Само совершенство

Джудит Макнот, 1993

Что чувствует один из самых богатых, красивых, талантливых и популярных актеров Голливуда, если в один страшный день он теряет все и, обвиненный в гнусном убийстве, оказывается в тюрьме? Или, может быть, пройдя через это нелегкое испытание, он приобретает нечто большее – истинную любовь?

Глава 2

— Джулия, — сказала доктор Уилмер, едва девочка появилась на пороге, — зайди, пожалуйста.

Как только Джулия, закрыв за собой дверь, прошла в комнату, Терри радостно сообщила:

— Тестирование закончено. Все результаты собраны.

Вместо того чтобы сесть в кресло, юная пациентка доктора Уилмер подошла к столу Терри и остановилась, слегка расставив ноги и сунув руки в карманы джинсов. Она безразлично пожала плечами и не стала спрашивать о результатах тестирования, потому что, как догадывалась Терри, боялась услышать вердикт.

— Тесты были дурацкие, — сказала Джулия. — Вся эта программа дурацкая. Вы ничего не можете обо мне сказать по кучке тестов и бесед в этом кабинете.

— Я узнала довольно много о тебе, Джулия, за те несколько месяцев, что мы знакомы. Ты бы хотела, чтобы я тебе это доказала, рассказав, что мне удалось выяснить?

— Нет.

— Пожалуйста, позволь мне сказать тебе, что я думаю.

Девочка вздохнула и, ехидно усмехнувшись, сказала:

— Вы ведь все равно мне скажете, хочу я этого или нет.

— Это верно, — согласилась доктор Уилмер без улыбки, хотя колкость Джулии ее насмешила. Те методы, которые она применяла в случае с Джулией, коренным образом отличались от тех, которые она обычно использовала. С Джулией она предпочитала говорить без обиняков, потому что девочка обладала безошибочным умением распознавать ложь. К тому же она слишком много времени провела в жестких условиях улицы, чтобы ее можно было ввести в заблуждение, подслащивая горькую пилюлю правды. — Пожалуйста, сядь, — сказала доктор Уилмер и, как только Джулия опустилась в кресло напротив стола, заговорила тихо, но твердо: — Я обнаружила, что, несмотря на все твое геройство и отвагу, тебя постоянно, неотступно мучает страх. Ты можешь обмануть своих подельников, но не меня. Ты не знаешь, кто ты и кем станешь. Ты не можешь читать и писать, а потому убеждена в собственной тупости. Ты прогуливаешь школу, потому что не успеваешь за своими одноклассниками, и тебе ужасно обидно, когда они смеются над тобой на уроках. Ты чувствуешь себя беспомощной и загнанной в угол, и тебе очень не нравятся такие ощущения.

Ты знаешь, что тебя передали на удочерение, когда ты была маленькой, и знаешь, что твоя родная мать тебя бросила. Уже давно ты решила для себя, что твои родители от тебя отказались и твои приемные родители не захотели тебя удочерить, потому что из тебя не выйдет ничего путного, потому что ты недостаточно умна и недостаточно красива. И потому ты стрижешься, как мальчик, не носишь девичью одежду и воруешь, но ты все равно не чувствуешь себя от этого счастливой. Что бы ты ни делала, ничего не меняется, и в этом состоит настоящая проблема. Что бы ты ни делала, если только ты не попадаешь в беду, никому нет до тебя дела, и ты ненавидишь себя, потому что ты хочешь, чтобы тебя замечали и относились к тебе так, будто ты чего-то стоишь. — Доктор Уилмер немного помолчала, давая Джулии время переварить услышанное, а затем с еще большим нажимом в голосе сказала: — Ты хочешь стать значимой для кого-то, Джулия. Если бы кто-то взялся выполнить твое единственное желание, ты попросила бы именно об этом.

Джулия почувствовала, как глаза защипали слезы унижения. Доктор Уилмер била ее словами по самому больному.

От внимания Терри не ускользнуло ни то, как часто заморгала Джулия, ни влажный блеск в ее глазах — наглядное подтверждение того факта, что ей удалось задеть Джулию за живое. Смягчив тон, Тереза продолжила:

— Ты запрещаешь себе мечтать и надеяться, но ничего не можешь поделать с собой, и тогда ты сочиняешь волшебные сказки со счастливым концом и рассказываешь их детям в Ла-Салле — все эти сказки об одиноких уродливых ребятишках, которые в один прекрасный день находят семью и счастье.

