Иллюзия отражения

Петр Катериничев, 2007

Догадывался ли бывший аналитик разведки Олег Дронов, когда бросился к девушке на шоссе, что, повинуясь главному закону настоящего мужчины спасать и защищать, он лишь попадает в заранее приготовленную для него западню? Идет большая игра, и кто станет охотником, а кто добычей, решит лишь случай или Бог.

Пролог

Москва, Старая площадь

— Это и есть Дрон? — Человек в дорогом костюме, сшитом у портного, каких всего-то в стране было меньше полудюжины, положил фото Олега Дронова на матовую поверхность стола.

— Да. Его еще называют Додо, — ответил ему моложавый мужчина в форме контрадмирала. Просветы на его погонах были голубыми, как у офицера военно-воздушных сил.

— Странный псевдоним, — произнес хозяин кабинета.

— Редкая птица.

— В смысле?

— В прямом.

— Он служил в вашем ведомстве?

— Работал. Это было еще при Союзе.

— Не лукавьте, адмирал. Мне подготовили подробное досье. Этот малый оказывался всегда в то самое время в том самом месте, где происходило нечто.

— К нам это не имеет никакого отношения.

— Вы хотите, чтобы я в это поверил?

Адмирал пожал плечами:

— Верить можно только в Бога. Все остальное…

— Да вы философ. Хотя при такой работе… Когда все знаешь и ничего никому не можешь сказать… Вы не устали от тайн, адмирал?

— Никаких тайн. Просто мы ничего не комментируем. Это мировая практика. Или, если угодно, этика.

— У людей вашего ведомства есть этика? — насмешливо спросил хозяин кабинета.

— Есть.

— Бросьте, Евгений Петрович. Этика кончается на уровне капитанов. Ну, может быть, полковников. Это высшее звание для людей вашей профессии, занятых непосредственно делом, а не интригами. На уровне генералов она отсутствует. Знаете, почему? Чтобы стать генералом, мало громить врагов. Нужно еще и уметь сдавать своих. А мы ведь с вами генералы… по положению, нет?

Адмирал промолчал.

— Кстати, кто этот Дронов по званию?

— У него нет звания.

— Даже так?

— Он никогда и нигде не служил.

— А если покопаться?

— Ваши порученцы копались. Что-то нашли?

— Лет семь назад ходили какие-то слухи… — продолжил хозяин кабинета.

— Слухи — вещь упорная. Куда более упорная, чем факты. Надо же и людям власти чем-то тешить свое воображение.

— Вы произнесли «люди власти» так, словно хотели сказать «чернь».

— Каждый слышит то, что хочет услышать.

— Я хочу внятного объяснения: почему вы рекомендовали Дронова?

— Вы сказали, что предстоит выполнить неординарную задачу. Дронов способен решать именно такие.

— Но в детали мы его посвящать не будем.

— Пока вы и меня ни во что не посвятили, господин Ведерин.

— Мне привычнее обращение «товарищ». А еще лучше — Сергей Анатольевич. А знаете, чего я никак в толк не возьму, Евгений Петрович? Как вы вообще стали генералом… при таком характере.

— Я адмирал.

— Бросьте, Вересов. Вас, поди, и на ялике укачивает.

— Бывает.

— Так как же? «Мохнатых лап» за вами не водится, именитых предков — тоже, с сильными мира сего вы водочку не потребляете…

— Я работник хороший.

Ведерин откинулся на спинку кресла и искренне рассмеялся:

— Забавно. Чем лучше работник, тем хуже характер. Так, кажется, говорят американцы.

— Не слышал. Да и Россия — не Америка.

— Приятно, что вы это осознаете, Евгений Петрович. Здесь принято выполнять приказы.

— Так точно.

— Я вам скажу, почему вы мне сливаете этого Дронова…

— Слушаю вас внимательно.

— Он плохо управляем. А вы ведь управленец, адмирал. Если начнутся какие-то заморочки — вы в стороне, нет?

— С Дроновым заморочки невозможны.

— Вот как?

— Только морок. Непроглядный, как тьма.

— Ну да. Вы еще и ироничны. Эдакое интеллигентское умничанье… Смешно стараться быть независимым — вы же взрослый человек, Евгений Петрович. Все мы зависим друг от друга… если хотим быть «на плаву». Так все-таки, почему вы нам рекомендуете Дронова?

