Библиотека в Париже

Джанет Скеслин Чарльз, 2020

Париж, 1939 год. Одиль Суше, казалось, достигла предела своих мечтаний: у нее есть любимый человек, верная подруга, обожаемый брат и замечательная работа в Американской библиотеке. Но оккупация Парижа нарушает обычный уклад жизни, и девушка теряет почти все, что ей дорого. Вместе со своими коллегами-библиотекарями она участвует в Сопротивлении, используя лучшее оружие, которое у них имеется: книги. Но впереди ее ждет яд предательства и горечь утраты. Монтана, 1983 год. Одиль ведет замкнутую жизнь в маленьком городке. Тринадцатилетнюю Лили ужасно интересует одинокая пожилая соседка. Когда они становятся друзьями, Одиль видит себя в Лили: та же самая любовь к языку, те же самые желания, та же самая смертельная ревность… Впервые на русском языке!

Глава 5. Одиль

Париж, март 1939 года

— Звонила мадемуазель Ридер, — сообщила маман, когда мы с Реми вошли в дом. — Она желает тебя видеть.

Обернувшись к Реми, я увидела, как вспышка моей надежды отразилась в его глазах.

— Ты уверена, что поступить на работу — хорошая идея? — спросила маман.

— Уверена! — Я обняла ее.

Реми протянул мне свой зеленый ранец:

— На удачу. И для тех книг, которые ты вечно тащишь в дом.

Торопясь в библиотеку, пока мисс Ридер не передумала, я промчалась через внутренний двор и вверх по винтовой лестнице, а потом затормозила на пороге ее кабинета, где она сидела за столом, держа в руке серебряную ручку и изучая какие-то документы. Глаза у нее были усталыми, помада на губах давно стерлась, мисс Ридер выглядела измученной. Был уже восьмой час вечера. Она жестом предложила мне сесть.

— Разбираюсь с бюджетом, — сказала она.

И пояснила, что, как частное учреждение, библиотека не получает государственных средств, существует на средства попечителей и дарителей, зависит от них во всем — от покупки книг до платы за отопление.

— Но вам ни к чему об этом думать. — Мисс Ридер закрыла папку. — Профессор Коэн очень высокого мнения о вас, и на меня вы тоже произвели впечатление. Давайте поговорим о работе. Дело в том, что мы уже нанимали кандидатов, которые потом не смогли продолжать работу по тем или иным причинам, так что теперь мы просим служащих подписывать двухлетний контракт.

— А почему они уходили?

— Некоторые были иностранцами, а Франция слишком уж далека от их дома. Другим было трудно постоянно иметь дело с людьми. Как вы написали в вашем письме, эта библиотека — настоящий рай. И все наши сотрудники изо всех сил стараются, чтобы она такой и оставалась.

— Уверена, что справлюсь.

— Жалованье весьма скромное. Это для вас проблема?

— Ничуть.

— И еще одно. Служащие по очереди работают в выходные дни.

Мне не придется ходить на мессу или обедать с женихами?

— Я хочу работать по воскресеньям!

— Значит, место за вами! — торжественно произнесла мисс Ридер.

Я подпрыгнула на месте:

— Правда?

— Правда.

— Спасибо, я вас не подведу!

Она хитро подмигнула:

— И не лупить по башке читателей!

Я расхохоталась:

— Я не даю обещаний, которые не могу сдержать.

— Начинаете завтра, — сообщила она и вернулась к бюджету.

Я умчалась, надеясь застать Реми до того, как он уйдет на какое-нибудь политическое собрание, и наткнулась на него прямо у входа в библиотеку.

— Ты пришел!

— Каков приговор? — спросил брат. — Ты там целую вечность пропадала.

— Всего двадцать минут.

— Разницы никакой, — проворчал он.

— Я получила работу!

— А я что говорил?

— Я думала, ты пойдешь на собрание.

— Есть дела и поважнее.

— Но ты там председатель! Ты им нужен.

— А мне нужна ты. — Он легонько наступил мне на ногу. — Без тебя нет и меня.

Дома я сразу прошла в гостиную, где маман вязала шарф для меня.

— Ну? — Она отложила спицы.

— Я — библиотекарь!

Я рывком подняла ее с кресла и заставила провальсировать по комнате.

Раз-два-три… раз-два-три…

Книги-независимость-счастье!..

— Поздравляю, ma fille, — сказала она. — Обещаю убедить папа́.

С намерением подготовиться к работе я ушла в свою комнату, чтобы еще раз просмотреть заметки по десятичной классификации Дьюи. Вчера в Люксембургском саду я видела нескольких 598 («Птицы»). Когда-нибудь я начну учить 469 («Португальский язык»). А для любви есть номер? А если бы я имела собственный номер, каким бы он был?

