Птицы

Ирина Ясенева, 2023

Перед каждым человеком рано или поздно встает выбор. Герои решают: предать себя или остаться ни с чем, выбрать личное счастье или послужить на благо человечества, забыть обиды или мстить, быть свободным и жить так, как хочется, или остаться в зоне комфорта. Притча о границах воли человека и месте судьбы в его жизни.

Глава III. Муки

Вигония не могла избавиться от чувства, что это она виновата в том, что Латрия забрали из-за неё. Она часами прокручивала в голове ситуации, когда говорила с ним, наблюдала за их боем. Ей было по-человечески жалко парня: они росли рядом, девушка к нему по-дружески привязалась; всегда их семья помогала Вигонии с матерью. Даже в господский дом она попала благодаря нему, в котором, как ей казалось, опустело с момента того, как он уехал: что-то доброе исчезло. Ясмос редко выходил из комнаты, а когда выходил — был зол, срывался на слугах. Невеста его ходила угрюмая, но зато та как-то сдружилась с Австритой за пару недель. В остальных жителях перемены не произошло. На место садовника взяли старушку, которая жила через пару домов от Вигонии.

Девушка пыталась подловить Ясмоса, чтобы поговорить с ним. Одновременно ей хотелось и расследовать причину, по которой отправили Латрия, одновременно чувства её говорили, диктовали сблизиться с объектом симпатии. Она пыталась подавить их, но всё равно невольно искала его взглядом, наблюдала за ним, а по ночам иногда плакала, проклиная всё, что она — никто из ниоткуда, а он — хозяин, у которого есть невеста. Однажды вечером она подловила его, жестом показала следовать за собой. Они вышли из ворот, стараясь сделать так, чтобы их никто не слышал. Ясмос был не в очень хорошем расположении духа.

— Я знаю, кто это. Знаю, кто выдал вас с Латрием, — выпалила она шёпотом.

— Кто? — твёрдо произнёс Ясмос после минутного молчания, в течение которого он смотрел ей в глаза, думая.

— Это дворецкий, — она закивала, — я точно знаю. Когда мы с Латрием говорили, я попросилась посмотреть, как вы сражаетесь, он подслушал. Я видела его, хотя не придала значения. Он рассказал либо Палеосу, либо…

— Крыса! — громко, разъярённо выпалил Ясмос. Вигония испугалась и замолчала. Ясмос громко дышал, смотря на неё, из-за чего девушке стало страшно и неуютно.

— Мы должны что-то с этим сделать, — пролепетала она.

— Ты его любила? — строго посмотрел на неё парень.

— Ну, я… мы…

— Я разберусь с этим, — он резво пошёл в сторону дома, не дожидаясь ответа.

Вид Ясмоса был страшен в этот момент — словно разъярённый лев. Он шёл, ничего перед собой не замечая, прямо в кабинет матери. Резко распахнув дверь, парень вошёл. Австрита сидела одна, под светом лампы склонившись над какой-то рукописью. Она слегка удивлённо посмотрела на сына; вид его, растрепанный, невежественный, раздражённый ей не понравился. Женщина ничего не говорила, выжидая, когда разговор начнёт Ясмос.

— Это твой крысёныш подслушал. Слуга твой, — он говорит, как змея, растягивая согласные звуки.

— О чём ты, сын?

— О садовнике. Это он рассказал тебе, что мы сражаемся. Какое тебе дело до этого?

— Я люблю тебя, сын, — она уставилась в рукопись, видимо, не желая продолжить разговор, потом подняла на него глаза исподлобья и добавила: — Я хочу, чтобы ты был в безопасности.

— Лгунья! — крикнул он, подходя ближе к столу, — Ты же ненавидишь Палеоса, так зачем рассказала ему, зачем сослали его?

— Я люблю тебя, — процедила она, недовольно нахмурившись.

— Ты никого не любишь, — крикнул он, сбрасывая все, что лежит у неё на столе. — Тебе нет дела ни до меня, ни до Ириса, ни до мужа, ни до самого отца. Только Астир к тебе подмазывается, потому что хочет твое место занять, — он помолчал, тяжело дыша после выпада, Австрита в то время внимательно слушала его, нахмурившись. Ясмос продолжил: — Ты спишь со слугой под носом моего отца. Думаешь, никто не замечает? — он рассмеялся, запрокинув голову.

— Достаточно, — она резко встала, — как ты смеешь такое матери говорить? Неблагодарный.

— А кого благодарить? — сказал он, прекратив смеяться и резко став серьёзным, — Тебя, которой плевать на своих детей, отца, который бегает за тобой и делает вид, что не замечает твоих измен, деда, который ещё хуже тебя?

— Выйди вон отсюда.

— Да и пожалуйста. Ты мне больше не мать! Терпеть тебя не могу, — он развернулся и вышел из комнаты, со всей силы хлопнув дверью. Кухарка и служанка с испугом смотрели на того, в то время как он шёл к черному входу.

Ясмос направлялся к воротам, не замечая никого перед собой. Вигония удивленно смотрела на него, затем сказала: «Ты куда?», но он либо не услышал, либо просто-напросто не ответил. В тот момент девушка не знала, что Ясмос собрался уйти навсегда.

Было время отнести Палеосу ужин, поэтому, захватив с кухни поднос, она отправилась наверх. Девушка постучалась и вошла; хозяин спал, но от звона посуды очнулся. Заспанно глядя на неё, потирая глаза, он сел, смотря на неё.

