Птицы

Ирина Ясенева, 2023

Перед каждым человеком рано или поздно встает выбор. Герои решают: предать себя или остаться ни с чем, выбрать личное счастье или послужить на благо человечества, забыть обиды или мстить, быть свободным и жить так, как хочется, или остаться в зоне комфорта. Притча о границах воли человека и месте судьбы в его жизни.

Глава I. Господский дом

Утро было жаркое, солнце нещадно палило, обжигало плечи, слепило глаза. Полдень. Молодая светловолосая девушка вышла на порог ветхой хижины, наклонившейся набок лет так уже десять назад. Придерживая простое платье, спустилась с двух ступенек. Она прислонила торцом ладошку ко лбу, морщась на солнце, находящееся прямо перед ней, и голыми ступнями сошла на землю. Земля была горяча. Капельки пота проступали на лбу.

— Вигония! — негромко окликнул голос сбоку. Сосед, оперевшись на деревянный, покренившийся, едва держащийся забор, который, казалось, нужен только для приличия.

Девушка повернулась, сквозь пальцы рассматривая его, и медленно подошла. Опущенный взгляд, красные щёки, взъерошенные волосы, — он проговорил:

— А–а… я помню, ты просила узнать, есть ли в доме Палеоса места для службы…

Вигония резко встрепенулась.

— Там старушка была, служанка, она скончалась, и им надо новую взять. Они хотят кого–то с кухни перевести, понимаешь, но… я подумал: может, ты захочешь?

Она помолчала с несколько секунд.

— А как они узнают обо мне?

— Ах, да я вот сейчас же побегу, и скажу, — быстро, с энтузиазмом бросил он. — Хотя нет, лучше даже, если мы сразу вместе пойдём. Ты им точно понравишься!

Сердце её забилось, хотя с виду она сохраняла спокойствие. Она отвернулась, слушая шумящую кровь в висках (ведь она так давно ждала этого часа) и как бы для себя сказала: «Я только матери скажу».

Стремительно вбежав, с порога она обронила:

— Мам! Латрий мне нашёл место. В доме Палеоса!

Ещё не старая, но уже седая, изнеможденная жизнью, голодом, работой женщина сидела на стуле, накрывшись дырявой тоненькой простыней, застиранной тысячу раз. Она что–то вязала, щурясь, и с какой–то тревогой в глазах посмотрела на дочь.

— Может, не надо тебе туда? Там богатые люди…

— Так это же здорово!

–…со своими нравами, привычками. Авось бивать будут. Повелевать.

— Мама, — вздохнула Вигония и подошла к женщине, спустилась на колени и, взяв руку её, прижала к своей щеке, — Это возможность выбраться из нищеты. Мы живём впроголодь, еле–еле зарабатывая тряпками, вещами. Я принесу еду, деньги, я обещаю! Ты будешь сыта и счастлива!

Женщина изнурённо улыбнулась, потрепала дочь по щеке.

— Я и так счастлива. У меня есть ты.

— Но матушка… я же не могу всю жизнь быть с тобой. Я ради нашего с тобой блага, я обещаю! Мы заживём так хорошо, как никогда ещё в жизни не жили!

Женщина отвела глаза и нерешительно, как бы задумавшись, сказала:

— Зря, дочка. Но раз так хочешь…

— Спасибо, мама! — девушка резко встала, обняла её и, радостно похлопав в ладоши и чмокнув в щёку мать, стремглав выбежала из лачужки. Лицо её сразу стало решительно, как у победителя.

— Что же, можно идти, — степенно сказала она молодому человеку. Он стоял на том же месте с лицом, налитым кровью от жары.

Они, почти не говоря (он — из–за стеснения перед молодой красивой особой, а она была полностью погружена в мысли), прошли мимо череды бедных, покошенных, стоящих вряд домов, свернули на узкий переулочек, повернули ещё пару раз и оказались на главной площади. Большой светлый дом в три этажа окружал каменный забор в человеческий рост. Калитка ворот была закрыта изнутри; когда она открывалась — люди могли видеть там садик, состоящий из цветочных кустов. С южной и восточной сторон окна первого этажа заволакивала листва небольших плодовых деревьев — цветущих сливы, яблок, груши. Вход в дом в виде железной арочной двери, с чудным замком–птицей, влетающей в гнездо, люди также могли видеть при раскрытой калитке, с западной стороны, когда кто–то из прислуги или господ выходил из дома. На больших окнах были решетки на всех трёх этажах. Стены украшала лепнина в виде цветов, на последнем этаже — в виде солнца.

Дом занимал много места и считался центром поселения; он стоял посередине площади и был обнесён кругом маленьких, особенно по сравнению с ним, деревянных и не очень богатых домов. Несколько улиц выходили на площадь. Она считалась торговой: вдоль забора располагались торговцы чем бы то ни было — в основном плодовыми культурами или зерном, но были и те, кто торговал посудой, одеждой, вещами — изготовленными ими самими или так, по бедности распродававшимися. Были здесь и заезжие купцы, только проезжали они редко, так как поселение небольшое и располагалось на границе с другой страной. Большой дом вместе с площадью занимал примерно одну пятую часть всего поселения, если считать жилую часть. С восточной стороны протекала речушка, с южной — располагались поля и конюшня, принадлежащие господам.

В большом доме, сколько существовало это поселение, жили хозяева, управляющие им. Вопросы набора в армию, торговли, местных порядков, связи с другими городами и центром решали они — всё, что касалось жителей близлежащих городов и поселения в целом. В этот дом, где главенство над городком передавалось по наследству, стекались все и так небольшие богатства города. Господа располагали немалым количеством прислуги: служанки, повара, дворецкий, садовники, полевые работники. Сами же хозяева занимались вопросами управления или, как полагается господам, — ничем.

В этот дом и шли Вигония с Латрием. Он уже несколько лет служил садовником, получая за свою работу то монетами, то — чаще всего — пропитанием, потому что покупать в этом городочке было особенно нечего. Вигония с детства завидовала мучительной, душащей завистью тем, кто работал в этом доме, и тем, кто тем более жил там, и ненавидела господ чистой ненавистью, потому что они богаты и ни в чём не нуждаются, просто потому что родились в этом доме, а они с матерью вынуждены побираться и работать до изнеможения, чтобы всего–навсего не умереть. Зависть и ненависть сочетались с желанием попасть туда любой ценой, чтобы жить не впроголодь, а хотя бы просто плохо, и чтобы помочь бедной матери, что в сорок с лишним лет похожа на дряблую старуху.

— Подожди немного, хорошо? Я сейчас схожу, хозяйку оповещу, — сказал Латрий и, постучав в калитку три раза быстро и два медленно, через пару минут был впущен прислугой.

Вигония подошла к одному из торговцев. Худой старик в рваной светлой рубашке и простецких брюках торговал полевыми цветочками, земляникой и, по видимости, прошлогодними яблоками, скукоженными, окруженными мошками. То, что поразило девушку в старике, — это разного цвета глаза: один — карий, другой — голубой; из-за этого облик его впечатлял, казался необычным. Вигония старалась незаметно разглядывать его, делая вид, что выбирает товары, хотя тот сидел неподвижно и не поднимал глаз на нее.

