Конечный итог

Евгения Истомина

Когда спрашивают, о чём моя книга, я сначала теряюсь, а потом говорю: это история о девушке, на которой никто не хотел жениться.

Глава 2

Размышляя о необычной недвижимости, я чуть не забыла про её владельца.

Конечно, от нашей с Юрой первой встречи я пришла в восторг. Такое уж у меня тем летом было хобби — встречаться с мужчинами в надежде, что их увлекательные рассказы заглушат громкое тиканье моих биологических часов.

Юра заявил, что произвести приятное первое впечатление может каждый, а вот понравиться кому-то по-настоящему — это уже не для всех.

— Мне вот ты вполне понравился, — заметила я, и он тут же сказал:

— Как писали делопроизводители на всеподданнейших докладах Императору: «Собственную рукою Его Императорского Величества начертано: «Вполне понравился»!

Да, он мне понравился. Но всё же он был пухловатым заросшим хиппи в нелепых кедах, а я как заправская мещанка отказывалась признать, что содержание важнее, чем форма.

Позже Юра расскажет мне, что как раз перед нашей первой встречей работал по щедрому европейскому проекту и пока месяц вёл архивные исследования в Москве, питался исключительно фастфудом. Так что из той поездки он привёз много важных документов и лишних кило. А записаться в парикмахерскую в конце июня было невозможно — все кресла уже заняли навивающие локоны выпускницы.

Но в тот день я ещё ничего такого не знала. Я просто подошла к перекрёстку и увидела Юру, который за эту пару недель вдруг стал подтянутым человеком с приличной стрижкой.

Своим друзьям я уже призналась, что да, с историком, конечно, восхитительно общаться и вообще всё это очень весело, но как мужчина он меня не зацепил. И это было кристальной правдой — возможно, единицей измерения тогда ещё оставался Евгений 2.0, который со своими двумя метрами роста и идеальным носом выглядел, как помесь суперсолдата и модели с показа Вивьен Вествуд.

С другой стороны, с ним я рассталась из-за того, что он был недостаточно умным. А сама — пожалуйста! — теперь критически осматривала стоптанные кеды будущего академика. В отличие от моего нового спутника я абсолютно не разбиралась ни в какой политике, кроме одной: политики двойных стандартов.

Мы завернули за угол здания, подошли к деревянной двери, и Юра достал ключ. Тут не было ни подъезда, ни лестницы, а сразу начиналась квартира.

— Добро пожаловать в наши пенаты, — пропустил он меня вперёд.

Я впервые видела прихожую таких размеров — туда помещались трюмо, старый шифоньер, чей—то велосипед, диван, а вдоль стен выстроилась вперемешку женская и мужская обувь на все сезоны.

Мы пошли дальше и тут же оказались в каком—то закутке с очень низкими потолками.

— Там наверху моя комната, — сказал Юра и постучал рукой по металлическим балкам. — Потолки высокие, и получилось надстроить второй этаж. Видишь, доски положили на рельсы.

Я пригляделась.

— Дореволюционные, — пояснил он, — сначала попытались положить на обычные, но они начали прогибаться. И папа где—то откопал вот эти. Продукт царской России! Как тебе? А тут вот кухня.

Он легонько подтолкнул меня вперёд.

Если бы музей деревянного зодчества «Витославицы» был квартирой, то он определённо выглядел бы вот так. Деревянные перегородки, лестницы и перила, деревянные полы, тумбочка, а теперь вот — кухонный гарнитур, стол, стулья и большая скамья, тоже из дерева.

— Это всё папа, — поймал Юра мой взгляд. — Он очень любит дерево. Тут вот ещё ничего, в его новом доме ещё хуже.

Он так и сказал: папа. Не «отец» — так обычно говорят мужчины, которые или в целом суровы, или просто не в восторге от своей семьи. Не «батя» — это уже значит, что с отцом вполне можно иметь дело и вместе они иногда ходят в гараж. Но «папа»? Никто из моих тридцатилетних знакомых мужчин никогда не говорил «папа».

И хотя папа уже давно не жил в этой квартире, всё здесь было когда—то сделано по его вкусу и за годы нисколько не поменялось.

Удивительно было, что у такого страстного любителя сосны получился Юра, а не деревянный мальчик.

— Хочешь, поднимайся пока ко мне, а я поставлю чайник, — он остался на кухне, а я, держась за деревянные перила, забралась наверх.

