Дети Зари. Книга третья. Песнь жар-птицы

Живиль Богун, 2022

Ты уже свыкся со своей необычностью и даже успел побывать в параллельном мире. Но отправиться в сказку?! Хотя… если сказка действительно страшная, то почему бы и нет? Виктор наконец находит след своей сестры Эль, пропавшей пять лет назад – золотое перо жар-птицы. Верные друзья, конечно же, отправляются на поиски вместе с ним. Новые приключения, новые увлечения – и новые люди в команде Детей Зари. Это третья книга цикла "Дети Зари".

Глава 6. Между прошлым и будущим

«Зверюгу» пришлось оставить на парковке у варшавского аэропорта. Клим договорился с приятелем-однокурсником, что тот перегонит автомобиль обратно в Калининград: трое сыщиков пока понятия не имели, насколько затянется их сибирская экспедиция и каким образом они будут возвращаться обратно. По правде говоря, об этом они даже и не думали. Пока путников волновало одно: как бы не опоздать добраться до цели путешествия.

Вроде бы лететь было недолго — два часа до Москвы, оттуда пять до Новокузнецка. Однако сколько времени пришлось проболтаться в ожидании посадки и пересадки, а ещё плюс шесть часов к Гринвичу. Вот и получилось, что в дороге ребята провели почти двое суток: минус два дня из пяти отпущенных.

С тяготами ожидания каждый справлялся по-своему. Клим и Виктор решили отоспаться впрок. Вначале они и вправду умудрялись засыпать всякий раз, как только принимали сидячее положение. Но когда спать стало уже невмоготу, оба погрузились в чтение, что тоже, как известно, помогает коротать время с пользой.

А Тобиас, казалось, был только рад столь нудному времяпрепровождению: в кои-то веки он мог спокойно порисовать. Специфический гомон и суета в залах ожидания было ничто по сравнению с бесконечными делами в школе и дома. Он пожалел лишь об одном — что взял с собой мало альбомов; поэтому при первой же возможности прикупил ещё несколько блокнотов для зарисовок.

Вот и теперь он покрывал очередной лист быстрыми штрихами, поглядывая в окно поезда, который мчал путников к месту назначения. Ну, мчал — это слишком сильно сказано. Электричка мерно следовала со всеми остановками, являя взору путников невиданные пейзажи. Дикие леса, горы, реки — сибирская природа, конечно же, отличалась от подобных ландшафтов где-нибудь в цивилизованном мире. Но больше всего глаз европейца поражал вид деревень и шахтёрских посёлков, мимо которых они проезжали: вот что выглядело действительно дико. Причём дикость эта не будоражила, в отличие от природной, а скорее вгоняла в депрессию.

— Ещё два часа пилить! — уныло пробормотал Виктор, в сотый раз глянув на часы. По шоссе доехали бы почти в два раза быстрее, вот только их целью было не быстрее доехать, а максимально «засветиться».

— Всего два часа, — поправил его Клим. — Представь себе, сколько времени люди сюда добирались лет сто, ну, или двести назад: погрузился весной в повозку — и аккурат к зиме доехал! «Ямщик, не гони лошадей…!» — пропел он страдальческим голосом, и стайка девчонок, сидевших через проход, дружно захихикала.

Трое приятелей и без того привлекали всеобщее внимание, где бы ни появлялись — на улице, в транспорте, на вокзале. Что больше всего выделяло их из толпы: добротная амуниция, рост выше среднего или ясные лица? Так или иначе, время от времени они слышали в свой адрес разные замечания, один раз даже дружеское «хэллоу». Народ здесь был не то чтобы приветливый, но хотя бы неравнодушный — и это обнадёживало.

— Кстати, что вы там на днях говорили о субъективном восприятии времени? — спросил Тобиас, не отрываясь от своего излюбленного занятия. — Вы обещали мне рассказать человеческим языком, без этих жутких терминов…

Клим и Виктор, со школьной скамьи увлекавшиеся физикой и математикой, с пониманием переглянулись: что поделаешь, гуманитарий!

