Рассказы о Влодьзимеже Качмареке

Евгений Владимирович Макаренко

Повезло частному детективу, родившемуся в цивилизованной стране, где у каждого преступника имеются чётко выраженные мотивы и цели – такого негодяя искать легко и приятно. И совсем другое дело, если вы родились в Быдгоще, где безобиднейшие с виду люди, творят самую лютую и кровавую дичь по наитию и без злого умысла. И с такими справится только Влодьзимеж Качмарек – славный сын Польши и внук престарелого дедушки Ежи.

Детективное агентство доктора Качмарека

Загадочное П. Д. Е.

…Вошедший в комнату слегка небритый дорого одетый мужчина осмотрел комнату и взгляд его был настолько тяжёл, что Качмареку захотелось поскорее выйти в чердачное окно, полногрудая пани Плужек принялась печатать просьбу об увольнении по собственному, а неприлично отъевшийся Мулярчик стал помешивать клейстер в котелке в два раза активнее. За то время что продолжалась немая сцена, Влодьзимеж успел подвергнуть личность гостя глубокому анализу, и теперь был уверен, что тому не менее тридцати лет, что весит он не менее семидесяти килограмм и уже с утра им выпито не менее литра пива. Гость тихим сдавленным усталым голосом потребовал себе кресло, чем и прервал затянувшееся неловкое молчание. Кресла не оказалось, и мужчина довольствовался деревянным табуретом, за которым Качмареку пришлось сбегать на первый этаж и выдернуть из-под престарелого дедушки Ежи. Пробегая с табуретом мимо прихожей, Влодьзимеж обратил внимание на царивший там несвойственный их жилплощади беспорядок — сорванная вешалка для одежды, разбитый цветочный горшок с тем, что если бы, хоть когда поливалось, называлось геранью, а также три пары разбросанной в хаотичном порядке обуви. Детектив хотел было остановиться и поразмышлять о природе возникновения сей анархии, но наверху с нетерпением ждали, могли обидеться и уйти, а потому Качмарек, пообещав самому себе подумать об увиденном завтра, младой энергичной газелью бросился вверх по лестнице.

Усевшись поудобнее на доставленный табурет, потенциальный клиент рассказал, что зовут его Лешек Дымжа, что он пятидесятичетырёхлетний банкир, весящий сто сорок килограмм и уже с утра опрокинувший за воротник литр водки — Качмареку тут же стало ясно, что его дедуктивный метод работает как швейцарские часы и это не могло не греть душу. Сделав вид, что не замечает торжествующей улыбки Влодьзимежа, Дымжа продолжил повествование. Выяснилось, что всю последнюю неделю на него ведётся охота. В понедельник банкира неизвестные спустили с лестницы, во вторник прямо перед носом открыли канализационный люк. И оба раза от неминуемой смерти, лютой и жуткой, его уберегли нескончаемые жировые запасы, а отнюдь не охрана, которой он, теперь уже непонятно с какого перепугу, каждый месяц исправно платил заоблачных размеров оклады и премии.

