Ветер моих фантазий

Елена Юрьевна Свительская, 2020

Когда-то Саша увидела подростка, рисующего мост между мирами. С тех пор фантастику пишет. И ищет того художника, чьё лицо не успела рассмотреть, а имя ей неизвестно. Говорит, что любит его.Когда Саша начала книгу о давно погибшей цивилизации, о двух названных братьях, один из которых – сын учёных, а другой – жертва учёных и раб первого, то внезапно встретила молодых японца и корейца, обожающих рисовать. Только… они рисуют сцены из пока не опубликованного её романа. И Саша запоздало понимает, что сцены из её книги начинают случаться наяву…

«Последний влюблённый» — отрывок 7

Высокий, черноволосый мужчина словно зверь, пойманный в клетку, метался по просторному помещению с гладкими, зеркальными, тёмными стенами. В глазах слёзы, взгляд безумный, лоб и одежда из блестящего материала вспотели. Странное ощущение, будто промокло и увлажнилось одеяние из листа тёмно-серебристого металла, да ещё и изгибающегося вокруг высокой, статной, мускулистой фигуры, следующее за каждым её движением. Женщина, внешне молодая, с короткой стрижкой, сидела, ссутулившись, пропустив руки между коленей в узких штанах.

— Ну, почему? Почему? — повторял мужчина в отчаянии. — Всего было 0,0000007% вероятности, что автопилот засбоит в лиалиновых лучах, а у брата откажет протез! Почему это случилось именно с моим братом и его женой?!

— Ошибки случаются, — глухо и хрипло отозвалась женщина, глаза её тоже были влажные, но потёков слёз на безупречном смуглом лице не было. — Рано или поздно они случаются. У нас или не у нас.

— Но наша техника… наша наука… весь этот грёбанный прогресс… какого шиаиссратрииис, они установили личную лабораторию с лиалином на пути следования общественных катеров и птиц?!

— Так ведь вероятность технических сбоев 0,0000007%, — женщина криво усмехнулась.

Но, когда он обернулся к ней, её лицо окаменело от тоски.

— Проклятые недоучи!

Мужчина метнулся в дальний угол, туда, где в небольшом, огороженном помещении за прозрачными стенами на каменной плите, чуть приподнятой с одного краю, неподвижно лежал ребёнок. Чёрные волосы, чуть отливающие синевой в приглушённом свете лампы. Глаза серые, неподвижные. Он вроде и смотрит куда-то перед собой, но будто не видит ничего. Не слышит их голоса, не видит, как мечется кто-то за перегородкой, как мечутся тени от него и блики на его одежде. Хотя туда проникают звуки. Он и слышит их, и не слышит. Жуткое чувство, когда сколько ни кричи, сколько ни умоляй — ни докричаться.

И когда мужчина замер, приложившись ладонями к прозрачной, чуть серой перегородке напротив него, в лицо ему заглядывая, пытаясь нащупать его взгляд, мальчик никак не среагировал.

— Если Кри выживет, ему придётся пересаживать искусственные глаза и часть головного мозга. Наш робот-лекарь сказал, что операция, скорее всего, будет чревата осложнениями, но без неё Кри, вероятнее всего, не дотянет даже до следующего месяца. Даже молекулярное восстановление не полностью прошло успешно. Или, скорее, дело в его психическом состоянии? — женщина сцепила пальцы снизу живота. — Я боюсь, что даже Кри умрёт… но я так старалась!..

— Нет! — несчастный, оттолкнувшись от преграды, намного, впрочем, менее страшной, чем та, что возникла между его племянником и жизнью, снова пошёл бродить нервно туда-сюда по помещению. — То есть, операцию необходимо сделать… но его состояние меня беспокоит. Кристанран до сих пор не хочет приходить в сознание. Самое страшное, когда человек сам не хочет возвращаться.

Женщина опустила голову, не в силах смотреть на его боль, ещё больше сгорбилась.

— Жаль мы тогда его не родили, — вдруг сказала она. Голос её дрожал и губы, пальцы тоже начали подрагивать. — Так бы сейчас они ровесниками были. И наш сын отвлёк бы его.

Супруг вдруг резко остановился, взглядом вцепился в её лицо, в её сцепленные руки, переплетённые пальцы. Женщина, не услышав шума от его движений и даже прерывистого, шумного дыхания, голову подняла, взглянула на него отчаянно. Испугалась, что и он сейчас притихнет так же, как и этот несчастный ребёнок.

— Но ведь экспедиция была тяжёлая! — выдохнула она — и по щекам её наконец-то потекли слёзы. — Ещё и этот плен. Но если бы!.. Если бы… — и скрючилась ещё больше, пряча лицо в ладонях. — Он бы мог быть живым. Я иногда очень жалею об этом.

Супруг пересёк пространство между ними — половину просторного зала — и упал возле неё на колени. Ладонями голову её обхватил, осторожно вынудил голову поднять, выпрямиться. Она смотрела на него, несчастная, заплаканная, совсем не похожая на его привычную спутницу жизни.