— Ты имеешь в виду дисторсию*? — снисходительно брякнул Клим.

(*Дисто́рсия вре́мени — психологический термин, означающий изменение в восприятии времени, при котором время может ощущаться растянутым или сжатым, невзирая на фактическую длину временного отрезка.)

— Это когда у меня день пролетает в одночасье, потому что я весь в работе, а у вас, бездельников, оно ползёт черепашьим ходом? — парировал Тобиас, переворачивая ещё один лист альбома. — Хочешь, нарисую твою скучающую физиономию? Подаришь маме…

— Чтобы детей пугать? Спасибо, не надо! — Клим добродушно рассмеялся. — Расскажи ему, Вик, хотя бы скуку развеешь. Ты всё же более глубоко эту тему изучал, а я так, прошёлся по верхам…

— Начнём с того, что, вопреки бытующему мнению, депрессия обычно повышает способность воспринимать время точно, — тоном заправского лектора изрёк Виктор, — поскольку в подавленном состоянии человек меньше фокусируется на внешних факторах…

— Знаю, это называется «депрессивный реализм», — отозвался художник. — В своё время я прочитал столько учебников по психологии и психиатрии, что наверняка сдал бы экзамен на степень бакалавра.

Он не стал уточнять, с какого перепугу увлёкся наукой об «исправлении души». Приятели были в курсе, сколько страха натерпелся Тоб в детские годы, свой необыкновенный дар принимая за психическое расстройство. И отнюдь не просто так он считал Эрхарта-старшего своим наставником: именно отец Вика объяснил ему, перепуганному юнцу, происхождение и суть его уникальных способностей. «Видящие Суть» — вот как называли в Дхаме таких мастеров.

— Я примерно в курсе того, что говорят о времени психологи, — продолжил Тобиас. — Что в психике человека нет специального механизма для приспособления ко времени, поэтому для этих целей используются все уже имеющиеся уровни психического отражения. Что время не является непосредственным стимулом — нет материального объекта, который воздействовал бы на рецепторы воспринимающего его человека. Поэтому мы можем использовать только такие понятия, как «чувство» или «осознание» времени… Вы лучше поведайте мне о понятии времени с точки зрения современной физики.

— Ты имеешь в виду пространственно-временной континуум? — уточнил Виктор. — Так тут, собственно, и нечего рассказывать: это общепринятая на данный момент физическая модель нашей Вселенной, где время является равноправным четвёртым измерением, дополняющим три пространственных…

— А поскольку этот континуум есть математическая абстракция, то в природе его не существует! — добавил Клим, скептически прищурившись.

И тут за его спиной раздался возмущённый возглас:

— Как это не существует? А что же тогда измеряют мои часы? — смуглый черноволосый паренёк, развалившийся на соседнем сидении, аж привстал, потряхивая модными часами на запястье. Его приятели дружно поддакивали.

— И мои! А мой смартфон? — загалдели девчонки справа, демонстрируя свои телефоны и часы.

Оказалось, беседу троих путников с интересом слушали сидевшие поблизости старшеклассники; по всей видимости, ребята ехали на экскурсию в Шорский национальный парк.

— Отвечай же! — поторопил Тобиас слегка растерявшегося Вика. — Видишь, племя младое интересуется.

— Ну ладно, раз публика настаивает… — Виктор приосанился, чувствуя на себе взгляды слушателей и особенно слушательниц. — Во-первых, я говорил о математической модели пространства-времени. Наша наука еще только приближается к пониманию того, что из себя представляет мироздание на самом деле. Можно сказать, учёные всё ещё находятся на первой стадии познания: «Я знаю, что ничего не знаю»…

— Так ведь это ещё Сократ сказал! — встрял другой подросток, стройный блондин с умным улыбчивым лицом — он только что подсел к девчонкам. — Неужто наука за две с лишним тысячи лет ни капельки не продвинулась?

