Его любимая ведьма

Надежда Игоревна Соколова, 2021

Трудно нашей современнице жить в сказочном мире среди известной нечисти. Попробуй объясни Кощею Бессмертному, писаному красавцу, что вы с ним не пара. Он считает иначе и всеми силами пытается завоевать возлюбленному. А говорящий кот и собственная дочь ему в этом помогают. Ну и что делать? Сражаться за возвращение домой? А на Земле ли он, тот дом? Данная дилогия объединяет в себе уже опубликованные книги: "Полюбить ведьму и выжить", "Как Кощей с ведьмой уживался".

Глава 1

Где же сказка? Где же чудо?

Неожиданности где?

Здесь деревья, как и всюду,

отражаются в воде.

Песня из фильма «Тайна Снежной Королевы»

На краю края земли, где небо ясное

Как бы вроде даже сходит за кордон,

На горе стояло здание ужасное,

Издаля напоминавшее ООН.

В.С. Высоцкий. «Сказка о несчастных сказочных персонажах»

— Мама, мама! Он разговаривает! Ну мама! — непоседливый ребенок упрямо тянул меня за передник к порогу, у которого уселся толстый пушистый кот непонятного серо-бежевого цвета.

— Ника, ты же взрослая девочка, — устало вздохнула я, тщетно пытаясь вспомнить, куда снова дела мобильник, ведь совсем недавно видела где-то эту дурацкую «звонилку», — ты же прекрасно знаешь: коты говорить не могут.

— Все бабы дуры, — раздалось неожиданно от порога. Толстый котяра смотрел на меня презрительно, не забывая при этом тщательно умываться.

— Вот! — торжественно объявила дочь. — Ты слышала?

Я только качнула головой и повернулась к двери, внимательно наблюдая за проходом.

— С вашей стороны некрасиво прятаться, кто бы вы там ни были.

— Но, мама, — растерянно протянула Ника, — там нет никого!

Я демонстративно подошла к порогу, подавив желание отодвинуть ногой нахальное животное, рассевшееся посередине, выглянула наружу. Вправо — никого. Влево — никого. Что за чушь…

— А я говорил, — послышался уже знакомый голос… снизу.

Я посмотрела под ноги. Кот. Чушь.

— Ника, мы лекарства с собой брали? — уточнила я, устало потирая лоб. — Похоже, перегрев. Ну да, тут так жарко…

— Мам! — возмутился ребенок. — Это кот сказал! Ну правда!

По ноге мазнул хвост, а затем…

— Ай! — взвизгнула я, нагнувшись.

Ну точно! Укусил! Вот сволочь! На коже возле коленки виднелись две маленькие ранки. А на меня смотрели оранжевые глаза. Вполне осмысленно смотрели. Психдом на выезде.

— Юлька! — послышался в нескольких шагах от дома недовольный старческий голос. — Юлька, чтоб тебя мухи съели!

Ну вот, аборигены. Сейчас мне наконец-то все объяснят.

— Юлька! — голос слышался уже возле порога. — Юлька, ты почему кузнецу…

В доме появился низенький сморщенный дед, лет семидесяти-восьмидесяти, не меньше, небрежно оттолкнул ногой недовольно зашипевшего кота, требовательно повернулся ко мне.

— Ты кто? Где Юлька?

— Я Даша. Не знаю, — честно ответила я на оба вопроса.

— Вот же с… — дед осекся, заметив Нику.

— Сука, да? — подсказала умненькая дочь.

— Ника! Не смей выражаться! — возмутилась я и вежливо уточнила. — Простите, а вы кто?

— Дед Пихто, — буркнул гость. Похоже, вежливости здесь учили только меня. — Ну что смотришь? Зовут меня так: дед Пихто. Староста я деревенский. Где эта… Юлька? Какого… лешего…

— Она сказала, что уедет на неделю, в отпуск, — сдала я нерадивую подругу.

— А, то есть ты ее знаешь? — прищурился дед, оглядывая меня с ног до головы.

— Мы с детства дружим, — странные огоньки, в буквальном смысле загоревшиеся в серых глазах гостя, мне не понравились.