Дверь со скрипом открылась и в офис заглянула голова престарелого дедушки Ежи. Старик, сощурив глазки, внимательно оглядел Дымжу, почесал затылок, удивлённо хмыкнул, и, не сказав ни слова, удалился. Банкир, несколько смущённый этим визитом, помолчал немного, будто собираясь с мыслями, и продолжил горькое повествование. В среду, как только Лешек вышел из налоговой, желая поскорее попасть в милый сердцу дом, на тротуар, в пятнадцати сантиметрах от него откуда-то сверху рухнул четырёхсоткилограммовый сейф. Никто не пострадал только потому, что во вторник вечером охрана, почуяв что-то неладное, в полном составе потребовала расчёта. В четверг Дымжу пытались переехать автомобилем. А прошлой морозной ночью, трижды неладный кто-то полил ступеньки крыльца чем-то жидким, из-за чего банкир, отправляясь на работу, поскользнулся и едва не сломал рёбра. Несчастный даже обратился в полицию, в поисках защиты, но тамошний инспектор Смык только развёл руками — все городские службы уже который день были задействованы для поимки пожилой четы бегемотов, сбежавшей из центральной быдгощской скотобойни и к этому часу успевшей нанести городу ущерб, соизмеримый, разве что с ущербом нанесённым американцами Хиросиме в августе сорок пятого. Оторвавшийся от котелка неприлично отъевшийся Мулярчик заметил, что если ситуацию с бегемотами не разрешить в ближайшие двое суток, горожане впервые за последние триста лет будут встречать Рождество без традиционных быдгощских колбасок. Дымжа хотел было чем-то дерзким ответить на столь ценное суждение пана Яцека, но вместо этого выдавил из себя протяжный стон, рухнул с табурета лицом вниз и затих. Полногрудая пани Плужек вскрикнула, неприлично отъевшийся Мулярчик подавился клейстером и закашлял, и только Качмарек, соблюдая олимпийское спокойствие, вооружённый лупой склонился над телом банкира и вслух прочёл: П.Д. Е. Именно эти три буквы были начертаны на рукоятке ножа, торчавшего из широкой спины пана Лешека. Сомневаться не приходилось: следствие имело дело с инициалами злоумышленника, либо с аббревиатурой тайной преступной организации, целью которой было истребление всех быдгощских бабловедов.

Пока полногрудая пани Плужек вызывала скорую и полицию, а неприлично отъевшийся Мулярчик под шумок сдирал со стены очередную полосу обоев, Влодьзимеж резким движением вынул орудие преступления из спины жертвы и положил в пластиковый пакет, а ударивший из Дымжы кровавый фонтан с помощью молотка заткнул ножом покрупнее, для чего ему снова пришлось сбегать на первый этаж.

Приехавший на место происшествия спустя два часа после вызова инспектор полиции Людвик Смык объяснил своё опоздание перестрелкой с четой бегемотов, перешедшей врукопашную, после того как во всём городе закончились патроны. Неожиданно для всех Смык приспустил брюки и продемонстрировал мускулистые ноги, по его словам только что спасшие ему жизнь и предложил минутой молчания почтить память парней, благодаря героизму которых местная полиция ещё долго будет страдать от дефицита кадров.

Отсчитав минуту и вернув штаны на место, Смык объявил, что самое страшное позади и четой бегемотов теперь займётся отозванная от восточных границ армия, а стало быть, настало время заняться действительно важными вещами. Он взглянул на обведённое мелом тело Дымжы — дело рук Качмарека, и высказался в том ключе, что нет ничего удивительного в смерти Лешека, ибо хорошего человека банкиром не назовут. Смык предположил, что в число подозреваемых можно внести полгорода, ибо жертва при жизни была редкостной гнидой и шкуродёром. Пан Дымжа приоткрыл глаза и еле слышным голосом донёс до оторопевших от неожиданности присутствующих, что всё слышит и трепетное сердце его от подобных тирад преисполняется горькой обидой. Перепугавшийся Качмарек сбегал на первый этаж за простынею, каковой и накрыл всё ещё живое тело банкира, под жалобы Смыка на то, что ни в одной нормальной стране полиция не приезжает на место преступления раньше скорой. Помимо прочего Смыку не нравилось, что под занавес тяжёлой и драматичной рабочей недели, он вместо того, чтобы наслаждаться тишиной и жизнью в собственной квартире, вынужден чёрт знает где слушать тоскливое нытьё без пяти минут покойника, непонятно с чего вообразившего, что в больнице ему чем-то там смогут помочь.