— Почему же, продвинулась — и в микро, и в макро, — с готовностью ответил «лектор». — Вот только после каждого открытия всплывает всё больше загадок, чуть ли не каждая новая гипотеза опровергает предшествующую… Однако мы говорили о времени. Насколько велик прогресс человечества в понимании этого явления? Так и быть, давайте начнём с того, что же всё-таки измеряют ваши часы… Все часы в мире идут с одинаковой с скоростью, верно?

— Естественно! — отозвался смуглый парень с соседнего сидения. — Иначе какой бы в них был смысл?

Вик обернулся на него, затем перевёл взгляд на его товарищей — и внезапно просиял.

— Близнецы? То, что нужно! Идите-ка оба сюда!

Два длинноногих подростка, похожих как две капли воды, в одинаковых джинсах и толстовках, ловко переметнулись на сидение напротив Вика, рядом с Климом. У них и стрижки были одинаковые, только у одного густая длинная чёлка свисала налево, а у второго направо.

— Наглядно демонстрирую так называемый «парадокс близнецов»! — объявил Вик аудитории, которая росла на глазах: ещё с полдюжины юношей и девушек подтянулись к своим одноклассникам. — Итак, если мы отправим одного их этих молодцов — скажем, левого — в космическое путешествие на о-очень большой скорости, а второго, правого — прости, приятель, ничего личного, просто так получилось! — оставим на Земле, то, вернувшись домой, наш путешественник увидит, что его брат-близнец стал почти стариком, в то время как сам он почти не изменился: по часам звездолёта пройдёт пять лет, а на Земле — все пятьдесят. Кто мне скажет, почему?

— Для объекта, движущегося на очень большой скорости, время течёт медленнее, — быстро ответил светловолосый парень, устроившийся среди хихикающих девочек.

— Молодец! Не перевелись ещё умники на земле русской, — похвалил его Виктор. — Может, ты нам скажешь, как движется время?

— Из прошлого в будущее, — не задумываясь, ответил умник.

— В принципе, верно. Ход времени строго вперёд принято называть «стрелой времени». Но тогда откуда взялось понятие спирали времени — все, наверное, слышали такое?

Школьники молчали, переглядываясь и пожимая плечами. Виктор повернулся к Климу:

— Можешь объяснить молодёжи своими словами, без формул? У меня точно не получится.

— Если только приблизительно, — ответил Клим, окидывая взглядом притихших слушателей.

Те почтительно воззрились на двухметрового атлета, хотя он и сказать-то ещё ничего не успел. Климу стало смешно, тем не менее, он взял себя в руки и начал вполне серьёзно:

— Время и пространство, как вы понимаете, взаимосвязаны. А поскольку все тела во Вселенной — планеты, звёзды, галактики, да и сама Вселенная — постоянно вращаются, причём как вокруг собственной оси, так и по орбите, то в сумме такое двойное вращение приводит к спиральному движению всего, в том числе и времени. Короче говоря, время бесконечно и спирально изменяется, циклически повторяясь на более высоких уровнях развития материи.

— А почему тогда говорят, что прошлого уже нет, будущего ещё нет, а есть только настоящее? — спросила девчонка, рядом с которой стояла зачехлённая гитара.

— Это ты песню вспомнила? Про миг между прошлым и будущим? — подмигнул ей Вик, отчего девчонка зарделась. — Да, так понимают время романтики: туристы, буддисты и барды. А некоторые учёные, наоборот, считают, что настоящее — это фикция, реально существуют только прошлое и будущее. Именно так сегодня понимается время в математике…

— А как насчёт путешествия во времени? — ухмыляясь от уха до уха, полюбопытствовал один из близнецов, правый. — Оно возможно в принципе?

— Пока наука пришла лишь к тому, что движение из настоящего в прошлое возможно на субатомном уровне: обнаружены так называемые античастицы, которые двигаются назад во времени… А как давно, по-вашему, люди стали интересоваться подобными вопросами? — спросил Вик, хитро прищурившись.

— Лет сто назад, — прозвучал несмелый ответ.

— Когда стали сочинять фантастику! — сказал кто-то, и все рассмеялись.

— Когда появились книги про машину времени! — с довольным видом заявил блондинистый умник, затесавшийся среди девчонок.

