Лёд и Серебро

Диана Александровна Вурзель, 2023

Хэвен Лаво, после трагичной смерти старшего брата возвращается в маленький городок Стрэнджфорест, в дом ее бабушки, в котором прошло ее детство. Постепенно Хэвен начинает замечать, что сонный городок окутан мрачными тайнами, в окружающем его Лесу затаилось древнее зло, ее бабушка явно что-то от нее скрывает в тайнике в спальне, а сама Хэвен не может вспомнить ничего из своего детства, даже свою лучшую подругу Камиллу. События начинают быстро разворачиваться после загадочной смерти бабушки Хэвен. Хэвен снятся кошмары, связанные с событиями ее прошлого, во сне и наяву она видит своего погибшего брата, только вот это совсем не он… В маленьком городке происходит череда таинственных смертей, Хэвен и ее лучшей подруге угрожает смертельная опасность, и Хэвен приходится вступить в схватку с древнем Монстром, живущем в Лесу, пока… Пока она не вспоминает правду о том, кем она является на самом деле…

Глава 18. Ночь

Снегопада будто и не было. Небо, темное и чистое, давит на Стрэнджфорест тяжелым свинцовым куполом. Воздух на улице застыл, как ледовая корка на лужах. Оголенной кожей на руках, лице и шее она чувствует холод, но ей не холодно. Бег успокаивает бешено бьющееся сердце. Хэвен думает о том, почему она никогда раньше не занималась бегом? Ведь он действует лучше любого антидепрессанта. Ей стоило начать бегать сразу после смерти Джеймса. Где-то в глубине ее сознания снова, как после недавнего пробуждения, возникают кадры — она бежит, перебирая ножками в красных туфельках по ослепительно сочной, зеленой траве. Хэвен останавливается у высокого трехэтажного особняка из такого же, как и у ее дома, кроваво-красного кирпича.

Красный и зеленый — не лучшее сочетание, думается ей.

Она стучит по вырезанной в форме львиной лапы ручке, но дверь открывается сама.

Длинный холл освещается одним высоким канделябром, а конец его пропадает в темноте, и Хэвен невольно вспоминает коридор больницы, в которой она навещала Клавдию.

— Вошла без спроса?

Хэвен вздрагивает от неожиданности и оборачивается.

Женщину, которую она видит перед собой, она точно знает, но не может вспомнить откуда.

— Я шучу, можешь расслабиться.

Женщина подносит к губам сигарету, и тут Хэвен вспоминает ее. Красная матовая помада, оранжево-желтый халат из тончайшего шелка и слегка растрепанные кудри каштановых волос. Ванесса Лэнгдон мало изменилась с момента их последней встречи, только под ее глазами залегли темные круги.

Вместе они заходят в гостиную. Камилла сидит на кожаном диване, поджав под себя ноги. Хэвен садится рядом.

— Чаю? — разрушает наступившую тишину голос Ванессы.

— Спасибо, нет.

— Может, тогда что покрепче?

— Мам, ты серьезно?

— Ну, как хотите.

Хэвен думает, что Ванесса собирается уходить, но вместо этого она опускается на одно из кресел. Снова наступает тишина, только Камилла тихо всхлипывает.

— Нечего тут устраивать потоп! Этот кот уже так успел мне надоесть, что я бы с удовольствием отправила коробку с кексами тому, кто прекратил мои мучения.

— Мам, его убили!

Ками уже не сдерживает слёз, и Хэвен берет ее за руку. Ванесса тушит сигарету в хрустальной пепельнице.

— Так даже лучше, если подумать.

— Лучше?! Мне его папа подарил!

— А я о чем.

Камилла вскакивает с дивана и пулей вылетает из гостиной.

Хэвен направляется за ней.

— Может, правда выпьем чаю? Или кофе?

На кухне Камилла стоит, отвернувшись от нее, и делает вид, что вытирает полотенцем и без того сухие чашки.

— Не обращай на нее внимания, ладно? Она бывает такой стервой.

Хэвен берет из рук Камиллы чашку и выдавливает из-себя улыбку.

— Неважно, я же не к ней пришла.

— Дело в том, что каждая девушка хочет, чтобы ее любили и уважали, а она любила в ответ, по-настоящему и действительно искренне. Все эти фильмы и книги… Мы смотрим и читаем их и хотим так же, как у Бриджит Джонс и этой… Как ее? Джейн Эйр? Хотим такую же любовь, настоящую любовь, любовь с большой буквы, как у Кэтрин и Хитклифа, но с хорошим концом.

Хэвен греет руки о фарфоровую чашку с горьким дымящимся кофе, забыв о том, когда разговор успел принять такой неожиданный оборот.