— Грядёт великий праздник — новый год, ведь липень уж близко, — заговорил вдруг он, отчего Вигония от неожиданности вздрогнула. — Поедете ли, милая, с мужем в столицу нашу, Антисму, на празднование? Королева будет одаривать подарками великими народ.

— У меня нет мужа, дедушка, — кротко улыбнувшись, ответила девушка.

— Разве брат твой молодец тот, Латрий? — спросил старик, подумав немного. — Хороший малый, работящий, да больно робкий.

— И братьев нет, дедушка.

— Это хорошо, милая, меньше слёз прольёшь. Поговаривают, с востока на нас Хостабор напасть намеревается. Много мужей смерть сыщет на этой войне.

Вигония первый раз слышала об этом. Да и не особо вдавалась она в войны, ведь у неё была лишь мать. В этот момент Латрий выглянул из калитки и позвал её. Сердце девушки вновь застучало в груди.

— Извините, дедушка, мне пора идти.

— Возьми, милая Вигония, этот цветок — на счастье, — встав и заторопившись, он протянул ей небольшой фиолетовый цветочек. Она благодарно приняла и пошла за Латрием, спрятав растение за ухом.

Первый раз она оказалась за воротами дома, в который мечтала попасть с детства, когда заворожено глядела на него и представляла, какие прекрасные, добрые, красивые и богатые люди там живут. Ей едва верилось, что это вправду происходит. Тропинка от калитки до дверей дома занимала шагов шесть. По обеим сторонам дорожка расходилась вдоль дома. Её окружали небольшие кустарники, цветы различных видов. Всё было так пёстро, разноцветно, будто в сказке; вдоль тропинки располагалось по лавочке с каждой стороны. Слева, перебирая длинные и светлые, как солнце, волосы, сидела прекрасная девушка, одетая в простое белое платье, вышитое синими цветами по всей длине. Вигония искренне заворожилась ею, подивившись неторопливостью, беспечностью, не свойственной людям, которые вечно должны придумывать, как выживать. Когда Вигония с Латрием подошли к железным дверям, девушка подняла на неё взгляд, задумчиво осматривая её. Вигония потупила глаза, засмущавшись своего бедного одеяния.

Двери были открыты. Видимо, сидящая на лавочке была одной из хозяев. Латрий отпер двери, приложив усилия, и вошёл внутри, приглашая за собой Вигонию.

Внутри их встретила молодая девушка, запыхавшаяся, с метлой в руках. После короткого разговора с Латрием она взялась препроводить их к хозяйке дома. Сердце у Вигонии стучало, она переживала, испытывая примесь тревоги с неловкостью, зажатая в тисках этого прекрасного дома, в котором, словно муравьи, шныряет прислуга. Девушка разглядывала устройство поместья изнутри: гостиная в оранжево–коричневых танах, на окнах длинные, в пол, лёгкие, почти прозрачные тюли. Слева шли вряд комнаты в четыре двери, справа, сразу при входе, — открытое помещение с вышитыми диванами, небольшим столиком и картинами людей на тёмном фоне (видно, гостевая), в углу комнаты вверх поднималась винтовая лестница; подальше — помещение с двумя дверями. В противоположной от входной двери стороне был вход менее праздничный, очевидно — для прислуги. Вигония чувствовала себя неподходящим, лишним элементом в своём бедном тёмном платье в шикарных интерьерах с прозрачными, лёгкими тканями и картинами. Она почувствовала, как щёки её рдеют, одновременно с этим — страх зайца перед лисой.

Служанка препроводила их к двери справа в конце длинного коридора и убежала по своим делам. Латрий кивнул на дверь, безмолвно прося заходить; Вигония в ответ бросила на него смущённо-боязливый взгляд, осознавая, что дальше ей придётся идти одной. Сделав несколько глубоких вздохов, оправив платье, она вошла за дверь.

Внутри небольшой квадратной комнаты с красными стенами, тёмными тяжёлыми шторами не было много мебели: посередине — деревянный стол, справа — стенка с книгами, слева — длинная лавочка. По ту сторону стола, у окна, стоял стул, обитый красной тканью. На столе стоял канделябр, было разложено множество книг и бумаг. Над столом склонилась женщина, которую не сразу можно было заметить — настолько она сливалась с обстановкой и настолько было полутемно в комнате с занавешенными окнами. Лишь спустя несколько мгновений та подняла голову и вопросительно посмотрела на вошедшую.

— Что вам нужно? — спросила женщина с оттенком спеси в голосе. На вид ей было лет сорок.

— Латрий, здешний садовник, должен был сказать обо мне. Я на место служанки. — стараясь справиться с волнением, высоким зажатым голосом ответила девушка.

Женщина выпрямилась, став на полголовы выше Вигонии. На лицо хозяйки падал свет от канделябра, высвещая острые черты и впалые глаза. Худоба, туго подобранные тёмные волосы, тень от носа с горбинкой выдавали её высокое происхождение.

— Да, он говорил, — она осмотрела девушку. — Как ваше имя?

— Вигония, госпожа.

— Вигония… Хорошо. Моё имя — Австрита, я управляющая домом Палеоса, главы города, — она замолчала на мгновение и, доселе неподвижная, вышла из-за стола, встав за несколько шагов от девушки. — Нам требуется служанка, в частности для моего отца, Палеоса. В последнее время он редко выходит из своих покоев. Что вы умеете, Вигония?

— Мы живём с матерью вдвоём, поэтому я делаю всё. Могу убираться, у меня много сил, поэтому могу приносить всё; моя мать стара и немощна, поэтому я особенно знаю, что значит следить за старым человеком. Кроме того, я умею читать и немного — писать.

Вигония с гордостью бедной, безродной девушки, которой не выйти замуж за порядочного богатого мужчину, рассказала о себе. Ей стала противна высокомерность управляющей, поэтому она старалась держаться гордо. Бровь женщины дёрнулась.

— Это замечательно. Думаю, что вы нам подойдёте, — она сдержанно улыбнулась. — Вы будете проживать у нас, спать в комнате с женской прислугой, питаться в людской. В ваши обязанности будет входить выполнять просьбы Палеоса, читать ему — ведь вы это умеете, скрашивать его будни, а также — при необходимости — выполнять поручения остальных членов семьи. В воскресенье у вас выходной — вы будете отпущены домой. Плата — пятнадцать эстов в неделю. Думаю, разумно будет познакомить вас с моим отцом, присматривать за которым вы будете.

Вигония послушно кивнула. Женщина указала на дверь и вышла вслед за девушкой, закрыв дверь на ключи снаружи. Латрия уже не было: видно, его позвали работать. Дом кишел. Люди в нём бегали туда-сюда, причём преимущественно это были женщины в бедных одеждах — служанки. Вигония внимательно разглядывала людей, находящихся в этом доме, и радостный трепет захватывал её от ожидания, что вскоре она также будет проживать в этом прекрасном доме, выходя из него по воскресеньям с высоко поднятой головой, чтобы все смотрели и завидовали.