— Вы ничего не поняли! — с жаром возразила Джулия, покраснев до корней волос. — По вашим словам, я какая-то слезливая плакса. Мне не нужно, чтобы меня кто-то любил, и детям в Ла-Салле тоже это не нужно. Мне этого не надо, и я этого не хочу! Я счастлива…

— Это не так. Сегодня мы будем говорить друг другу только правду, и я еще не все сказала. — Глядя Джулии в глаза, не отпуская ее взгляд, Тереза тихо, но настойчиво произнесла: — Правда состоит в том, Джулия, что за время твоего участия в программе нам удалось выяснить, что ты храбрая, славная и очень умная девочка. — Тереза улыбнулась при виде озадаченного выражения на лице Джулии и продолжила: — Единственная причина, по которой ты не научилась читать и писать, состоит в том, что ты пропустила слишком много занятий по болезни, а позже уже не смогла наверстать упущенное. И это не имеет никакого отношения к твоей способности к обучению, то есть к тому, что ты называешь сообразительностью, а мы — интеллектом. Все, что тебе требуется, чтобы сравняться по знаниям с другими детьми, твоими ровесниками, — это чтобы какое-то время кто-то помогал тебе с учебой. И помимо вполне приличных способностей, — продолжила доктор Уилмер, слегка меняя тему, — у тебя есть абсолютно нормальная естественная потребность быть любимой. Мы все хотим, чтобы нас любили такими, какие мы есть, и это нормально. Ты очень чуткая девочка, а потому легкоранимая. Поэтому тебе не нравится, когда ранят чувства других детей, и потому ты так стараешься сделать их счастливыми, рассказывая им сказки и воруя для них всякие безделушки. Я знаю, что тебе очень не нравится твоя чувствительность, но, поверь мне, — это одно из самых драгоценных твоих качеств. А теперь все, что нам надо сделать, это поместить тебя в среду, которая поможет тебе стать такой, какой ты однажды можешь стать…

Джулия побледнела, подумав, что незнакомое ей в данном контексте слово «среда» означает какое-то учреждение, возможно, даже тюрьму.

— Я знаю людей, которые лучше других подойдут на роль приемных родителей для тебя, Джулия. Это Джеймс и Мэри Мэтисон. Миссис Мэтисон была учительницей, и она с удовольствием поможет тебе подтянуться в учебе. Преподобный Мэтисон — священник…

Джулия подскочила как ошпаренная.

— Священник! — воскликнула она, отчаянно замотав головой. На ум ей сразу пришли бесконечные проповеди об адском пламени и проклятии за грехи, которыми ее изрядно пичкали в приютской церкви. — Нет, спасибо. Я уж лучше пойду в колонию.

— Ты никогда не была в колонии и потому не знаешь, о чем говоришь, — заявила доктор Уилмер и продолжила говорить о приемных родителях таким тоном, словно у Джулии все равно не было выбора. Впрочем, Джулия уже успела осознать, что выбора у нее нет. — Джеймс и Мэри Мэтисон переехали в маленький городок в Техасе несколько лет назад. У них два сына, один на пять лет тебя старше, другой на три, и в отличие от других семей, в которых ты воспитывалась, у Мэтисонов не будет других приемных детей, кроме тебя. Ты станешь членом настоящей семьи, Джулия. У тебя даже будет своя комната. Я знаю, что до сих пор у тебя не было ни настоящей семьи, ни собственной комнаты. Я поговорила с Джеймсом и Мэри, и они очень хотят, чтобы ты жила с ними.

— Надолго я к ним поеду? — спросила Джулия, стараясь не слишком обнадеживаться по поводу того, что очень скоро может закончиться.

— Навсегда. При условии, что тебе там понравится и ты будешь следовать одному строгому правилу, которого придерживаются все в той семье — правилу взаимного доверия. Это означает, что больше ты не будешь лгать, не будешь воровать и не будешь прогуливать школу. Все, что от тебя требуется, — это быть с ними честной. И они верят, что ты будешь честной, и они очень, очень хотят, чтобы ты влилась в их семью. Миссис Мэтисон позвонила мне несколько минут назад и сказала, что отправляется в магазин, чтобы купить тебе кое-какие игры и учебные пособия, по которым можно было бы обучать тебя. Она не хочет без тебя покупать одежду и ждет, когда ты сама вместе с ней выберешь себе то, что тебе понравится.

Стараясь не показать своего восторга, Джулия сказала:

— А они знают о моем приводе в полицию? И о том, что я прогуливала?

— Они знают и о прогулах, и о том, что тебя поймали при попытке угона машины, — спокойно сообщила ей доктор Уилмер. — Они все о тебе знают.

— И они все равно хотят, чтобы я с ними жила? — насмешливо переспросила Джулия. — Должно быть, им сильно нужны деньги, которые платит приемным родителям государство.

