Ивана Купала

Евгения Маляр, 2020

В каждой женщине есть что-то от ведьмы. Кира, ведьма по крови, за минувшие 10 лет сделала все, чтобы об этом забыть. Жить обычной жизнью, воспитывать дочь – не в этом ли счастье? Но, когда в город больших денег приходит шабаш, сложно устоять перед соблазном. Ей предстоит вспомнить семейные навыки и вновь сделать выбор. Ведьмы, домовые, лешие и прочая нечисть – легенды южнославянского мира оживают в поисках ответа на вечные вопросы: в чем сила и где оно, истинное счастье.

12.

На автобусной остановке скопилась очередь. Опять зарядил снег. Шанс застрять в пробке рос с каждой минутой.

Дорога до пригорода заняла около часа.

Кира вышла на две остановки раньше своей, зашла в супермаркет, и с сумками, облепленная густым мокрым снегом, добралась до дома к половине восьмого.

Катя давно вернулась из музыкальной школы и теперь делала вид, что делает уроки.

— Я дома.

— Слышу.

— Помоги сумки разобрать.

— Я уроки делаю.

— Отвлекись на 5 минут.

Всем видом демонстрируя недовольство, Катерина со скоростью черепахи вышла в коридор. На ней по-прежнему была школьная форма.

— Можно было переодеться?

— Перед сном переоденусь.

— Ты ужинала?

— Тебя ждала.

— Ну сколько можно, я поздно приезжаю, могла бы что-нибудь перекусить, — каждый раз устало ворчала Кира, хотя прекрасно знала, что Катя каждый раз ждёт её (отчасти из лени, отчасти, потому что, как и Кира, любила ужинать в компании).

Сняла куртку, отряхнула от снега, взяла на кухню, приставила стул к батарее и повесила пуховик на спинку. Вернулась в коридор, проверила сапоги дочери и вместе со своими кроссовками унесла сушиться на кухню.

— А вкусняшки?

— Творожки купила. На выходных в гипермаркет съездим, сама выберешь. Как дела в школе?

— Нормально.

— Что интересного?

— Всё как обычно.

— Пельмени? Или картошку пожарить?

— Картошку.

— Иди доделывай уроки. Много осталось?

— Два упражнения по математике и почитать по литературе.

— Что задали?

— «Малахитовую шкатулку».

— Хорошая сказка.

— Длииииинная.

— Нормальная.

— Ты почитаешь мне?

— Здрасте приехали.

Пока Катерина корпела над математикой, Кира переоделась в домашнее, почистила картошку и высыпала нарезанные бруски на сильно разогретое масло.

Залогом успеха в жарке картошки была сама картошка и первые её минуты на сковородке. Её нельзя было парить раньше, чем покроется золотой корочкой, но и нельзя допустить пригорания.

В дверь позвонили.

— Маааам.

— Слышу.

Убедившись, что картошке не помешает её отлучка, Кира открыла дверь. За порогом вместо Фёдора Степановича стоял снеговик.

— Ой, вы не на машине?

Фёдор Степанович отряхивал снег на лестничной клетке.

— На машине, но у вас как обычно парковаться негде, я в соседнем дворе оставил.

Он не стал пояснять, что этим утром за его парковку прямо на дороге кто-то поцарапал ему зеркала заднего вида. С этим кем-то он обязательно разберётся в следующий раз, когда будет уверен наверняка.

Подозрения были. Фёдор Степанович был уверен, что это сосед снизу, которой писал заявления в ремонтно-эксплуатационное управление и участковому на всех жильцов подъезда. Старик-сосед явно вошёл в стадию маразма.

— Проходите, у меня картошка, — сказала Кира и убежала на кухню.

Фёдор Степанович, повесив куртку на крючок, отправился в ванную.

— Катрусь, привет ещё раз, — крикнул он в воздух.

— Здрасте, дядь Федя, — донеслось из комнаты.

За 20 минут вопрос со смесителем был решён. Не рекорд, но руки дело знают. Фёдор Степанович не работал по вызовам лично. За исключением Кириного дома.

Когда он впервые увидел её, она была на последнем месяце беременности — ещё с длинными волнами каштановых волос. Не красавица, но симпатичная. После рождения дочери Кира отказался от главного богатства — постриглась под мальчика, и с тех пор отпускала волосы только до плеч, прикрывая уши и чёлкой глаза, — как сейчас.

— Ужинать будете? — спросила она.

— Не, благодарю, но поеду. Пробки сейчас, раньше выеду, раньше приеду.

— Будьте осторожны.

— Постараюсь. Катрусь, я поехал.

— Дядь Федя, погодите! — отозвалась девочка.

Катерина с первого взгляда удивляла несхожестью с матерью. Видимо, в отца, всегда думал Фёдор Степанович. Упоминать о нём, правда, было не принято, и Фёдор Степанович, не видевший этого человека ни в жизни, ни на фотографиях, мог только догадываться. Жгучая брюнетка с пелёнок, её тяжёлые прямые волосы не выгорали и на летнем солнце. Крупные чёрные глаза формы миндаля. Смуглая кожа — в отличие от Кириной молочной бледности. Взгляд — кажется, игривый, мягкий, но, если застать врасплох, не по годам взрослый, даже надменный, будто эта детскость — маска. Будто с рождения она была не ребёнком, а женщиной, знающей себе цену. И цена эта была куда выше, чем мог позволить обычный человек.