Это была типичная мужская комната — рабочий стол с кожаным министерским креслом, стеллажи с книгами, гитара и…

— Две кровати?! — крикнула я.

Две абсолютно одинаковых кровати стояли рядом вплотную.

— Что? А, да. Уже и не помню, почему так получилось, но вот. Для разнообразия — сегодня на одной поспал, завтра на другой. Правда, они обе уже одинаково продавленные.

Вся эта часть квартиры была похожа на хитрую декорацию к спектаклю, где действие могло идти сразу в нескольких плоскостях. Представьте себе гигантскую комнату с высоченными потолками и мысленно разделите её на две половины. На одной половине сделайте два этажа — внизу ничего нет, а сверху, на царских рельсах, Юрина комната. Всю вторую часть занимала огромная кухня с потолками в четыре с половиной метра.

Вот только никакой стены между этими частями не было — и чтобы случайно не вывалиться со второго этажа прямо в кухню, на надстроенной площадке установили высокие перила. Я подошла к ним и оглядела всю кухню сверху — как Джульетта, которая выходит на балкон, чтобы прочитать перед зрителями наскучивший всем монолог про розу.

Юра сообщил, что чай готов, поэтому пришлось спускаться. Усаживаясь за стол, я задела плечом тарелочку, висящую на стене, а когда попыталась её поправить, чуть не уронила аппликацию из цветов.

— А это уже мамино, — заметил Юра. — Ей много всего дарили, когда она ещё преподавала.

— А с тобой она занималась?

— Конечно, — он положил мне на тарелку кусок пирога, — лет с четырёх, и пока я не пошёл в музыкалку. Но нам обоим это не доставляло никакого удовольствия. Помню, пару раз она не выдержала и ткнула меня лицом в ноты. Фортепиано мне не очень давалось. Ну, по её меркам.

— Ты поэтому поменял класс?

— Нет, я вообще хотел бросить! Но потом просёк, что девочкам нравится гитара, и ещё несколько лет промучился. Но школу так и не закончил.

— А меня мама не отдала. Сказала, что ей самой это никак не пригодилось, и зачем. Хотя она тоже хотела стать учителем музыки. И как, получилось с гитарой и девочками?

Он прищурился.

— Скажу тебе так. Я понял, что пора отсюда уезжать, когда на очередном концерте вышел на сцену, посмотрел в зал и увидел, что почти со всеми присутствующими дамами у меня были контакты той или иной степени близости.

В тот момент я подумала, что, как и многие учёные, он просто преувеличивает.

***

У каждой девушки есть фраза, которой мужчина может безотказно вскружить ей голову. И в моём случае это было:

— Бери любую книгу, которая тебе понравится.

— А если мне понравятся сразу несколько? — сразу уточнила я.

— Без проблем.

Я уселась прямо на деревянный пол рядом с книжным шкафом. Это были очень, очень странные полки. В одной половине стеллажей жили хоббиты, эльфы, гномы, драконы, сборники сказок, американское современное фэнтези, Эдгар Алан По, чудища Лавкрафта и ещё не распакованная подарочная «Песнь льда и пламени». Корешки книг в другой половине были испещрены именами исторических деятелей и аббревиатурами политических управлений.

— Ну, про карательные экспедиции в Сибири тебе вряд ли будет интересно… Так что можешь сосредоточиться на этой половине. Вот, например, — Юра сел рядом и достал маленький томик: размером с ладонь, в роскошной обложке, с золотым обрезом и атласной закладкой ляссе.

— Ооо, что это?

— «The wind in the willows», в Германии купил. Такая шотландская уютная сказка. Что, никогда не слышала? «Ветер в ивах».

— Нет, как-то не пришлось. Я вообще по сказкам не очень.

— А я вот очень люблю. Всё детство читал только сказки. — Он помолчал. — Хм, наверное, поэтому мне и нравятся теперь все атрибуты монархии! В мире как—то очень мало сказок про республиканскую систему правления.

Обидно было признавать, но в этом шкафу не нашлось ничего, что привлекло бы меня сразу, с первого взгляда. Страна эльфов занимала на моей воображаемой читательской карте такую ничтожную площадь, что практически и не существовала. Но всё же я определилась:

— Я не смотрю «Игру престолов», но давай хоть попробую почитать.

Юра разорвал плёнку подарочного набора, достал первый том и протянул мне.