Встав на четвереньки и, приподняв край простыни, инспектор предложил Дымже сделку: тот рассказывает кто его, где и за что, а в замен Смык ещё раз звонит в скорую и выясняет когда же они, наконец, приедут. Но Людвику немного не повезло: пока боровшийся за существование банкир размышлял, кому бы из знакомых напакостить, до улицы Ягеллонов двадцать четыре, в конце концов, добрались медики, и раскрытия тяжёлого преступления по горячим следам в очередной раз не срослось и не вышло.

— Юбилейный двухсотый… Глухарь. — Плаксивым тоном произнёс Смык и смахнул набежавшую слезу указательным пальцем.

Как бы невзначай Качмарек спросил инспектора, не раскрывая подробностей, не известно ли тому, что могут означать буквы П, Д и Е, но страстно обнимавший на прощание полногрудую пани Плужек Смык пропустил вопрос мимо ушей.

Дождавшись ухода полицейского, Влодьзимеж объявил сотрудникам, что согласно его хитрого плана этой ночью всем нужно будет основательно потрудиться, а именно выписать на ватманах мелким почерком все известные им слова начинающиеся с букв П, Д и Е, а затем вычеркнуть все те, что наименее соответствуют сущности гипотетического мокрушника. Для оптимизации процесса Качмарек берёт на себя букву П, полногрудая пани Плужек Д, а неприлично отъевшийся Мулярчик довольствуется оставшейся Е. Работа закипела и уже к рассвету всем было ясно, что, с высокой долей вероятности, пресловутое ПДЕ расшифровывается не иначе как: пеладофобныйделинквентный енот. Оставалось лишь выяснить, как именно полученное бесценное знание поможет отыскать сие чудо в многолюдном городе.

— А никак. — Грустно зевая, сделал окончательный вывод Качмарекокончательно измотанный мозговыми штурмами, забираясь под пуховое одеяло.

Так, не успев толком начаться, следствие зашло в тупик.

Утром понедельника, неунывающий доктор и его верный неприлично отъевшийся помощник, бесконечно недовольный отлучением от кормушки, отправились в банк. Им предстояло провести важный следственный эксперимент, в ходе которого Мулярчику, как бы ему этого не хотелось, предстояло скатиться по лестнице с пятого этажа на третий. Горемыка, с нескрываемым отчаяньем в голосе десять раз за две минуты задал Качмареку вопрос, ещё накануне ставший девизом всего расследования: а как нам это поможет?! Но вменяемого ответа так и не получил. Пан Яцек же, горько жалевший сейчас, что не сгорел когда-то в обнимку с супругой, и пуще смерти боявшийся остаться без клейстера на ужин, вынужден был повиноваться. Трижды перекрестившись, Влодьзимеж подставил ногу разбежавшемуся коллеге и эксперимент начался. И длился он, согласно показаниям секундомера, целых пятнадцать минут и тридцать четыре секунды, то есть ровно до тех пор, пока истошные вопли Мулярчика не трансформировались в еле слышные протяжные стоны. Спустившись на третий этаж в лифте, детектив отыскал неудачливого коллегу в совершенно нелепой позе лежащим в луже крови — многодетная семья морских свинок, из-за не слишком приятного запаха выставленная кем-то из клерков на лестничную площадку, не пережила очередного понедельника.

— И как нам это помогло? — Не мог не спросить пан Яцек, и в его хриплом голосе Влодьзимежем были замечены язвительные нотки.

Размышляя над тем, обидится ли неприлично отъевшийся Мулярчик, если напомнить ему о том, что всё что не делается всё к лучшему, Качмарек поднял глаза к потолку и увидел камеру видеонаблюдения — одну из тысячи установленных в здании банка.

Скрупулёзный, местами покадровый просмотр записей помог Влодьзимежу составить полную картину произошедшего с банкиром в тот злополучный день: вот он, в помятом костюме, с фиолетовым носом на красном фоне, выделывая ногами вензеля, в окружении охраны выходит на лестничную площадку и наступает на развязавшийся шнурок. А вот он теряет равновесие и под дружный хохот расступившихся перед ним людей в чёрном, кубарем катится вниз. А тут он уже в нелепой позе лежит там, где Качмарек оставил несчастного пана Яцека. Ясным как божий день для Влодьзимежа стало следующее: теперь ехидного негодяя Мулярчика можно будет технично умыть, сказав, что кабы не эксперимент, никаких камер никто б никогда б и не заметил, а потому б и не узнал, что Дымжу никто пальцем не трогал, а он сам как-то так неаккуратно.