— Я могу идти?

— Нет, сядь на стул. Тебе нравится у нас, Вигония? Этот дом, уклад, люди… я.

— Да, господин.

— Думаю, лучше, чем в твоём доме, — он усмехнулся. — Хотела бы жить здесь как хозяйка?

— Конечно… — неуверенно ответила она после паузы, не понимая, к чему вопрос.

— Даже самые красивые женщины не прельщали меня раньше так, как ты, — он помолчал, смотря на неё, но ответа не последовало. — Как, по-твоему: я слишком стар?

— Вы возраста моего деда.

— Любви возраст не помеха. По-твоему, мы могли бы быть вместе?

— Будь вы моложе — да, наверное, — уклончиво ответила девушка, смотря в пол. Палеос несколько помолчал.

— Ладно, иди отсюда, — махнул старик рукой, нахмурившись. Вигония выдохнула, словно всё это время не дышала, и понеслась вниз. С одной стороны, она была невероятно польщена такими словами, с другой стороны, имея чувства к более молодому обитателю дома, испытывала огромное отвращение от мысли, что она может быть с Палеосом. Да и как на неё посмотрят…

Следующим днём она специально начала выискивать Ясмоса, но, думая, что тот весь день проводит в своей комнате, не находила. В нём девушка видела последнего, кто может покровительствовать — Латрия уже давно не было в доме. Невесту Ясмоса не было видно тоже. Но вечером, проходя по лестнице мимо второго этажа, она увидела в коридоре Рави и невесту его, зареванную, с опухшим лицом. Вигония быстро пробежала наверх, чтобы не привлечь на себя внимание.

В последнюю неделю Палеос начала вызывать служанку очень часто, почти не отпускал её от себя — книгу подать, одеяла поправить, еду принести. Ей было некомфортно даже находиться рядом с ним, потому что он то смотрел странно, то затевал странные разговоры. А защитить Вигонию было абсолютно некому; из родственников у нее была только старая больная мать. Девушка то сетовала на судьбу и плакала ночами, то крепилась, понимая, что она сама — это всё, что у неё есть.

— Я к тебе долго приглядывался, — сказал Палеос, прерывая её чтение. Лицо его было мрачно, тело напряженно. Вигония пугливо молчала, тогда он продолжил: — У меня была жена раньше, но она так, чтобы было. Красива, но не настолько, глаза не горели, как у тебя. Хоть ты и из простой семьи, но у тебя есть чувство, как держаться, как подать себя. И это платье, которое подчёркивает силуэт, тонкие ручки, талия… — Он долгим, пристальным взглядом посмотрел на неё.

— Спасибо, — пробормотала она, хотя сердце бешено билось: девушке было страшно.

— Ты заставила старика что-то чувствовать. Когда я смотрю на тебя — кажется, что ещё молод. Я вообще не ощущаю своей старости — такой же, как и ты, только оболочка скукожилась, — он нерадостно улыбнулся.

— У вас опыта больше…

— Но сердцем и разумом, — он положил руку на грудь, — я такой же, как и ты. Я всё ещё могу любить, хотеть, — он странно зыркнул на девушку, — желать чего-то, стремиться. А, как ты думаешь?

— Не знаю, господин, — она смотрела в пол, мечтая лишь о том, чтобы уйти.

— У меня к тебе предложение, — отчеканил он, — Я напишу завещание, в котором всё оставлю тебе, сделаю тебя хозяйкой дома. Ты будешь заведовать всеми делам, если хочешь — будешь сотрудничать с Австритой. Все деньги, всё наследие, дом, связи — всё твоё. Ты получишь богатство, о котором и мечтать не могла. Но, — он зыркнул исподлобья и немного помолчал, — ты будешь моей, так сказать, внебрачной женой.

— И что я должна буду делать, — упавшим голосом спросила она.

— Понятное дело: выполнять обязанности жены, — Палеос хищно улыбнулся. — Подумай, тебе такое и не снилось. Ты больше никогда в жизни не получишь такого предложения. Тебе иначе не выбраться из нищеты. Так и будешь ходить в драных платьях, которые мать штопает. А согласишься — хоть сюда её бери. После моей кончины, естественно, — старик пожал плечами.

— А если не соглашусь? — тихо, мрачно, но серьёзно поинтересовалась она.

— На нет и суда нет. Всем завладеет Линара. А тебя выпрут отсюда, когда я умру. А, хотя, наверное, и раньше.

— А как же Австрита?

— Ей ничего, — Палеос фыркнул, — она напыщенная дура, думающая, что всё в её власти.

— Но… она же управляет хозяйством.

— И без неё справятся, — Палеос раздражённо смотрел на Вигонию, ожидая ответа.

— Могу я подумать? — робко спросила девушка.

— Хорошо, — бросил он. — Завтра у тебя выходной, иди домой и посмотри на нищету, подумай, — он сделал особое ударение на предпоследнее слово, — А послезавтра скажешь.

Вигония вышла из комнаты Палеоса. Она прислонилась рукой к стене, тяжело дыша и с надрывами. Глаза защипало, и слезы сами полились. Девушка заткнула себе рот и села, свернувшись клубочком. На несколько минут замерла она в таком положении, ненавидя судьбу за то, что поставила перед таким выбором. Её трясло; «Никто, никто не может меня защитить», — думалось ей. Разум специально подкидывал бичующие фразы, доводя её до такой степени, что хотелось упасть и не вставать. Никто, казалось, не слышал. Через какое-то время она встала, медленно направляясь вниз: глаза и нос у нее были красные, опухшие, волосы всклочены. Девушка упала на кровать; в голове у неё бешено кружилось, вскоре она заснула тревожным сном, в котором видела пожар в родном доме.