— Но в действительности мы сталкиваемся с реальной жизнью. А в жизни не всегда бывает хороший конец, — Ванесса зажигает новую сигарету. — В жизни все, скорее, произойдет как в «Алой букве», нежели как в сказке… Кстати, о сказках. В сказках везде обман… А ведь мы читаем их в детстве! Тогда все самое основное в нас закладывается… Поэтому мы бываем такими… знаете… дурами? Мы верим, что если сначала было плохо, то потом обязательно будет хорошо. — Она делает очередную затяжку и кашляет. — Что принц обязательно полюбит простолюдинку. Что в нашей жизни все будет как в"Золушке", но на самом деле… На самом деле все, скорее, будет как в… Как в…

–"Русалочке"?

— Да. Да, точно. Там все плохо закончилось, верно? Напомни, что произошло?

Хэвен смотрит на чашку с остывающим кофе в своих руках и вдруг понимает, что не чувствует ничего, кроме холода снаружи и внутри. Нож застрял глубоко в сердце, и от него единственного сочатся тонкие нити тепла, распространяясь по телу. Она думает, пока нож есть, сердце ее бьется, и ей тепло.

Ванесса сверлит ее тяжелым взглядом сквозь рассеивающееся облако сигаретного дыма.

— Ничего особенного. Русалочка умерла.

***

— Мам, все нормально, не волнуйся. Да, у Ками есть пижама для меня.

На другом конце провода повисает молчание, и Хэвен скрещивает пальцы.

— Ладно, — голос мамы смягчается. — Я понимаю, тебе хочется отвлечься от всего этого. Но ты уверена, что хочешь побыть именно с Камиллой?

— А что в этом такого?

Хэвен настораживается, в ее ушах все еще звучит голос Кэсси:"шлюха".

Она слышит, как вздыхает мама.

— Да ничего. Просто Вы же дружили давно, Вы тогда совсем маленькие были. А сейчас у тебя вроде появились новые подружки.

— Они не подружки мне, мам.

Тишина, потом снова вздох.

— Хорошо. Но чтобы школу завтра не прогуливали.

Хэвен тихо смеется.

— Завтра воскресенье, мам.

— Точно. Тогда приходи к завтраку.

***

— У тебя кровать больше моей старой комнаты, ты это знаешь?

Камилла хихикает.

— Той, что в Нью-Йорке?

— Ага.

Хэвен удивляется, что сказала так о своей комнате. Ведь она всегда считала свою маленькую уютную завешанную плакатами American Horror Story комнату в Нью-Йорке своей родной комнатой, а не старой. Сколько прошло времени с тех пор, как она ее покинула? Месяц? А кажется, будто Нью-Йорк был всего лишь сном, и из Стрэнджфореста она никогда не уезжала.

— Мне жаль твоего брата, — голос Камиллы снижается до шепота. — Если ты хочешь поговорить…

— Не думаю, что хочу, но спасибо. И мне жаль Паулса.

Камилла хмыкает.

— Не уверена, что их можно сравнивать.

Хэвен задумывается. Кот и человек? По всем правилам морали нельзя, но разве Паулс не возразил бы, если бы мог говорить?

— Наверно, это были какие-то хулиганы. Дети бывают жестоки.

Камилла кусает губы, раздумываю над ее словами, а потом поворачивается к ней на кровати.

— Да, но… Мне кажется, это был тот мужчина.

— Старик у аптеки?

— Да.

— Ну, не думаю.

— Почему?

— Зачем ему это было нужно? Ты же его даже не знаешь. А еще ты говорила, он был босой. Сложно было бы пройти босиком такое большое расстояние — от твоего дома до аптеки.

— Ты права, — усмехнулась Камилла. — Но он все равно был… странный.

Хэвен поглубже зарывается в одеяло, в голове ее сам собой всплывает образ странной белокурой медсестры из больницы.

— Странный, как и многие в этом городе?

Крутящиеся световые фигурки от ночника озаряют лицо Камиллы, и Хэвен видит, как уголки ее губ приподнимаются. В подсознании возникает воспоминание: она просыпается от кошмара, мама рядом, успокаивает ее, ее кожа, как лед… А утром это все оказывается лишь сном. Или же…

— Ты же не можешь отрицать то, что в этом городе происходит нечто необъяснимое?

Камилла вздыхает и убирает упавшую на лоб прядку.

— А как это можно отрицать? Даже не знаю, с чего начать… С моих детских кошмаров? С твоих кошмаров? С того случая с собакой, про который ты мне рассказывала? С твоей бабушки? А теперь и Паулс.

Некоторое время они лежат молча, обдумывая свой разговор, и Хэвен порывается рассказать Ками все то, о чем она не знает… Про ее тягу в лес, про сны, про ненастоящего Джеймса в лесу, который казался таким реальным… Про белокурую медсестру. Но вместо этого с ее губ срываются совсем другие слова.

— Я люблю зиму, конечно. Но летом веселее, — она решает начать издалека.

— Да, — на лице Ками расплывается улыбка. — Папа повез нас в Италию этим летом. Они еще были вместе с мамой тогда… Я уже чувствовала какое-то напряжение между ними, но они хотя бы были вместе… Венеция такая красивая! Знаешь, говорят, она скоро уйдет под воду, и на ее месте ничего не останется. Представляешь? Целый город, длинная история… И вот, ничего нет, лишь вода.