— Милая, ты прелесть! — сказал он. Голос у него самого тоже дрожал, но глаза были счастливые и даже какие-то безумные.

Женщина напряглась, увидев выражение его глаз, внутри которых будто бы зажёгся огонь. Есть безумие, которое неизлечимо. Хотя и редко оно случается. Неужели, сегодня она потеряет и его?!

— Но что же теперь?! — выдохнула она с болью. — Наш сын уже мёртв!

— Сын? — мужчина удивлённо вскинул брови. — Ещё было слишком рано, чтобы судить.

— Мне… мне так казалось. Что это мог быть именно мальчик, — женщина всхлипнула и отвернулась, кусая губу.

Супруг нежно поцеловал её в затылок, в комок коротких, торчащих волос, медленно потянул к себе, чтобы снова посмотрела на него. Сказал глухо, но уверенно:

— Я нашёл решение. Наш сын заставит его очнуться.

— А разве… — голос её дрогнул. — Оно есть? Наш мальчик уже мёртв. Нового мы вряд ли успеем вырастить.

— Китрит 66-1, — произнёс мужчина и улыбнулся как безумный.

— Но… — она отпрянула. — Нет! Ты не можешь! Они откажутся! Этот мальчик самый обычный. Разве они позволят ради него…

— Ничего, — сказал её супруг резко. — Они ничего не смогут сделать!

Несчастная испуганно вцепилась в его рукав, словно могла помешать и остановить. Словно… нет, она только страстно хотела, чтобы больше ничего страшного не случилось. Сказала, плача:

— Но тебя накажут за использование лаборатории в своих целях!

— Ничего, — повторил он, будто не услышал.

Подскочил, ещё какое-то время метался туда-сюда, обдумывая. Потом присел на корточки рядом с нею, сжал её руки, нежно. Попросил с мольбой:

— Ты только устрой сбой в камерах слежения у взлётной полосы и в этом доме. И, совсем немного, в моей лаборатории в дарина. Я только одну вещь возьму…

— Ты куда собрался? — его жена испуганно вскочила.

— К хвостатым, — безумная улыбка-оскал исказила его лицо, делая каким-то пугающим.

— Но мы же… мы же едва смогли… — женщина запиналась от ужаса. — Тогда… да ты спятил!

— За ними должок, — гадкая улыбка обезобразила лицо учёного, сделала его каким-то чужим и пугающим. — К тому же, одно из направлений их науки схоже с нашими технологиями, — сжал её руки покрепче, потом поднёс к губам. — Ты только данные сотри в моей лаборатории в дарина и в нашем доме. Как бы технический сбой. А я найду способ поймать и очистить их научный космолёт и сделать кианина в их лаборатории.

— Тебя убьют! — супруга судорожно обняла его, прижимая к себе крепко-крепко. — Они могут тебя убить! Они ведь уже раз едва нас не убили!

— Пусть только попробуют! — кривая улыбка.

Мужчина покосился на распростёртое тело ребёнка, неподвижное и будто неживое.

— Подожди меня, Кристанран! Я вытащу тебя оттуда! Ты ещё слишком юн, чтобы умирать, — осторожно разжал пальцы своей напарницы и спутницы жизни, потом лицо её обхватил осторожно, надолго приник к губам в страстном поцелуе.

Маленькая вечность слабости и страсти. Маленькая вечность только для них двоих. Всего одно мгновение тишины. Тихий дымок над вершиной вулкана, ещё не до конца пробудившегося.

Поцеловал, погладил родные плечи, спину, бёдра. Приласкал щёки и волосы. И выскочил вон.

Женщина, дрожа, повела рукой в воздухе, растирая тонкий, широкий браслет из металла и эмали на левой руке. Возле неё появились две голограммы: горизонтальная с символами и цифрами и вертикальная — экран. Тонкие пальцы залетали по нижней, выбивая причудливую вязь узора из символов-команд. Наконец, сплетя причудливый узор команд и стерев его своей ладонью, женщина обессилено опустилась на пол.

— Только бы он смог! — произнесла отчаянно, села, сгибая ноги и обнимая колени. — Только бы он вернулся живой!

Мужчина ворвался в зал, затканный по колено голубым туманом. На его требовательно протянутую руку из-под пола выехали длинные и короткие капсулы вроде стеклянных. Он с одной, руку просунув сквозь стекло, подобрал кольцо-серьгу, вставил в ухо, поморщившись, когда по мочке поползла кровавая струйка. И спешно вышел, проводя руку левую за собой, стирая мерцающим жёлтым лучом с пола кровавые следы. И свои следы.

Пилотный отсек маленького космолёта встретил его освещённым, как и взлётная полоса личного космодрома.

— Может, не стоит, Хритар? — чёрным шёлком рулон раскинулся возле кресла, в которое он опустился — и обернулся мерцающей голограммой жены. — Тут-то я тебя прикрою, но у Иных…

— Я доверяю тебе операцию на глазах и мозге Кристанрана, — к его требовательно вытянутой руке снизу стены-кабины выехала подставка с браслетами из камней и металлов, сплавов светлого и тёмного, наползающих друг на друга.

