замершим рядом мужчинам.

Да. Я не ошибся. Профи чистой пробы. Ни суеты, ни страха — ни в позах, ни в глазах. Только готовность — отреагировать на любое изменение ситуации. И еще — та же дурина в зрачках у обоих: то ли кураж, то ли — веселая тигриная бесшабашность сильных, у каких опасность вызывает приятное, ни с чем не сравнимое чувство полета.

— Что ты хотел спросить? — произнес тот, что постарше.

— Да о погоде и вообще… Как там в Москве, дождичек моросит?

— Время от времени.

— А грибы пошли уже?

— Угу. Строем. И с песней.

— Алину Арбаеву вы где встретили?

Они переглянулись: отвечать правду, соврать, промолчать? Видимо, никаких прямых инструкций не было.

— А тебе зачем?

— Убили ее.

Тот, что постарше, помолчал, потом произнес:

— Бывает.

Да. Бывает. Но у меня возникло четкое ощущение, что об устранении Арбаевой их не предупреждали. Совсем. Возможно, оно и не планировалось. Вернее, планировалось, но другой командой. Совсем другой. Им неизвестной.

— Александр Алиевич Арбаев уже летит.

— Нам что за дело.

— Это вам сейчас — нет. А в России? Арбаев — не пешка.

Старший только усмехнулся:

— Сейчас другие времена. И где завтра будет Арбаев?

— Стенку зачем покрошили?

— Стенку? Какую?

— Над моей головой.

— Тебе бы, товарищ Дронов, романы писать.

— Писал бы. Но настоящая литература требует досуга и неторопливости.

— Досуга здесь навалом, — сказал другой.

— И люди никуда не торопятся, — поддержал его первый.

— Они нигде никуда не торопятся. Просто — суетятся, — резюмировал я.

— А ты неплохой парень.

— Да и вы ребята — ничего. Зачем драться начали?

— Тебе что-то ответить, Дронов?

— Не нужно.

— Тогда и не спрашивай. И приятелю своему скажи — отключил бы он иллюминацию.

— Раздражает?

— Нет. Напрягает.

— Вы мужчины сдержанные.

— Не всегда. Разойдемся по-хорошему?

— А по-плохому и не получится.

— Да?

— «А коль придется в землю лечь, так это — только раз…» — напел я.

— Невеселый мотив.

— Старенький.

— И вообще — светает. Ты узнал, что хотел?

— Не вполне. Но я — доволен.

— Это радует.

— «Долетайте до самого солнца и домой возвращайтесь скорей…» — снова обратился я к песенной классике.

— А ты веселый парень, Дронов.

— И находчивый, — подтвердил я. — Вам это говорили?

«Двое из ларца» переглянулись.

— Зачем им нам что-то говорить? — наконец сказал один.

— Это да, — подтвердил я. — Солдаты — как дети, убьют — не заметят. — Помолчал, допалил сигарету. — А генералы — тем более. Не говоря уже об адмиралах.

Мужчины промолчали. А что они могли мне сказать? Ничего.

Я сделал рукой «о’ревуар», кивнул на брезент, под которым наличие парашютов угадать было нельзя:

— Попутного ветра, птицы наши, — развернулся и пошел прочь. Не знаю, была моя спина напряженной, нет… Солдаты — как дети…

Когда я подошел к машине и оглянулся, парней ни у машины, ни на обрыве уже не было. Еще через минуту в темной мгле я не увидел даже — угадал темные крылья парашютов. Их поднимало встречным потоком и несло прочь с этого госте-приимного острова.

А на востоке уже занимался рассвет. На Саратоне слишком много огней, чтобы восходом можно было любоваться каждый день. И еще мне подумалось вдруг: рассветы хороши, но людей волнуют закаты, когда знойный день вдруг превращается в странное, сумеречное пространство, и все, что было так знакомо днем, вдруг видится другим, приобретая иные краски и очертания, а то и вовсе теряясь в пространстве ночи… И над всем этим господствуют звезды, напоминая нам о том, что и это пройдет.