Разбитая, без настроения, задумавшаяся, с утра поплелась она до дома, никого не замечая. «Я ведь всю жизнь, всё детство мечтала о том, чтобы быть богатой, чтобы вдоволь питаться, — думалось ей. — Чтобы, как она, сидеть за большим столом и есть всё, всё: всякие вкусные яства, которые повара готовили. Есть пирожные, истекающие кремом. А не вареные овощи… Чтобы мыться в ванной, а не в реке. Чтобы у меня были слуги, которые носят всё по моему приказу. «Эй ты, а ну поди, принеси мне ту книгу», — изобразила она сама с собой.

В этот момент она пришла к своему дому. Но отчего-то ей не захотелось идти сразу туда: возникло желание зайти к соседям, хотя она знала, что никого там нет. Возможно, там она сможет найти силы на принятие решения. Забор был ветхим; Вигония открыла калитку, которая была ей по пояс, закрытую на петельку. Животных, которые обычно содержались у соседей, не было — участок опустел. Дверь от домика тоже закрыта не была — её лишь стоило посильнее потянуть на себя, и она откроется. Окна были маленькие, поэтому внутри было довольно темно. Резкое движение двери подняло пыль, которая, казалось, лежала тут слоями, и Вигония несколько раз чихнула. Она очень давно не была здесь, однако подметила, что убранство не изменилось, осталось таким же бедным: пару кроватей, печка, стол, сундук. Всё лишнее было продано — деньги, хоть и мелочные, пытались извлечь из всего.

«Жалко, конечно, Латрия… Он неплохой, хотя для мужчины слишком мягок. Его удел — семья и дети. Могла бы я выйти за него замуж? — думалось ей, пока она гуляла по их дому; девушка старалась думать о чём угодно, только не о выборе, перед которым её поставили. — Не-е-ет, он для меня не годится. Мне вообще не нужны мужчины. Они все низкие, подлые, мерзкие люди», — скорчилась она.

Она побрела к себе домой. Запах болезненной старости стоял там. Она поморщилась, привыкнув к нежному, сдобренному свежесорванными цветами, аромату господского дома. Мама дремала. Девушка села на кровать и призадумалась.

— Ой, доча, это ты, — сонно сказала мама, очнувшись. Вигония чуть улыбнулась в ответ; тогда женщина продолжила: — Что-то ты грустна. Что-то случилось?

— Нет, нет, все хорошо, — встряхнулась она, пытаясь скрыть истинное состояние. — Вот деньги, — она достала горстку монет из кармана и положила её на кровать.

— Кушать будешь? Супа налью.

— Давай, — слегка улыбнулась девушка.

Мать поставила на стол тарелку, в которой в воде плавали картофель и капуста; пахло неаппетитно. Вигония почерпала ложкой воду, смотря на жидкую похлебку, и отложила ложку. Даже в господском доме кормили лучше, хотя она и слуга. У неё навернулись слёзы, из-за чего девушка поспешно отвернулась, чтобы не выказывать внутреннего состояния.

— Шьешь, мама, покупатели есть? — спросила она чуть погодя.

— Эх, доча, — вздохнула женщина, — совсем нет. Никто ничего не покупает, даже из соседних селений. С наступлением войны люди решили попридержать свои денежки. Живу только на то, что ты приносишь, — и закашляла.

Вигония печально улыбнулась и несколько помолчала, потом сказала:

— Ты, кстати, знаешь, что Латрия отправили на границу?

— Да, слышала, как они с братом собирались. Тароса тоже отправили?

— Нет, он уехал. В столицу, кажется.

— Эх, доча, были бы у нас мужчины в семье… На меня уж нет надежды, но тебе надо выходить замуж. Тебе нужно выбраться из этой нищеты. Не будешь же ты вечно жить так.

— Чтобы было как у вас с отцом, — помрачнела она, — пару лет пожить, а потом — всё.

— Он умер из-за несчастного случая, — удивилась женщина высказыванию дочери, — Не все же умирают так рано.

— И как же он умер?

— На охоте.

— И на кого он охотился в этих краях? На рыб? — усмехнулась девушка.

— Не говори так, — серьезно сказала мать. — Я любила его.

— А он тебя, мам? — повысив голос, спросила Вигония.

Мать оскорблённо посмотрела на дочь, ничего не ответив.

— Ты же мне в детстве рассказывала сказку, как девушка вышла замуж за короля, а злая ведьма украла короля у этой девушки. Ты ведь про вас рассказывала, разве нет? Что за другая женщина была у отца? — Вигония почти кричала, смотря на мать, но та не отвечала, повернувшись спиной. — Могу я знать правду или нет!? Мужчины вообще могут быть честными и любить!?

— Ты пока не готова услышать это, дочь. Прости меня. Я очень хочу спать.

Вигония со звуком выдохнула и отвернулась. День они провели, почти не разговаривая друг с другом.

На следующий день она пошла обратно в господский дом. Глаза её были полны решимости, как у человека, который готов на всё — ему нечего терять. Слёз больше не было — она высохли. Осталось лишь тупое раздражение. Девушка сделала свой выбор.