От ее слов по спине Хэвен проходит дрожь, но она продолжает:

— То есть, вы провели там все лето? В Италии?

— Почти. Потом еще пару недель я готовилась к школе.

— Здесь, в Стрэнджфоресте?

— Ну да.

Хэвен пребывает в замешательстве.

— И… Все было нормально?

— Хэв, к чему ты клонишь?

Хэвен втягивает воздух сквозь стиснутые зубы. Кэсси и Иви лучше не попадаться ей на глаза в ближайшее время. Но она все же решает убедиться. Придвинувшись ближе к Камилле, она берет ее за руку.

— Я просто хочу, чтобы ты знала. Я рассказала тебе то, что не могла рассказать ни маме, ни папе, ни психологу, никому. Про Джеймса. Но я сказала тебе и ни разу об этом не пожалела. И если есть что-то, о чем ты не можешь рассказать кому-то другому… Я хочу, чтобы ты знала, что мне можешь. Все, что угодно. Я не буду осуждать, не подумаю плохо о тебе, и мое отношение к тебе не изменится. Хорошо?

— Хорошо, — пляшущие световые фигурки от ночника озаряют красивую улыбку Камиллу. — Но кроме монстра из моих кошмаров, из-за которого я бьюсь головой об тумбочку, меня больше ничего не волнует.

***

Эта игра ее любимая. Она всегда выигрывает, но только не с ним. Ведь он мухлюет. Но не в этот раз. Это она точно решила. В этот раз она выиграет. Она спрячется так, что он ее не найдет.

Но что это? Черное, расплывающееся… Дым? Туча?

От нее веет холодом, как от распахнутого окна зимой. Это неприятно. Она думает, бабушка не просто так всегда столь тщательно оберегает ее от холода, закутывает в теплое одеяло долгими ночами и закрывает окна в ее спальне.

"Холод — предвестник опасности, Хэвен. Почувствуешь его — скорее убирайся подальше. От кого веет холодом, тот тебе не друг", — звучит в ее голове бабушкин строгий голос. Хэвен приходит в себя слишком поздно, черная туча слишком близко, она может протянуть руку и…

Маленький чертенок забился в уголок ее детского сознания и пищит от страха.

"Беги", — слышит она свой внутренний голос.

"Не стоит бежать", — голос другой. Он на пару октав ниже, он звучит в ее голове, но не принадлежит ей.

— Не хочу, — всхлипывает она, но тьма безжалостно поглощает ее.

Вокруг тьма. Тьма будто внутри нее…

Сначала она не может пошевелиться, в подсознании проносятся картинки — лес, туча, синие глаза, его глаза, шоссе, яркий свет и тишина. Сначала ей кажется, что она очнулась в больнице после аварии и не может двигаться после наркоза. А потом дыхание успокаивается, и она вспоминает, где она. Дома у Камиллы. Все хорошо.

Особняк такой огромный, что даже если бы Хэвен никогда не мучили кошмары, она все равно побоялась бы бродить по нему ночью. Но в горле пересохло, и заснуть без воды она не сможет. В темноте она чуть не споткнулась на крутой лестнице. Рукой нашарив выключатель, Хэвен подергала его несколько раз без какого-либо эффекта. Серьезно? У Ванессы есть время засыпать с сигаретой перед телевизором, но нет времени вовремя оплатить электричество? Она пробует другой выключатель, и снова безрезультатно. С другой стороны, странно, ведь когда она приходила, всего то пару часов назад, свет в коридоре горел.

Хэвен останавливается в нерешительности в дверях. Кухня купается в голубовато-белых волнах лунного света, льющегося из высоких окон.

Она наливает себе стакан воды, и взгляд ее на мгновение притягивают мерно качающиеся за окном детские качели. Губ Хэвен касается улыбка. Камилла не очень любила качаться сама, но вот покачать ее никогда не отказывалась. Она вспоминает, с каким заливистым хохотом они снимали испуганного взлохмаченного котенка Паулса с качели.

Тут же улыбка спадает с ее лица. Почему она не помнит все свое детство? Да, мозг — целая Вселенная, и мы можем, как найти в нем давно забытую информацию, так и неосознанно запрятать ее поглубже. Но ведь она вспоминает все какими-то небольшими, не всегда связанными друг с другом отрывками. Почему она не может сложить их в единую картину? Да и вспоминать она начала только когда вернулась в Стрэнджфорест… Хэвен несколько раз пыталась понять, что из своего детства она помнила, когда жила в Нью-Йорке, но каждый раз у нее ничего не получалось. Будто после переезда в Нью-Йорк, все ее воспоминания о бабушке, Камилле, прятках в лесу и тьме исчезли, а сейчас, когда она вернулась, воспоминания неожиданно начали возвращаться. Хэвен чувствует раздражение. Это неправильно. Что у нее за проблемы с памятью? Почему она чувствует себя так, будто пытается собрать паззл, не зная, какая картина должна получиться в итоге?