Я подумала о тете Каро, ведь именно она первая познакомила меня с десятичной классификацией Дьюи. Как мне нравилось в детстве сидеть у нее на коленях в Час чтения! Годы спустя, когда мне было уже девять, тетя показала мне каталог карточек — необычный деревянный предмет, состоявший из множества крошечных ящичков с табличками на каждом из них.

— Здесь ты найдешь все тайны Вселенной! — Тетя Каро открыла ящичек с буквой «Н», в нем лежали десятки и десятки карточек. — На каждой записана информация, открывающая другие миры. Почему бы тебе не заглянуть? Могу поспорить, тебе понравится!

Я сунула нос в ящичек. Перебрав несколько карточек, я наткнулась на некую сладость:

— Нуга!

Тетя научила меня находить следующую подсказку, шифр, который привел нас к конкретной секции, полке и к нужной книге. Настоящий поиск сокровищ!

Тетя Каро обладала тончайшей талией и величайшим мозгом. У нее были голубые, как у маман, глаза, но если глаза моей матери поблекли, как одна из старых военно-морских рубашек папа́, то глаза тети Каро светились жизнью. Как читатель, она была всеядна, глотала научную литературу, книги по математике, истории, читала пьесы и стихи… Ее книжные полки были битком набиты, а туалетный столик представлял собой свалку из румян и Дороти Паркер, туши для ресниц и Монтегю. В ее гардеробе лежали Гораций и туфли на высоком каблуке, чулки и Стейнбек. Ее любовь к книгам и любовь ко мне окутывали мою жизнь, как аромат ее любимых духов «Шалимар».

Воспоминания о тете Каро напомнили мне о том, почему мне была так необходима эта работа.

В свой первый рабочий день я нервничала куда сильнее, чем на собеседовании. А вдруг я разочарую мисс Ридер? Или кто-нибудь задаст мне вопрос, на который я не смогу ответить? Если бы только тетя Каро все еще была с нами! Я бы ей запретила приходить сюда в мой первый день, но она все равно пришла бы. Нагруженная томиками Шелли и Блейка, она бы подмигнула мне, и все мои волнения тут же растаяли бы, стоило только припомнить ее слова: «Все ответы здесь, нужно только поискать».

— Знакомьтесь, — оживленно сказала директриса, представляя мне Бориса Нечаеффа, учтивого франко-русского главного библиотекаря, как всегда в безупречном синем костюме и при галстуке.

У стола абонемента читатели выстраивались перед ним в ряд, как перед приходским священником, чтобы приобщиться, обменяться словечком. Свет в его зеленых глазах никогда не угасал, даже когда он выслушивал бесконечные истории читателей. Он знал, где найти наилучшую одежду — «Мой человек в универмаге „Базар де ль’Отель де Виль“ не посоветует вам плохого», — знал, на что нужно обращать внимание, покупая лошадь… Строгая миссис Тернбулл говорила, что он из семьи аристократов, владевших целой конюшней чистокровок. Мистер Прайс-Джонс утверждал, что Борис служил в русской армии. Слухов в библиотеке было столько же, сколько и книг.

Борис был известен также своей библиотерапией. Он знал, какие книги исцелят разбитое сердце, что читать в летний день, какой именно роман следует выбрать для путешествия. Когда я впервые пришла в библиотеку без тети Каро, уже десять лет назад, высокие стеллажи будто надвинулись на меня. Названия, отпечатанные на переплетах, не разговаривали со мной, как прежде. Я вдруг заметила, что книги расплываются передо мной из-за слез.

Борис с озабоченным видом подошел ко мне.

— Вас разве не ваша тетушка привела? — спросил он. — Мы уже давно ее не видели.

— Она больше не придет.

Он нашел на полках одну книгу:

— Это о семье и о потере. И о том, что у нас могут случаться моменты радости даже тогда, когда нам плохо.

Я не боюсь штормов, потому что учусь управлять своим кораблем.

«Маленькие женщины» Луизы Мэй Олкотт до сих пор остаются одной из моих любимых книг.

— Борис начинал здесь как мальчик на побегушках, что-то вроде библиотечного подмастерья, — сказала мне мисс Ридер. — И он знает абсолютно все об Американской библиотеке.

Он пожал мне руку:

— Вы из наших читателей.