Хритар защёлкнул пару браслетов на запястьях, да пару спрятал под рукавами на предплечьях. Помедлив, один браслет на левой ноге защёлкнул.

— У брата протез отказал, — грустно напомнила супруга-голограмма, следящая за ним.

Сняв сапог с правой ноги, мужчина тонкое кольцо надел на мизинец и, едва приметное, вроде волоса — на большом пальце. Обулся.

— Я сделаю, что умею, дорогая. И ты уж постарайся.

— Как я могу не стараться? — горькая усмешка на чуть фиолетовых, пухлых губах. — Хотя бы его сын должен жить!

— Выживут они оба! Прощай! — вслед за резким взмахом голограмма жены осыпалась пеплом.

— До встречи! — высветилось золотисто-огненными буквами на лобовом стекле.

Он, усмехнувшись, вызвал голограмму-панель.

В чёрной бездне космоса выделялась зловещим, зеленоватым отблеском одиночная звезда, находящаяся чуть поодаль от трёх ярких галактик и семи солнечных систем. Она медленно приближалась, становясь всё более ослепительной.

Хритар стоял в пилотном отсеке, сцепив руки за спиной, смотря на боковое, правое ки-стекло.

Пискнув, высветилась голубоватая панель со светящимися зелёными и золотыми точками. Не глядя, мужчина ткнул в крайнюю зелёную, ромбовидную. Прочертил полосу изогнутых знаков с острыми углами перед собой, между стеклом и своим низом живота.

Катер остановился. Ещё несколько секунд горел свет в опустевшем пилотном отсеке, но потом померк.

Подземелье было затянуто зелёноватым туманом, сверху стекали чёрные камни-клыки, по которым копошились какие-то мелкие, жёлтые, трёхлапые насекомые, снизу вверх устремлялись камни-клыки разной величины и толщины, серые и чёрные, красными грибами, будто разводами кровавыми затянутые.

Трое высоких ящериц на задних ногах, вооружённые посохами-кристаллами прошли мимо крайнего сероватого камня с чуть побледневшими алыми грибами.

— Шишпариосоомаиишиисс мии…

««Ты уверен, что сюда кто-то телепортировался?» Понятно, засекли»

Человек в светящихся серебряных, обтягивающих одеждах появился на месте камня с чуть более блеклыми грибами в следующее мгновение.

Крайний из ящеров успел поднять посох… и разлетелся на кровавые комки на несколько мгновений позже своих спутников.

Хритар поднял кверху левую руку. Жёлтым светом заблестел браслет на ней. Жёлтым туманом затянулось всё вокруг.

Лаборатория, похожая на ту, где он забрал серьгу-компьютер. Как будто и не выходил. Хритар даже замер на несколько мгновений на пороге у разъехавшихся стен-дверей.

Застонал, приподнимаясь, маленький ящер.

Хритар вскинул левую руку, вокруг которой заклубился жёлтый туман. Преобразовывающийся в жёлтое пламя.

Взвыл, кидаясь в сторону, отпрыск Иных.

Человек шаг ступил.

Сын учёных, а то и ученик юный ящеров, провыл, заживо сгорая в жёлтом пламени, почти дотянувшись до неподвижных тел кого-то из неподвижных взрослых, лежащих у растекающегося и сворачивающегося в воздухе над полом рулона как будто из тонкой ткани полупрозрачной.

«Нет, чуть зелёной»

За требовательною рукою ступившего вперёд человека свёрток превратился в панель-голограмму. Залетали пальцы правой руки учёного, выписывая фигуры из чётких, углообразных, холодных линий. От их света он морщился, щурился, но команды задавать продолжал.

Прошипели что-то позади.

Браслет на левом предплечье сквозь одежду блеснул.

Проорали, прорычали-проревели позади — и воздух вокруг заполнило разлетающимися кровавыми ошмётками. Хотя и цвета нечеловеческой крови.

— ШИПРАааспарассании мииирииио шиаПРАААСИШИИИ! — раздалось в зале, наполняющемся выползающими из-под пола, стен и потолка пробирками.

«Ваш космолёт сбоит на линии радара города ПРАА, планеты АСИИ»

Шумно выдохнув, Хритар к стене левой повернулся — куску стены как будто обрезанной, выделяющейся на фоне остального, мягко изогнутого зала.

Стена вниз отъехала, обнажая пилотный отсек — без кресел, с туманными облачками зелёными под потолком — и стекло, за которым темнели космос и мерцали чужие звёзды и планеты, переливались чьи-то галактики вдалеке.

И голограмма ящерообразного самца в чёрном балахоне возникла под потолком, куда человек с кратким опозданием поднял голову, когда тот уже заговорил.

— Тю! Рарии…

«Чужак, ты посмел…»

Криво усмехнувшись, Хритар содрал серьгу, пробившую ухо. Поднял между большим и указательным пальцем на уровень своих глаз.