Так. Утром ей явно будет думаться легче. А сейчас ей необходимо выспаться. Она уже собирается убрать пустой стакан в кухонный шкафчик и вернуться к Камилле, но стакан вылетает из ее рук, когда темную тишину в особняке разрывает леденящий ее душу крик.

Несколько раз Камилла моргает, пытаясь понять, что послужило причиной ее пробуждения. Ей вроде снилось что-то, она попыталась вспомнить, что именно, но ее попытки не увенчались успехом, а значит, это не был кошмар. Камилла прислушалась к своему организму. Нет, она не хочет пить, и в туалет ей не нужно. За окном медленно кружатся крупные снежинки, голубоватые в лунном свете. Никаких посторонних звуков. Никогда раньше она не просыпалась посреди ночи просто так. А может, она уже так привыкла ко всем этим кошмарам и ночным приключениям, что видит странности во всем? Тут она вспоминает, что в комнате она не одна. Возможно, Хэвен ворочалась во сне, и это разбудило ее.

— Хэв, ты спишь? — сонно шепчет Камилла и шарит рукой рядом с собой, но кровать пуста.

Камилла вздрагивает и садится.

Да уж, она окончательно сошла с ума. Хэвен наверняка спустилась на кухню за водой.

Помедлив, она все же решает встать с кровати. Без Хэвен засыпать не хочется, ей снова хочется поговорить с подругой, в голове возникает образ Паулса, и на глаза наворачиваются слезы.

А за окном пейзаж сказочный… Она подходит ближе и завороженно следит за голубыми мерцающими в лунном свете снежинками; некоторые из них танцуют, а некоторые будто застыли в воздухе. Она следит за ними и думает о Паулсе. В детстве папа рассказывал ей историю про рай для собак… Может, если он существует, то есть и рай для котов? Что, если никто не умирает, а просто перерождается во что-то другое? Что, если Паулс сейчас одна из этих снежинок?..

Снегопад усиливается, и сквозь него Камилла замечает кого-то. Худая тонкая фигура, будто изогнутая линия на фоне белых хлопьев. Рука касается прохладного стекла, когда Камилла приближает лицо к окну, чтобы получше разглядеть незнакомца. Но снегопад вновь превращается в стену, и сквозь нее Камилле кажется, что на незнакомце совсем нет одежды. Сердце замирает в груди, когда в ее подсознании всплывает картинка: она стоит на кухне и стакан выпадает из ее рук, когда она видит прямо перед собой… Резко и почти с физической болью, как удар ножа, к ней приходит осознание.

Фигура не стоит за окном.

Она прямо за ней.

Стекло разбивается на десяток осколков. Хэвен знает, что плохо переживает экстремальные ситуации. Она также знает, что это не ее вина. Люди не похожи друг на друга, и в связи с этими различиями, в момент опасности все ведут себя по-разному. Еще в ее первой школе в Нью-Йорке на лекции о самозащите им рассказывали, о теории"борьбы и бегства", согласно которой в экстренной ситуации человек неосознанно выбирает между тем, чтобы убежать и тем, чтобы вступить в битву с грозящей ему опасностью. Из этого следует другая теория о том, что все люди разделены на хищников и жертв, и подсознательно каждый знает, кем является. А это означает, что неважно, в какую неприятную ситуацию ты попал, все равно ты будешь действовать так, как заложено в тебе природой. То есть, драться или убегать — выбор не твой. Хэвен плохо слушала ту лекцию по нескольким причинам: во-первых, это было до жути скучно, во-вторых, она никак не могла согласиться со всеми этими неподтвержденными теориями, и, в-третьих, в ее наушниках играла на тот момент ее самая любимая группа Green Day.

Но все же кое-что Хэвен из той лекции запомнила, например, то, что некоторые люди во время опасности не выбирают ни то, ни другое. Они не могут сделать выбор, потому что впадают в некое подобие транса. Не могут заставить мозг отдать команду телу двигаться. К этому лучше всего применима фраза "парализует от страха". Вот что с ней обычно происходит. Ее буквально парализует от ужаса. Но сейчас тело реагирует иначе. Возможно, потому что на этот раз опасность угрожает не ей самой. Хэвен срывается с места. В кожу ее босых ног беспощадно впиваются осколки стекла. Она не успевает подумать, что могло произойти и представить самое страшное, как оказывается в спальне Камиллы. Она тяжело дышит, будто пробежала несколько миль. Камилла сидит на полу около окна, прижав ладони к лицу. Хэвен оглядывается. Комната пуста.

— Эй, — она с трудом отнимает руки Камиллы от лица и притягивает ее к себе. — Что случилось, Ками, что такое?

Но Камилла ничего не отвечает, только мотает головой. Хэвен чувствует влагу на своих пальцах.

— Эй, не плачь, ответь мне, это был кошмар?