Другую служанку, с которой Вигония жила, она застала неспящей. Валериа, как её звали, драила полы в гостиной, где в раннюю пору больше никого не было; в другом конце дома лишь, слышала она, шумели повара на кухне.

— Не знаешь случайно, где Ясмос? — спросила Вигония с невозмутимым видом.

— А чего?

— Да так, просто. Не знаешь?

— Намедни они пошумели с матерью у неё в кабинете, потом он ушёл. Не видела больше.

— Понятно, — поникшим голосом ответила Вигония. — А ты чего так грустна?

Служанка бросила тряпку, задумалась, посмотрев на девушку, затем, стряхнув слезу, сказала:

— Человека я одного любила. А его отправили воевать. Да и разница у нас с ним семь лет, причём я старше… Видно, не судьба, — она вздохнула.

— Кого? — удивленно спросила Вигония. — Может, я знаю его.

— Неважно, — Валериа нахмурилась. — Я знаю, он был влюблён в тебя. Я видела.

Вигония присела на корточки, взяла девушку в руку и долго посмотрела ей в глаза.

— Неужто Латрий? — шёпотом выдохнула она. Другая не ответила, лишь жалостливо, как выброшенный на улицу котёнок, мокрыми глазами посмотрела на неё. Вигония продолжила; — Он меня не любит вовсе. Мы старые друзья, соседи.

— Я видела, как он смотрел. Тем более ты красивая… А я… — она отвернулась.

— Давай так, — после некоторого молчания быстро продолжила Вигония с искрой в глазах, — когда он вернётся — я скажу ему про тебя. Расспрошу его. Вы будете чудесной парой, я уверена. Он человек мягкий, добрый.

— Я знаю это.

— Вы обязательно сойдётесь. Вот увидишь — он придет и…

— Если придёт, — отрезала служанка.

В этот момент в гостевой оказалась Австрита — она подошла незаметно. Прищурившись, женщина одновременно внимательно и надменно посмотрела на сидящих девушек. Те закончили разговор и, как будто их застали за непристойным делом, быстро разошлись. Служанка продолжила драить пол, не смотря на хозяйку, а Вигония пошла на кухню, чтобы взять кофий для господина. Идти наверх ей было страшно — ноги словно ватные, тряслись, постоянно останавливались. Сердце бешено билось, она тяжело дышала. Перед дверью его девушка постояла несколько минут, переминаясь с ноги на ногу, пока не услышала громкое «Входи!».

Она, ничего не говоря, не смотря на хозяина, поставила чашку на стол. Даже посмотреть на него девушке было и тошно, и страшно.

— Ну, что надумала? — сдержанно спросил он, сразу перейдя к делу.

— Я… я… — она сглотнула, тяжело дыша и решаясь, — не согласна. Извините, — и боязливо посмотрела ему в глаза.

— Зря, очень зря. Тебе больше в жизни такой шанс никогда не выпадет, — разошёлся он. — Ты, должно быть, совсем дура, что отказываешься, — хозяин фыркнул.

— Извините, — пролепетала она.

— Тогда мне придется тебя отправить домой. Я не смогу тебя видеть и знать, что ты тут и получаешь мои деньги.

Вигония почувствовала, как на глаза подступают слёзы. Она, как маленький ребенок, закрыла лицо руками и жалобно процедила, всхлипывая:

— Пожалуйста, не надо…

— Я даю тебе шанс ещё подумать. До сегодняшнего вечера. Иди отсюда.

Девушка, стремительно выбежав, понеслась вниз, в свою комнату. Она пробежала мимо служанки, с которой недавно разговаривала (та с непонимающим видом проговорила вслед: «Вигония?..»), мимо поварской семьи, которые с любопытством посмотрели на неё. Она плюхнулась на кровать и дала волю чувствам — ревела, как дитё, всхлипывая, размазываю по лицу слёзы и сопли, закрывая рот рукой, чтобы не закричать.

***

— Папа, пожалуйста, не надо, — крикнул ребенок во все горло, от негодования прыгая на месте и дико рыдая в голос, хотя ему было уже лет десять-двенадцать — неподобающе для мальчика-подростка.

— Ты шлюха. Нагуляла ребенка, пока меня не было, — гавкал плотный мужчина, зажимая рот напротив него стоящей женщины. Та, с безумно вылепленными глазами, часто дыша, смотрела на него снизу вверх, пытаясь отнять его руку. Она мычала, видимо, что-то пытаясь сказать. Человек оттолкнул её — так, что она стукнулась об стену, которая была позади неё, в то время он подошёл к столу и с рыком перевернул его. Ребенок заревел ещё сильнее и присел, закрывая голову руками.

— Это твой ребенок. Ты спятивший! Совсем мозги потерял на войне, — крикнула женщина, мужаясь, однако взгляд её был более чем испуганным. Мужчина резко повернулся: выражением лица он был похож на разъяренного медведя.

— Ты неверная стерва! Сука! Вы все такие. Ещё и лживые. И твоя мать такая же, выдала тебя, бесприданницу и безотцовщину, разрисованную в королевы, за меня.

— Па-апа-а-а, не-е-е на-а-адо! — ревел мальчик.

— Ты чудовище. Дура, сначала я думала, что ты надежный и силь… — она не договорила, так как мужчина сжал её горло со всей силы — так, что лицо и глаза её начали наливаться кровью.