Ящерообразный невольно шарахнулся.

— Рарии-о-рариии-ла-ни! — пропел человеческий учёный и подул на серьгу.

Серьга рассыпалась пеплом. Нет, истаяла мерцающей пылью.

В ужасе сжался ящер. Протянул было к человеку шестипалую, когтистую руку.

— Рарии ширарии ша и…

«Чужак, может, мы сумеем договори…»

Словно нити серебряные блеснули в космосе за стеклом…

Словно звёзды метнулись опадающие в последнее своё мгновение на небе Тринани, когда они ещё с братом мальчишками сидели на опустевшем холме, смотря на небо над руинами Древнего города…

Хритар сердито головой мотнул, отгоняя виденье.

Для него только виденье.

Заорал, внезапно вроде палки вытянувшись, ящер на голограмме. Словно его насадили на раскалённые иглы.

«Да, может, так и было. Их кровь не выносит…»

Вспыхнуло за стеклом пилотной просторной кабины.

Когда человек резко обернулся, он увидел вдалеке распадающуюся на линии планету. Словно кто-то внезапно рассёк её миллионами длинных ножей на полоски. На нити. На волокна…

Нити серебряные некоторое время ещё вращались в темноте космического вакуума, но потом распались… разделились… растворились.

— И правда, — Хритар криво ухмыльнулся, — не любите вы рантари90оийских червей. — Какое счастье, что они так любят вас есть!

Лабораторию быстро затягивало выползающим из стен чёрным туманом.

— Резервное освещение! Тьфу! Шапраааоссс шииис аиссс!

— ШАшиоооррооошашиооо, — прозвучало безэмоционально с потолка.

Мужчина разгрыз левое запястье, взмахивая рукой. Кровь вытекшую разбрызгал.

Из крови в туман выкатывались крохотные, светящиеся, зелёные шарики.

Хритар страшно побелел. Воздух загрёб левой рукой. Рухнул. На одно только колено. Поморщился от хлынувшего из-под пола, ставшего прозрачным, ослепительного света. Правой рукой продолжая выписывать резко изогнутые, ослепительно светящиеся письмена в воздухе. Нет, чуть разлепив глаза, увидел, что по чёрному слою предосновы голограммы. Голограммы панели.

Левый глаз человека медленно заливало кровью лопнувших сосудов. Радужка левого глаза, мигнув, потускнела. Стала чёрной. Стала белой.

Полуослепнув, Хритар продолжал выводить резко изогнутые, ослепительно сиявшие письмена, потом обоими руками заплетая их в узоры.

«Похожие на птиц!»

Но в миг следующий, от боли заорав, зажмурился.

Чёрные рулоны предоснов полились изо всех щелей, сплетаясь в центре залы, близ сердца Хритара, в некое подобие клубящейся, дымящейся фигуры.

Когтями отросшими Хритар вспорол себе живот, извлекая кристалл причудливой формы. Золотисто-жёлтый кристалл неправильной, несимметричной формы, кое-где белый, кое-где золотистый, со странными завихрениями внутри… ставшими в подобии облепившего основание камня подобием бронзового металла. Руды… светом вспыхнувшего сиреневым… замерцавшего всполохами радуги…

Хритар морщился, щурился, пытаясь ровно стоять. Команды отдавать на чужом языке.

Тело медленно зарастало.

Чуть шевельнулись две ящерообразных фигуры в стороне. Большой ящер и маленький.

Маленький когтём что-то показал в сторону человека. Большой только скрестил средний и второй пальцы на левой руке. И снова беззвучно опустился лежать словно издохший. Сердито глазами в сторону чужого учёного сверкнув, мелкий снова принял прежнюю позу.

Хритар уже набирал команды наощупь, не видя. С уголков слипшихся век тянулись кровавые струи. Только-только затянулась рана на животе. Упала капля крови с руки, впитавшись в ставший прозрачным пол.

Серо-чёрный туман напротив человека принял подобие человеческой формы. Худенького мальчика. Полностью обнажённого. Тело слегка лишь скрывали пряди длинных, чёрных волос с синеватым отливом.

— Сколько нитей нарушено и порвано. Дикая Природа так этого не оста…

— Что?! — Хритар резко развернулся, разлепляя с трудом глаза.

По щекам потекли густые, кровавые потоки из полуразъеденных глаз.

Пустота.

Зал почти весь овальной формы.

Пустая кабина пилотов.

Ползущий по самому полу жёлтый туман слегка размывает у пола тела трупов Иных разумных существ.

— Я создал? — человек поморщился, покосившись на ползущий жёлтый туман у его ног.

Застонав, глаза закрыл ладонью.

Полыхнуло по всему залу, разлетелись горячие, красные иглы.

Заорав, Хритар шарахнулся.

Иглы, мерцая, сплетались в кровавые узоры. Письмена команд.

Сияющие тускло-кровавые символы чужого языка окружили спящего ребёнка.

