CCP

Игорь Николаевич Бабаян, 2019

О чём эта книга? О Союзе студентов-романтиков, о юных годах, о молодости, о периоде заблуждений и поступков, за которые впоследствии становится стыдно. Об эпохе, которую ныне модно именовать застоем, но которую наши герои воспринимали как вполне подходящую среду для того, чтобы живо и весело провести студенческие годы, не обращая внимания на дефицит всего и вся и скучая, если в дефиците вдруг оказывались милые их сердцам шутки и приколы. Вы также узнает и о том, как сложилась судьба студентов-"романтиков" после развала СССР… Содержит нецензурную брань.

Кто играет семь бубен?

… Залпом осушив бутылку и крякнув от удовольствия, Большой хлопнул себя по животу, отозвавшемуся барабаном судьбы, и сказал: — Ми пашлы!

Едва только дверь за «душой» затворилась, Цукер призвал соратников к порядку: — Пуля — не свидание! За стол не опаздывают!

Сам он уже восседал за круглым столом, находившимся в центре комнаты, расчерчивая тетрадный листок. Рядом с Цукером ждала своего часа и почти новая колода карт.

— Ну что, раз — пас? Проигравший ставит пиво? — привычно спросил Цукер и после того, как остальные согласно кивнули, принялся сдавать.

За игрой, а очень быстро все трое слегка «поднялись в гору», они напрочь забыли и о Большом, и о Сурене, и о горохе, как вдруг раздался зычный голос борца-классика, неслышно открывшего дверь: — Сволочи, опять в преферанс играют, а я им гороху вари!

— Во-первых, — на мгновение оторвав взгляд от своего карточного веера во всемогущей левой длани, сказал Цукер, — не опять, а снова.

Затем, вернувшись к игре, он бросил партнерам: «Семь бубен», и добавил: — А, во-вторых, ты же сам, Суро-джан, взялся «гороху» варить. И потом ты же в «преф» не катаешь. Об чем базар?

— Валер! Кто играет семь бубен, тот бывает п…! — напомнил ему Сурен, хоть и не игравший сам, но часто сиживавший рядом с соратниками в ходе карточных баталий, а потому знавший кое-какие преф-прибаутки.

— Хочу тебе напомнить, Суро, — невозмутимо ответил Цукер, продолжая брать одну за другой взятки на козырях, — про наш уговор. О Большом.

— Что, знаешь где он?

— Знаю. В лесу. Соловьев пошел слушать. По-моему, не один, а с какой-то красоткой.

— Не один, не один, — в один голос подтвердили оставшиеся без вистов Арег с Виктором.

— Ах он…! — грязно выругался борец-классик. — Что я ему лесник что-ли, за ним по чащобе гоняться?! Ничего, спать захочет, придёт, куда денется?

— Не придёт он, — все так же продолжая игру, ответствовал Цукер. — Будет ночью соловьев слушать, сказал. Не один, по-моему.

— Не один, не один, — вновь подтвердили Виктор с Арегом.

— Ладно! — рубанул рукой воздух Сурен. — Мы подождем!

— Ну что ты, Сурик, кипятишься, остынь, — попытался успокоить соратника Виктор. — Вот не придет к нему его гехецкуи, считай, он и наказан. Присядь лучше, пивка попей. Нашел на кого обижаться: Большой — он и есть Большой… Тут дела у меня такие, а ты о своем. Обизон, — удрученно адресовал он партнерам. — Уф-ф-ф, пики, пики…

— Обизон! — понимающе переглянулись Цукер с Арегом, сверившись с записью.

— Прикуп, прикуп, — ворчал тем временем ростовчанин, открыв две заветных карты.

— Две червы — не одна черва, — сочувственно изрек неслышно подошедший к « ломберному» столу Сурен.

— Да. Особенно, если обе маленькие, — безрадостно резюмировал Виктор.

— Бросай «без двух», — посоветовал ему Сурен, оглядев из-за его спины небогатый набор карт.

— «Без трех»! — рьяно потребовал Цукер. — Только «без трех»!

По утверждению современников, прижимистость или, попросту говоря, жадность единственного блондина в сообществе — Цукера, вошла в число основных легенд «СС-«Р». Любую просьбу он воспринимал едва ли не как личное оскорбление, а привычная во время префа фраза: «Валер, дай сигарету» (друзья знали, что Цукер никогда не садится за пулю без парочки лишних пачек в потайных — сколько их было! — карманах пиджака) традиционно удостаивалась неизменного ответа: «Свои надо курить!»

Правда, если уж партнеры-соратники были уж очень в горе, а Цукер очень при вистах, он мог, сменив гнев на милость, выдать обреченному на поражение одну-две сигареты второсортного «Раздана», демонстративно при этом попыхивая классным «Салютом».

Особенно был обижен на Цукера борец-классик.

Как-то раз Цукер пригласил их с Виктором к себе домой отведать грибного супа, который замечательно варила мать Цукера — столбовая дворянка, выжившая наперекор диктатуре пролетариата, репрессиям и даже последующему развитому социализму.

— Никому из наших ни слова! — выдвинул условие Цукер. — Супа не так много. И приходите с утра, пока предков дома нет.

По такому случаю Сурен с Виктором и думать забыли о лекциях: шутка — ли, Цукер расщедрился на угощение?! И следующим утром отправились, прихватив по бутылочке винца, к жадному эсэсэровцу.

— Наливайте сами, не маленькие, — распоряжался в просторной кухне Цукер. — Вон — кастрюля, вот — половник. Только — немного, не нажираться пришли!

Обиженный Виктор зачерпнул лишь пару половников, зато Сурен в знак протеста наполнил свою тарелку доверху.

При виде такого нахальства Цукер выскочил из-за стола и заорал благим матом: — А ну, сволочь, отлей половину!

Сурен в ответ лишь непримиримо покачал головой. Тогда Цукер попытался выхватить тарелку из-под носа борца-классика, уже вооружившегося было ложкой. Такого негостеприимства борец-классик стерпеть не смог и, в свою очередь, совершил мерзкий поступок, также вошедший в число основных легенд сообщества. А именно — плюнул в свою тарелку с супом, дабы он не достался неприятелю…

Список недостойных деяний Цукера при желании легко можно было продолжить.

За что же, спрашивается, за какие — такие достоинства славные эсэсэровцы терпели гнусные выходки Цукера? Трудно ответить. Чёрт его знает! Очевидно, привыкли, вот и терпели. Не всегда, однако, и терпели, нужно заметить. Цукеру частенько доставалось от всех соратников, за исключением разве что Виктора. Ну, а особо при этом усердствовал Большой, который, по его словам, не любил жадности и хамства с детства.