Они дошли до гостевой, и Вигония увидела молодого мужчину, спускающегося по винтовой лестнице. Его тёмные волосы были заделаны в хвостик, свисающий по синему жилету. На глазах были маленькие круглые очки. Одет он был невычурно, но — видно было — дорого. Ему, казалось, было лет двадцать пять.

— Это Астир, мой сын.

В этот момент он, холодно посмотрев на девушку позади матери, кивнул.

— Одновременно с этим мой заместитель. Не думаю, что ты ему понадобишься — у них с женой есть своя прислуга, — на слова «жена» женщина сделала особое ударение.

— Из Сольвии прислали гонца, договориться насчёт поставок мяса и масла — разберись. У меня на столе лежит бумага, а гонец в людской, — сказала она сыну негромко, передав ключ; тот опять же кивнул. Затем пригласила новоиспечённую служанку подниматься за ней.

Они поднялись на третий этаж. Разница между первым и третьим была колоссальна: если внизу было непривычное оживление, то наверху — пусто и тихо. Если бы на стенах не горели канделябры — можно было бы подумать, что он нежилой. Вигонии коридоры и комнаты показались лабиринтом — так много, казалось, прошли и так много поворотов сделали.

Наконец они дошли до деревянной закрытой двери. Австрита распахнула её и вошла первая. Вигония увидела стол со стулом слева и в центре комнаты — большую кровать с пышными одеялами, на которой лежал старичок с обвисшими щеками и недовольным взглядом под тяжёлыми веками из-под очков, которые делали глаза раза в три больше, с книгой в руках. Он осмотрел Вигонию с головы до ног, и девушка поёжилась от этого взгляда, едва сдерживая отвращение.

— Вигония, ваша новая служанка, — сухо произнесла женщина.

— Надеюсь, в этот раз ты выбрала нормальную, и она продержится поболее месяца. Старуха даже книги подать не могла, — фыркнул он, — и медленная, как черепаха. Старая дура. Палеос, — протянул он руку, и ухмылка растянула лицо его вширь.

Девушка без охоты подошла и слабо пожала руку, опустив глаза. Краем глаза она увидела, что хозяин дома разглядывает её, и едва заметно поморщилась.

Старик пальцем подозвал к себе дочь, не отрывая взгляда от Вигонии, и, заставляя наклониться ниже, шепнул так, что все присутствующие в комнате слышали: «Хороша деваха. Оставляй».

— На сегодня достаточно, — разогнувшись, ни на кого не смотря, но нахмурившись, сказала Австрита и вышла из комнаты. То же сделала Вигония. На первый этаж они шли молча.

— Завтра, в шесть утра, заходи через людскую. Прислуга тебя пустит. Возьми с собой вещи, — коротко проговорила женщина и прошла в сторону своего кабинета.

Вигония вышла из главной двери (та как раз была открыта), выдохнула, посмотрев на небо в течение несколько секунд и задумавшись о своём, и медленно пошла к воротам, наслаждаясь вниманием прислуги, а после — людей, которые находились за воротами. Ей хотелось выйти из них раз пять к ряду — чтобы все видели. Старичка, с которым ей удалось перекинуться парой слов утром, уже не было. Она побрела к дому, пребывая в своих мыслях — больше счастливых, чем отягощающих. Не помня дороги — оказалась дома. Постояв пару мгновений на пороге, пытаясь сдержать улыбку, она распахнула дверь и сходу воскликнула:

— Меня приняли, мама! Я всем понравилась!

Женщина долгим, выжидающим взглядом посмотрела на дочь, заставив её смутиться от неуместного счастья.

— Ты очень красива, дочка, но смотри: красота твоя может сыграть не тебе на руку.

Вигония прошла в дом и плюхнулась на кровать, пробурчав:

— Что ты говоришь, мама. Ты не видела, какие там красивые девушки. А какие двери — высокие, каменные, и внутри так красиво, ярко, ты не представляешь… И дом такой огромный-огромный, кажется — в три раза больше, чем он есть. Я чуть не потерялась, — посмеялась она над собой, переворачиваясь на спину, — и так жизнь у них кипит: все бегают, чем-то заняты, не то, что… Словом, есть у меня такое чувство, знаешь… будто я там и должна быть!

Мать вышла из полудрёмы и медленно повернулась, чтобы посмотреть на дочь, а потом, ничего не говоря, опустила глаза, при этом лицо её было печальным. К своему счастью, Вигония этого не видела, смотря в потолок и вспоминая сегодняшний день. Цветочек ее выпал, затерявшись ярким пятном в неприглядных тряпках.

На следующий день с зарёй она вышла из дому, и вскоре стояла у ворот дома Палеоса, держа тряпочный свёрток. Ей открыл старичок, довольно живенький, хоть и маленький, и пустил внутрь двора. Чтобы зайти через людскую — надо было обойти дом. Идя по тропинке, она наблюдала за великолепием деревьев и садовых цветов. Она никогда раньше таких не видела — белые, розовые, красные, оранжевые. Всё её поражало, как ребёнка. Неся лопату за плечами, навстречу ей шёл Латрий. Он робко улыбнулся, она кивнула. Старичок открыл ей дверь, указав на первую от входа комнату, и Вигония вошла туда.

Она чувствовала себя потерявшимся ребёнком, который, оторвавшись от матери, не понимает, где он, что ему делать, куда ему идти. Всё было ново, незнакомо и страшно. В коридоре было не столь оживлённо, как вчера, — лишь одна немолодая женщина подметала полы у главного входа.

Вигония вошла в комнату, указанную старичком. Слева и справа стояли по две койки, под ними — сундуки, а у окна, выходящего в сад — стол. На кровати справа сидела заспанная женщина, ещё молодая, в длинной сорочке и распущенными глазами. Она потёрла глаза, недовольно глядя на вошедшую.

— Новенькая? — спустя несколько мгновений молчания спросила женщина, на что Вигония кивнула в ответ. — Эта и эта кровати заняты, — показала она на свою койку и противоположную, — у входа выбирай любую.

На том диалог прекратился. Женщина встала, недовольно пыхтя, начала выдвигать тяжёлый сундук из-под кровати, который, казалось, весил в пару раз больше неё. Вигония в том время положила свёрток на кровать слева, у двери, наблюдая за будущей сожительницей.

— Палеос старую служанку в могилу свёл. Кричал на неё каждый день, — говорила женщина, переодеваясь в платье, — бывало — бивал; она ревела каждый день, лежа на твоём месте. А у неё ещё двое детей, которым она не нужна. Так она и умерла и во сне. А хорошая женщина была, миленькая, да…

Вигония побелела, став похожей на призрака, неустанно следя за женщиной.

— Но Палеос любит молоденьких, — та усмехнулась, — так что думаю — тебе повезёт. Главное — не перечить ему и выполнять всё, что он скажет.

— А ты кому служишь? — с трудом проговорила Вигония.

— Астиру, сыночку Австриты. Он ещё хлеще хозяйки — всё ему не так, в столице, видите ли, лучше, куда он съездил пару раз и теперь кичится. Жёнушку свою он, к слову, оттуда привёз. Хотя она хорошая, добрая — бывает, и подаст чего. Но Астир… индюк надутый, да такой важный, как будто король. Помрёт старик — так, чай, Астир место его займёт.

— Это с длинными волосами и очками?