Вот и сейчас она смотрела на него глазами взрослой женщины. Подошла и шепнула:

— Я никому не скажу про ваш секрет.

— Какой секрет?

— Что вы волшебный.

Фёдор Степанович расплылся в улыбке.

Он вспомнил почти такой же вечер 10 лет назад, когда ноги вынесли его из сауны, дрожащего от аритмии, и понесли в затуманенном сознании в чужой дом в спальном захолустье Симферополя.

Взъерошенный, с трехдневной щетиной после трехдневной гулянки, хорошо, хоть одетый, перед чужой дверью.

Дверь открыла незнакомка, спокойно пустила в дом, без страха провела в комнату со светло-жёлтыми обоями и тяжёлым дубовым комодом.

— Карниз только прибить и шторы подвесить, — сказала она.

— Инструменты?

Девушка указала на старый потертый ящик в углу полупустой комнаты, и он самозабвенно принялся за дело, с каждой минутой ощущая, как боль отступает, напряжение спадает, приятное тепло разливается по отрезвевшему телу…

Катя подмигнула и убежала в комнату.

Две такие разные девочки… Только подрастая, Катерина начинала обретать материнские черты. Больше в движениях — такой же наклон головы в разговоре, чуть вправо и вперёд, такой же лукавый прищур, лёгкое движение рукой, отбрасывающее чёлку от глаз, те же часто ироничные интонации в голосе…

— Кать, иди ужинать, — позвала она дочку, закрыв дверь за вечерним гостем.

На столе стояли две тарелки с золотистыми брусочками картошки, нарезанный пластинками соленый огурец, патиссоны, сметана и компот.

— Мам, а Фёдор Степанович домработник?

— Почему домработник? Бери огурец.

— Не буду я огурец, — отбилась она, положив в тарелку ещё ложку сметаны. — А кто он? Он же как домработник — появляется, только когда что-то ломается.

— Просто хороший человек.

— Не надо, мама, я уже взрослая, я всё понимаю.

— Что именно?

— Он из сказки.

— Не помню что-то в сказках домработников. Чай будешь?

— С чем?

— С интересом.

— Не, не буду. Мне читать надо.

— Математику сделала?

— Почти.

— Помочь?

— Не, уже заканчиваю, — ответила Катя, выйдя из-за стола.

Кира мыла посуду и вспоминала, как Фёдор Степанович, прибив карниз и подвесив шторы, вдруг ошарашенно обернулся, словно проснулся.

— Ты кто?

— Здравствуйте. Вас как зовут?

— Фёдор. Степанович. Как я здесь оказался?

— Я Кира. Кира Сергеевна. Пойдемте на кухню.

На кухне, за чаем с дешёвым печеньем, она, извиняясь, пыталась пояснить ему, что происходит.

…Вас ко мне мама прикрепила. Или меня к вам. Не знаю, как точнее. У нас никогда не было домовых…

…Мама думает, мне одной тяжело будет по дому и вообще… Это, конечно, так… Мама всегда права.

…Я постараюсь меньше вас беспокоить. Правда, это не всегда от меня зависит.

…Вам, главное, лучше недалеко. Можете не успеть. Нехорошо закончится.

…Я не могу вас у себя поселить. Да вы, наверное, семейный. Вы же с семьёй?

…Вы не переживайте, главное, Фёдор Степанович. Это не навсегда. Я точно не знаю, на сколько. Я ещё не разобралась.

…У нас никогда не было просто. Вам, наверное, нужны будут инструменты. Я в этом не понимаю, у меня только самое обычное…

Фёдор Степанович только ошалело слушал.

— А карниз вы отлично прибили. У вас руки золотые. Вы чем в обычной жизни занимаетесь?

— Бизнесмен, — выдавил он из себя.

— А я учусь, социальная работа.

— Как я тут оказался?

— Я не очень понимаю, как это действует с биологической точки зрения, но технически: когда мне по хозяйству что-то нужно, у вас на автоматическом уровне срабатывает. Как рефлекс.

— Понятно…

— Есть некоторые особенности. Вы не то, чтобы лично ко мне прикреплены, вы скорее к моему дому. То есть там, где мой дом, там вы. Так что вам, слава богу, не придется за мной ездить, если вдруг я куда-то поеду на время, например, на каникулы или в отпуск. Но если я, скажем, решу переехать жить в другой город, то, к сожалению, вам тоже придется.

— Понятно…

— И это бесплатно. То есть я не смогу оплачивать ваши услуги. То есть вы не сможете эти деньги взять, даже если я попробую. Это не как услуга, выходит, а… ну как ваше предназначение что ли. Или такая соцобязаловка… Не знаю, как лучше сказать.

— Понятно. Как домовёнок Кузя?

Она сначала не поняла, потом рассмеялась, вспомнив советский мультик:

— Вроде того. Хотя то, конечно, всё сказки. Домовые могут быть обычными людьми, просто их мифологизировали. Так проще понять.