Ивана Купала

Евгения Маляр, 2020

В каждой женщине есть что-то от ведьмы. Кира, ведьма по крови, за минувшие 10 лет сделала все, чтобы об этом забыть. Жить обычной жизнью, воспитывать дочь – не в этом ли счастье? Но, когда в город больших денег приходит шабаш, сложно устоять перед соблазном. Ей предстоит вспомнить семейные навыки и вновь сделать выбор. Ведьмы, домовые, лешие и прочая нечисть – легенды южнославянского мира оживают в поисках ответа на вечные вопросы: в чем сила и где оно, истинное счастье.

14.

— Мам, я всё.

— Бажова прочла?

— Кого?

— «Малахитовую шкатулку» Бажова.

— Ты же мне на ночь прочитаешь?

Другого ответа ожидать не приходилось.

— Портфель?

— Завтра соберу.

Зачем спрашивать? И этот ответ известен.

— Зубы чистить и умываться!

— Хорошо-хорошо, мамочка.

Разместившись рядом с дочкой на её кровати, Кира открыла на планшете сказку Бажова.

— Мам, расскажи сначала про домового.

— А «Малахитовая шкатулка»?

— Ну потом. Расскажи. Он хороший? Как дядя Федя?

Кира задумалась.

О домовых ей когда-то рассказывала бабушка. Каждый летний вечер, закончив дела по дому, она усаживала её во дворе с ведром вишни (чистить от косточек для вареников и закруток; для наливки шли ягоды с косточками) или с охапками трав (перебирать для хранения на зиму), или просто так, с вазочкой мороженого, и рассказывала небылицы про всякую сказочную нечисть. Как только не было страшно? Может, потому что мягкий малороссийский говор, в котором русские слова сливались с украинскими, ловко вывязывая паутину истории, убаюкивал самые страшные страхи?

— Тогда слушай внимательно и не говори потом, что не слышала. Давным-давно, когда на свете не было ни тебя, ни меня, Господь Бог, сотворив мир, сбросил на землю всю непокорную злую силу. Он, знаешь ли, тот ещё парень, совсем не дурак: после таких трудов ему хотелось отдохнуть и зажить на небе спокойно, без всей этой суеты с вредными и непослушными ангелами. И скидывая их вниз, Бог не сильно заморачивался: куда падали, туда падали. Кто-то упал в болота и озёра, кто-то в леса и поля, но многие попадали в людские дома.

— К нам тоже?

— Молчи и слушай. Сначала они, конечно, очень злились: представь, жили себя прекрасно на небе, а на тебе столкнулись с реальностью. От злости стали проказничать больше прежнего.

Хуже всех было тем, кто упал в болота и озёра. Особенно злым духам. У них была клаустрофобия, то есть страх ограниченных пространств. Они первые посходили с ума от тоски, обросли водяной тиной, волосы и бороды позеленели, глаза стали большие как подошва ботинка, чтобы лучше видеть в глубине, и чёрные от постоянного отсутствия света. По ночам слышен был их страшный хохот или вой, так что люди стали бояться ходить к озёрам. А уж к болотам — и подавно. Одиноко им было в своих холодных и мокрых домах, поэтому пользовались любой возможностью затащить себе человека в компанию. Днём спали, а по ночам, если кого видели по берегу, тут же хватали и утаскивали к себе на дно — пиры пировать, играть в карты, слушать истории про жизнь. Мало кто возвращался живым с тех пиров. Только к рыбакам спокойно относились, и то, если рыбак им щепотку табака кидал перед рыбалкой. Таким они даже помогали, сами рыбу на крючок цепляли или в сети загоняли. Этих злых духов — упавших в болота и озёра непокорных ангелов — в народе прозвали болотными и водяными.

Некоторым непокорным ангелам, правда, везло: они падали в воду, где жили русалки. Только это были не такие русалки, как в мультиках, а обычные девушки без хвостов-плавников. И чем севернее они жили, тем более злыми и мстительными они были.

Наверное, витаминов не хватало.

И оттого были они некрасивые, растрёпанные, бледные как поганки.

Главная их забава была поймать человека и защекотать до смерти, или просто потопить. Но если у них в воде появлялся водяной, они всё-таки поспокойней становились. Он их в узде держал, так как считал себя главным.

Кое-где водяные даже отпускали русалок в лес гулять на русальной неделе — примерно в конце весны — начале лета. Тут людям нужно было быть особенно осторожными. Русалки в это время становились обычными девушками, только очень красивыми, парням голову могли заморочить и в озеро затащить, а девушку, если одна в лесу была, к себе в сёстры забирали.