— Да, да, он. Видела его уже?

— Да, хозяйка вчера представила. Холодный человек…

— Ничего не говори. Дурак напыщенный. Никаких чувств у человека — кажется, он и жену-то свою не любит, да и мать не любит. В голове только расчёты да как бы королём стать, — она усмехнулась, одевшись к этому моменту. — Ладно, пойду господам завтрак подавать, а то орать будет. Желаю пережить этот день!

Вигония улыбнулась, опустив глаза в пол. В этой женщине она почувствовала что-то родное, чего нет в господах и богатых людях, — простоту и откровенность. Девушка подошла к окну, взглянув на сад. Сладковатые запахи наполнили её нос, и она прикрыла глаза, наслаждаясь летним солнцем. Её окликнули.

— Привет, — сказал Латрий, в одной руке держа лейку, в другой — пёстрого пушистого кота. — Поздравляю, что тебя приняли!

— Спасибо.

— Я, если что, живу в соседней комнате, у входа. Мы там с другим садовником живём. Так что опять соседи, получается.

— Ничего не меняется, — улыбнулась она ему.

— Да… — простодушно улыбался он в ответ, не отрывая глаз.

— А что за кот?

— Пушистик, здесь живёт. Я его подкармливаю иногда, он — по работе мне помогает, не скучно с ним. Хочешь подержать? — протянул он кота.

Она взяла его, но животное зарычало, наморщив нос, и вырвалось, убежав из комнаты, едва не поцарапав девушку. Вигония поморщилась, недовольно смотря ему вслед. Коты по какой-то причине её всегда не любили.

— Он тебя просто не знает. Вам надо познакомиться, — виновато почесав затылок, произнёс парень. Русые волосы его на солнце казались совсем светлыми.

— Обустроились? — в дверь вошла Австрита, застав молодых людей за разговором. Она выжидательно посмотрела на Латрия, и тот поспешил уйти из поля зрения хозяйки, занявшись делом. — Через полчаса Палеос встаёт, пора будет подавать ему завтрак. Заходите на кухню, кухарка даст вам поднос и еду. Отнесете её, потом будете руководствоваться поручениями отца, — быстро дала указания она и, не дожидаясь её ответа, вышла.

Стараясь не растрясти и не разлить ничего, она поднялась на третий этаж и постучалась в дверь. Ответа не последовало, тогда она осторожно вошла. Лишь голова в чепчике, отвернутая от двери, была видна из-под пушистых одеял. Вигония опустила поднос, стараясь не издавать ни звука. Сзади неё откашлялись, и она вздрогнула.

— Доброе утро!

— Подай мне, чего там у тебя, — он высморкался в платок. — Опять каша? Я же просил не приносить мне каши, — он взял тарелку и бросил к двери. Тарелка разбилась, а по двери медленно стекала, словно кровь, овсянка.

— Чего стоишь смотришь? — гаркнул он, хотя это было больше похоже на лай маленькой собаки. — Убирай!

Вигония принесла тряпки и, поморщившись, начала протирать полы и дверь. Девушка не смотрела на старика, хотя чувствовала, что он наблюдает за ней.

— Совсем бедная?

— Извините?

— Заплатанное платье.

Она густо покраснела, но не ответила, продолжая вытирать.

— Принеси мне чего-нибудь другого с кухни.

«Ничего не готово», — хотела ответить она, но передумала и, закончив прибирать, спустилась вниз. Она старалась не поворачиваться спиной даже к прислуге, чтобы не видели её перештопанное платье, которое носит она ещё с отрочества.

— Господин требует другой еды, — сказала она, войдя в кухню.

— А где её достать? — фыркнула полная женщина. Вигония не нашлась, чего ответить, тогда повариха продолжила: — Иди в сад, нарви фруктов ему, привереде. Мила! Проводи тётю.

Девочка лет четырнадцати с живыми глазами и чёрными волосами подбежала, взяла её за руку и повёла в сад. Повариха дала им корзину.

— Вот, — сказала он, улыбаясь, показывая на грушевое дерево, и побежала дальше.

Вигония срывала груши, висящие не так высоко, и увидела в саду прекрасную светловолосую женщину, которую заметила вчера. Одета она была опять в белое платье, и Вигония невольно поразилась, какой светлой и чистой была незнакомка. Она стояла, перебирая косу, опустив глаза в землю, рядом с Астиром. Его руки были скрещены на груди, лицо выражало сосредоточенное желание не выказать раздражение. Девушка выглядела довольно печально — видимо, они ссорились, или он упрекал её в чём-то.

— Для Палеоса? — поинтересовался Латрий, который подошёл с корзинкой слив и отсыпал треть Вигонии.

— Это его жена? — спросила Вигония, пытаясь прислушаться к разговору, хотя говорили они негромко и стояли поодаль, поэтому невозможно было уловить суть их пререканий.

— Да, Рави. Она родом из другой страны, но жила в столице. Астир её оттуда привёз.

— Значит, она столичная… Красивая, правда?

— Да, хотя… хотя… есть красивее.

— Почему они ссорятся?

Латрий вздохнул.

— Они часто… бывает у них.

В этот момент подбежала девочка и высыпала несколько больших красных яблок в корзину. Вигония улыбнулась Латрию и, мельком взглянув на семейную сцену, пошла в дом, где помыла фрукты и поднялась опять наверх.

Палеос пару мгновений неодобрительно смотрел на корзину, но потом взял и начала жевать.

— Подай мне книгу со стола и принеси кофий.

Вигония опять спустилась и поднялась, коря свои судьбу и выбор за то, что ей приходится бегать туда-сюда, а не тихо сидеть в своём доме и помогать матери шить. Поскрежетав зубами, она подала кофий старику, который, водя пальчиком с длинным ногтём по буквам, усердно читал.

— На. Возьми, поешь хоть сладкого, — сказал он, отвлёкшись от чтения и протянув её небольшое красное яблочко.

Девушка, поколебавшись, взяла фрукт и спрятала в карман юбки, поблагодарив.

Так прошёл день. Вигония бегала туда-сюда, прислуга шныряла повсюду, и под конец дня у неё болели и ноги, и голова. Она сжимала зубы, проклиная всё, в особенности старика, который заставлял её делать бесполезную работу по многу раз в день. Как только солнце зашло, она отключилась, и в голове все ходило кругом, сливаясь в причудливые тревожные сны.

На следующий день — это был четверг — её опять ждал ранний подъём. Одевшись, умывшись, предусмотрительно собрав фрукты, она понесла их наверх. На втором этаже она увидела Австриту, переговаривавшуюся со старичком лет пятидесяти, худющим и в круглых очках, но, однако, выглядевшим не как прочая прислуга — в нём чувствовались выдержка, ум, собственное достоинство, несмотря на достаточно бедный вид. Между ними стоял мальчик лет шести, держащий деревянную лошадку на привязи. Вигония невольно позавидовала, вспомнив, что в детстве из игрушек у неё были лишь обломки посуды и одна тряпичная, но горячо любимая кукла, сшитая матерью.

