Записки на простынях

Ирина Мист, 2021

Короткие истории вне пространства и времени, нанизанные на кровавую нить тёмной любви – БДСМ, насилие, игра на боли и страхе. Книга не про автора. Она – про читателя. О том, с чем каждая из нас может столкнуться. В обычной жизни. За дверьми обычной квартиры. Это про жизнь в зависимости от пиковых переживаний, убивающих игр и выход из этой зависимости. В книге поднимаются неудобные темы – бойкот, абьюз, насилие, БДСМ. И это – не среди маргиналов, это рядом. И романтики в этом нет. Есть боль, кровь, слёзы, сломанные жизни. И всё это – на контрасте с поиском Бога в себе и вовне. Книга не про то, что хорошо и плохо. Она о том, что погружение в самые теневые области жизни – это тоже путь познания. Роман Ирины Мист доказывает: жизнь полна самых разных оттенков – и не только черно-белых. Каждый из нас сталкивается как с кроваво-алым цветом боли, так и с возвышенными, лазурными полутонами. «‎Записки на простынях» – как раз о бесконечном многообразии палитры в душе каждого.

В чёрной-пречёрной комнате

У меня было несколько страхов. Они перетекали один в другой и сплетались, но, по сути, страх был один — быть видимой.

В школе я избегала трёх вещей — писать, танцевать, говорить. Страх, стыд, неуверенность заполняли моё тело, стоило очутиться у школьной доски. Или, когда на школьной линейке выходила получить грамоту за победу в очередной олимпиаде. Ссутулившись на ватных ногах, плелась к директору школы, вкладывала ледяную ладонь в его руку и возвращалась на место. А сердце продолжало гулко отбивать удары в горле.

Мне до сих пор бывает стыдно за достижения. С трудом сдерживаю слёзы — сомневаюсь, что заслужила благодарность или добрые слова. Могла бы сделать лучше. Чувствую себя халтурщицей. С критикой проще — к ней я привыкла.

В школе я не писала сочинений — было стыдно за то, что мои мысли прочтут. Обкладывалась книгами: пара учебников по литературе, критические статьи, обзоры — и дёргала по фразе из разных источников, меняла местами слова, склеивала предложения. Получалось неплохо. Отшлифованные временем мысли экспертов. И ни одной собственной.

Я была отличницей. Единственную четвёрку получила, конечно, по литературе. Разрыдалась прямо на экзамене и проплакала часа два. В оставшееся время вытаскивала из памяти вызубренные фразы из учебников и, как обычно, склеивала их в предложения. Мне было страшно, что мои мысли станут достоянием других. А вместе с ними — моё мнение, уже тогда отличавшееся от того, каким оно должно быть у примерной советской школьницы.

Я хорошо помнила, что такое кара за инаковость. И как это — оказаться один на один с толпой.

С танцами — та же история. Боялась, что сделаю не так. Не как нужно, не как все. Страстно хотела танцевать. Но лет до восемнадцати не довелось. Я занималась в клубе юных космонавтов, играла в кукольном театре, но танцев в моей жизни не было. Мирилась со своим слишком большим рыхлым телом и подростковой угловатостью. Не могла повторить даже самые простые движения, не говоря о том, чтобы двигаться свободно. Казалось, все глядят на меня, осуждая. Смотрела на танцующих с завистью и тоской, как гадкий утёнок на прекрасных лебедей. Я была единственной, кто не танцевал на выпускном вечере в школе.

Всё изменилось спустя год. На изнурительных диетах и выматывающих упражнениях за несколько месяцев сбросила килограмм пятнадцать и обнаружила под слоем жира тонкую талию и симпатичные ноги. Занялась аэробикой, а через пару месяцев танцевала в ансамбле эротического танца.

Тогда и случились первые выступления на сцене. Выходила в корсете, короткой пышной юбке и чулках, купалась во взглядах зрителей и танцевала. Мне не было страшно или стыдно. Словно так естественно танцевать полуголой на сцене.

Я и сейчас обожаю чужие взгляды и внимание. Чем больше — тем лучше. Но как страшно проживать на сцене по-настоящему своё, без прикрас, вытаскивать нутро на суд человеческий. Особенно когда в зале значимые люди.

Моя правда иная. И она разнится с той, что хотят увидеть они. Она может быть уродливой, ранящей, страшной. Но я хочу видеть, что она обнажила сердца по ту сторону сцены.

Конца этой честности нет. Выступаешь, уходишь за кулисы и понимаешь, что можно было зайти глубже, сделать выступление ещё откровенней.

Но иногда случается настоящее, искреннее, живое действо. Безошибочно приходят нужные слова и движения, в которых нет фальши. И уходишь с чувством отлично исполненного долга. Внутренний критик умывает руки.