— С детства, говоришь, — нехорошим тоном протянул Пихто. — А это кто? Дщерь твоя? — он кивнул в сторону Ники.

— Дочь, да, — кивнула я.

— Чудно, — непонятно чему обрадовался старик. — Дарья, говоришь? Дружите, говоришь?

Я настороженно кивнула, в мыслях уже прикидывая, как можно аккуратно обезвредить явно помешавшегося местного жителя и с помощью чего вызвать «скорую». Чувствую я, перегрев не только у меня…

— Так что ж ты, мухи тебя раздери, стоишь! — вскинулся дед. — Пошли в деревню!

— Зачем? — где-то я читала, что с психически нездоровыми нужно разговаривать ровно, если не ласково, и ни в коем случае не спорить, если нет желания подальше от них улепетывать.

— Как зачем? — непритворно изумился «Пихто». — У Глашки Буренка рожает. Телят принять надо, да самой Глашке настоечки дать, чтоб не орала, как резаная.

— А я тут при чем? — Глашка, Буренка, телята… Сегодня очень жаркий день, да… Какая Глашка? Тут в нескольких километрах ни души. Я сама всё вокруг внимательно осмотрела, когда утром приехали.

— Как при чем? — разозлился дед. — Ты же ведьма. Вот и помогай. Раз Яга сбежала.

Хрясь. Ой. Кажется, я села на мобильник. Осталось понять, как он на полу оказался.

— Эй, деваха, ты что это?

— Мама, мамочка!

— Все бабы дуры!

Голоса сливались в непонятный шум, вокруг все вертелось, как на карусели, перед глазами плясали противные черные мушки. Я первый раз в жизни упала в обморок.

— Мама, мам, ну мам! Мамочка!

Когда Ника ныла, она была упорна и настойчива, старалась добиться нужного эффекта. «Ты и мёртвого из гроба поднимешь», — ворчала каждый раз её бабушка.

Пришлось открыть глаза. Пол. Всё тот же. И лица. Всё те же.

— Мамочка! — счастливый ребёнок готов был накинуться на меня, и я порадовалась, что лежу.

— Вот же… Малахольная, — проворчал стоявший надо мной дед. — Вставай давай. К Глашке пойдем.

В моем нынешнем состоянии я готова была идти куда и к кому угодно. Так что встала, покряхтывая, как старая бабка, замученная ревматизмом, отряхнула пыль с джинсов и майки, взяла за руку взволнованную дочь и кивнула.

— Ведите.

— Так пойдешь? — язвительно спросил Пихто. — А настойки, а травки? Эх, молодёжь!

Травки, настойки. Да где ж я вам… На моих глазах из стены напротив, ранее идеально гладкой, показалась… выдвинулась… в общем, очутилась на той стене широкая полка. С травками, настойками, пузырьками. И холщовой сумкой.

— Ника, — я растерянно посмотрела на дочь.

— Магия, мам, — как недогадливой, объяснил мне чересчур начитанный ребенок.

Ноги подгибались, но до полки я упрямо дошла. Сгребла всё показавшееся в сумку, без разбора, сняла передник, снова крепко схватила за руку дочь и решительно повернулась к провожатому. Он фыркнул и вышел за порог.

Приехали мы за город два часа назад. Юлька, моя подруга детства, с которой мы, считай, на горшках рядом в садике сидели, предложила мне приятно провести время в её загородном доме. Вдвоем с дочерью.

— Природа, тишина, птички поют, — убеждала она меня. — К деревенским условиям ты привыкла, поживете с Никой в одиночестве, никто вас трогать не будет. Что там тех двух недель?

В принципе, я была с ней согласна. Родители жили в таких же условиях, какие описывала Юлька, разве что с ванной в доме, поэтому мы с дочкой собрали нехитрые пожитки и на старых, несколько раз битых «жигулях» добрались до домика.