С трудом поднявшись с пола, я тут же опустилась на кровать — одну из двух.

— Поразительно, но твои деревянные полы ничуть не удобней, чем в моей хрущёвке. Ай! — я попыталась принять более горизонтальное положение, но тут же почувствовала, как под лопатку врезалось что—то острое, как оказалось, очередная книжка. — «Сельское хозяйство СССР 1931—1933», — зачитала я. — И как, интересно?

Я улеглась поперёк кровати, но свесила ноги на пол — как будто это было менее фривольно.

— Очень, — Юра лёг рядом в таком же неудобном положении, — Приходи ко мне почаще, и я расскажу тебе всё, что знаю.

— Об элеваторах?

— И об озимых культурах. Ты будешь говорить: «Рожь». А я тебе: «Пшеница». А ты: «Ячмень». Ну и так далее… Как тебя, не пугают такие речи?

— Нет.

— Кстати, — он повернул ко мне голову. — У тебя очень милые косточки.

— А вот такие уже пугают.

Когда надеваешь джинсы, купленные ещё в университетские годы, а потом вбиваешься в них вопреки законам пространства и времени, то тазовые кости и правда выпирают слишком сильно. Как и явное желание, чтобы их наконец потрогали.

Ушла я с двумя книжками в рюкзаке.

***

Саша:

надо было оставаться

Юрий:

понравилось? или просто делать нечего?)

Саша:

понравилось, конечно)

Юрий:

так приходи ещё) что тебе мешает? пока я тебе не разонравился

Саша:

серьёзно? прийти к тебе в гости два раза за день?

Юрий:

ну а почему нет?)

И я подумала — и правда, почему нет? Чем переписываться вот так целый вечер, не лучше ли болтать, сидя на Юриной кухне и оставляя везде крошки от пирога?

Прямо в домашней одежде — футболка, пижамные штаны, разные носки, один с изображением собачки, другой с котиком — я запрыгнула в такси и уже через двадцать минут снова сидела на боярской деревянной скамье.

Днём я даже не заметила, что на столе, среди тарелок, чашек и мисок с печеньем, стоял портрет в рамке.

Юра поймал мой взгляд:

— Знаешь, кто это?

— Если я признаюсь, что нет, ты меня выгонишь? — я бы вопросительно подняла бровь, если бы умела.

— Нет, — он засмеялся. — На самом деле, обычно никто не знает. Мне портрет друг подарил, и когда он пришёл распечатывать фото, девушка спросила: «Ой, а это ваш дедушка?».

— Но это?…

— Пётр Аркадьевич Столыпин.

— Да, было бы странно, если бы я знала его в лицо.

— Конечно, — он закатил глаза, — это же не Данила Козловский.

— Не трогай Данилу Козловского! Хоть он и довольно хреновый актёр.

— Но девочкам он нравится!

Я вынула из кружки чайный пакетик, протянула Юре

— Лучше выброси это.

И он послушно встал и понёс пакетик в мусорку.

Мы поднялись к нему в комнату, и я, подойдя к перилам, снова принялась разглядывать всё с высоты второго этажа.

— Хочу сказать, что ты первая женщина, которая заявилась ко мне в пижаме.

— Вообще-то, нет! На мне только низ от пижамы.

— Тем более! — закивал Юра. — Низ — это же куда более интересно, чем верх! Днём вот я легко мог вести речи про Шлиссельбург. А теперь могу и сбиться.

— Ты же учёный. — Мне определённо пора было научиться скептично поднимать одну бровь. — Ты должен вещать независимо от наличия женщин в пижаме.

Он умело вещал все следующие несколько часов. Мы лежали в кровати и болтали, и разговоры наши были так же сумбурны, как Юрины книжные полки — Столыпин, поездки, английский, учёба в педе, провинциальные стендаперы, легинсы, международные экзамены, государственный архив, кризис самореализации, котики, докторская степень — список тем был нелогичен и неисчерпаем, как в вечерней телевикторине.

— Я думаю, мне пора, — очнулась я и посмотрела на экран телефона. — Три часа ночи!

— Хочешь домой? — спросил Юра.

— Нет, но… Думаю, мне пора.

— Жаль. Мне нравится с тобой лежать. И вообще проводить с тобой время. Жутко не хочется, чтобы наше общение подверглось деэскалации.