— Даже не отнекивается. Сука, — сказал он и, подставив подножку, уронил женщину на землю и, сев на неё, с безумным лицом продолжил душить. Она дёргалась, пытаясь отодрать его руки, но, поняв, что это невозможно, из последних сил стала показывать мальчику жестом «Уходи». Тот трясся в истерике, наблюдая за происходящим. Отец повернулся к нему, и мальчик увидел эти страшные, взбешенные, нечеловеческие глаза…

Ребёнок со всех ног выбежал из дома, помчавшись, куда глаза глядят.

Эфра проснулся в холодном поту. Сердце бешено колотилось, стало вдруг очень страшно. Он лежал в оцепенении под деревом, шаря глазами по всем сторонам. Брезжил рассвет. В слегка синем свете был виден туман, разлёгшийся над полем. Веяло утренней прохладой, тем более он не ел уже ничего пару дней, из-за чего холод ощущался острее. Он медленно поднялся, стараясь глубоко дышать, и посмотрел по сторонам — нет ли никого. Но парень был совершенно один со своими мыслями и страхами. Он разозлился, что ему приснился этот сон в который раз. Молодой человек частенько его видел, возвращаясь в прошлое снова и снова. Эфра верил, что избавиться от воспоминаний можно одним путём — отомстить за ту, что любил больше жизни — за мать. Возвращаться в лагерь пока было опасно, потому что парень знал, что отец не будет рад его видеть. После семи лет, что они не виделись, он и перестал быть отцом — так чувствовал парень. А возможно, никогда и не был. Он пережил все возможные чувства: пытался и оправдать его, и понять, почему он такой, и полюбить его, но осознал, что это невозможно, потому что больше было плохого, чем хорошего в том, не говоря уж об убийстве жены… Он жалел, что отец его — сумасшедший убийца, но не видел другого выхода, кроме как убить убийцу. Так, считал парень, будет справедливо, он отомстит, и эти воспоминания, сны исчезнут.

***

«Я совсем одна… одна, на всём белом свете. Мама не может меня защитить; скорее, я защищаю её. Я бы могла сбежать… с Латрием, если бы он был тут, или с Ясмосом, он всё равно предлагал… Может, это и наивно, но всё же. Его нет уже пару дней — похоже, он и вправду сбежал… — думала она, лежа на кровати клубочком, — Почему… почему всё так? Неужели я вынуждена делить ложе с этим грязным, похотливым стариком, который использует людей по своему желанию?», — и приступ рыданий захватил её с новой силой.

Она не вышла из комнаты, чтобы подать хозяину еду к обеду; вместо этого уговорила соседку принести ему пищу. Так и лежала весь день — сотрясаясь в рыданиях, передумывая разные варианты. Но настал вечер. Пришло время принять роковое решение. Девушка пересилила себя и вышла из комнаты. Вигония пошла на плаху — в комнату на третьем этаже. Ей казалось, что всё вокруг рушится; всё хрупкое, как стекло, утекает, как песок сквозь пальцы. Она шла долго, медленно, постоянно останавливаясь, как бы оттягивая момент, но в конце концов дошла до той самой комнаты. Распахнула дверь и шагнула в комнату. Старик смотрел на её увядшее лицо, опухшее от рыданий, хитро улыбался и не начинал разговор.

— Я согласна, — выдохнула она, и кончики губ её дрогнули.

— Ты сделала правильный выбор, — хищно улыбнулся он. — Иди ко мне, — господин протянул руки, но Вигония добавила:

— Но у меня есть два условия. Точнее две просьбы, — поправила девушка, — Выделить доход моей матери, потому что у неё нет возможности зарабатывать — так, чтоб она могла жить не голодая, а во-вторых — выгнать дворецкого.

— Хорошо, будет сделано. А дворецкого я и подавно готов выгнать Австрите назло, — он захихикал. — Иди сюда, дай мне руку.

Девушка подошла и, подавляя отвращение, подала руку. Старик притянул её к себе в объятия, начал гладить спину. Вигония, зажмурившись, терпела. Руки его как бы случайно скользили ниже спины. Он прижал её со всей силы, хотя сил было из-за возраста уже не так много, и вдохнул запах волос. Девушка старалась не дышать, потому что от человека пахло стариной и нечистотой. Она закатила глаза, стараясь не зареветь.

— Останься со мной на ночь. Я так давно этого хотел, — сказал хозяин негромко ей на ухо и постарался перевернуть её на спину, положив рядом с собой. Из-за лежачего образа жизни он был слаб, поэтому девушка сама покорно легла рядом, радуясь тому, что её больше не прижимают. Старик, опираясь на одну руку и смотря на неё, провёл пальцем от шеи до бёдер по её платью, прибавив: — Это можно снять.

Следующим утром, с неопрятно одетым платьем, с растрепанными волосами, которые были ещё вчера аккуратной причёской, с опухшим, увядшим, свалявшимся лицом Вигония пошла вниз, медленно, ни о чём не думая; слёзы текли по её щекам, колени тряслись. Ни чувств, ни мыслей уже не осталось — в последние дни она пережила всё, а точнее — самое страшное для женщины.

С бесцветным, тусклым лицом, она подала ему завтрак, вернувшись обратно. Тот был доволен, поэтому радостно чавкал и покачивал головой — видно, напевая какую-то песню внутри себя. Оценочно посмотрев на девушку, Палеос сказал:

— Иди помойся, а то как оборванка выглядишь, — он поморщился, — до обеда ты мне не нужна.