Широкое поле, вдали темный лес, неподалеку извилистая речка. И небольшой деревянный домик, стоявший, как бельмо на глазу. Правда, огороженный, но опять же деревянным забором. Подруга клялась и божилась, что диких зверей тут отродясь не водилось, так что за Нику я была спокойна. Все же природа, свежий воздух, тишина. Когда еще вырвемся из загрязненного шумного города и поспим вдосталь без крика торговок и шума машин?

Поэтому слова деда о Глашке и телятах я восприняла как шутку и решила ее поддержать. Думала, выйдем из дома, оглянемся, посмеемся все втроем.

Вышла. И тут же встала, как вкопанная. Домик окружал лес. Густой такой, сквозь него и не продерешься. Небольшая полянка прямо перед жилищем практически не обогревалась солнцем. Вокруг — приятный полумрак. И узенькая ниточка дороги впереди. Причем появилась та «ниточка» только после того, как мы спустились по ступенькам. Чертовщина какая-то.

— Ну что встала? — буркнул недовольный незапланированной задержкой дед, — там, небось, Глашка уже голос сорвала!

Глашка, да. Телята…

Голова закружилась, но я лишь еще крепче стиснула руку дочери и заставила себя шагнуть на тропинку.

Шли мы минут десять. Дочь пришлось отпустить — на тропинке вдвоем мы не помещались. Так что впереди шагал Пихто, за ним — Ника, в конце плелась я.

Запретив себе думать о реальности происходящего, я тщетно пыталась понять, чем могла помочь непонятным Буренке и Глашке. Скромная учительница истории в средних классах общеобразовательной школы, от медицины и травничества я была так же далека, как Земля — от Солнца. Но вот иду же, якобы в деревню, с сумкой, а в сумке настойки. А ну как не ту настойку дам? И кому отвечать за возможные последствия? Правильно, мне…

Я тихонько вздохнула. Лес ответил шумом листьев.

Раз шажок, два шажок, три… — так в детстве я учила ходить Нику, теперь же, словно деревянная, переставляла ноги сама. Густые деревья постепенно поредели, впереди показался небольшой зеленый луг с травой по колено. За ним вроде бы деревня. По крайней мере, крыши видны были издалека.

Место появилось, и я решительно схватила за руку шедшую впереди дочь. Она только мученически вздохнула, но вырываться не стала, понимала: бесполезно, тем более в моем нынешнем состоянии.

Дошли мы до деревни довольно быстро, я успела придумать всего два сценария дальнейших событий: негативный и сильно негативный. До очень сильно негативного пока не дошла.

Деревня гостеприимно встретила нас крытыми соломой крышами, лаем собак и воем.

— Глашка воет, — сходу определил наш провожатый.

Дородная бабища минимум в три моих обхвата сидела на пыльной земле возле хлева и ревела с подвываниями. Рядом с растерянной мордой стояла корова. Телят я не заметила.

— У-у-у! — выла баба

— Му-у-у-у! — вторила ей корова.

— Простите, — почувствовав толчок в спину от Пихто, робко обратилась я к сельскому дуэту, — вам плохо?

— Телок… — еще активней зарыдала баба.

— Что телок? — не поняла я. — Помер?

— Типун тебе на язык! — мгновенно замолчала и сразу же взвилась баба. — Шесть ног у него! Шесть! И где эту Ягу носит?! Обещала же помочь, когда моя Бурёнка… Когда срок подойдет… — вновь залилась горькими слезами собеседница.

Из просторного деревянного хлева за спиной бабы послышалась непонятная возня, потом оттуда выглянула довольная мордашка вымазанной в грязи Ники.

— Мама! Тут теленок! На шести ногах!

Я снова вздохнула. А ведь и джинсы, и майка у ребенка еще час назад были чистыми. Вот отвлекись на секунду, и эта егоза на край света умчаться успеет…

Сумка с лекарствами оттягивала плечо. Я нерешительно посмотрела на продолжавшую прочувствованно выть бабу, перевела взгляд на темное «нутро» хлева, почувствовала очередной толчок от Пихто и, сняв с плеча это сборище склянок, принялась там копаться в надежде отыскать что-нибудь подходящее.

К моему удивлению, и склянки, и колбочки, и пузырьки оказались подписанными.