Если в этом мире и существовало слово, которое могло бы той ночью перевесить все мои хиленькие моральные принципы, то это было слово «деэскалация».

Юра поцеловал меня. С каждой секундой шансы снять с меня пижаму увеличивались, а моё желание рефлексировать уменьшалось. Хоп! — и на мне уже не оказалось штанов. Я даже не успела подумать о том, что совсем не готовилась к такому повороту событий, и вместо какого-нибудь соблазнительного кружевного комплекта натянула с утра первое попавшееся бельё — узорчик в виде решёток, с надписью…

— «Private property», — шёпотом прочитал Юра, которого предупреждение о частной собственности только разгорячило. Оставалась последняя возможность задуматься, что же я делаю, не пожалею ли, хорошая ли это вообще идея, не стоило бы подождать ещё с два десятка свиданий, хотя это ведь было и не свидание, и тот ли он вообще человек, с которым можно совершать такой…

— Мне кажется, тебе нравится, — он горячо выдохнул мне куда—то в шею.

Я точно знала, что нужно сказать в этот сокровенный момент.

— Нет… Я просто подумала про Данилу Козловского.

И он громко расхохотался.

В шесть утра я с трудом отыскала свои носки — котика и собачку — и вызвала такси.

— Еле вас нашёл, — пожаловался таксист. — Вы подъезд не указали, не знал, где встать!

— Тут нет подъезда. За этой дверью сразу квартира.

— Ваша?

Я посмотрела на своё отражение в боковом зеркале.

— К сожалению, нет.

***

Сквозь сон я услышала, как где—то под ухом играет музыка. Наконец до меня дошло — я нащупала телефон и приоткрыла пол глаза, чтобы посмотреть на экран.

«Сергей».

Я мгновенно проснулась. За эти недели мы ни разу не виделись, не созванивались, а только обменялись парочкой сообщений.

— Привет, я не рано? — спросил он.

— Нормально! — заверила я с максимальной бодростью, на какую только была способна после четырёх часа сна.

— Как твой отпуск, чем занимаешься?

— Эээ… Была в Москве. А в понедельник уже надо на работу.

— Вот, нужно ловить последние дни! Поехали куда-нибудь?

— Сегодня? — уточнила я.

— Ну да! Погода вон отличная. Во сколько за тобой заехать?

Я потрогала опухшее лицо — по щекам размазалась вчерашняя тушь.

— Саша?

Уже через пару часов мы ехали куда—то в сторону Изборска, в машине громко играли The Black Keys, и я привычно раскладывала по салону ноги. В Москве я увидела, как девочки с Патриарших носят высокие кеды: вытянуть из верхней части шнурки и завязать их бантиком на лодыжках, и теперь делала так же.

— Кстати, — вспомнила я, — я тут узнала твою тайну!

— Ого, это какую? — тут же заинтересовался он.

— Твою должность!

К тому моменту Сергей уже рассказал, что работает в таможенно—брокерском агентстве, но про свои обязанности говорил только: «Я просто заполняю табличку». Узнав об этом, моя приятельница—декларант округлила глаза и тут же объяснила, что это значит.

— Ты начальник отдела декларирования?

— Всё так!

— Круто. А знаешь, кем бы была я? — спросила я.

— Кем?

— Начальником отдела декламирования.

Он засмеялся.

Мы въехали в лес, и нормальная дорога резко закончилась. Дальше можно было только идти пешком. Мы пошли по узкой, заросшей травой тропинке, и одновременно вдруг ступили на путь неожиданной откровенности. Какими должны быть подробности личной жизни мужчины, неженатого в тридцать пять лет? Влюбился в юности, девушка не обращала на него внимание, он делал всё, чтобы хоть как—то с ней сблизиться: она сказала, что Индия её любимая страна, и именно туда он впервые поехал за границу. Учился кое-как, взялся за ум, окончил институт, много работал, поступил на второе высшее, окончил с отличием, где—то в процессе девушка наконец оттаяла, они долго встречались. Она вышла замуж за другого.

Я не стала спрашивать, давно ли это случилось — счёт уже явно шёл на года, а года исчислялись девушками, с которыми он не хотел никаких драм.

Мы дошли до берега озера и расстелили покрывало. Я села, продолжая что—то рассказывать, но вдруг замолчала — Сергей как—то странно на меня смотрел.

— Ты знаешь, — сказал он. — Мне почему—то очень страшно к тебе пристать.