— А, это вы, Вигония, подойдите сюда, — негромко позвала Австрита, обернувшись на звук шагов. Мальчик не обратил на неё внимания, занимаясь игрушкой, а старичок, немного прищурившись из-за плохого зрения, видимо, разглядывал девушку. — Это Ирис, мой сын, и учитель его, Куэрс. Отдайте им корзину, я хотела с вами поговорить.

Вигония почувствовала тревожность, представляя, как недоволен будет Палеос, и перебирая в голове то, о чём госпожа хочет с ней поговорить. В то время Ирис со старичком, тихонько похлопавшим мальчика по спине, зашли в одну из комнат.

— Сегодня приезжает моя сестра, Линара, с мужем и детьми, поэтому у нас будет ужин. Вечером вы нужны будете, чтобы подавать на стол и прислуживать им. Пожалуйста, напомните об этом Палеосу и приведите его к столу к семи часам. Поняли меня?

Вигония кивнула, внутренне порадовавшись, что сегодня её ждёт что-то кроме прислуживания вечно недовольному старику, и отправилась на третий этаж. Поднявшись наверх, постучавшись, она, не удивившись, нашла Палеоса в не очень хорошем расположении духа.

— Глупая девчонка! Сколько я тебя должен ждать и помирать тут с голоду — неужто до обеда?

— Извините, — потупила она глаза, — госпожа задержала меня. Вот ваши фрукты, скоро подадут кофий.

— Неси.

Она сбегала за кофием на кухню, подала их хозяину дома и бросила:

— Сегодня приезжает Линара… ваша дочь, — закончила она неуверенно.

Старик изменился в лице: вместо нахмуренного, недовольного бульдога он стал сияющее–счастливым, захлопал в ладоши, как ребёнок, и воскликнул:

— Доченька моя! Дай я ручку тебе поцелую, — притянув за руку девушку, он поцеловал тыльную сторону её ладони. — Хоть что-то хорошее в этом доме случается. Ко скольким?

— К семи госпожа Австрита всех приглашает на ужин.

— Хорошо! Ступай, служанка, и не забудь мне напомнить за полчаса!

Вигония спустилась на первый этаж, хотела было идти в свою комнату, как ей постучали по плечу. Она обернулась — и увидела Солнце: это был молодой человек одного с ней роста, с лохматыми русыми выгоревшими волосами, с широкой добродушной улыбкой и щёлочками суженых глаз, поглядывающих как-то ехидно. Она стояла, ослепленная, понимая, что за все дни, проведённые здесь, девушка не видела этого обитателя дома.

— Моё имя Ясмос. Вы, я так понимаю, новая служанка Палеоса, — он чуть поклонился. — Как вас зовут?

— Вигония, — задохнувшись, едва слышно выговорила девушка.

— Красивое имя! В честь кого вас назвали?

— В честь бабушки. Я её не видела никогда… — замялась она.

— О, я тоже. Бабушка умерла при последних родах, когда появился дядя, а мне суждено было родиться только через десять лет, — он всё так же добродушно улыбался, причём — что заметила Вигония — он держался не вычурно, строго, а легко, заложив руки за спину и чуть сгорбившись. — А это, кстати, моя невеста, Ортансия.

Молодой человек кивнул на девушку, стоящую слева от него, которую Вигония до этого не замечала. Маленькое личико, не очень довольное происходящим, тёмные волосы, собранные сзади, — она была не очень красива, но мила. Служанка кивнула ей, та не изменила своего презрительного выражения лица. В Вигонии как будто всё упало.

— Рад был познакомиться, мы пойдём прогуляемся, — попрощался Ясмос, улыбнувшись напоследок.

Вигония побежала в свою комнату и плюхнулась лицом на кровать, зарывшись в подушку. Она была поражена, ослеплена. Девушка как будто выпила хмеля — она чувствовала себя опьянённой, очарованной. Впервые она что-то почувствовала. Бог знает, сколько она лежала так, пока соседка по комнате не окликнула её:

— С тобой всё хорошо?

Вигонию выдернули из сладких мыслей и воспоминаний. Она оторвала помятое лицо от подушки.

— Да… Я просто… ничего.

— Привыкнуть сложно — понимаю, да ничего — освоишься. Я тоже стонала первые дни.

— А я хотела спросить, — внезапно вспомнила девушка, — а почему Астир с Рави постоянно ссорятся?

Женщина зыркнула на неё. Она поработала челюстью, подбирая ответ, и ответила негромко:

— Нам не стоит говорить об этой сейчас.

— Но ты что-то знаешь?

— Да. Я знаю. Но при свете солнца и людях, которые здесь повсюду, мы не будем об этом говорить.

Вигония нахмурилась. Ей это показалось очень странным. Вопиющее любопытство подожгло её, но она решила сменить тему, заметив:

— Ты выглядишь расстроенной.

— Я не расстроена. Так, жизненные невзгоды.

— Какие? — не зная приличия, поинтересовалась девушка. Другая долго, пристально посмотрела на неё, но потом сказала:

— Люблю я одного человека, а он меня — нет. Так бывает в жизни.

Вигония задумалась и ничего больше не ответила, внимательно посмотрев на девушку. Разные люди — одинаковые проблемы.

Дворецкий, слуга Австриты, который, в отличие ото всех остальных, жил на втором этаже, как хозяева, и которого Вигония видела всего раз, облачённого в недешёвый, хорошо сшитый сюртук, открыл парадную дверь. На пороге стояла тёмненькая женщина, высокая и полная, но лицом похожая на Палеоса, и мужчина, возрастом почтенного, с её отца.

— Госпожа Линара с мужем, — доложил дворецкий, хотя Австрита, стоящая рядом, и так знала, кто это. Она протянула руку в чёрной перчатке, но в этот самый момент сестра накинулась на неё, сжала в объятиях, затем отпустила и потрепала по щеке.

— Как же я давно тебя не видела, Австрита! — заговорила она полным, звонким голосом, и Вигония, наблюдавшая сцену издалека, подумала, что Линара, должно быть, хорошая певица. — Ты всё такая же суровая и напыщенная, как два года назад, — звонко засмеялась женщина. — Да, давно ж я тебя не видела, целых два года! Много ль изменилось у вас?

— Всё так же. А у тебя?

— Всё по-старому: живём с мужем, сыновей няня воспитывает, — она прошла мимо сестры, разглядывая гостиную. — Да, всё так же! Всё те же мрачноватые интерьеры. Сейчас в моде всё светлое, пышное, а у вас — мрак. Тьфу.

В этот момент с лестницы поспешно спустился Палеос — первый раз Вигония увидела, что он вышел из своей комнаты.

— Доча! Любимая!

Линара завизжала, и они крепко обнялись. Затем он пожал руку старику, стоявшему рядом с ней.

— Батюшка! У нас с мужем подарок для вас, — она жестом попросила у старика что-то, и он подал ей квадратный свёрток. — Это книга о путешествии в дальнюю страну, где вечный холод и странные животные. Я уверена, вам понравится!

У Палеоса загорелись глаза. Он снова обнял дочь.

— А теперь, господа, пожалуем к обеду! — прервала всех Австрита.