Она снова пытается включить свет, как делала на первом этаже, но вновь ее попытки не приносят результата.

— Ками, у Вас какие-то проблемы со светом?

— Что?

Камилла наконец-то приходит в себя настолько, чтобы отвечать на ее вопросы.

— Нет, все должно быть в порядке.

— Может, пробки выбило или что-то вроде того?

Камилла снова мотает головой, будто пытаясь стряхнуть с себя сон или прогнать навязчивую мысль.

— Подожди, ты хочешь сказать, что во всем доме нет света?

— Да, внизу то же не работает.

Камилла опускается на кровать.

— В прошлый раз было тоже самое.

— Что ты имеешь ввиду?

— Когда я видела это на кухне. Когда ударилась головой о тумбочку. До утра во всем доме не включался свет. Только мой ночник работал, но он на батарейках.

Точно. Ночник. Хэвен только сейчас понимает, что не видит пляшущих по комнате фигурок света.

— Сейчас не работает. Ты его выключила?

— Да, наверно. Не помню.

Хэвен опускается рядом с девушкой.

— Тебе опять приснилось… это?

— Не приснилось. Я не спала. Оно было здесь, прямо здесь! Мне показалось, что я вижу кого-то на улице, но это было отражение. Все то время, пока я смотрела в окно, оно стояло прямо за мной… А когда я все поняла и обернулась, его уже здесь не было.

Камилла всхлипывает.

— Я не понимаю, просто не понимаю, Хэв! Почему это происходит со мной? Почему именно со мной? Что я сделала не так?

— Я не думаю, что ты в чем-то виновата…

— Да? Ведь ни с кем больше такого не случается. А со мной вечно происходит что-то плохое. Родители развелись, теперь это…

— Мы разберемся во всем, ладно? — Хэвен обнимает ее и вспоминает, как говорила точно также. Точно такие же слова вырывались из ее горла вместе с рыданиями, когда чуть больше полугода назад она упала на потертый фиолетовый коврик в их ванной комнате в Нью-Йорке, в первый день после возвращения из больницы, и ревела. Как по ее щекам текли горячие слезы и, вытирая их руками, она вспомнила, как пыталась прижать ладони к его ранам, как горячая кровь сочилась между ее пальцами, и как она кричала, когда подоспевшие на помощь люди оттаскивали ее от него… В тот момент она ненавидела их всех. Не человека, сидевшего за рулем грузовика. Не парня, пристававшего к ней на вечеринке, из-за которого ей пришлось запереться в туалете и позвонить Джеймсу. В тот момент она ненавидела тех людей, потому что они забирали его у нее. Потому что уже тогда подсознательно она понимала, это последний раз, когда она видит, как пульсирует жизнь в его глазах. В тот день, сидя на полу в ванной, Хэвен не чувствовала ничего кроме разрывающей ее изнутри пустоты, и пустота это пожирала ее.

— Ты не виновата. Правда. Думаешь, я знаю, что происходит? Я тоже ничего не понимаю. Но я обещаю тебе, вместе мы во всем разберемся.

Камилла вытирает слезы рукавом пижамы и пытается улыбнуться.

— Правда?

— Правда.

— И ты мне веришь? Веришь, что мне это не приснилось? И что я не сошла с ума?

— Верю.

— Но почему?

Хэвен вздыхает:

— Потому что иначе мы с тобой обе сошли с ума.

Неожиданный стук заставляет их вздрогнуть.

— Что это было? — вот теперь Хэвен по-настоящему страшно, опасность близко, и как бы не остаться парализованной от страха.

— Дверь.

— Что?

— Кто-то стучит в дверь.

Хэвен вспоминает ручку в виде львиной лапы и представляет, как чья-то рука обхватывает ее…

— Так, все! Ками, мы должны кого-то позвать на помощь. Нужно разбудить твою маму!

— Ты что, издеваешься? — голос Камиллы дрожит еще больше, чем голос Хэвен. — Она принимает снотворные, ее и упавший метеорит на нашу лужайку не разбудит!

"Иначе бы она давно проснулась от крика Камиллы", — думает Хэвен и согласно кивает.

— Хорошо, — она пытается говорить медленнее, чтобы ее голос дрожал не так сильно. — Тогда мы должны позвонить в полицию.

— И что мы скажем? Что я видела монстра в своей комнате, а потом он исчез?

— Нет. Скажем, что кто-то пытается проникнуть в дом.

Словно в доказательство ее слов, стук повторился.

— Хорошо. Давай мы спустимся и посмотрим, кто это.

— И кто, по-твоему, это может быть в два часа ночи?

— Я не знаю. Но… мы так хотя бы убедимся, что нам все это не кажется. И тогда уже позвоним в полицию. Идет?

Эта идея Хэвен не нравится, но Камилла смотрит на нее с надеждой, и она соглашается.

— Идет. Но только телефон я возьму с собой и позвоню сразу, как только мы поймем, что к чему.