— Ну, положим, недостатком воображения наши предки не страдали даже в доисторические времена, задолго до появления научно-фантастических романов, — усмехнувшись, возразил Клим. — Я тут недавно читал, как Платон в одном из своих трактатов разбирал популярный древнегреческий миф. Если коротко, Платон, который, заметьте, был отнюдь не дурак, полагал следующее: когда боги управляют миром, время идёт вперёд, а когда перестают управлять — оно движется назад; каждый такой цикл длится многие века*.

*«Есть эра, когда сам бог помогает движению и обращению мира. Также есть эра, когда он перестает помогать. Он делает это, когда мировые циклы исчерпывают свой предел, для них определенный. Вследствие этого мир начинает вращаться вспять от своего собственного импульса, ибо он есть живое существо, и ему был дан рассудок тем, кто слепил его в самом начале». (Платон, «Государство», 360 г. до н.э.)

— А что насчёт ясновидящих? Ну, людей, которые видят будущее? — очень серьёзно спросила девочка с гитарой. Её соседки синхронно покивали.

Ей ответил Виктор, так же серьёзно, вмиг отбросив шутливый тон:

— Официальная наука, увы, толком не в состоянии объяснить феномен ясновидения. Поэтому предпочитает молчать. Хорошо, хоть не отрицает, как было принято до недавнего времени. А ты что скажешь, Клим?

Галицкий пожал плечами и сказал с лёгким вздохом:

— Если люди ещё не изобрели машину, которая могла бы перемещать их во времени физически, это ещё не значит, что они не могут путешествовать во времени мысленно.

— В воображении? — разочарованно фыркнула девчонка.

— Ну, почему же? Человек — часть пространственно-временного континуума, а мысль — это тоже форма материи. Просто мы пока мало что знаем о её возможностях… — добавил Клим, впрочем, довольно неуверенно.

От конфуза его спас возглас одного из педагогов, сопровождавших ребят:

— Подъезжаем! Всем приготовиться к выходу…

— К выходу в открытый космос! — вполголоса добавил Вик, наблюдая, как юные слушатели, толкаясь в проходе, разбредаются по своим местам, достают рюкзаки и сумки.

— Ты чего? — подозрительно сощурился Клим. — Неужто испугался?

Это было бы более чем странно: Виктор Эрхарт, похоже, вообще не ведал чувства страха. Это и имел в виду его отец, намекая на «бесшабашность некоторых».

— Да нет, просто вдруг что-то накатило, — признался Вик. — Такое ощущение, будто мы пересекли не полконтинента, а как минимум полгалактики…

— И через пару минут высадимся на незнакомой планете… — подхватил Клим мысль друга.

— С надеждой, что нас встретит человек, то есть представитель нашей собственной расы, каким-то чудесным образом прибывший сюда раньше нас! — закончил за всех до сих пор молчавший Тобиас и аккуратно убрал блокнот с карандашами в оттопыренные карманы брюк.

***

Таштагол, районный центр, встретил путников холодным дождём. Оставив Тобиаса караулить багаж внутри небольшого аккуратного вокзала, Виктор и Клим пошли ловить такси: гостиница, где они забронировали номер, находилась не в самом городке, а ближе к живописной горной вершине, под которой раскинулся горнолыжный курорт Шерегеш.

Тоб сидел, привалившись спиной к рюкзакам, и силился разобраться в необычном, даже фантастическом ощущении, «накатившим», как оказалось, на всех троих одновременно. Отчего у них вдруг появилось чувство, будто они ступили на чужую, вернее, чуждую им территорию? Горы как горы: поросшие хвойным лесом гранитные массивы, не больно-то и высокие, около полутора тысяч метров, сверху изъеденные ветрами и тающим снегом, снизу — подземными водами. Да и люди как люди: одни работают на рудниках, другие на турбазах; шорцы, коренное население, правда, уже исчезающее, всё ещё занимаются традиционными промыслами и сохраняют культ предков с верой в духов, доброе верховное божество и его брата, являющего собой злое начало…

Быть может, как раз эти древние духи и воспротивились появлению трёх путников на их исконной земле?