Утром вторника Качмарек и пан Яцек взад и вперёд прогуливались по заметённой снегом аллее Стефана Вышиньского, причём героический старик шёл на несколько шагов впереди своего малолетнего начальника. А связан этот героизм был главным образом с невнимательностью Мулярчика. Если бы он в своё время добросовестно слушал клиента, вместо того, чтобы следить за наваристостью ужина, то подобно Влодьзимежу знал о том, что где-то совсем рядом под сугробом мастерски прячется открытый канализационный люк, ставший неделю назад западнёй для банкира Дымжы. Обутый не по погоде в резиновые сапоги на босу ногу Качмарек изрядно замёрз, а потому, всматриваясь в широкую спину неприлично отъевшегося коллеги, молил Бога о том, чтобы всё поскорее закончилось и можно было бы смело, с чувством выполненного долга вернуться домой. Но Мулярчику, пусть он этого и не осознавал, регулярно везло. Ближе к обеду пан Яцек, не сбавляя шаг, обратил взгляд к Влодьзимежу и поинтересовался, куда это они, собственно говоря, идут, но уже через мгновение ответ на поставленный вопрос интересовал его на удивление мало.

— Уже пришли. — Думал Качмарек, осторожно подойдя к краю люка и жадно всматриваясь в кромешную тьму поглотившей Мулярчика бездны. — Уже пришли.

Влодьзимеж несколько раз окликнул пана Яцека, но ответа так и не дождался, а это могло означать только одно — люк настолько глубокий, что они с Мулярчиком друг друга не слышат. Другие варианты никогда неунывающий оптимист Качмарек попросту не рассматривал.

Притопав в офис, до костей промёрзший детектив лицом к лицу столкнулся с полногрудой пани Плужек, полюбопытствовавшей, куда это он подевал младшего коллегу, на что Влодьзимеж, не моргнув глазом, ответил, что тот всё ещё на задании и вернётся чуточку позже, а затем, выдержав паузу, на всякий случай добавил: наверное. Сидя на так полюбившемся ему подоконнике, доктор сделал в дневнике следующую запись: «Вторник. Стало ясно, что Дымжа угодил в люк по собственной инициативе, а стало быть, день прожит не зря. Надеюсь на скорое возвращение старого друга, ибо дальнейшее расследование без него невозможно, как бы обидно не было». И не успел Качмарек поставить точку, как в комнату, на его бесконечную радость, вломился неприлично отъевшийся Мулярчик. На нём были разодранное в хлам пальто, испачканные кровью ботинки и белоснежный тюрбан с красным пятном на макушке. Не проронив ни слова, превратившийся в воплощение крайнего недовольства, пан Яцек забился в уже ставший родным угол, разжёг примус, и с небывалым доселе остервенением принялся помешивать в котелке фирменное варево. Ответом на вполне себе безобидный вопрос полногрудой пани Плужек, что с ним приключилось, стало то, что Мулярчик повалился на бок и тихо, крупно вздрагивая, заплакал. Секретарша тут же бросилась его успокаивать, а подошедший поближе к напарнику Качмарек догадался, что за белоснежный тюрбан с красным пятном на макушке им была ошибочно принята обычная бинтовая повязка. Придя в себя, пан Яцек признался в частичных провалах памяти. Он хорошо помнил продолжавшийся вечность непилотируемый полёт, горы обглоданных крысами тел и луну над его головой. А ещё была лестница, взбираясь по которой, Мулярчик всерьёз планировал стать вторым после барона Мюнхгаузена человеком в мире, побывавшем на естественном спутнике Земли не воспользовавшись для этого ракетой. Больше он не помнил ничего, что, по понятным причинам, не могло не радовать Качмарека, не желавшего на ровном месте утратить амплуа самого безобидного в Польше существа.