— Я уже объяснил.

— Это — единственная причина?

— Нет. Вы назвали место: Саратона. Дронов сейчас именно там. Его не нужно специально вводить.

— Что он там делает?

— Живет.

— Просто живет?

— Просто живет.

— Разве сейчас хоть кто-то может позволить себе роскошь жить просто?..

— Завидуете, Сергей Анатольевич?

— Ничуть. Простота — хуже воровства. Человечек скрывается в вымышленном мире, а жизнь… Она этого не прощает. Никому.

— Мир Дронова не вымышленный. Он просто другой. Отличный от нашего с вами.

— Вот это и раздражает. Вас нет, адмирал? Так что он там делает, на Саратоне? Проживает украденные миллионы?

— Работает.

— Кем?

— Спасателем. На пляже.

— Что, многие тонут?

— Спасатели всегда нужны. На случай.

— Признайтесь, адмирал, а не ввели ли вы вашего Дронова… Не хотелось бы никаких, как принято теперь выражаться, непоняток. Особенно между нашими… структурами.

— Никакого отношения мы к Дронову не имеем, как и он к нам.

— Он что, деньги там зарабатывает?

— Ему всегда нравились солнце и море. И не нравилась карьера.

— Может быть, он еще и хиппи?

— Нет. Просто человек.

— И все-таки — простой человек?..

— Простых людей нет. Есть — люди, а есть…

— Бросьте. Всех нас к жизни привязывают не столько чувства, сколько обязательства, установления и ритуалы. Куклы на ниточках, вот кто такие люди.

— И мы тоже?

— Мы тоже. Надеюсь, хоть с этим вы согласитесь?

— Отчасти.

— И на том спасибо. Ну а теперь — к существу дела. Не буду говорить вам, Евгений Петрович, об особой деликатности данной операции. Дело касается детей таких лиц, — хозяин кабинета возвел глаза к потолку, — что… Ну вы понимаете.

— Понимаю.

— Тогда — суть вопроса. Не секрет, что чада многих наших высших сановников обучаются да и живут давно не в России. С одной стороны, это правильно: они сызмала знакомятся с отпрысками влиятельнейших мировых финансовых и политических кланов. В условиях экономической и политической глобализации это важно. И не вздыхайте так печально, адмирал: я знаю не хуже вас: наши «вероятные друзья» тем самым рекрутируют себе будущих «агентов влияния» довольно высокого уровня: люди, привыкшие к ценностям западной цивилизации, не захотят от них отказываться. Те, кто вырос там, никогда не будут чувствовать себя дома здесь. Но… Согласитесь, так было всегда: наследники дворянских гербов и в России восемнадцатого или девятнадцатого века росли в своих имениях, как в резервациях, приучиваясь смотреть на окружающих их крестьян вовсе не как на людей, а как на средство достижения политических целей государства. Или — своих личных целей. Не так?

— У российского дворянства был потомственный идеал служения Отечеству.

— У кого-то был, у кого-то — нет. По-разному складывалось. Как и теперь.

— Пожалуй.

— Но хватит философических и исторических экскурсов. Что было, то прошло. Нас сейчас беспокоит совершенно конкретная ситуация.

— Слушаю вас.

— Саратона сделалась не просто популярным дорогим летним курортом. Там дети элиты могут пообщаться между собой, что называется, совершенно свободно, без церемоний. Ввиду этого Саратона стала зоной нейтралитета для всех и любых преступных кланов или разведок. Не мне вам рассказывать, что мировая элита живет по своим законам, и законы эти нарушать кому бы то ни было из «низов», будь то мафии, спецслужбы или шайки «борцов за идеалы», возбраняется категорически: мир слишком тесен, чтобы в нем можно было безнаказанно исчезнуть, если тебя решили найти. Найти и наказать. Полагаю, вам это знакомо.

— Да.

— Я уже не говорю о финансовой зависимости всех вышеперечисленных структур от сильных мира… Так вот, в последнее время среди «бриллиантовой молодежи» появилось новое увлечение: «чако». Слышали?

— Нет. Не моя специализация.