По лестнице они спускаются как в замедленной съемке — ступенька за ступенькой, кажется, целую вечность. Хэвен стискивает в одной руке телефон, а в другой влажную ладонь Камиллы. На всякий случай они пробуют выключатель, но ничего не происходит, а стук вновь повторяется, и они чуть не подпрыгивают.

Камилла вдруг останавливается.

— Я должна проверить, все ли в порядке с мамой.

Вот теперь Хэвен всерьез задумывается о том, что сходит с ума и вот как раз сейчас у нее начались слуховые галлюцинации.

— Прости, что?

— Я должна проверить, все ли с ней в порядке.

— Ты ведь это несерьезно!

Стук повторяется, становясь громче и настойчивей.

— Да, а что если с ней что-то…

— Нельзя разделяться, — рассерженно шипит Хэвен. — Ты что, не смотрела фильмы ужасов?

— Я их не очень люблю.

— Тогда просто поверь мне, когда кто-то из персонажей говорит, что им следует разделиться, вот с этого момента начинается все самое плохое. Если хочешь проверить маму, мы сделаем это вместе. Но сначала посмотрим, кто стоит за дверью. Камилла утвердительно кивает, но тут в воцарившуюся в доме тишину врезается скрежет.

— Мам!

— Нет! — Хэвен цепляет Камиллу за рукав, но она вырывается и исчезает в темноте коридора.

Дверь с грохотом дергается в петлях и застывает, а Хэвен успевает зажать себе рукой рот.

— Ками, подожди! — шепчет она, но в коридоре она одна.

А обернувшись, Хэвен застывает перед настежь распахнутой дверью.

Камилла взлетает вверх по лестнице, и, распахнув дверь в некогда спальню родителей, застывает. Ванесса спит на кровати, завернувшись в одеяло. Ее правая рука с потрескавшимся кроваво-красным маникюром свисает с кровати, и Камилла разглядывает на электронных часах на запястье мамы зеленые светящиеся цифры: 02:07.

Она ничего не понимает. Она готова поклясться, что слышала, как мама звала ее.

Сердце Хэвен пропускает удар. А потом еще один. В пару прыжков она преодолевает расстояние до высокого платяного шкафа в коридоре.

Через щель между дверцами шкафа ей хорошо виден кусочек темного коридора и распахнутая дверь.

— 911, что у Вас случилось?

— Хэвен Лаво, Прескотт Авеню 13, это дом моей подруги Камиллы Лэнгдон, в дом только что вломились.

Она знает, что нужно говорить — быстро и четко, только главная информация, никаких эмоций и бесполезных"спасите-помогите", как в дешевых фильмах. Она так не поступит. Потому что в этих фильмах никто не выживает.

— Мисс Лаво, Вы уверены, что видели, как неизвестные проникли в дом?

— Да.

А вот сейчас лучше соврать.

— Хорошо, Хэвен, могу я так Вас называть?

— Да.

— Хэвен, полицейская машина в пути, говорите со мной, пока она не приедет. Где Вы сейчас находитесь?

— Я.… В коридоре.

— Хорошо. Убедитесь, пожалуйста, что все двери и окна в доме закрыты.

— Они… Одна дверь открыта.

— Вы видите эту дверь? Можете ее закрыть?

— Д-да… Наверно.

— Тогда закройте.

Хэвен колеблется, но голос в трубке ее успокаивает. В службе спасения работают люди, которые знают, о чем говорят, верно?

Первые шаги даются ей с трудом, она двигается медленно, как во сне. Хэвен хватается за прохладную деревянную ручку и вздрагивает, когда дверь со скрипом закрывается.

— Получилось?

— Да.

— Теперь обернитесь.

— Что? Зачем?

— Вам нужно обернуться и проверить, нет ли никого позади Вас.

Внутри все сжимается. Почему она сама об этом не подумала? И почему ей говорят об этом только сейчас? Хэвен медленно поворачивается. Конец длинного коридора пропадает в темноте.

Она сглатывает.

— Тут никого нет.

Тишина. Хэвен прочищает горло и повторяет:

— Здесь никого. Все в порядке.

Она уже начинает сомневаться в своих словах, а потом слышит голос женщины:

- Вы уверены?

Хэвен застывает. Кровь в ее жилах, кажется, тоже застыла. Она вглядывается в мрачную темноту, как дым, заполнившую коридор, пытаясь увидеть там…

— Вы здесь? — слышит она свой испуганный шепот, но вместо ответа на другом конце провода раздается шипение, как при плохой связи, а ее дрожащая рука не удерживает телефон, и он с приглушенным стуком падает на ковер. Машинально она опускается, чтобы поднять его, но так и остается стоять на коленях. Голос, который она слышит, звучит не здесь, не в этом коридоре, не в этом пространстве и времени, а где-то в уголках ее разума.

Она поднимает голову. На его лице играет его фирменная, невероятно заразительная улыбка, давным-давно зажигавшая в ее сердце теплые огоньки.

