Иллюзия отражения

Петр Катериничев, 2007

Догадывался ли бывший аналитик разведки Олег Дронов, когда бросился к девушке на шоссе, что, повинуясь главному закону настоящего мужчины спасать и защищать, он лишь попадает в заранее приготовленную для него западню? Идет большая игра, и кто станет охотником, а кто добычей, решит лишь случай или Бог.

Глава 6

— Ночь только начинается… — тихо повторила Алина, запрокинув голову. — В такую ночь хорошо влюбиться. Или — умереть. Что вообще-то одно и то же.

— Не думаю.

— И я не думаю… Просто говорю… Где-то я это слышала, совсем недавно, и мне это показалось… откровением. Влюбиться и умереть — одно. Жутко, но прекрасно.

Я посмотрел внимательно на девушку — нет, она не производила впечатления человека инфантильного или девочки-подростка. Девочки вообще взрослеют быстрее и сакраментальное «Я — умру?» в утвердительное «Я умру!» переводят гораздо раньше своих ровесников, лет в четырнадцать—пятнадцать, когда пацаны даже не задумываются о вечности или бренности подлунного мира и собственного существования в нем! А девчонки начинают кто — пугать себя этим страшным и чарующим открытием, кто — играться с ним, выдумывая жуткие истории и тем уничижая настоящий, истинный страх… А вообще-то любому человеку после осознания того, что он смертен, стоит лишь выдумать свою будущую жизнь, чтобы исключить эту жуткую перспективу.

— Смерть жестока и безобразна, — произнес я твердо.

— Всегда?

— Всегда.

— А никто и не собирается умирать. Наоборот. Саратона только-только начинает мне нравиться. Мне рассказывали — здесь особый воздух и особые люди… Да, они здесь особые. Я это чувствую. Как чай?

— Божественный. Пожалуй, допью и пойду.

— Ладно, спасатель. Будем считать, что я — красавица, но — не твоя героиня. А ты — не мой герой. — Она вытащила откуда-то изящную коробочку, открыла, вынула пару таблеток, бросила на язык.

— Что это?

— Что доктор прописал. Не хочешь попробовать?

— Нет. Некогда хворать, а уж таблетки пробовать из любопытства — и подавно.

— Напрасно. — Глаза девушки чуть затуманились, а потом — словно засияли. — Это не наркотик. Ни привыкания, ничего. Просто порой это позволяет даже не увидеть, нет — почувствовать этот мир — весь, целиком, словно я планета… или звезда… Словно я жила вечно, нет, живу вечно и так же буду жить! Всегда! Всегда! Замечательное слово — «всегда»! Это когда ничто не может окончиться, завершиться, исчезнуть, это когда все послушно и подвластно твоей не воле даже, нет — твоему воображению… И мир — великолепен, огромен, прекрасен! И ты — царишь в этом мире…

Что мне было ответить на это? Ничего. Уметь чувствовать мир и его красоту, и его печаль, и его жестокость, и его ласку, и его безмерную бесконечность — удел немногих. Но если достигается такое парой таблеток — может, это и не чувство вовсе, а химера, ложь с мерзкой рожею кривды, искривляющей и уродующей душу тихонечко, исподволь… Но говорить это богатой балованной красавице? Да она и не услышит…

— Я знаю, о чем ты думаешь, Дрон.

— Да?

— Ты думаешь, что это наркотик. Что завтра меня скрючит кумар, но девочка я богатая и у меня есть чем его снять… Ты об этом думал?

— Не совсем.

— Это не наркотик. Просто травы. Пьют же люди таблетки, чтобы не болела голова. А эти — чтобы не болела душа.

— Душа должна болеть, пока жива.

— О нет. Душа должна парить, нежиться, восторгаться!

— Что мешает тебе нежиться и восторгаться, Алина? Тебе, кстати, завтра на работу не вставать?..

— Иронизируешь? Что мешает… Мир этот мешает. — Девушка добавила, посерьезнев: — Я его боюсь. Я всего боюсь. А «чако» изгоняет страх. С ним можно жить свободно.

— «Чако»?

— Ну да. Снадобье, которое ты принял за наркотик, — просто лекарство от страха. Перестаешь беспокоиться о жизни, потому что знаешь, что будешь жить вечно.

— Господь подарил нам свободную волю и бессмертную душу…

— Но забыл подарить забвение. Мы всегда живем под страхом того, что… Помнишь, из Хайяма?

Ухожу, ибо в этой обители бед

Ничего постоянного, прочного нет —

Пусть смеется лишь тот уходящему вслед,

Кто прожить собирается тысячу лет…

О, он был мудрец, он знал, что нужно уходить, он знал Путь… Теперь и я знаю Путь! И жизнь моя не пуста!

Может статься, что сделать глоток пред концом

Не позволит нам Небо в безумстве своем…

Как думаешь, что ждало Омара Хайяма, живи он в Испании веке эдак в пятнадцатом?

— Костер.

— Ты знаешь… Порой мне кажется, каждому человеку хочется сгореть, чтобы… осветить весь мир! Но мало кто находит мужество сделать это.