«От гнева», «для доброты», «после ссоры», «грусть и сон», «множество улыбок», «веселый смех», «легкий шаг»… Оригинальное у Юли чувство юмора.

На глаза попался небольшой фигурный флакончик, весело переливавшийся в лучах полуденного солнца.

— «Успокой-настой», — прочитала я, пару секунд посомневалась, боясь представить себе возможные последствия ошибки, потом все же повернулась к сопровождавшему меня деду. — Во что налить…

— Так отдай, — небрежно отмахнулся Пихто.

Ладно, как скажете. Открутив завинчивавшуюся крышку, я аккуратно подала флакончик ревевшей бабе.

— Вот, выпейте, вам станет легче.

Честно говоря, я очень сильно сомневалась, что сидевшая на земле профессиональная истеричка меня послушает. Но уж слишком сильно хотелось домой, пусть и в неказистый домик Юльки. Нужно было отдохнуть и всё обдумать.

К моему удивлению, баба выть перестала, взяла двумя толстыми пальцами небольшой флакончик и покорно опрокинула его в себя. Затем она резко мотнула головой, встала и как робот зашагала к высокому деревянному дому возле хлева.

— Ника, — позвала я дочь, внимательно наблюдая за бабой. Не нравилась мне ее походка, что-то неестественное в ней было, — заканчивай играть. Мы уходим.

— Ну мам, — выглянула из хлева радостная чумазая дочь, посмотрела на мое решительное лицо, тяжело вздохнула и покорно поплелась назад рядом со мной.

Добрались мы без приключений, по той же вьющейся между деревьями тропинке, по которой шли в деревню, правда, уже без Пихто. Он, выполнив свою миссию, просто исчез, растворился в воздухе, заставив дочь восхищенно присвистнуть. Одергивать Нику я не стала — сама находилась в подобном состоянии.

— Мам, а где наша машина? — дочь оглянулась вокруг, едва зайдя в огороженный высоким частоколом двор.

— Понятия не имею, Ник, давай сначала пообедаем, потом будем думать, что делать дальше, — устало потерла я лоб ладонью.

Девятилетний ребенок радостно подхватился и ураганчиком умчался в дом. Я, оставшись наедине с собственными скакавшими галопом мыслями и густым лесом, на несколько секунд прикрыла глаза. Увижу Юльку — придушу собственными руками. Или понос нашлю. Ведьма я, или кто? Это ж надо было так подругу подставить. Баба Яга недоделанная. Чтоб ей икалось пару суток без перерыва.

Из дома донеслись шум, крики, затем — звуки, напоминавшие битье посуды. Я встряхнулась, повернулась и решительно направилась к ступенькам. Не знаю, кто и что там бьет, но придушу любого.

Зашла. Оценила раздрай. Отыскала виновников. И кот, и дочь, секунду назад весело носившиеся по всему помещению, замерли столбиками.

— Ника, останешься без ужина. Ты, как тебя, запру в комнате и мышей давать не стану. Вон оба!

Как я не сорвалась на крик, сама не понимаю. Два бессовестных разрушителя тихонько, почти неслышно, прошмыгнули во двор. Я тяжело вздохнула: порванный острыми кошачьими когтями и каим-то чудом скинутый на пол тяжелый матрас, деревянный остов кровати, весь исцарапанный, побитая глиняная и фаянсовая посуда, черепками валявшаяся у окна, опрокинутые стулья и пустой, уже негостеприимный стол, разодранные в клочья занавески, сиротливо лежавшие на полу… В груди поднялась буря возмущения. Что подруга, что дочь — напакостили, и в кусты! А мне тут корячиться, убирать! Да я!..

С пальцев мгновенно сорвались яркие искры, закружили по комнате в странном танце, всё вокруг на миг замерло, время словно остановилось. А потом… Потом начала сама собой собираться разбитая посуда, затем исчезли царапины на кровати, вернулся на место матрас, повисли там, где и должны быть, занавески…

Когда я пришла в себя, в доме была идеальная чистота. Я испуганно ойкнула, снова села. Снова на пол. Что за чертовщина. Магии не бывает совсем. Всё это чушь собачья…

— Мам, — дверь осторожно открылась, в комнате появилась темненькая головка Ники. — Мамочка, а что…

— Ведьма, — восхищенный голос кота пролился бальзамом на мою израненную душу.