— Хэвен, — повторяет он, медленно, будто пробуя ее имя на вкус, и его язык обводит по краю верхнюю губу, оставляя над ней влажную дорожку. Рот его продолжает улыбаться, но глаза не мигая буравят ее лицо. — Проникать в твою голову становится все проще и проще…

Хэвен с ужасом смотрит на темный экран телефона — никакого звонка и не было. Это была лишь иллюзия.

Она заставляет себя снова посмотреть на него. Это не его глаза. Не глаза Джеймса. Точнее, они выглядят, как его глаза, но Хэвен не узнает в них своего старшего брата. Хэвен старается не смотреть в эти пугающие глаза. Она смотрит на большие белые круги на его футболке — мультяшные глаза персонажа из Южного Парка. Откуда он знает, что было на Джеймсе в ту ночь?

— Ты меня боишься? — произносит он, и его язык вновь совершает то же движение. Хэвен думает, сделай он так еще раз, и ее точно вырвет. Она прислушивается к своим ощущением. Боится ли она его? Возможно. Другой вопрос, страшно ли ей?

— Да, — произносит она тихо, но очень четко.

Что-то внутри нее, шестое чувство, маленький чертенок побуждают ее ответить так. Она любит свою интуицию и знает, что в ситуациях, когда не можешь найти ответа у мозга, нужно обращаться именно к ней.

Иногда твой организм лучше тебя знает, как нужно поступить. Первые три дня в ее второй школе в Нью-Йорке каждый раз, выходя из класса в общий коридор, Хэвен сталкивалась с, как выражалась ее подружка Стефани"хулиганами, с которыми лучше не связываться". Хэвен же выразилась бы по-другому. Ей было одиннадцать, у нее раньше ее сверстников начался переходный период, и ей тогда казалось пиком моды красить ногти в матовый черный и носить сразу все кольца с кувшинками, которые присылала ей бабушка. Остальные дети в классе не показывали свою индивидуальность таким ярким образом, и это, несомненно, привлекло внимание Троя и двух его"стражей-троллей", Дика и Свенсона, как мысленно она их называла.

— Что, опять раскрасилась как ведьма?

Приглушенный смех со стороны"стражей".

— Ага.

— Боишься нас, мелкая?

— Боюсь.

Пауза.

— Эм… правда?

— Правда.

На четвертый день Хэвен вышла в коридор без каких-либо препятствий.

Все дело было в психологии, и поистине шестое чувство давало ей понять, что таким людям, как Трой, нужно давать то, что они будто бы от тебя хотят. Сейчас Хэвен чувствовала нечто подобное. Например, то, что ему нравилось положение, в котором они находятся. То, что она стоит перед ним на коленях.

Он чуть склоняет голову набок, и это отрывает ее от мыслей. В голове всплывает картинка.

Больница. Медсестра. Тот же жест, вызвавший у нее беспричинную панику.

— Ты не Джеймс, — произносит она, точно так же как он, медленно растягивая слова. Она понятия не имеет, что ей делать, но точно знает — ей нужно потянуть время. Ей ни в коем случае нельзя разозлить его. И нельзя привлечь внимание Камиллы и позволить ей спуститься по лестнице сюда, в логово Дьявола.

— Нет, конечно, нет.

Он делает шаг вперед, и тусклый свет освещает его полностью. Она смотрит на вздутые вены на левом предплечье, там, где…

— У Джеймса есть шрам.

— Что, Русалочка?

Она вздрагивает, подавляя подступившую к горлу тошноту."Русалочка", звучит в ее голове любящим голосом Джеймса. Она сглатывает.

Ей девять. Она забралась на дерево, но понятия не имеет, как слезать обратно. Он стоит внизу, говорит ей что-то веселым успокаивающим голосом, но она знает, что на самом деле ему намного страшней, чем ей. Когда он ловит ее, то, не удержавшись на ногах, валится на землю.

— Ты в порядке, Русалочка?

— А ты?

Смеясь, он отбрасывает непослушную прядь с лица. Из-под рукава его оранжевой футболки быстро бежит тонкая красная струйка.

— Отлично. Заживет.

— Шрам. На предплечье. Он есть у Джеймса, у тебя его нет, — Хэвен с горечью ловит себя на мысли, что до сих пор говорит о брате в настоящем времени.

— Извини, Хэвен, некоторые подробности даже мне неизвестны.

— А откуда известно все остальное?

— Из твоего сознания, разумеется.

— Кто ты?

Улыбка становится шире, и на этот раз его глаза оживают. Он явно ждал этого вопроса. Он явно долго раздумывал над тем, что ответить.

— К сожалению, я не собираюсь раскрывать тебе все карты, Хэвен. К сожалению, для тебя, разумеется. Могу лишь сказать, что в каком-то смысле я — часть тебя. А ты часть меня.

— Ты в моем воображении?

— О нет, все не настолько просто. Я очень даже реален. Ты ведь прикасалась ко мне там, в лесу? И дома, когда проснулась от очередного кошмара. Я помог тебе тогда, помнишь?