В столовой собралось много человек — и те, кого девушка раньше не видела. Пока Вигония совместно с другими слугами разносила блюда, она разглядывала собравшихся; порядок был такой: Палеос, слева от него — Линара, воркующая с отцом, справа — Австрита, строго глядящая на всех, от которой по кругу шли обрюзгший мягкотелый мужчина лет сорока; молодой человек с серьезным и холодным, даже оскорбительно холодным для данной ситуации лицом, Астир, презрительного разглядывающий людей, его светловолосая жена-красавица Рави, мило и чуть неловко улыбающаяся; полуразвалившийся на стуле, смеющийся громче всех и улыбающийся шире всех Ясмос, тёмненькая маленькая девушка рядом с ним, облокотившаяся на стол; маленький мальчик, Ирис, пальцем поедающий пирожное, его учитель, тихо сидящий и разглядывающий всех вокруг, потом — муж Линары, не отрывающийся от еды.

Вигония заметила, как дворецкий наклонился и что-то на ухо прошептал Австрите, потом передал ей конверт. Казалось, что никто не заметил, как это произошло, потому что во время этого муж Линары рассказывал какую-то забавную историю. Как это часто бывает, веселый разговор за столом вскоре перешел в ностальгическое русло.

— Я всё вспоминаю мать. Мне было всего семь лет, когда она ушла. Помню её руки, нежно пахнущие цветами, её улыбающееся лицо, — начала рассказывать Линара, качая головой.

–Да, она была хорошая женщина. Из старинного рода! — заметил Палеос. — Мне за неё большое приданое дали. Единственная дочь в семье была.

— Почему мы не общаемся с родственниками по её линии? — спросил Ясмос с другой стороны стола.

— Так померли давно, — отрезал Палеос, жуя куриную ногу.

— А я, дорогуша, — обратилась Линара к Ясмосу, — недавно свиделась с твоим дядей, Хоке.

— Так и живёт капустой? — с насмешкой бросил хозяин дома.

— Бедно с женой и детьми они живут, батюшка.

— А как иначе? Все наследство досталось мне, потому что я старший сын, а он — нет, к тому же редкостный разгильдяй.

— Достаточно умный человек, — вставила слово Австрита, видимо, только чтобы унизить Палеса. Тот усмехнулся, брызнув слюной.

— Ты его давно не видела. Дурак дураком.

— А зачем ты с ним виделась? — спросил, улыбаясь с прищуром, Ясмос.

— Мы тогда ехали в столицу с мужем, проездом были в городе и, я думаю, дай взгляну, как дядя поживает. Худой, сгорбленный, торгует овощами в небольшой лавке. Хмурый какой-то был, не рад видеть нас. Спрашивал, как у Анира дела, а его уж к тому моменту тринадцать лет как не было.

Палеос стукнул по столу.

— Издеваться ещё решил над памятью мальчика моего. Уж четырнадцать лет как убит.

— Между прочим, это был несчастный случай, — заметил Австрита.

— Какой несчастный случай!? Дворовый мальчишка его в реку толкнул, вот он и потоп. То-то мы потом этого парнишку проучили. Всю жизнь помнить будет.

— Конечно, когда ходить не можешь — будешь помнить, — хихикнула Линара.

После этого Вигонию, стоящую в сторонке, подозвала Австрита и попросила сходить за пирогом. Девушка сделала, как просили, тем самым лишилась возможности подслушивать разговоры. Вместе с дворецким они внесли десерты, причём девушка во время похода на кухню хорошо рассмотрела наряд слуги, поразившись, что по дороговизне он схож с хозяевским. Ей стало стыдно за свою нищету, однако она быстро собралась и поставила пирог на стол, подойдя со стороны Ясмоса и девушки, сидевшей с ним. Та недовольно взглянула на служанку, в то время как парень — любопытно.

— Говорят, война собирается, — вздохнув, печально сказала Линара, хотя ей, естественно, не было дел до неё.

— Она и не прекращалась, — бесстрастно вставил Астир. — Хостабор хочет отобрать края с рекой — как раз те, в которых мы живём.

— Но к нам войска вряд ли придут, у нас не такое богатое селение, всего лишь речушка, — заметил человек, наливающий себе стакан тёмной жидкости из графина, сидящий рядом с Австритой — видимо, её муж.

— Мы находимся на границе, поэтому точно придут. В первую очередь придут, — громко, тыкая пальцем в стол, крикнул Палеос.

— Из столицы не поступало никаких вестей пока что, — немного раздражённо подметила Австрита.

— У нас замечательные воины. Я сама знаю некого Долофоноса, муж с ним служил.

— Да, да, — вставил тот, жадно поедая пирог.

— Прекрасный воин, командир, на его счету тысячи выигранных сражений. Очень жестокий, не знающий пощады, но, знаете, таким и должен быть защитник страны.

— Все подчинённые его держатся в страхе. Зато никто не посмеет показать себя трусом в бою. Он как раз служит на границе, неподалёку от нас.

— Но есть печальная история, связанная с ним. А может, и слух, потому что люди поговаривают, но никто не знает правды. Говорят, что он и жену свою убил, потому что та вовремя поесть не подала.

— А ещё поговаривают, что у него дети были, — жуя, энергично сообщал муж Линары, — которые остались сиротками.

— Палач, — ахнула Рави, с ужасом слушая рассказываемое.

— Ну знаешь, дорогая моя, благодаря таким мы и живём с тобой спокойно. Благодаря нему ты кушаешь еду и смотришь на солнышко.

— Судя по вашим рассказам, он убивает не потому, что хочет постоять за свою страну, а потому, что жаждет крови, — размеренно проговорил Ясмос со своего края стола.

— Какая разница? Цель оправдывает средства, — фыркнула Линара.

— Мы с ним не одно сражение прошли, — взнеся палец в воздух, утвердительно сказал муж женщины, — Он мастер своего дела. Великий человек, у него мозг гениально на войну работает.

— Разве в современном мире, где люди должны жить спокойно и решать конфликты мирно, должны быть такие особи? — неожиданно вставил Астир, гордо смотря в глаза мужу тётки.

— Он — порождение своего времени, — усмехнулся Ясмос. — О каком мире ты говоришь? Ты живёшь у себя в голове.

— Ясмос! — предупредительно шикнула Австрита. Тот спокойно взглянул на мать, но в глазах его читалась холодная злость.

Палеос постучал ложкой по стакану.

— Оставим споры на потом, а сейчас отдыхать, по своим комнатам, — безразлично бросил он, затем встал из-за стола и, позвав служанку за собой, направился наверх.

— Ты сегодня была красивее всех женщин, — сказал Палеос, когда они прикрыли дверь за собой. Он плюхнулся на стул возле стола, опёрся локтём о стол и начал странно, пьяно смотреть на девушку. Та смутилась от обстановки.

— Спасибо, — неуверенно ответила Вигония, потупившись.

— Но одета очень бедно и слишком бледна. У тебя отец с матерью есть?

— Только мать, господин.

— Братья, сёстры?

— Никого, мы вдвоем.

— Понятно, — старик был в каком–то расслабленно-добродушном настроении, что удивило девушку и ещё более её смутило. Ей хотелось уйти отсюда как можно скорее. — Побираетесь?