— Деньги тут совершенно ни при чем! — с металлом в голосе сообщила доктор Уилмер. Впрочем, она так и не смогла сдержать улыбки, что испортило эффект. — Это не обычная семья. Денег у них не слишком много, но у них много всего другого, чем они с радостью поделятся с ребенком, заслуживающим доброго отношения.

— И они считают, что я заслуживаю доброго отношения? — с иронией спросила Джулия. — Никто не хотел брать меня к себе и до привода в полицию. С чего бы это кто-то захотел взять меня сейчас?

Восприняв вопрос Джулии как риторический, доктор Уилмер встала и вышла из-за стола.

— Джулия! — ласково сказала она, дождавшись, когда девочка неохотно подняла глаза. — Я считаю, что ты самый достойный ребенок, с которым мне выпало счастье встретиться. — И этот неслыханный комплимент она сопроводила одним из тех немногих ласковых проявлений любви и заботы, что был известен Джулии, — она погладила ее по щеке. — Я не знаю, как тебе удалось сохранить в себе столько тепла и доброты, но, поверь мне, ты заслуживаешь помощь, которую я могу тебе дать, и всю любовь, которую, как я думаю, ты получишь у Мэтисонов.

Джулия неопределенно пожала плечами, внутренне готовая к неизбежному разочарованию, стараясь затушить огонек надежды, помимо воли все ярче разгоравшийся в сердце.

— Не рассчитывайте на это, доктор Уилмер.

Доктор Уилмер ласково улыбнулась:

— Я рассчитываю на тебя. Ты необыкновенно умная девочка, и я знаю, что твоя интуиция тебя не подведет. Ты увидишь, что тебе желают добра, и поймешь, что тебе делать.

— Должно быть, вы очень хороший психолог, — сказала Джулия со вздохом, в котором было столько же от надежды, сколько и от страха перед будущим. — Вы почти заставили меня поверить во всю эту чепуху.

— Я очень, очень хороший психолог, — согласилась доктор Уилмер. — И то, что ты это понимаешь, доказывает, что я в тебе не ошиблась. Ты действительно обладаешь редким умом и интуицией. — С улыбкой она прикоснулась к подбородку Джулии и сказала тихо и очень серьезно: — Ты будешь иногда писать мне о том, как у тебя идут дела?

— Конечно, — еще раз пожав плечами, пообещала Джулия.

— Мэтисонам нет дела до того, что было в твоем прошлом, — они верят в то, что отныне и впредь ты будешь с ними честна. А ты? Ты готова забыть о прошлом и дать им шанс помочь тебе стать тем замечательным человеком, каким можешь стать?

Столько комплиментов еще никогда не обрушивалось на голову этой несчастной девочки, и она, закатив глаза, со смехом сказала:

— Без проблем. Заметано.

Не желая превратить все то важное, о чем они сейчас говорили, в шутку, стремясь заставить Джулию постичь важность предстоящего шага, Тереза очень серьезно, почти торжественно сказала:

— Подумай о том, что я тебе скажу, Джулия. Мэри Мэтисон всегда мечтала о дочери, но ты — единственная маленькая девочка, которую она решила принять в семью. С этого момента тебе предстоит начать жизнь с чистого листа. Считай, что ты только что заново родилась. Понимаешь?

Джулия открыла рот, чтобы сказать, что она понимает, что она… но в горле встал ком, мешающий говорить, и потому она лишь кивнула.

Тереза Уилмер заглянула в бездонные синие глаза девочки и сама почувствовала, как сжалось горло. Погладив Джулию по спутанным кудряшкам, она пробормотала:

— Может, однажды ты решишь отрастить волосы. Они у тебя будут красивые и густые.

Джулия обрела наконец голос и озабоченно наморщила лоб.

— Эта леди, миссис Мэтисон, она ведь не станет завивать их на бигуди, вплетать в них ленты или завязывать банты?

— Не станет, если ты сама этого не захочешь.

Джулия вышла из кабинета, оставив Терезу Уилмер в размягченном состоянии. Заметив, что дверь в кабинет осталась приоткрытой, и зная, что ее секретарша ушла обедать, Тереза подошла к двери, чтобы закрыть ее. Она уже взялась за ручку, когда заметила, что Джулия сделала крюк, подошла к журнальному столику и, задержавшись возле него разве что на мгновение, направилась к пустующему месту секретарши.

После ее ухода на журнальном столике осталась лежать пригоршня леденцов, а на пустом столе секретарши — красный карандаш и шариковая ручка.

Голос Терезы охрип от переполнявших ее эмоций: радости, гордости, чувства выполненного долга. Она прошептала вслед Джулии:

— Твоя жизнь — чистый лист, и ты ничем не хочешь его запятнать. Ведь верно, моя хорошая? Вот и умница!