Вигония вышла из господского дома и медленно побрела к реке, опустив голову. День был солнечный, тёплый — по-настоящему летний день, хотя не слишком жаркий. Солнце напекало ей спину и затылок, пока она шла; в платье из плотной ткани были жарковато — в господском доме камень и большое пространство сохраняли прохладу внутри. Девушка выбрала местечко, спрятанное кустами и деревьями от посторонних глаз — то, где всегда она купалась. Сход к речке был крутоват, но Вигония уже наловчилась. Она сняла платье, сложив его у деревца, и вошла в воду. На этом месте было мелко, поэтому тепло; плавали маленькие рыбки. Девушка особенно любила наблюдать за ними, когда была маленькая. Недалеко отсюда было уже глубоко — стоило лишь пройти пару шагов.

Вигония пошатнулась, намереваясь пройти дальше, но что-то ее остановило, поэтому она стояла на том же месте, задумавшись. Спустя пару мгновений с часто бьющимся сердцем она сделала шаг. Потом ещё два: было уже по плечи. Из-за движения воды её чуть-чуть покачивало. Стоило пройти пару шагов — и страданиям бы пришёл конец. Она думала; в голове кровь сильно била — так, что голова начинала раскалываться. Девушка часто дышала, решаясь…

В деревьях рядом зашумели; она обернулась и постаралась побыстрее выбраться из реки. Вигония оглянулась, прикрываясь одеждой: кажется, это была птица. Девушка оделась и пошла обратно — всё такая же поникшая.

Ночь прошла так же, как вчера, только хуже: она знала, что её ждёт. Ещё два дня прошли — худшие в её жизни. Никогда Вигония не чувствовала себя так плохо, как сейчас. Как бесцветная тень, девушка ходила по стенкам. Утром служанка, жившая с ней в одной комнате, спросила, подозрительно взглянув на неё:

— Где ты ночевала последние три ночи?

Вигония растерялась. Она густо покраснела и начала шарить глазами по углам, придумывая, что сказать. Тогда, ничего не выдумав, ответила:

— Да так… Лучше не тебе не знать.

— Ну скажи, — по-девчачьи хитро улыбнулась соседка и взяла девушку под руку. — К жениху сбегаешь по ночам?

— Нет, нет, я просто в другой комнате, — нелепо улыбнувшись, ответила девушка, стесняясь расспросов сожительницы.

— А я делилась секретами, — посерьезнела она. — Хорошо, не говори.

Девушка вздохнула, ничего не сказав. Ей было жутко неловко от мысли, что кто-то узнает о её связи с хозяином. Хотя она знала, что, когда вскроется наследство, узнают все. Соседка в то время вышла из комнаты, направившись по своим делам, а Вигония, как заведено, понесла завтрак Палеосу. Сегодня с ним произошли какие-то едва уловимые перемены, которые девушка увидела у него на лице. Казалось, ничего не произошло, но лицо слегка осунулось, появились синяки под глазами; глаза двигались как-то устало. Девушка бросила на него пару взглядов, но не придала значения; лишь безмолвно поставила кофий на стол. Старик ничего не ответил, читая книгу; тогда она, подождав пару мгновений, вышла и пошла обратно в себе в комнату.

На первом этаже, в гостиной, она увидела дворецкого, разговаривающего с Австритой. Это её не столько поразило, сколько оскорбило, ведь прошло уже несколько дней после её просьбы. Не верилось ей, что за этой время не нашлось минуты, чтобы вышвырнуть его, ведь хозяину — два слова сказать, и Австрита даже не смогла бы ему перечить. «Неужто я буду терпеть это ни за что?» — с ужасом подумалось девушке, пока она шла мимо разговаривающих. Во взгляде и в умении себя держать дворецкого была какая-то расслабленность, вальяжность, почти на одном уровне с Австритой, что вызвало у девушки ещё больше негодования.

Вигония решила сходить на кухню, чтобы взять поесть себе, ведь не ела она, по её подсчётам, больше суток. Там оживлённо шла жизнь: женщина с мужчиной средних лет, довольно неопрятные, что-то готовили, резали, варили. Они были главные здесь; в подчинении у них было две дочери — лет семнадцать и четырнадцать, тонкие, высокие, но с бесцветными, серыми лицами — такие бывают у людей, которые понимают, что от жизни ждать нечего. Действительно: они обе бесприданницы, ведь неизвестно даже, есть ли у их родителей дом, либо же они живут тут, работают и надеются на благословение богов. Женщина была энергичного характера, всеми командовала, мужчина — забавный, шутливый, подчинялся жене. А обе дочери — тихие. Вигонии было жаль их, так как она видела своё отражение в них — такая же бесприданница, которая не знает, как выбраться из бедности. Точнее, она нашла способ. Но получилось так, что лишь продала себя.

Вигония выпросила миску каши и пошла в комнату. Соседки не было, поэтому можно было посидеть в тишине, в одиночестве, предаться тоске в полной мере. Она только было начала есть, но еда казалась безвкусной, появилось чувство небольшой тошноты, и девушка отложила тарелку. Сидя на кровати, Вигония смотрела в окно, на сад, и вспоминала время, когда Латрий был здесь, когда они втроем — с Ясмосом — сблизились. «Не думала, что буду по нему скучать, — удивилась сама себе девушка, — но с ним будто ушло что-то родное, привычное, давно знакомое. Пусто без него, пусто. И без Ясмоса. Он, кажется, самый достойный человек здесь. Куда он ушёл… Это всё Австрита и её прислужник», — нахмурилась она.