— Ишь ты, размечтался! Местным духам ваша троица абсолютно по барабану… — неожиданно проговорил кто-то за его спиной, причём очень уж необычным голосом: неторопливым, протяжным и вкрадчивым.

Тобиас обернулся. В шаге от него стоял старик: короткий ёжик совершенно белых волос, такая же белая ухоженная бородка и чёрные глаза, пытливо глядящие из-под седых бровей. Он был одет в линялый камуфляжный костюм, какие носят рыбаки и охотники, вот только в руках держал не ружьё и не удочки, а самый настоящий посох.

Парень так и замер, воззрившись на старика. А тот вдруг улыбнулся, отчего суровое морщинистое лицо сразу смягчилось и просветлело.

— Ну здравствуй, правнук! — протянул он то ли насмешливо, то ли просто весело.

— Здравствуй, прадед, — просто ответил Тобиас. А что ещё он мог ответить?

Мастер Илларион слегка нагнулся вперёд, опираясь на свою увесистую палку, и скользнул по нему быстрым взглядом вверх-вниз.

«Сканирует», — смекнул Тобиас. И не ошибся.

— Так, так… Вижу, старания Филиппа не прошли даром! И давно ты видишь?

— Сколько себя помню.

— А рисуешь… давно?

— Столько же.

Старик шевельнул бровями, ожидая продолжения.

— Я вижу… по-другому только те объекты, которые рисую, — сбивчиво пояснил Тобиас. — Сначала я не понимал, почему. Но потом Эрхарт сказал, что, рисуя, я вижу суть вещей… ну, и людей.

— Кто такой Эрхарт? — насупился старик.

— Страж.

— Страж Ключа? А он тут при чём?

— Он мой отец.

Это сказал Виктор, незаметно подошедший к ним сзади.

На этот раз седые брови старика прямо-таки взлетели вверх, стоило ему скользнуть взглядом по лицу Эрхарта-младшего. Но голос остался таким же мягким и вкрадчивым:

— Занятная комбинация! Видать, я много чего пропустил. Потомок Дугальда и… ученика Дугальда! В итоге Искатель в квадрате… — Старик покачал седой головой. — Очень любопытно! Значит, это ты руководитель экспедиции?

Виктор лишь неопределённо пожал плечами: Великий Мастер явно иронизировал.

— А кто же из вас вычислил меня — Видящий Суть или Искатель? Погодите, не отвечайте — мне интересно самому догадаться: давно я так не развлекался…

Старик не договорил. Резко обернувшись, он уставился в проход между залами, где только что появился Клим. Тот, увидев, с кем общаются друзья, настороженно замер. С минуту они так и стояли, глядя друг на друга: Клим Галицкий и Мастер Илларион. Затем старик крякнул и задумчиво почесал бороду.

— Кто бы мог подумать? Ни Коста, ни Леммарх — Великие Мастера Дхама! — не смогли, а желторотый юнец, ни черта не смыслящий в Полотне Времени — смог… Я уже думал, что ничто в этом мире меня не удивит, а вы удивили — трижды за одно утро! — Старик решительно стукнул посохом по полу: — Ну что ж, так и быть — хватайте свои вещички и поехали.

Все трое, как зачарованные, послушно разобрали рюкзаки и гуськом последовали за белоголовым к выходу из здания вокзала.

— А куда поехали-то? — первым опомнился Вик.

— Ко мне, куда же ещё? — и, не глядя на них, Илларион направился в дальний край парковки, где одиноко стоял облепленный грязью чёрный «Патриот».

Увидев, в чью машину направились «журналисты», таксист, поджидавший их, уважительно поклонился старику, хотя тот на него и вовсе не обратил внимания.

***

Ехали молча. И долго. Обогнув Шерегеш с его унылыми рабочими кварталами и новомодными гостиницами для альпинистов и горнолыжников, ещё часа два тряслись по гравийке, затем и вовсе свернули на узкую колею, уходящую всё глубже в тайгу. Старик вёл машину уверенно, лихо объезжая колдобины. Виктор, сидевший на переднем сидении, заметил, что водители встречных машин — в основном, «нив» и «уазиков», почтительно кивали, здороваясь с ним.