— Это синтетический наркотик. Вводится не шприцем — таблетка. Привыкание, по-видимому, с первого приема. Но зависимость не жесткая, как у героина, скорее психологическая. — Хозяин кабинета помолчал, продолжил: — Наши специалисты расшифровали химическую формулу, но — развели руками. Как и у большинства наркотиков, механизм воздействия данного препарата на организм в целом и человеческую психику не выяснен. Но… Месяц назад сын главы правительства небольшой страны в Южной Европе покончил жизнь самоубийством. У нас есть основания полагать, что до этого его отцу было сделано предложение об определенном действии или бездействии в чьих-то интересах. Политик давлению не поддался, в результате — спланированный несчастный случай. Чуть ранее прошла серия подобных инцидентов с детьми весьма высокопоставленных госслужащих в среднеазиатских республиках. Мы предполагаем, что и среднеазиатские инциденты, и южноевропейский — звенья одной цепи. Более того, демонстрация силы со стороны определенной группы людей.

Эту группу мы не знаем. Ни ее целей, ни ее задач, ни ее структуры. А проблемы — уже появились. Как водится, наши «вероятные друзья» заподозрили нас. Мы — их. Все вместе — китайцев: уж очень препарат необычный. Вернее… Препарат-то, может, и обычный, как детский гематоген, а вот последствия… Встретились на нейтрале. Договорились считать, что сие — происки международного терроризма.

— Очень действенная методика решения проблемы.

— Не ерничайте, адмирал. Вы же поняли уровень угрозы.

— Да. Чадо любого из высокопоставленных людей после приема препарата становится как бы миной замедленного действия. Под угрозой уничтожения ребенка — покончил с собой, кого это взволнует, кроме близких, — отцов можно принудить к принятию тех или иных решений.

— Это не просто — отцы… Это — Большие Родители. И в политике, и в бизнесе. Элита.

— Я понимаю. Не исключено, что проводилось или проводится и кодирование на суицид — под воздействием препарата или под его прикрытием.

— Ничего не исключено.

— Известно что-то конкретное?

— Нет. Я же сказал: Саратона — неприкосновенная территория.

— Но кого-то это не испугало.

— В некоторых людях совсем нет уважения.

— Почему бы Большим Папам просто не забрать чад оттуда?

— Во-первых, где гарантия, что эта зараза не распространилась уже на Итон, Оксфорд, Кембридж, Сорбонну? Ну а во-вторых… Во-вторых, Самых Больших пока не информировали. Объяснить, почему?

— Нет. Никто не может дать гарантии, что их дети у ж е не подверглись воздействию «чако». А противоядие, как я понимаю, неизвестно.

— Именно. Так что задача ясна: найти группу, вычислить интересы, найти противоядие наркотику.

— Если оно есть.

— И еще. Нужно постараться… очень-очень постараться, чтобы тайной препарата раньше нас не завладели наши «вероятные друзья».

— Полагаю, в Штатах кто-то проходит сейчас подобный инструктаж.

— И в Штатах, и в Китае, и в Германии, и в Турции, и в Израиле, и бог знает где еще. Слишком велик соблазн и… подозрительность. Когда-то это именовали бдительностью.

— Дружественных разведок не бывает.

— Притом ни одна из сторон не будет действовать в Саратоне открыто. Как и информировать своих политиков о происходящем до окончания «тихой охоты». — Ведерин помолчал, добавил с кривой ухмылкой: — Государи не жалуют гонцов, приносящих дурные вести. — Он покрутил в руках дорогую перьевую ручку, вздохнул. — Надеюсь, адмирал, вам понятен уровень сложности и, если угодно, ответственности.

— Так точно.

— Вот и хорошо. Никто из людей, введенных в операцию, не будет знать ее конечных целей. Наши разработчики подготовили хороший план. Сейчас вы с ним ознакомитесь.

— Роль Дронова?

— Вы же уже догадались, адмирал.

— Возможно.

— Мы спровоцируем ситуацию, в которой… Ну да лучше все-таки прочтите.

Хозяин кабинета пододвинул адмиралу папку. Тот раскрыл. По мере ознакомления с документами лицо его становилось все мрачнее. Закончил, поднял взгляд на Ведерина.

— Вам что-то неясно, адмирал Вересов?

— Напротив. Мне ясно все.

— Вот и славно. Ситуация такова, что… Вы же знаете, есть такое понятие: «допустимые потери». А войны без убитых не бывает. Таков мир.