Легка на помине — через пару мгновений хозяйка распахнула дверь в комнату, вошла и, закрывшись, со строгим видом произнесла:

— Вигония, вы очень мало работаете. Постоянно сидите в комнате. Это халтура.

— Но… господин редко вызывает меня. Я все делаю, что он просит, — смутилась девушка и начала оправдываться.

— Я поговорю с ним насчёт вашей работы. Потому что мне не нравится. Хорошего дня, — отрезала хозяйка и вышла.

Сердце у Вигонии забилось бешено. Она испугалась: «А вдруг он просто наигрался мной и выпроводит меня? Послушает Австриту, ведь она — его дочь… — думалось девушке; она сетовала на плохую долю, ей опять хотелось разреветься. — С одной стороны, я не буду больше терпеть эти унижения, не буду продавать себя за несбыточные обещания. С другой стороны, может, он не лжет… Куда я пойду, если меня уволят? Мы с матерью от голода помрём, если будем продолжать одежду шить. И так заказов уже нет». Вигония нервничала, бегала глазами по стенам и углам. Она не смогла удержаться, и через минут десять побежала наверх, чтобы поговорить с Палеосом. Деваться было некуда.

Уже на третьем этаже, около комнаты хозяина, ей встретилась Австрита. Женщина посмотрела на девушку уничижительно, презрительно, как смотрят на пьянчуг, валяющихся у дороги. Вигония сразу всё поняла, но опустила глаза, слегка улыбнулась, и проскочила в комнату к Палеосу.

— Да, приходила Австрита, — предвосхитил разговор старик и вдруг закашлялся; потом продолжил: — спрашивала, чего ты так мало работаешь, — передразнил он. Вигония слушала с замиранием сердца; старик добавил чуть погодя: — Не её собачье дело.

Он замолк, раздраженно смотря в стену, думая о своём. Тогда девушка робко спросила:

— А дворецкий?..

— Что дворецкий?

— Вы обещали, ой, точнее, я просила, чтобы вы его уволили.

— А, да, да, — неопределенно ответил старик и опять задумался о своём; потом продолжил: — Она метит в наследницы, но я ей все сказал: что не оставлю ей ничего, а всё оставлю служанке!

Вигония зардела. Она понимала, что жители третьего этажа видели и слышали, как она оставалась ночевать у Палеоса, но теперь Австрите всё стало ясно. Девушка испытала двойственное чувство: с одной стороны, я ей стало жгуче неловко оттого, что теперь все узнают о связи её с хозяином, с другой стороны, какое-то нехорошее, злобное чувство разлилось в её груди.

— Специально сегодня напишу. Только посплю немного. Что-то в сон клонит… — старик повернулся к окну, свернувшись клубочком, и, кажется, заснул.

Девушка пошла вниз, в свою комнату. Она чувствовала какое-то злорадство, удовлетворение от того, что в какой-то момент все в этом доме станут подвластны ей. «Вигония — хозяйка… Ха-ха. Я выгоню их всех. За то, что задирали цены на зерно. За то, что такие, как мы с мамой, вынуждены жить в нищете. Теперь они будут побираться», — думалось ей, когда она сидела на кровати. Глаза её были почти безумны, голова кружилась, чувствовалась слабость и усталость от изнеможения печалью. Девушка упивалась мечтами о будущих богатствах, мести, не отказывая себе в представлении того, как полы моет Австрита, как Астир поливает растения. Она не думала о том, что у них есть богатые родственники, связи, что хозяева не пропадут — всё это отошло на второй план. Так, в полубредовом состоянии Вигонии заснула, и во снах видела то же самое.

Проснулась девушка к вечеру. К этому моменту знал уже весь дом. Австрита рассказала только Астиру и дворецкому, но разговор случайно подслушала служанка, таким образом, вскоре узнали все. Толки шли повсюду. Проснулась она, потому что соседка её вбежала в комнату и, не имея мочи ждать и не умея скрывать эмоции, будучи простой девушкой, воскликнула:

— Неужто это правда? Ты — хозяйка дома!?

— Ну, не совсем. Но когда-нибудь буду, — с напущенной скромностью, неловко опустив глаза.

— Хозяйка сыну сказала, что Палеос тебя наследницей сделал! — выпалила девушка и взяла соседку за плечи. Вигония смутилась от такого порыва.

— Но только когда он умрет, — оправдывалась девушка, пытаясь уменьшить значимость события.

— Так он уж старый, как трухлявый дуб — гляди на днях и помрёт, — закокетничала служанка, играя плечиками и улыбаясь подруге. — А меня-то сделаешь прислужницей, а? Платьями поделишься?

— Конечно, будешь моей помощницей, — сказала Вигония, проникнувшись приятными, любовными чувствами ко всем товарищам по несчастью.

Соседка, радостно взвизгнув, обняла её, а затем добавила:

— А почему он, кстати, решил тебя наследницей сделать?

Вигония смутилась. Она не подумала о том, что самая сложная часть впереди, веря, что новоиспеченная подруга её всё уже знает. Девушка шумно вдохнула сквозь зубы и выдохнула:

— Не знаю. Может, понравилась, — виновато улыбнулась она.