— Кажется, пора?.. — Хритар, с трудом разлепив глаза, протянул к фигуре спящего, свернувшись калачиком, обнажённого ребёнка, кристалл странной формы. — Пора вживлять артэа.

Свет ядовито-зелёный затопил всё. Нет, туман.

Мечущийся по залу человек не сразу смог разлепить глаза. Почти уже целые. О ране во внутренностях, в которых он прятал драгоценную добычу, напоминала только кровь на прорезанной одежде.

Мальчик, обхвативший колени, голову поднял.

Туман из лаборатории исчез, будто впитался в стены.

Мальчик напротив Хритара открыл глаза.

Мужчина застыл.

Долгое время они смотрели в глаза друг другу.

— Почти как он, — усмехнулся внезапно человек.

Мальчик недоумённо голову набок склонил, разглядывая его.

— Только глаза почему-то синие? — поморщился учёный из иной системы.

Руку протянул, вызывая голограмму… нет, предоснову голограммы приборной панели.

— Разведчики из той же системы, что и хозяева этой лаборатории, пытаются нащупать её новое местоположение радаром… отец.

Первое мальчик проговорил безэмоционально, но на последнем слове как-то странно прищурился, вглядываясь как будто куда-то внутрь Хритара.

«Странное чувство, будто я стою в лиаррийских лучах, напротив…»

— Так ты за них или за нас, мой создатель? — мальчик медленно разогнулся, ноги спустил с замерцавшей под ним подставки.

— Ты точно Китрит 66-1? Мой Китрит 66-1? — мужчина прищурился.

— Ты разве не для того мальчика меня сотворил? Мой аини… он… — мальчишка на пол спрыгнул, резко оборачиваясь.

Тело обнажённое покрылось одеждой. Будто закуталось в серебряные, обтягивающие рубаху и штаны, рукою он замотал плечи в плотный, серый плащ с капюшоном.

— Сюда приближается боевой корабль Иных. Они взломали вашего ритона в защитной системе.

Шумно выдохнув, Хритар сжал кулаки. Вокруг левой руки заструился голубоватый луч.

Нет, резко обернувшись, он сжал ворот подошедшего к нему беззвучно мальчика.

Под светом, хлынувшим из правого глаза учёного, мальчишка застыл. Нет, извернулся, крича от боли.

— Человек, — Хритар усмехнулся, разжимая руку.

Мальчишка упал у его ног. На колени. Нет, приземлился только на одно колено, ладонями успев упереться в прозрачный пол и падение смягчив.

— Почти! — хмыкнул мужчина.

— А разве вы не сказали, что я — кианин? Хианриа вашего сына? — мальчик резко обернулся. — Они идут! Они телепортировались в грузовой отсек!

— Бежим! — скомандовал Хритар.

Но через десяток шагов стена, к которой они бежали, разъехалась. Рассыпалась зелёноватой пылью.

Семеро ящерообразных, чьи тела были затянуты во что-то подобное дымчатой одежды, возникли. С посохами. И с бластерами в руках и конце хвоста один.

Хритар поднял левую руку.

Но ящеры, шипя, распались на ровные куски. Кубиками рассыпались по полу, под растерянным взглядом Хритара.

— Я ведь должен защищать дядю моего аини? — повернулся к нему с серьёзным лицом мальчик. — Или я создан только быть вечным спутником моего аини Кристанрана? Где, кстати, он находится?

— Быстро учишься! — хмыкнул Хритар. — Пойдём!

— Никуда ты не уйдёшь, паскуда!

Стены распались на обломки.

Ящероподобные твари, раз в шесть покрупнее предыдущих, окружили зал, лишившийся стен, в несколько рядов.

Нет, пол стеклянный взорвался осколками, пропуская мечи и лучи…

Извернувшись и тело мальчишки-кианина за собой увлекая, Хритар взлетел в воздух. Перекружился, пряча своё творение от ослепительных красных лучей. Поморщился, когда ему лучом отсекли часть правого уха. Успел пальцы сжать на плече мальчишки.

И двое людей на глазах ящерообразных воинов рассыпались пылью.

***

Прошло несколько недель, супруга Хритара осунулась от волнений, да пробились меж её светлых волос две пряди седины. Она не пыталась ни закрасить их, ни восстановить волосы. Могла, но… не хотела. Ведь боль бывает такой, которую уже никогда не забыть. Душа когда-нибудь стареет. Тело просто верно следует за нею.

А мальчик лежал на операционном столе так же равнодушно и неподвижно, будто пролетело только мгновение.

Он смотрел куда-то перед собой. Но не видел ни прозрачной ограды, ни большого помещения за ней, с более тусклым светом, чем вокруг него. Не видел заплаканную женщину, которая часто приходила и вставала напротив него.

Даже пересаженные синие глаза смотрели куда-то в пространство будто мёртвые.