Неожиданно дорогу перекрыл шлагбаум. У сторожевой будки мужик в форменной куртке дрессировал собаку, молодую овчарку, однако, едва заприметив грязный «патрик», кинулся поднимать шлагбаум.

— День добрый, Лавр Лукич! — крикнул он белоголовому старику. — Кто это с тобой?

— Журналисты, — хрипло буркнул в ответ старик — совсем другим голосом, нежели разговаривал с ребятами.

— А! — с пониманием покивал сторож. — Ну, пущай едут. Глядишь, чего интересного про нас расскажут, чего мы о себе и не знали! — и рассмеялся, довольный своей шуткой.

Лавр Лукич, он же Великий Мастер Илларион, лишь криво усмехнулся, и они поехали дальше. Клим и Тобиас тряслись на заднем сидении, молча всматриваясь в дикий хвойный лес за окнами автомобиля и переглядываясь между собой. Однако Виктору надоело молчать. А ещё больше — чувствовать себя безмозглым кулём, которому всё равно, куда его везут.

— Вижу, вас тут все знают, — сказал он, пытаясь завязать беседу с водителем.

— А то как же! — ответил старик. — Сорок лет в заказнике лесничествую — почитай, всю жизнь.

— Всю?

— Всю жизнь Лавра Лукича. А до этого — жизнь Луки. Так и живу — то Лавр Лукич, то Лука Лаврентьевич…

— И не скучно вам?

— Мне-то? — старик так глянул на Вика своими чёрными глазищами, что у того сразу пропало желание болтать.

Благо, минут через пять они подъехали к осанистой рубленой избе, чёрной от времени и непогоды, обнесённой высоким, сравнительно новым штакетником. Собственно, здесь и заканчивалась ухабистая колея. Остановив машину прямо перед калиткой, дед скомандовал хриплым голосом Лавра Лукича:

— Выходим!

Вот так трое приятелей оказались в тайном убежище Великого Мастера Иллариона.

***

Это был тот самый дом, который Клим видел в своём «сне наяву»: низкий потолок, мох между грубо ошкуренными брёвнами, полотняные мешочки и пучки сушёных трав, свисающие с балок. С первого взгляда и не поймёшь, в каком веке оказался, особенно учитывая возраст «лесничего». Однако цивилизация пробралась и в его жилище: в центре потолка висела светодиодная лампа, на кухонном столе лежал ноутбук.

Старик же, при встрече на вокзале обильно сыпавший словами, в облике Лавра Лукича выдавал лишь жёсткие скупые фразы: Клима и Виктора отправил во двор колоть дрова, а правнука посадил чистить овощи к ужину.

— Думаешь, он нас проверяет? — спросил Вик, наклоняясь за очередной чуркой: аккуратно распиленный сухостой кололся легко и звонко.

— Уверен, — отозвался Клим; он ловко орудовал колуном, довольный возможностью размяться после почти двух суток сидячего положения. — Хотя вряд ли его интересуют наши бытовые навыки. У дедули не глаз, а рентген…

— Всё равно хорошо, что мы научили-таки Тоба чистить картошку — помнишь, в первом же походе? — и Вик расхохотался, больше не в силах сохранять серьёзность.

Клим тоже рассмеялся — настолько заразительным был смех друга. Смех и бесшабашность…

Тем временем Тобиас, покончив с картошкой, взялся за лук.

— Кольцами или порубить? — только и спросил он.

— Как пожелает ваше сиятельство, — хмыкнул старик; быстро растопив печь мелко колотыми дровишками, он поставил на плиту большую чугунную сковороду и протянул с нескрываемой иронией: — Вот уж не думал, что княжеских отпрысков учат стряпать…

— К счастью, в наше время у княжеских отпрысков есть свобода выбора, — ответил Тобиас, вперив взгляд в разделочную доску, на которой мелко шинковал лук.

Конец ознакомительного фрагмента.