— Ой, да ты красотка! Такую только поискать, — девушка дружелюбно потрепала Вигонию по щеке. — Побежала я, работать надо, — она направилась к выходу и уже у двери спросила, не глядя на соседку, внезапно серьезным тоном: — А ты, как я помню, около Латрия живешь?

— Да, а что? — удивилась девушка внезапному вопросу.

— А, да нет, ничего, — и вышла.

Настроение Вигонии улучшилось, так как дружеская поддержка вновь вдохнула в неё силы. Хотя она чувствовала странное, неприятное волнение из-за недосказанности. Время было ближе к вечеру, поэтому она пошла на кухню, чтобы подать ужин хозяину. Там была кухарка и две ее дочери, мужчины почему-то не было. Девушки выглядели поникшими, а кухарка, обычно дружелюбная, даже не посмотрела на неё, лишь поставила тарелку на стол, чтобы Вигония её сама взяла. Такое поведение несколько расстроило девушку, но она насупилась и подумала «Ну и ладно, ну и не надо». Люди в голове её поделились теперь на «своих» и «чужих».

Проходя по коридору, она встретила Астира с женой. Девушка, красотой которой Вигония бесконечно восхищалась, была сдержанно-грустна, а Астир так же холоден, как всегда, но нотка раздражения появилась на его лице. Пара смотрела сквозь служанку, но, когда они проходили мимо друг друга, Астир бросил: «Шлюха». Вигония густо покраснела и застыла на месте. Ей хотелось сквозь землю провалиться, но вместе этого она, ни на кого не смотря, ускорила шаг и пошла быстрее на третий этаж, едва ли не расплескивая из тарелки еду.

Палеос всё ещё спал, чему Вигония удивилась, думая застать его, как обычно, за книгой. Она даже немного порадовалась этому, но что-то потревожило девушку — и она подошла к хозяину послушать дыхание. Палеос медленно, но дышал, пребывая в тяжёлом, дремучем сне. Что-то странное в поведении его было в последнее время. Не желая выходить и показываться жителям дома, она села за стол и взяла книгу, которую читал хозяин в последнее время — «Путешествие в далёкую горную и снежную страну Део Мона». Написано было сложно, витиевато; представлять пейзажи и места, которые никогда не видела, ей было тяжело. Едва ли осилив страницу, она заснула рядом с его постелью. Хозяин так и не проснулся до утра.

***

— Ты ему помогал? — спросил Долофонас, прохаживаясь туда-сюда. Лицо его выражало сдержанную злость, зубы были тесно сжаты. Он, его помощник с лицом безумной гиены и Латрий с бешено бьющимся сердцем, которого крепко держали за руку, стояли у палатки командующего.

— Нет, я даже не знаю, что произошло, честно, я спал, а кинжал пропал, — выпалил он голосом чуть выше, чем его обычный.

— Есть свидетели, доказывающие, что вы много раз покидали лагерь вместе, — сдержанно произнёс Долофонас, ярость которого, казалось, возрастает.

— Да, но нет, точнее, мы уходили тренироваться, всегда вместе тренировались, бились, потому что он очень хорошо владеет мечом и…

— Я знаю это, — произнёс начальник, остановившись и раздражённо смотря в небо.

— И всё. Я не передавал ему оружия. Я понятия не имею, что произошло, куда он делся.

— Он сбежал. Потому что это подлый, никчёмный трус, — процедил Долофонас, делая ударение на каждое слово. Латрий молчал, тяжело дыша и боязливо смотря на мужчину, боясь сказать лишнего; тогда Долофонас достал из-за пазухи коробку и, вертя её в руках, продолжил, иронично насмехаясь: — Её нашли у тебя. И резьба, рисунок, цвет на ней такие же, как и на кинжале, которым он орудовал. Это ведь твой кинжал?

— Да, — тихо, почти шёпотом ответил парень, с широко раскрытыми глазами смотря на начальника. Спину его обливал холодный пот.

— Получается, возможны два варианта, — сказал Долофонас, смотря в глаза Латрию, причём таким взглядом, который прожигал изнутри и заставлял сердце биться с бешеной скоростью, — либо вы хорошо ладили, и этот подлец знал, что есть кинжал и где он хранится, и выкрал его. Либо, более вероятный вариант, ты ему отдал этот кинжал, надеясь, что он убьёт меня. А он сбежал, как подлый трус, ничтожество, которым он всегда и был.

— Я, я, я… — пробормотал Латрий, бегая глазами повсюду.

— Убить, — бросил Долофонас, и это слово ударило по Латрию так, будто его поразила молния, и он был готов упасть в обморок. Через мгновение кровь брызнула перед его лицом — ему полоснул по горлу помощник начальника, всё это время стоящий чуть позади парня. Латрий упал на живот лицом в траву. Последнее, что он видел, — Долофоноса, уходящего в свою палату, и его помощника.

Вся жизнь за одно мгновение пронеслась перед глазами парня. Родители, рано ушедшие, но горячо любившие сыновей, счастливое, но бедное детство; Вигония — соседка, невероятно красивая девушка, которую он любил с детства и с которой так мечтал построить семью; и последнее — брат, немного насмехающийся над ним, но всегда готовый защитить Латрия; парень горячо любил брата, потому что они были семьей, всегда стояли друг за друга и помогали друг другу. А он так и не сказал Таросу, что его отправили на войну… да и не на войне он умер…