Той ночью пан Яцек спал сном храпящего как трактор младенца, и когда к его топчану на цыпочках подкрался Влодьзимеж и вежливо закашлял, никоим образом на это не отреагировал. Качмарек закашлял чуть громче, а потом ещё и ещё громче, но уже стоя на четвереньках и строго в правое ухо пожилого коллеги. Удостоверившись, что кашель не поможет, детектив решил прибегнуть к старому доброму тычку пальцем в печень. Мулярчик встрепенулся, бросил на начальника полный ужаса взгляд и замер, в ожидании того что будет дальше. Влодьзимеж спешно объяснил, что разбудил его в два часа ночи только для того, чтобы узнать: не соблаговолит ли достопочтенный господин выйти сегодня на работу? И, конечно же, пан Яцек был прав, утверждая, что это можно было выяснить и утром, но у Влодьзимежа имелись закономерные опасения насчёт желания семидесятилетнего нищего пенсионера снова рисковать своей жизнью ради чёрт пойми чего. И одно дело, если бы Мулярчик отказался идти на службу ночью и совсем другое ежели утром, только потому, что сонного человека уговорить на что-либо значительно проще, чем прекрасно выспавшегося. Силясь понять, какую именно мысль до него хочет донести начальник, пан Яцек изо всех сил напрягал мозг, из-за чего красное пятно на его «тюрбане» начало увеличиваться в размерах. Примерно через час после начала моральных «пыток», Мулярчик, желая, чтобы от него поскорее отстали, намекнул, что мечтает о мешке муки и ему этот мешок радостно был обещан, в обмен на лояльность к их общему с Влодьзимежем делу. Наивный. Если бы все обещания, которые давались Качмареку за одиннадцать лет его существования были претворены в жизнь, то он бы сейчас вместо того чтобы ловить жадную до банкирской крови шантрапу на улицах Быдгоща, возглавлял многомиллионную команду учёных-физиков, без устали роющих трёхсоткилометровый тоннель для его личного андронного коллайдера.

Утром, когда Влодьзимеж и Мулярчик уже собирались было в очередной раз выдвинуться для поиска улик и свидетелей, к ним в офис заявился инспектор Смык. Якобы для того, чтобы рассказать о том, что состояние Дымжы заметно улучшилось, но на самом деле приобнять за талию, приглянувшуюся ему полногрудую пани Плужек. Узнав, что детектив и его героический помощник желают посетить налоговую, полицейский любезно предложил составить им компанию, сославшись на вселенскую скуку и категорическое нежелание идти на работу, где он, как большой начальник, всех давным-давно притомил.