Ну да, действительно, кто б еще меня похвалил. Только кот. Говорящий. Дашенька, девочка, психушка по тебе плачет…

— Так, — я попыталась подняться, но увидела перед глазами звездочки, а тело почему-то ощущалось, как ватное, — Ника, доставай из сумок вещи. В клетчатой — посуда, в зелёной — продукты.

— А ты? Мам? — и до чего у меня понятливый ребенок… Смотрит так пытливо и немного испуганно.

— А я… Доползу до кровати и полежу…

Сознание покинуло меня второй раз за день.

Очнулась я и правда на кровати, вот только кто и когда меня туда перенес?

— Мамочка! — Ника вскочила со стула у стола, на котором рисовала, подскочила ко мне, начала привычно тараторить. — Мамочка, дед Пихто приходил, что-то про ту Глашку говорил, Баюн за мышами ушел, к тебе кто-то стучался, а я не открыла. А ещё…

— Ник, стоп, — чувствовала я себя намного лучше: сил прибавилось, слабость и сонливость исчезли. Теперь я готова была и к Глашке повторно сходить, и с Пихто пообщаться, и непонятному Баюну еды дать, вот только… — На улице что, вечер?

— Ночь уже, мамочка! Я дверь на засов закрыла. А…

— Ника… — я приподнялась с постели, внимательно глядя на шар нежного молочного цвета, зависший в нескольких сантиметрах от поверхности стола. — Что это?

— Где? — удивленно обернулась дочь. — А, так мне темно стало, я пожелала, он появился.

Угу. Гарри Поттер доморощенный. Ладно, как говорила Скарлетт: «Я подумаю об этом завтра». Сперва надо решить насущные вопросы.

— Ника, ты ела?

— Конечно, мамочка! А вот Баюн…

— Кто? — не поняла я, встав с постели и размышляя над дилеммой: то ли снова в обморок упасть, то ли съесть что-нибудь.

— Кот, мам.

— Его Баюном зовут? — желудок сам подсказал правильный ответ.

— Нет, тёть Юля его Васькой зовет, но, мам, это ж не солидно!

Правильно, поделом мне, горе-матери. Буду меньше ребенка умным словам учить и прекращу о жизни с ней разговоры вести…

— Ника, убирай свои рисунки. Давай ужинать.

Шар продолжал висеть над столом и прилежно освещать комнату, пока мы с дочерью разбирали сумки и готовились к ужину.

— Мам, — позвал ребенок, наколов на вилку кусок ветчины, — у тебя глаза другие стали. И волосы.

Устав удивляться, я сначала прожевала кусок сыра и только потом уточнила:

— Что значит «другие»?

— Ну… — протянула Ника, запивая еду соком, — цвет другой… Глаза — зелёные, волосы — белые, как у блондинки.

Прощайте, каштановые пряди и синие глаза. Зеленоглазая блондинистая ведьма? А что, звучит. Как раз для какого-нибудь фильма ужасов со мной в главной роли. Смотреть на себя в зеркало я не хотела: хватит на сегодня потрясений. Хорошо хоть внешность дочери осталась прежней. Её большие карие глаза, обрамленные густыми длинными ресницами, и вечно взлохмаченную темную шевелюру в толпе точно не потеряешь.

Спали мы вдвоем на единственной в доме кровати. У родителей в деревне ночевки тоже были без удобств, так что обе мы к такому сну привыкли.

Ночью мне снились шестиногая Глашка и уставший от жизни телёнок, а ещё Бурёнка, медленно цедившая мою настойку.

Разбудил меня непонятный скрежет. Сначала, спросонок, я решила было, что кто-то пытается просверлить в окне отверстие, затем, помотав головой и придя в себя, догадалась, что звук идет от двери. Встав, я на цыпочках, чтобы не разбудить дочь, подошла ко входу, подумала немного и все же открыла дверь.