Иногда он прикрывал глаза, и перед его внутренним взором снова мелькали картины…

Редкие встречи с родителями-учёными, ещё более редкие игры с отцом, мать, которой было обычно не до него…

Редкие встречи с ровесниками…

Роботы, с которыми он пытался играть…

Его кролик, живой кролик…

Кристанран долго слал голограммы то отцу, то матери, чтобы разрешили ему взять какое-нибудь живое существо и держать у него дома. Обещал, что будет заботиться о нём, что будет его выгуливать, что посадит большой сад сам для него на этаже-кладовой.

Много-много ушло голограмм по другим планетам и станциям, где пребывали родители, вместе или по отдельности.

Но наконец отец позволил. И самолично привёз домой белый, пушистый комок с длинными ушами. Сам тогда залюбовался счастливыми глазами сына.

Два года мальчик и кролик были неразлучны. Но кролик зачах от жизни в неволе. Даже сад, вполне большой сад, семнадцать на семнадцать детских шагов, который хозяин посадил для него, не спас живое существо, затосковавшее взаперти и в одиночестве. А пару ему заводить отец с матерью запретили, мол, слишком много возни будет.

Так или иначе, но однажды в полдень кролик заснул спокойным сном. Но даже на следующий день не проснулся. Даже когда испуганный мальчик тряс его и рыдал. Как ни кричал. Роботы-прислужники, оставленные следить за ним и за хозяйством, спешно отправили послание родителями, мол, состояние вашего сына критическое. Как бы чего не случилось плохого.

Первой прибыла мать. Часа через три, задействовав один из новомодных порталов, да ещё и находящийся под присмотром чужой цивилизации, не слишком дружелюбно относящейся с цивилизацией людей. Как ей удалось пробиться, люди — те, кому ещё не изжить было привычку много болтать о других — спорили долго.

Через два дня прибыл отец. Тот забрал пушистый белый комок, начавший уже попахивать — и унёс. Сын плакал, вырвался, роботы его держали по приказу старших хозяев.

Пушистый комок распался на атомы в очистителе. Вместе с мусором. Будто бы мусор. Пушистого друга не стало.

Мальчик плакал недели две. Но нового кролика ему завести не разрешили — уж слишком сильно реагировал на расставание с этим.

Ему виделись новые встречи с родителями… старые…

А иногда виделось, как они втроём садятся в железную птицу и взлетают. Они поехали путешествовать вместе. Вместе! На другую планету! Хотя и самую ближайшую.

Кристанран прижимался лбом к ки-стеклу иллюминатора, разглядывая пейзаж родной планеты, как она отдаляется, как становится маленькой…

Иногда вместе с чувством восторга от полёта и редких мгновений единения с близкими, к любопытству перед предстоящим путешествием, большим путешествием, примешивалось чувство ужаса или саднящее какое-то чувство тревоги…

Женщина приходила к лечебному отсеку. Вглядываясь в лицо неподвижного племянника. Бледное, будто неживое. Смахивала слёзы украдкой. Иногда долго стояла, смотрела, иногда быстро уходила, не выдерживая.

Сердце ей резала мысль, что супруга брата её мужа хотя бы смогла пожить несколько лет со своим сыном. Ну, как вместе? Она часто пропадала в экспедициях и исследованиях. Но у той хотя бы была возможность видеть лицо своего сына. А вот у неё… не было. Сама же и виновата. Не успела остановить…

Это, конечно, жестоко, завидовать судьбе погибших. Но их уже нет. А их сын остался живой. Он может выжить. Вроде бы может. А она своего сына никогда уже не увидит…

Кристанран застрял в беспамятстве. Где-то далеко отсюда.

Иногда он видел прошлое. Картины в целом хорошие. Его лицо разглаживалось, на губах появлялась улыбка.

Иногда его что-то тревожило. Он хмурился. Тонкие пальцы сжимались в кулаки. Тело ещё не полностью потеряло связь с душою. Но надолго ли?..

Иногда слышался будто бы страшный скрежет откуда-то слева, вскрик женский, запах крови. И… и больше ничего. Сознание старательно вытесняло ужасные картины сминающихся крыльев железной птицы, искорёженное лицо матери… боль… боли было много, так как поднялись они достаточно высоко, прежде чем упасть вниз…

Но тревога… она никак не стиралась. Она преследовала усталую душу, она терзала едва сохранившуюся психику, она не давала сердцу покоя…

И тело спало. Уже не первый месяц спало. Душа не хотела просыпаться. Как будто чувствовала, что родителей в жизни уже не будет. А может и знала?.. Может, успела что-то понять ещё во время падения?..

Женщина приходила, смотрела на него и уходила. Нет, всё-таки, ей было отчаянно жаль его, до боли. И она мечтала, что однажды племянник очнётся. Что он ей вместо сына будет. А, может, она и сама когда-нибудь решится родить?..

Она врала в дарина, будто они с мужем пытаются опять зачать ребёнка, сына, потому и бессовестно отсутствуют на разработках и совещаниях, камеры вот повыключали. Ей вроде бы поверили, даже прислали пару схем усиленных генов, которые могли бы пригодиться ему и ей, но…

Но сводки новостей межгалактической паутины о каких-то ускоряющихся и разрастающихся стычках между Системой 0075, Сари и Тринани заставляли сердце женщины мучительно сжиматься.