— Да…

— Я скажу, чтобы кормили тебя получше. Хоть иногда мясо давали. Я прочитал в книге недавно, — воодушевился вдруг он, — что человек — такой же хищник, как и волк, ему надо много мяса есть. То-то ты так бледна и худа — паёк совсем плох.

Она не знала, что отвечать — стояла, немного сгорбившись, смотря в пол.

— И ещё: я дам себе денег, закажи себе нормальный наряд. Как у Линары — сиреневый, тебе очень пойдёт, — старик достал из ящика горстку монет и подвинул её ближе к девушке.

— Мы с матерью сами шьём.

— Прекрасно! Тогда чтоб после выходного была в новом костюме. А теперь иди.

Вигония неуверенно взяла деньги, спрятав их в карман платья, и побежала в свою комнату, радуясь, что вырвалась. Поведение хозяина ей казалось очень странным, поэтому она долго думала над ним и даже не могла заснуть. Посередине ночи ей захотелось выйти по естественной нужде, и, не успев открыть дверь, она услышала голоса рядом с кабинетом Австриты. Вигония замерла. Два человека шептались — одним из них была сама Австрита, другой голос был мужской, но из-за шёпота девушка не могла понять, чей. Дверь отворилась, и оба исчезли в кабинете, голоса затихли. Девушка ещё несколько минут стояла, боясь пошевелиться, но было тихо. Через полчаса она услышала осторожные шаги, покидающие кабинет. «Сегодня дом полон странностей», — подумалось ей, после чего она впала в сон.

Следующим утром, пока хозяин не проснулся, Вигония сходила к знакомой тётке, которая привозила ткань из города, и купила нежно-лиловую материю для платья. По знакомству вышло недорого — она даже сумела сэкономить пару монет. Так как селение было небольшое, девушка успела забежать к матери, отдала ей овощи, купленные на оставшиеся деньги, и ткань, вкратце рассказав, что хочет. Та выглядела ещё более больной, чем прежде: маленькая чахлая женщина, постоянно кашляющая. Однако, увидев дочь и еду, она немного порадовалась.

Когда Вигония заходила в дом со стороны чёрного входа, она увидела Латрия и Ясмоса, под тенью яблони о чем-то разговаривающих. Они не выглядели, как подчинённый с хозяином — скорее как друзья. Девушка постояла у входа какое-то время — они заметили её, тогда попрощались друг с другом. Ясмос неспешно пошёл к главному входу с другой стороны дома, Латрий — к ней, смущённо улыбаясь.

— О чём вы говорили? — не сумев сдержать любопытство, спросила она.

— Да так, ни о чём, — почесал он висок.

— Вы выглядите, будто хорошие друзья.

— Мы хорошо друг к другу относимся. Иногда тренируемся вместе.

— Тренируетесь? Как?

— На мечах. На хозяйском поле.

— Ты владеешь мечом? — задумчиво спросила Вигония.

— Да, это всегда пригодится. Только ты, пожалуйста, никому не говори.

— И кто побеждает? — иронично улыбнувшись, поинтересовалась девушка.

— Да когда как, — пожал он плечами, — мы уж давно боремся, изучили друг друга. То он победит, то я.

— Можно будет как-нибудь поприсутствовать?

— Я не знаю, — потупился Латрий, — наверное; надо у хозяина спрашивать.

Вигония увидела за полуоткрытой дверью дворецкого; Латрий видеть его не мог, так как стоял спиной.

— Ладно, мне пора, Палеос скоро проснётся, — и, не дождавшись ответа, быстрым шагом пошла на кухню.

— Кофе и фрукты, господин, — сказала она, зайдя в комнату. С прошлого раза ей стало ещё более неловко появляться в этой комнате, но с другой стороны — она стала чувствовать себя чуть более уверенно, чем в первые дни.

Палеос лежал, глядя в окно, спиной к вошедшей. Он не шевельнулся, лишь спустя какое-то время сказал:

— Можешь подойти ко мне? — Вигония неуверенно подошла, а старик с трудом перевернулся, кряхтя. Он долго смотрел на неё, думая о чем-то своем. — Можешь почитать мне?

— Да, господин. Что почитать? — она взяла книгу, на которую он указал пальцем с длинным ногтём, открыла её и начала читать — небыстро, по слогам, однако он не упрекал её, задумавшись о своём и не отводя от неё взгляда, от чего девушке было неловко.

— А как дела с платьем? — внезапно прервал он её.

— Моя мама скоро сошьёт. К следующей неделе будет, господин, как вы и сказали.

Он прикоснулся к её руке.

— Достаточно. Подай мне кофий, — потом, отхлёбывая напиток, он спросил: — Кто учил тебя читать?

— Дядя, господин. Брат мамы. Он много путешествовал, общался с учёными людьми, умел читать. Иногда учил меня. Но уже лет с десять мы его не видели.

— Расскажи подробнее о твоей семье, — негромко попросил Палеос.

— Были бабушка с дедушкой, но они умерли ещё до моего рождения, заболели чем-то. Остались мама с её братом. Дядя не хотел жить в глуши, поэтому ходил по разным городам. Он был умным человеком: умел читать, считать. Учил меня; животные у нас были, козы и куры. Потом он ушел — хозяйство опустело, остались мы вдвоем с матерью.

— А отец?

— А его убили, когда мне было года два. Подстрелили на охоте, как рассказывала мама. Но я его не очень помню, а она не любит о нём говорить. Иногда рассказывала — и то нелестно: не любил… — она помрачнела и нахмурилась, смотря в пол.

— А жених есть у тебя?

— Нет, господин, — покраснела она.

— Ладно, оставь меня. И — возьми фруктов себе. Забирай все. Я не хочу есть.

Вигония послушно встала и забрала всё, не став из вежливости отказываться, потому что в таком положении, как у нее, люди радуются любой подачке. Как драгоценную добычу, она понесла корзину к себе в комнату, чтобы спрятать её до выходных. На лестнице на втором этаже кто-то прикоснулся к её локтю. Она вздрогнула. Это был Ясмос: он держался прямо, чуть улыбаясь; парень сунул ей клочок бумаги, на котором пером было вычерчено: «южное поле, 8 часов». «Успели поговорить», — подумала она и, кивнув, продолжила спускаться.

Палеос больше не вызывал Вигонию тем днём, что заставило её задуматься: возможно, она была слишком откровенна, выставила себя в невыгодном свете. Может быть, вскоре её попросят уйти. Мысли эти стали мучить её уже спустя несколько часов после разговора. Однако вечером, к восьми, она пришла на поле, которое указал в записке Ясмос. Она была здесь пару раз с дядей, когда он отправлялся зарабатывать на еду.

Поле было пустым, так как только недавно было засажено. Оно было достаточно просторным; после него начинался тёмно-зеленый лес, идущий чуть ли не вдоль горизонта. Если повернуть голову, то можно увидеть речку, иногда заходящую в лесок, а за ней, знала она, начинается другая страна — Хостабор, о которой недавно говорили хозяева. Однако война её ничуть не волновала — служить не пришлось бы ни ей, ни матери. Над верхушкой деревьев с противоположной от речи стороны, как красная шапка, висело солнце, которое растекалось в закатных лучах, уходя на спячку под землю. Косые лучи оранжевым пламенем высвечивали три лица, собравшихся на поле. Вигония, подходя, наблюдала два тёмных силуэта, стоящих друг напротив друга и держащих длинные железные лезвия — мечи. Остановившись в шагах десяти от них, она увидела, что парни обмундированы в кольчугу и шлем: тренировка тренировкой, но дело опасное. Одеты они были почти одинаково, роста примерно одинакового, поэтому с первого взгляда девушке было трудно понять, кто есть кто.

