Ветер моих фантазий

Елена Юрьевна Свительская, 2020

Когда-то Саша увидела подростка, рисующего мост между мирами. С тех пор фантастику пишет. И ищет того художника, чьё лицо не успела рассмотреть, а имя ей неизвестно. Говорит, что любит его.Когда Саша начала книгу о давно погибшей цивилизации, о двух названных братьях, один из которых – сын учёных, а другой – жертва учёных и раб первого, то внезапно встретила молодых японца и корейца, обожающих рисовать. Только… они рисуют сцены из пока не опубликованного её романа. И Саша запоздало понимает, что сцены из её книги начинают случаться наяву…

И снова тихие будни

И дома своё сокровище не нашла. Нигде не нашла. А там были наброски моих идей для двух новых книг! Обидно! Но блокнот исчез также внезапно, как и тот подросток-художник семь лет назад…

Самое обидное, когда теряешь тексты. То, во что столько сил, чувств и ночей бессонных вложено, столько просыпано своих выходных. Почти так же обидно, как когда ты их обрезаешь, скажем, потому что дёрнуло участвовать в сетевых конкурсах рассказов, а там ограниченный объём.

Кто знает, каково это, уместить целую историю в 12 кб текста? На три-четыре вордовских листа, даже если 12 шрифтом. И чтоб она ещё и была яркая, вызывающая какие-то эмоции у читающих её! И как будто с каждым предложением ножом срезаешь со своего тела кусок себя. Больно, страшно, не хочется. Нет, со временем чуть спокойнее уже начинаешь относиться к моменту редакции — поначалу будто от себя самого отрезаешь, с мукой.

Но терять свои тексты, файлы, записки, черновики — ещё больнее. Словно друга потерял. Словно у тебя умер кто-то. А повторить точно также, как оно родилось на вдохновении — безумно сложно. До слёз обидно.

Два дня проревела. Так, уже по дороге домой и дома. Что в вузе-то к людям приставать — им пофиг. Они сами не пишут, да и редко кто что делает своими руками. Они не знают, каково это — потерять то, что сам сделал. Не ценят. Вот просто вещи рвутся, ломаются — и их выкидывают. Но как больно, если это было то, во что ты вложил свою душу, над чем часами сидел, заботливо подгоняя деталь к детали, да забывая обо всём, сорвавшись на полёте вдохновения. Ведь каждый творец в своё творение, словно в своего ребёнка, вкладывает какую-то частичку себя или даже кусочек своей души!

Там такой красивый отрывок был, в моём блокноте! Мальчик и девочка в каком-то странном городе у витража. Как они смотрели на свет, который проходил сквозь витраж, красивый… смотрели на разноцветные лучи… и как-то эдак всё тогда в жизни того мальчишки раскрасилось. Вся жизнь раскрасилась новыми цветами. И этот миг, когда он увидел тот витраж, он не забудет никогда. Жизнь, когда кто-то вдруг показал ему новую грань мира, очень-очень красивую. Когда он не ждал. Какую он больше нигде никогда не видел. Ту, которая врезалась в его память, чётко и ярко… тайное, драгоценное его воспоминание…

Когда пишу, то почти не думаю, какими словами передать то и это. Я вижу картину внутри меня, яркую или смутную, не перед глазами, а то ли где-то в голове, то ли просто где-то внутри меня — и пытаюсь дать ей вытечь наружу, на бумагу, записывая ручкой, или через стук по клавиатуре, на экран. Я чувствую эмоции персонажей, будто мои. Я помню основную линию, идею сюжета. Я знаю главную идею книги — и из неё вытекает основная линия сюжета. Хотя порою импровизирую, от неё отступая — и уже в процессе рождаются новые линии и герои, незапланированные, да и основная линия может вдруг изогнуться.

Напишу — и выдохну радостно. Пересчитаю, сколько страниц прибавилось. В следующий заход я просто вычитываю текст. И тогда у меня волосы дыбом встают. Потому что когда я его только пишу, мне не до грамотности. Там опечаток много. Но отдохнув, отключившись отчасти от переживаний героев, я уже вижу текст.

Я не запоминаю почти, какими словами пересказываю мои картины. Только лишь отдельные фразы, которые изредка заранее записываю, так как придумались вдруг не вовремя, когда в другом месте и чем-то другим вроде занята, но подходят к текущей книге, нравятся. Записываю, чтоб не забыть. Но в целом фраз не запоминаю.

Я просто помню сюжеты, сцены и чью-то другую жизнь. Почти как свою. Я с моими героями могу прожить множество разных жизней, побродить по тропам и перевалам множества миров. Это интереснее, чем компьютер и телевизор, поскольку герои делятся со мною своими жизнями и эмоциями, а ещё — я творю целые миры и от меня там многое зависит.

Особенно гладко они складываются, когда меня сносит на потоке вдохновения. Вот когда вдохновения немного или нет вообще, как-то с трудом все эти буквы в слова и фразы складываются. И не так красиво.

И текст потерять — это потерять эти фразы, эти кружева слов, эту музыку мыслей, это уже сложившееся гармоничное нечто, целую картину. Это больно. Это очень грустно.

Хотя, конечно, со мной ещё остаётся та картина, которая родилась внутри меня или пришла ко мне откуда-то извне. Осколок от целой картины. Набросок, что ли. Силуэт. Мечта… но это только частичка истории. Основа. Да, у меня есть идея, есть карандаши… но картина цельная, готовая уже потеряна. И это больно. Хотя со мной и остаётся какой-то её осколок…

И то, что рождается потом, то, что я пытаюсь восстанавливать — уже не то, другое, как будто даже чужое местами.

Как… как, скажем, полюбить фиалку, конкретную. А она в твоё отсутствие высохла или вымерзла, если, скажем, дело было зимой. Ты приходишь — и почти ничего нет. Может, успеешь лист спасти или взять её родственницу, дождаться, покуда из сохранившихся в земле корней — если они сохранились — вырастет новый росток. И это тоже будет фиалка, но уже не та. Не та самая любимая. Другая…

Спасибо любимому миру, тому, в который я убегала в последние дни — он снова раскрыл мне свои уютные и дружелюбные объятия, помогая раствориться в нём и забыть о моём горе…