«Вернись, Хритар! — молила она по ночам, сжавшись под толстым и лёгким одеялом. — Вернись хотя бы ты один! Мне больше и не нужно ничего!»

И в один из дней уснула слишком крепко, даже не навестив лекарский отсек. Где по-прежнему неподвижно лежал и равнодушно смотрел куда-то над собой мальчик с синими глазами. Чужой сын.

Кристанран вскоре после уничтожения кролика сидел один в музее у Древнего озера, смотрел тоскливо на огромное, звёздное небо над руинами каменных и даже деревянных, в лёд вмороженных, чтоб сохранить, руинами старых городов. Точнее, ему казалось, что он смотрит на звёздное небо.

— Даже звёзды здесь ненастоящие! — мальчик вздохнул.

Подтянул колени к подбородку, обнимая правой рукой. Левой обломки ледяной крошки сердито ногтями оттолкнул. Смотрел отсутствующе, как улетают осколки, как катятся, скрипя, по древнему, толстому льду.

Застыл растерянно, услышав, как те останавливаются.

«Они остановились недалеко?»

Что-то за спиной его сдвинулось.

Сердце сжалось, от ощущения чьего-то присутствия. Чтоб сразу же забиться неровно, быстро… слишком быстро…

Кристанран вскочил, обернулся. Взметнулись по ветру длинные, чёрные волосы с синим отливом.

На блестящем льду он увидел Его.

— Ты почти как я! — глаза его расширились. — Но почему у тебя глаза синие, а не серые?

— Так получилось, — глухо сказал незнакомец, делая шаг к нему.

Кристанран невольно улыбнулся. Ступил к нему навстречу.

Ветер, летающий над Древним озером, взметнул и швырнул ему в лицо кончики длинных волос.

А когда мальчик проморгался и обернулся…

На льду огромного Древнего озера он стоял один.

Тускло и как-то даже равнодушно светило над озером, горами и руинами древних городов искусственное солнце.

Заплакав, Кристанран сел, где стоял. Подтянул к себе колени, уткнулся в них лицом, прячась от мира.

Хотя прятать от равнодушного мира слёзы смысла никакого нету.

На сверкавшем в тусклых лучах льду сидел одинокий, худой мальчик с серыми глазами и длинными волосами чёрными, отливающими слегка синевой.

Горы молчали. Навеки молчали руины прежних городов.

По просторному залу музея метался только ветер. Да утопали, заглушались в свистящих порывах и поднимающейся, клубящейся ледяной и снежной крошке чьи-то отчаянные, затихающие всхлипы…

Учёный вернулся ночью, когда его жена спала и улыбалась во сне.

Рядом с ним шёл кто-то худой и невысокий, кутающийся в тонкое одеяло с кистями, сшитое из странного какого-то материала, будто чешуйчатого, покрытого поверх некоторых чешуек и на стыке их причудливой сеткой узора и чужих письмён.

— Чуть отдохнём, — сказал странник.

И свалился в кресло домашней лаборатории. Как был, в запачканной, местами изорванной одежде, с окровавленным лицом и грудью расцарапанной, со спёкшейся кровью поверх ран.

Сказал лишь:

— Стой здесь, — и тут же провалился в сон.

Его спутник какое-то время стоял рядом. Тихо. Молча.

Ночное светило медленно ползло по небу, встречая своего собрата, более мелкого и более серого…

Одеяло сползло, тихо шурша и поскрипывая, когда свалилось на пол. Мальчик, скрывавшийся под ним, осторожно ступил в сторону. Огляделся. В лаборатории включилась лишь одна лампа, при входе, когда они вошли. Тот мелкий, серый, освещающий кристалл. Но, хотя пришедший никогда не видел таких, он рассматривал его недолго. Чуть погодя, сделал робкий шаг в сторону. И ещё один. Чуть погодя ещё один.

Он передвигался беззвучно. И вышел в коридор незамеченный.

Заслышав тихое шуршание приближающихся роботов, подпрыгнул, прижимаясь ладонями к потолку. И так и провисел там, прилипнув кожей рук к светлой, шероховатой поверхности, пока оба робота — уборщик и повар — прошли снизу, на некотором расстоянии друг от друга. Не оставляя на поверхности следа.

Новоприбывший сколько-то вглядывался в темноту — он хорошо в ней видел, чётко — и вслушивался. Убедившись, что роботы хозяина жилища ушли, отлепил ладони. И приземлился, ловко и бесшумно, не смотря на высоту в три человеческих роста. Если считать взрослых, здоровых мужчин.

Какое-то время мальчик шёл в одном направлении. Потом почему-то остановился. Замер недоумённо. И вдруг пошёл в другом направлении. На лице его застыло озадаченное выражение, но ноги шли туда, в левый коридоре… в третий коридор. И будто его туда магнитом притягивало!