Максимально высоко задрав подбородки, Качмарек, Смык и неприлично отъевшийся Мулярчик рассматривали свежую кладку в кирпичной стене быдгощской налоговой инспекции примерно между шестым и пятым этажами и всем было понятно, что именно там сейф покинул помещение и полетел в направлении Дымжы, и если бы радиус его головы был не тридцать сантиметров, а хотя бы восемьдесят — город обогатился тремя свежими сиротками и одной потрёпанной годами вдовой. Восстановить картину произошедшего в тот день много времени не заняло, ибо свидетелей было хоть отбавляй: перед группой начинающих такелажников была поставлена задача спустить сейф весом в четыре центнера с восьмого этажа на третий. И всё вначале шло как нельзя превосходно, но в какой-то момент одного из членов бригады внезапно покинули силы и вырвавшийся из рук груз затарахтел по лестнице, проломил стену и тунгусским метеоритом понёсся к Земле и лишь каким-то чудом никого не угробил. И снова всё сводилось к малоприятному для банкира Дымжы случайному стечению обстоятельств, но Качмарек потерял бы всякое уважение к себе, не настояв на проведении очередного следственного эксперимента. Умудрённый опытом последних дней Мулярчик захныкал и наотрез отказался замещать банкира, но зато дал согласие на роль сплоховавшего такелажника. Смык с зонтом расположился рядышком с воронкой, оставленной сейфом в асфальте в прошлую среду, а вооружённый рацией Влодьзимеж взял на себя многотрудную роль руководителя операции. Тем временем обозлённый на начальника пан Яцек решился на коварство и пообещал сам себе, что в этот раз ноша, кровь из носа, окажется в пункте назначения согласно планам и графикам, что по его представлению было обязано спутать следствию карты. Он, для надёжности, хоть его и умоляли этого не делать, несколько раз обмотал свой край такелажного ремня на руку, а другую его часть завязал узлом на рукоятке сейфа и вместе с товарищами по несчастью по команде Качмарека приступил к спуску. Параллельно с этим, слыхом не слыхавшая об эксперименте местная уборщица пани Абдурахимова, не жалея воды и мыла, фанатично ликвидировала нечистоты на лестничной площадке, и установленная ею табличка с предупреждением о мокрых полах обутому в резиновые калоши пану Яцеку облегчения и радости отнюдь не принесла и его более толковым товарищам по работе ничего не оставалось, как энергично помахать ему на прощание мозолистыми ладошками. Поглядывавший время от времени из-под зонта на небо инспектор Смык не поверил своим глазам, когда вслед за разлетающимися в разные стороны кирпичами из здания, сидя верхом на сейфе, выпорхнул неприлично отъевшийся Мулярчик. И рот и очи старика были широко распахнуты, а левой высоко поднятой руке его не хватало, пожалуй, только сабельки. Полицейскому, ноги которого онемели от понимания, что вся эта громадина летит прямиком на него, только и оставалось, что зажмуриться и гадать — поможет ему зонт, а если нет, то будут ли хоронить его в закрытом гробу или всё-таки кремируют? Вряд ли Смыка подвёл глазомер, скорее сыграл роль сильный боковой ветер, потому как объект — сразу же опознанный и летающий главным образом вниз, никого не задев, опроверг пословицу про не падающий в одну и ту же воронку снаряд. Громыхнуло так, что все бродячие собаки в Быдгоще, от греха подальше, поджав хвосты и прикинувшись беженцами, в срочном порядке покинули малую Родину, чтобы уже через два дня наводнить собой более спокойный и приспособленный к мирной жизни Грудзёндз. Стоило только пыли рассеяться, как осторожно приоткрывший правый глаз инспектор, увидел перед собой взъерошенную голову пана Яцека, торчавшую из глубокой ямы.

— Когда посетит тебя горе, взгляни вокруг и утешься: есть люди, доля которых ещё тяжелее твоей. — Жалобным тоном вымолвил Мулярчик у кого-то когда-то подсмотренное выражение, натужно улыбнулся и потерял сознание.

Когда к пану Яцеку сознание вернулось, он обнаружил себя лежащим на носилках внутри машины скорой помощи. В ушах его стоял гул. В набухшей вене его левой руки торчал только что опустошённый шприц. Миловидная медсестра, приятно улыбаясь, кивнула ему в знак приветствия, выдернула иглу и взглядом указала посмотреть направо, что он тут же и сделал, и, увидав сидящих на скамейке Качмарека и Смыка, сделал справедливый вывод, что ему только что вкололи какой-то наркотик, потому как, будучи в трезвом уме и доброй памяти, он вряд ли бы им обрадовался. Влодьзимеж с инспектором в свою очередь смотрели на Мулярчика, как песцы на моль — двухнедельное пребывание старика в коме было интерпретировано ими как саботаж.

— Но мы предоставим вам шанс реабилитироваться. — Произнёс Качмарек таким тоном, что лоб и спина пана Яцека покрылись испариной.