Мама. Это была не она. Теперь она точно это знает.

— Ты… мертв?

— Смотря какое из значений смерти является для тебя истиной.

Ее передергивает. Свет в глаза. Оглушающий звук столкновения. Горячая кровь между ее пальцами. И как потухающая спичка угасающий свет в глазах ее брата. Смерть для нее имеет только одно значение.

Со второго этажа доносится голос Камиллы, она понимает, подруга зовет ее, она сейчас окажется здесь и…

В отчаянье она смотрит на него. Она должна что-то придумать…

— Камилла. Хочешь защитить ее, верно? — произносит он, будто читая ее мысли. А, может, так оно и есть. — Но тебе не о чем беспокоиться, сегодня я пришел не к ней.

Хэвен не успевает опомниться, как оказывается на спине. Ее тело прижато к полу, а лже-Джеймс нависает над ней. Она открывает рот, но своего крика не слышит. С ужасом она понимает, что участок за участком ее тело парализует, мускулы по очереди превращаются в камень. Совсем как много лет назад в лесу перед тем, как ее поглотила та жуткая туча… Нет, нет, она не позволит! Она сможет… Сможет бороться… Будто в опровержение ее мыслей тьма вокруг нее сгущается.

Тьма поглощает ее. Нет… Она внутри нее, в самом ее сердце… Бабушка…

Ее тонкий детский голосок из далекого воспоминания смешивается с ее тихим стоном из настоящего, а пол под ней проваливается, обнажая темные неподвижные воды. И перед тем, как погрузиться в них, Хэвен видит бездонные черные дыры на том месте, где только что у существа, претворяющегося Джеймсом, были глаза.

— Хэв?

Первые попытки тщетны, но с какого-то раза, Хэвен не уверена с четвертого или пятого, у нее все же получается открыть глаза. Комната растекается подобно свежему рисунку красками, на который нечаянно пролили стаканчик воды. Ее блуждающий взгляд все же выцепляет из общего расплывчатого изображения нужный объект, и Хэвен видит обеспокоенное лицо Камиллы.

— Ты в порядке?

Хэвен приподнимается. Кожа на диване неприятно скрипит от ее движений. Она садится и пытается принять максимально не раздражающее болевые рецепторы положение. Голова раскалывается, и все суставы в теле ноют.

— Как твоя мама?

— Нормально, она все еще спит.

В гостиной повисает молчание; Хэвен задумывается, чувствует ли она обиду на Камиллу за то, что та бросила ее одну внизу, но вскоре понимает, что раскаленный гвоздь в ее голове заглушает любые другие чувства.

Но, словно прочитав ее мысли, Камилла спешит оправдаться:

— Прости, что оставила тебя тут совсем одну. Мама закричала, и я подумала, что с ней что-то случилось. А вдруг с ней бы и вправду что-то случилось?!

Гвоздь забивается глубже, проворачивается у основания черепа, и Хэвен морщится от боли. Криков Ванессы она не слышала, в этом она уверена наверняка.

— Тебе, вероятно, показалось. Воображение разыгралось.

— Так и есть. Она спала в кровати, как младенец. Я почти сразу поняла, что, если кто-то и кричал, так точно не она. А когда я спустилась вниз, ты лежала на полу и кричала.

— Эм… Кричала?

— Да. У тебя глаза были зажмурены, и все тело странно скрючено, будто каждый мускул был напряжен. Я испугалась, что у тебя случился приступ. А потом вспомнила, что у тебя нет эпилепсии, — Камилла устало вздыхает и трет большим и указательным пальцами переносицу. — В какой-то момент ты успокоилась и отключилась. Я еле перетащила тебя на этот чертов диван. Ты знала, что человек без сознания тяжелее, чем в сознании?

Хэвен открыла было рот, чтобы возразить, что так обычно говорят о мертвых, но потом передумала и спросила:

— То есть, я лежала на полу одна и ничего… никого около меня не было?

— Нет.

В голосе Камиллы сквозит неуверенность. Хэвен придвигается ближе.

— Помнишь, я говорила тебе, что верю в твои слова?

— Да.

— Я и вправду верила тебе, Ками. Но верило мое сердце, а разум отчаянно отказывался принимать твой рассказ за правду. Но теперь и он поверил.

Камилла заметно напрягается. Она закусывает нижнюю губу, и Хэвен пробирает дрожь, подруга делала так в детстве, когда ей было страшно.

— И что же изменилось?

Действительно, что? Она видела другого Джеймса и тогда, в лесу. Но в тот раз она не чувствовала себя так, как сейчас. Будто она спустилась в ад, а потом поднялась обратно.

— Я видела то, что ты видела. Чтобы это ни было. Но оно в точности такое, каким ты мне его описала. На мгновение оно показало мне свою истинную сущность. И это дало нам преимущество.

Камилла горько улыбнулась.

— Правда? И какое же?

— Мы теперь обе знаем, что он существует.