Наконец он добрёл до большого помещения, погружённого в темноту. Вроде прихожей. Или, хм, склад запасной у хозяев? Но почему-то его никто не охранял. Светился чуть сбоку от второй половины куб ри-стекла лечебного отсека. Там, на операционном столе, лежал мальчик, неподвижно смотревший куда-то перед собой.

Мальчик…

Спутник учёного недоумённо приблизился, рассматривая неподвижное тело.

Если не считать бледной, слишком бледной кожи, да различной одежды, они… они были похожи! Худые. Длинные, тёмные волосы. А, нет, у того тоже чёрные. Просто структуру как-то странно восстановили. Штаны свободные и одежда до колен с длинными рукавами. Вязь ниток нарушена. Будто их сильно повредили, а потом восстанавливали из молекул.

Новый мальчик застыл перед вторым, таким похожим. Наконец у него вспыхнуло осознание, кто тот и ради чего они в этот дом пришли.

— Мой аини, — сказал он едва слышно.

Но почему-то было странное чувство внутри, будто всё не так было. Всё было как-то по-другому. Но нет, хозяин объяснил, что Кри Та Ран — кианин, хианриа некого Кристанрана. И что будет притворяться его братом, сыном брата его отца. А раз этот мальчик так похож на него, да ещё и в доме, куда его создатель так спешил, то, наверно он и есть тот самый мальчик, единственный ребёнок брата его создателя, единственный выживший из всей семьи учёных после падения их железной птицы.

«Хотя, если быть точнее — согласно базе энциклопедий — это давным-давно птиц пытались делать железными, и они тогда плохо летали, слишком тяжёлые, громоздкие. Потом их стали делать из другого материала, сплава металлов и ти-камней, но старое название прижилось. Прижилось… что это за слово? А, так привыкли называть этот летательный аппарат люди — и оно осталось»

Но почему-то хианриа не мог отделаться от беспокойства. Будто что-то во всей этой ситуации было неправильным. Хотя вроде ему всё чётко объяснили в первые дни пробуждения и по дороге сюда. Создатель-человек много говорил, что Кри Та Ран обязан делать. Он даже повторялся много раз.

Но что-то было во всём этом неправильное… что? Нет, всё логично: создатель мечтал спасти сына своего брата, последнего живого человека из его семьи. Мечтал отвлечь его якобы спасённым младшим братом. Но… что же во всём этом было неправильным?! Люди стараются защищать то, что им дорого. Вот только… это странное ощущение…

Кианин положил руку себе на грудь, вслушиваясь в биение сердца. Спокойное. Потёр по руке, проявляя браслет-компьютер. Протестировал состояние своего организма, беззвучно, без подсветки. Все показания были в норме. Тело почти уже восстановилось после долгого перелёта и прохода через сеть порталов, местами созданных чужими цивилизациями, по чужим технологиям. Местами восстановилось даже после стычки с пиратами, которые хотели размазать кианина и его создателя атомами по ближайшей вселенной, а оборудование из их корабля забрать себе. Восстановилась после всех боёв с Иными Системы 0075, которые так не хотели Хритара и Кри Та Рана отпускать, разгромивших их лабораторию на научном космолёте.

Что это?.. Это то, что называется чувство? Да нет же, кианины не испытывают чувств. Кианины только притворяются. И он будет притворяться, старательно притворяться ради этого мальчика, который дорог его создателю. Ради нового своего хозяина, который станет ему дороже, чем самый первый. Да и должна быть какая-то особая связь между хианриа и аини. Вот только… это странное чувство внутри…

Он смотрел на своего аини и совсем не понимал себя.

Часа через два открыл проход в ри-стекле, ступил внутрь. Почему-то потянулся рукой ко лбу лежащего.

Вспышка. Яркая, ослепительная. Мучительная? Нет, приятная. Хотя вроде бы новых источников света в обоих помещениях не возникло. Это… это та самая связь между аини и хианриа?..

Но его аини лежал неподвижно. Ему не было дела ни до чего. И кианин вдруг уловил какие-то колебания внутри его организма. Будто волновался. Так ведут себя люди, когда волнуются. Кажется, именно так.

Но аини лежал неподвижно. И от этого гадко как-то было внутри.

— Очнись, — попросил кианин вдруг. — Ты должен прийти в себя, Кристанран!

Глаза лежащего вдруг распахнулись. Кианин сдвинулся, подставляясь его взгляду.

Глаза человека расширились.

— Зеркало? — сказал он едва слышно.

Протянул руку, ощупывая лицо стоявшего рядом.

— Тёплое, — сказал. — Странно.

И опять потерял сознание.

И вроде тело кианина уже восстановилось, но что-то было не в порядке. Будто бы он волновался. Так люди волнуются. Особенно, если близкие их не в порядке. Но они вроде бы близкими не были?.. Он же только притворяется?..

Кри Та Ран осторожно и неощутимо, рассчитывая нажатие, коснулся лба человека, потерявшего сознание. Потом покосился на камень-стол под ним.

И со стоном упал на пол, задыхаясь, скрючившись.