Заподозрив, что новых горестей и лишений не миновать, пожилой любитель клейстера поднял тулово, будто бы для того, чтобы размять затёкшие кости, а уж следующим его действием должно было стать неожиданное для мучителей бегство, как можно быстрей и дальше, но разглядев закованную в гипс ногу, Мулярчик уразумел, что задуманный им план, несмотря на его кажущиеся простоту и эффективность, заведомо обречён на провал. Качмарек, будто разгадавший ход мыслей пана Яцека, мрачно улыбнулся и, вынув из кармана клочок бумаги, зачитал старику задачу: пересечь оживлённое скоростное шоссе в неположенном месте за максимально короткое время. Только сейчас к страдальцу пришло понимание откуда этот гул — машина скорой припарковалась рядышком с автобаном. Мулярчик, догадываясь, что спорить с начальством бесполезно, не придумал ничего лучше, как сымитировать сердечный приступ, но медсестра будто только этого и ждала и набитой рукой вогнала в вену пациента очередную иглу.

Через несколько минут пан Яцек, вооружённый костылями с ужасом смотрел на пролетающие мимо автомобили сквозь стекло мотоциклетного шлема.

— Но ведь Дымжа был в тот день пьяным в дрезину. — Сказал он Качмареку, едва сдерживая слёзы.

— Но ведь и ваш укол толком ещё не подействовал. — Парировал Влодьзимеж.

Не успел Мулярчик как следует удивиться этому ответу, а настроение его решительно улучшилось, резкость зрения понизилась в разы, и на ум пришла старая заунывная песенка про молодого паренька, в самый разгар свадьбы погубившего и себя и невесту, исполнением плохо отрепетированного танца с саблями. С этой песней на устах он, отбросив показавшиеся ненужными костыли, и отправился в недобрый путь, пошатываясь, словно от ветра и походкой, повторить какую можно, если разгадать её простенький алгоритм: два длинных шага вперёд и один коротенький назад. Стараясь не смотреть в глаза разъярённым водителям, пан Яцек, не сбавляя темпа, упрямо двигался к скромной цели остаться в живых. Если его в тот момент что-то и пугало, то ни как ни визг тормозов, ни грохот сталкивающихся друг с другом автомобилей, а то, что помогавшая сохранять бодрость духа песня стремительно заканчивалась, а других он не знал из-за врождённых проблем с памятью. Но погибать из-за такой ерунды Мулярчику показалось глупым и, переступив двойную сплошную, он затянул на ходу придуманную им балладу о старушке, сорок лет ожидавшей возвращения домой сына, и когда она уже почти отчаялась, ей вдруг доброжелатели сообщили, что окромя дочерей она никого никогда не рожала, от такого сюрприза пенсионерка тронулась умом и подалась в политику, причём настолько успешно, что уже через два года стала президентом Латвии…