Они кивнули друг другу, навострили лезвия — и начался бой. Настолько выверенные были движения, что сражение их было похоже на танец: они, передвигаясь кругами, делали выпад на противника, слышался лязг металла и громкая поступь. Когда один нападал — другой стремительно уклонялся, нападал другой — первый отходил. Девушка, не отрываясь, следила за бешеной пляской, цена которой — жизнь: как огонь завораживает — так завораживает и бой. Один из них, поддев ногу, опрокинул на спину другого и поднёс остриё к шее. Оба тяжёло дышали. Победивший протянул руку проигравшему, тем самым помог ему подняться. Они сняли шлемы: выигравшим оказался Ясмос. Оба были раскрасневшиеся, волосы взъерошены, грудь быстро вздымалась.

— Требую реванша, — улыбаясь, добродушно произнёс Латрий.

— Давай, герой, покажи прекрасной даме, на что ты способен, — дружелюбно поддел друга Ясмос.

Они сразились ещё несколько раз. Счёт примерно сравнялся. Когда солнце зашло за горизонт, они направились обратно. Вечер был довольно тёплый, щебетали кузнечики. Вигония держала перед собой фонарь — единственный, который они имели. Свет его мягко падал на лица. Дребезжала кольчуга.

— Сегодня ты меня уделал, но мы ещё посмотрим, кто кого, — сказал Ясмос, легонько стукнув Латрия по плечу. Тот смущённо посмеялся.

— Вам не кажется, что это опасно?

— Об этом знают не так много людей. Кажется, все, кроме матери, — посмеялся он, — А тем, кто знает, нет дела до нас.

— А если госпожа узнает? — в волнении поинтересовалась Вигония.

— Ничего не сделает. Я тоже имею вес в этом доме, да и вообще, занимаюсь, чем хочу.

— Наше общество ей вряд ли бы понравилось, — негромко вставил Латрий.

— Её заботят только дела, Астир и её слуга, — неожиданно серьёзно ответил Ясмос.

— Слуга? — переспросила девушка.

— Ну да. Это так очевидно, что об их связи знает даже отец, если он не слепой. Хотя отец ли он мне, — рассмеялся парень. Остальные не поддержали.

— Давно он появился в доме? — после некоторого молчания спросила Вигония.

— Лет десять. А что?

— Это… странно, как в одном доме умещается столько тайн и интриг.

— Я уже свыкся, — просто сказал Латрий.

— У нас все сами себе на уме и делают, что хотят: хозяева ведь.

Молодые ребята дошли до дома. Остановившись у входа, Ясмос энергично и громко произнёс:

— А не сбежать ли нам отсюда? Не жить ли разбойниками? — он обнял обоих за плечи. Вигония с ужасом заметила: взгляд его был безумен. И, беззаботно засвистев, он пошёл к главному входу. Латрий и Вигония стояли, оглядываясь друг на друга, не понимаю, серьёзно ли говорил хозяин.

— Ты выглядишь прекрасно, доченька, — сказала мать сиплым голосом, когда Вигония надела платье в утро понедельника, смущенно смотря в пол. — Я в твои годы не была так красива. Как же получилось такое чудо…

— А отец?.. Он был красивым?

— Очень красивым…

— Ты говорила, у него была невеста. Почему он её оставил?

— Я уж не помню, — уклончиво ответил женщина, закашляв.

Вигония задумалась, прищурившись.

— Милая, что тебе купить к следующему разу, что сварить?

— Ничего, мама, главное — кушай, — просто ответила она, пожав плечами. Все гроши, которые она зарабатывала, приносила матери. — Купи ткани, шей платья и продавай, — она взяла руку матери и быстро поцеловала, коротко улыбнувшись. — Я пошла!

— Новое платье? — спросил Латрий, вместе с которым они пошли к хозяевам.

— Да, мать мне сшила.

— Очень милое, — улыбнулся он, заглядывая девушке в глаза. Она шла, глядя вперед.

— Мы, кстати, хотели яиц у вас купить. Твой брат дома?

— Да, дома. Следит за хозяйством.

— Как он?

— Хорошо. Собирается ехать на празднование Нового года в столицу.

— Это через пару месяцев, скоро надо будет выезжать. Как он поедет?

— Он скопил на лошадь.

— А ты останешься тут?

— Да, буду работать.

— А зачем он едет?

— Слышал, как хозяева разговаривали о том, что королева во время празднования одаривает жителей щедрыми подарками. Надо же съездить, попытать удачу. К тому же он хочет подзаработать. Все-таки когда-нибудь, — он почесал затылок, — мы приведём в дом жён. Нужно будет содержать хозяйство. А сейчас мы довольно бедны.

— Богаче, чем мы, — невесело усмехнулась она. — У нас даже скота нет.

Молодой человек промолчал.

— А почему ты работаешь просто садовником? Почему бы тебе не пойти воевать? Ты прекрасно орудуешь мечом.

— Орудую-то прекрасно, но вояка из меня никакой… Мне жалко людей. Я не то, что убить — ранить никого не могу. Я никогда не использую силу, чтобы причинить вред.

— Слишком мягкий ты человек.

— Возможно, — печально вздохнул он.

— Зачем тогда научился владеть мечом?

— Чтобы не скучать… Мы хорошо проводим время с Ясмосом. Он как раз моего возраста. Я бы совсем со скуки помер там.

Вигония рассмеялась.

— Да уж, из возможных друзей только старый садовник и кухарская семья. Так себе компания.

Латрий тоже негромко рассмеялся.

Они дошли до господского дома. Суета здесь была ещё больше, чем обычно: все люди с напуганными лицами бегали и о чём-то говорили. Вигония пошла относить завтрак Палеосу. Тот был задумчив. Он даже сидел на стуле за столом, а не лежал в кровати, как обычно. Когда она вошла — он долгим взглядам посмотрел на девушку, но будто не видел её. Встряхнувшись, он бросил: «Хорошее платье, сиреневый тебе к лицу», — и продолжил что-то писать. Вигония поставила фрукты и кофий на стол, выжидая, пока он что-нибудь скажет.

— Хостабор напал на нас. Опять, — смотря перед собой вдаль, он сказал, медленно и чётко проговаривая каждое слово. Потом вдруг улыбнулся, — Но тебе это не грозит, дорогуша.

— Что это значит? Войска… идут к нам?

— Откуда я могу знать? — вспылил он. — Я только должен составить список тех, кого отправить воевать. Но у тебя ни отца, ни брата, хоть в чём-то тебе повезло!

Девушка, пододвигая корзину, постаралась встать позади хозяина, чтобы заглянуть в список. В нём было порядка двадцать имён. Написано было красивым мелким почёрком. Взгляд её пал на строчку «Латрий Ксан».