На пороге оказалась потерянная живность. Васька? Баюн? Какая разница. Кот вальяжно прошел мимо, намеренно задев пушистым хвостом мою голую ногу, подошёл к столу, повернулся и нахально посмотрел на меня.

— Кормить будешь?

— Ой, мамочка, утро уже? — донесся с кровати сонный голос Ники.

Какое там утро. Солнце еще не взошло. Так, рассвет только. Ещё спать и спать.

— Ника, если проснулась, в туалет и умываться. Ты, как тебя? Васька, Баюн? Где у вас тут удобства?

Работа в школе, помимо уймы минусов, имеет несомненный плюс — помогает довольно быстро развить командный тон. Даже если говоришь негромко, все равно люди тебя слушаются. И коты тоже. Укоризненно взглянув на меня, это не в меру разговорчивое создание показало нам с Никой, где именно на улице нужно искать умывальник и туалет, подождало, пока мы приведем себя в порядок, и потребовало, вновь сидя перед столом, уже накрытым к завтраку:

— Корми.

— А как же мыши? — театрально вскинула я брови. Нашелся тут нахлебник.

Кот самым натуральным образом скривился. Никогда не подумала бы, что у животных такая богатая мимика.

— Вот сама их и ешь. Мясо давай.

Ника прыснула в кулачок и активно заработала челюстями. Я тоскливо покосилась на тарелку с нарезкой.

— Кто бы мне мясо дал. Колбасу будешь?

— Давай, — снисходительно кивнул кот, попробовал упавший на пол кусочек и недовольно зашипел.

— Не нравится? — удивилась я. — Ну уж прости, что есть.

— Дашка! — дверь распахнулась, на пороге появился знакомый дедок, внимательно оглядел наше сборище, подошел, согнал кота с места, пододвинул стул, без разрешения цапнул сыр и хлеб. — Дашка, ты чем Глашку напоила?

Я последовала примеру дочери и начала усиленно жевать. Чем, чем. Что под руку попалось, тем и напоила.

— В общем, собирайся давай, ведьма, — разгадал мой маневр доедавший уже второй бутерброд Пихто. — Снова пойдем в деревню, будем Глашку лечить.

— Чем и от чего? — я тоскливо покосилась на остатки нарезки, поняла, что в меня больше не влезет, запила всё съеденное сладким чаем и взглянула на гостя.

— Сама увидишь и решишь. Ведьма ты, али кто.

— Не ведьма, — пожала я плечами.

На сытый желудок никуда идти не хотелось.

— Не была бы ведьмой, не прошла бы в дом, — последовал вполне логичный ответ.

Я вспомнила искры, возникшие во время уборки, потрясла головой, зажмурилась.

— Может, и ведьма, — согласилась с Пихто, — только не знаю ничего.

Отговорка, естественно, не подействовала, и мы с Никой вскоре снова входили в деревню. На этот раз встречала нас тишина. Ни плача, ни крика, ничего. Даже, казалось, птицы петь перестали.

— Это они от Глашки все спасаются, — пояснил дед.

Я поправила на плече сумку и уточнила:

— Почему спасаются?

Ответ появился из-за угла, шатающийся, с измазанным золой лицом, в рваной одежде и с запахом… Перегаром, что уж там.

— Пить… — протянул «ответ», и я по голосу узнала Глашку.

— Воду не пьет, самогонки на нее не напасешься, — сообщил Пихто. — Чем ты ее вчера поила-то?

Если б я помнила…

Пока Глашка не дошла до нас, время найти настойку было, и я стала рыться в сумке. «От гнева», «для доброты», «после ссоры», «грусть и сон»… «От доброты» бабе сейчас точно не надо было. «От гнева»? Так она вроде и не…

— Мама, а телёнок рычит, — сообщил непоседливый ребенок, выглядывая из хлева.

Я мельком глянула в сторону дочери, отметила краем сознания еще не грязную одежду, пропустила мимо ушей слова и, посомневавшись немного, достала «Веселье и радость».

Стараясь не думать о составе настойки, я протянула пузырек подошедшей Глашке и велела:

— Пей.