Но оставим до поры до времени пана Яцека с его заботами и попытаемся реабилитировать доктора Качмарека, про которого из выше изложенного можно подумать, что сам он, ни на что не способный трутень. В то самое время, когда его верный помощник отлёживал бока в тёплых тылах быдгощского госпиталя, Влодьзимеж неустанно шагал по следу неуловимого умертвителя. Для этого он пару раз посетил Дымжу, проходившего лечение в соседней с Мулярчиком палате, чтобы выяснить, что банкир видит настоль нелепого детектива якобы в первый раз и настоятельно требует оставить его, наконец, в покое и доверить расследование истинным профессионалам. Подобные высказывания были расценены амбициозным Влодьзимежем плевком в душу, но выбить из колеи юного борца с криминалитетом им было не под силу. Под покровом ночи Качмарек тайно проник в особняк потерпевшего, и пока содействовавшие ему в этом папаша и престарелый дедушка Ежи искали возможные улики в холодильниках, сейфах и винном погребе, сам Влодьзимеж тщательно изучал наружную сторону входной двери, побитую ружейной картечью. Кто в неё стрелял и кто поливал ступени крыльца водой, чтобы Дымжа сломал себе спину, ещё предстояло выяснить. И снова на помощь пришли камеры видеонаблюдения. Отыскав нужный день и нужный час, Влодьзимеж увидал на мониторе банкира, зачем-то прильнувшего оком к дверному глазку. По всей видимости, пан Лешек таким образом рассчитывал не пропустить пришествие зла в родные пенаты. В одной руке его была банка пива, а в другой он крепкой хваткой сжимал стволы охотничьего ружья. От наблюдения Дымжа отвлекался лишь периодически: либо для того чтобы сбегать на кухню за очередной банкой, либо выйдя на крыльцо избавить мочевой от банки предыдущей. Уже под утро неприлично пьяный банкир, в двадцатый раз, посещая импровизированную уборную, закономерно поскользнулся и не без эффектной эстетики упал на откормленную спину. Ружьё, ударившись прикладом о землю, предательски выстрелило из обоих стволов, и заряд картечи угодил в закрывшуюся от внезапного порыва ветра дверь. Было ясно как божий день — расследование как зашло когда-то в тупик, так и продолжало там топтаться.

Если к дому пана Лешека семейство прикатило на общественном транспорте, то возвращалось обратно на грузовичке папашиного старинного друга дяди Олафа. Ещё перед началом поездки Качмарек указал горе-водителю на спущённые колёса, но в ответ услышал лишь развесёлый хохот, показавшийся юному детективу чем-то вроде хитроумного издевательства. Смех этот, всю ночь не дававший Влодьзимежу покоя, рано утром показался безукоризненно безобидным, по сравнению с ужасающей новостью, поступившей по телефону от взволнованного инспектора Смыка: ночью группа неизвестных ограбила особняк печально известного банкиры Дымжы! Вынесли всё, что так или иначе было связано с деньгами, старинной мебелью, спиртными напитками и электроникой, включая систему видеонаблюдения. Похитителей якобы усердно ищут, но в виду того, что практически у каждого полицейского в городе, как минимум по два-три кредита, общие шансы на успех устремлены к нулю. Сообщать пану Людвику о том, что был в ночь совершения преступления в пострадавшем доме, Качмарек, по просьбе престарелого дедушки Ежи, не стал, и высказать предположение о возможной связи данного ограбления и покушение на убийство было совершенно некому — бессовестный Мулярчик пребывал в коме, полногрудая же пани Плужек, после того как Влодьзимеж указал ей на недопустимость чрезмерного употребления купленного на его личные деньги сахара, разговаривать с ним категорически отказывалась. Качмарек хотел было перезвонить Смыку и уточнить в котором часу орудовала банда, но, испугавшись, что вопрос этот может показаться чересчур подозрительным, передумал.

— Лишь бы не в том же, что и я с родичами. — Подумал детектив и отправился завтракать.

…Но вернёмся теперь к нашему пану Яцеку. Этот поистине героический мужчина, преодолевая страх и мучения, с песней, заглушавшей автомобильные гудки и рёв моторов, без единой новой травмы на теле, покинул, наконец, проезжую часть, но, увидав впереди заснеженный лесок, движения не остановил. Он точно знал, что за этим самым леском пролегает железная дорога, по шпалам которой он обязательно доберётся до Варшавы, пусть для этого придётся сочинить тысячи песен, сядет в первый попавшийся самолёт и навсегда покинет Польшу, чтобы никогда более не увидеть ни Качмарека, ни Смыка, ни Быдгоща, в котором у него не оставалось ничего, кроме удочки и жены и то покоящихся — первая на дне Вислы, вторая же на кладбище святого Николая. Но не успел Мулярчик сделать и пары шагов, как его окликнул до боли знакомый писклявый голос.

Конец ознакомительного фрагмента.