Южнее, на Украине, русалки были симпатичнее и жили не в самой воде, а по берегам, на ивах. По ночам они качались на ветках, водили хороводы, играли и пели, а днём спали. Вот с ними и водяным веселее жилось.

Другие злые духи падали в лес и стали лешими, или лешаками, лесовиками, боровиками, лесным лихом — их по-разному называли. Им было попроще — всё-таки раздолье. К тому же в лесу уже много разных духов природы жило. Они, поэтому не такими сумасшедшими стали, как водяные. И не такими страшными. На человека больше похожи, только поросшие мхом, кривые как коряги и ростом выше — могли быть вровень с лесом, а могли уменьшаться в рост ребёнка, это как им было удобно. Говорить умели, но не любили. Пели без слов, но так, что слышно было издалека, как лес в бурю шумит. И тоже не подарок. Даже своих родичей водяных постоянно дразнили, издевались над ними, поэтому в лесу, где были болота и озёра, часто слышался громкий хохот, ауканья, свист и завывания. Это леший и водяной друг с другом ругались. А вот к соседям — полевикам, домовым и банникам — не лезли, чтобы не ссориться.

Все звери и птицы в лесу подчинялись одному только лешему, а так как лешие, как и вся нечисть, азартные были, то нередко проигрывали друг другу свою лесную живность в карты. Например, говорят, однажды сибирские лешие проиграли в большую игру всех своих белок и гнали их через всю тайгу и сибирские деревни и города на уральские горы.

К людям по-разному относились. Если человек уважал их дом, то есть лес, его не трогали, а если нет, если рубил без разбору, то плохо ему было.

Но в основном лешие не столько вредили людям, сколько проказничали по глупости. Могли запутать человека, который в лес за грибами и ягодами пришёл, закружить, завести его в самую чащу, тот испугается, поймёт, что это его леший попутал и давай к известными приёмам прибегать.

— Каким?

— Не спишь ещё?

— Не.

— Не страшно?

— Ни капельки.

— Можно было просто помолиться. Но лучше так: найти пенёк, сесть на него, снять с себя платье, вывернуть его наизнанку и так на себя надеть. Ещё обязательно правый ботинок надеть на левую ногу, а левый — на правую. Если зима, рукавицы поменять местами. А если двое заблудились, им ещё и одеждой нужно поменяться, но точно так же все шиворот навыворот надеть.

— Смешно.

— В том и дело. Лешему смешно становилось, и он, насмеявшись, отпускал заблудившихся.

Но больше всех повезло тем злым духам, которые упали в человеческие дома. Они как бы переродились, оказавшись рядом с человеком. И сами люди так к ним привыкли, что перестали причислять их к злой силе. Никто не позволял себе ругать домовых, наоборот, относились с уважением и нежностью. Их тоже звали по-разному — и кормильцем, и братушкой, домовиком, доможителем, дядькой и просто хозяином.

Мало кто видел домовых своими глазами, но всегда знал, что он защищает и сам дом, и его жильцов. Если вдруг кто из нечисти покушался на добро или жизнь семьи, домовой и подраться мог. Но чаще всего он предупреждал о несчастьях и бедах разными мелочами: мог женщину за волосы дернуть — это, значит, не ругайся с мужем, хуже будет; мог облить водой в ночи — значит, человек мог заболеть; загремит или разобьёт посуду — осторожней с огнем. Если семья дружная, то он тихо живёт, а если ругаются, то громыхает и хрюкает недовольно. И так привыкал к дому и его жильцам, что, если хозяин переезжал, ему нужно было очень сильно постараться, чтобы выманить домового на новое место.

Конечно, домовой не полностью изжил свою злую природу. Всё-таки не просто так его с неба Бог выкинул, поэтому и на земле оставался большим проказником и шутником. Но больше по мелочам: мог спрятать какую-то вещь в дома, чтоб посмеяться, наблюдая, как её искать будут; мог спящего человека в ночи щекотать или сесть ему на грудь от нечего делать. А если хозяин без его согласия продавал или отдавал что-то из дома, мог сильно разозлиться и не давать покоя, пока не вернут эту вещь обратно.

— Мам, получается, Фёдор Степанович — нечисть?

— Почему же?

— У меня же вечно всё теряется. Это он так шутит.

— У тебя не из-за него всё теряется, а потому что ты растеряша. Давай Бажова читать.

— А они существуют?

— Домовые?

— Ну да, водяные, лешие, домовые всякие.

— Не думаю. Уже вымерли, наверное.

— Почему?

— Люди в них перестали верить, вот они и вымерли.

— Жалко их. Пусть я тогда буду в них верить.

— Хорошо, — улыбнулась Кира, открывая планшет. — А теперь Бажов.

К третьей странице Катерина уснула.