Я кивнула, мне польстило то, что он узнал меня. Но прежде, чем я успела ответить, мисс Ридер стремительно увлекла меня в читальный зал, где мы подошли к женщине, которая что-то писала у окна. Ее лицо обрамляли седые волосы, темные очки висели на самом кончике носа. Перед ней на столе лежали книги о елизаветинской Англии. Мисс Ридер представила меня члену правления графине Кларе де Шамбре. Мне было знакомо это имя. Я недавно дочитала «Игру с сердцами», один из ее романов. Графиня — и настоящий писатель!

— Изучаете очередную книгу о менестрелях? — спросила директриса. — Почему бы вам не устроиться в моем кабинете?

— Я не нуждаюсь в особом отношении! Я такой же читатель, как все остальные.

Выговор графини был явно не французским, но это не был и английский акцент. А в Америке есть графини? Что ж, эта загадка разрешится в ближайшее время.

Директриса повела меня в зал периодической литературы, где я и должна была работать. По пути она познакомила меня со своей секретаршей мадемуазель Фрикарт, наполовину француженкой, наполовину шведкой, с бухгалтером мисс Уэдд, британкой, и с архивариусом Питером Устиноффом, американцем.

Я окинула взглядом длинные полки, на которых хранились пятнадцать ежедневных изданий и триста периодических — из Америки, Англии, Франции, Германии и даже из таких далеких стран, как Япония. Когда мисс Ридер сказала мне, что я также буду отвечать за доску объявлений, информационный бюллетень и колонку новостей Американской библиотеки в «Геральд», я запаниковала, решив, что не справлюсь со всем этим.

— Знаете, — сказала мисс Ридер, — я начинала как раз в этом отделе, и посмотрите, где я теперь.

Мы насладились мгновением причастности, наблюдая за читателями, сидевшими со склоненными головами, почтительно державшими в руках книги.

К нам подошел мистер Прайс-Джонс. Он напоминал мне журавля, шутки ради повязавшего шотландский галстук-бабочку. С ним был какой-то читатель, благодаря своим пушистым белым усам похожий на моржа.

— Добрый день, джентльмены, прошу приветствовать новейшее пополнение нашего штата, — объявила мисс Ридер, после чего вернулась в свой кабинет.

— Спасибо за совет отложить доводы, — сказала я мистеру Прайс-Джонсу.

— Рад, что вы получили это место, — кивнул он, и его галстук-бабочка слегка качнулся. Показав на своего спутника, Прайс-Джонс добавил: — Этот вероломный журналист — Джеффри де Нерсиа. Он уверен, что библиотечный экземпляр «Геральд» принадлежит ему.

— Снова сеете ложь, старина? — улыбнулся месье де Нерсиа. — Вы, дипломаты, только это и умеете.

— А я Одиль Суше, библиотекарь и арбитр, — пошутила я.

— А где ваш свисток? — спросил мистер Прайс-Джонс. — С нами он вам просто необходим.

— Да, наши скандалы вошли в легенду, — похвастался месье де Нерсиа.

— Громче нас может кричать только графиня.

— Об этом мы узнали, когда она умудрилась влезть между нами и потребовать, чтобы мы решали наши разногласия на улице. — Француз посмотрел на Клару де Шамбре.

— Она меня просто напугала! Я даже подумал, что она вот-вот схватит меня за ухо!

— Эта милая леди может хватать меня за все, что ей вздумается, — усмехнулся месье де Нерсиа.

— Сомневаюсь, чтобы ее муж с этим согласился.

— А он генерал… Да, лучше быть поосторожнее.

Эти двое продолжили болтать, я же пока оставила ежедневные издания и стала знакомиться с журналами. Вскоре я просто потерялась в их оглавлениях, мой ум заполнился историей, модами, текущими событиями…

— Мадемуазель Одиль!

Погруженная в рабочий туман, я едва расслышала свое имя.

— Простите, мадемуазель…

Я ощутила чью-то руку на своем плече. Подняв голову, я увидела Поля.

Выглядел он ошеломительно: в мундире les hirondelles, «ласточек», полисменов, которые патрулируют на велосипедах. Его темно-синий плащ подчеркивал ширину груди. Должно быть, он пришел прямо со службы.

Как-то раз, когда я читала в парке в ветреный день, порыв ветра перевернул страницы, и я потеряла нужную. Поль заставил мое сердце затрепетать точно так же, как те страницы.

А потом мне в голову пришла устрашающая мысль: что, если его прислал папа́?

— Что вы здесь делаете?! — резко спросила я.

— Я пришел не из-за вас.

— Я так и не думала, — соврала я.

— Многие туристы спрашивают полицейских о том, как им куда-то добраться. Мне нужна книга, которая поможет улучшить мой английский.

— Мой отец говорил вам, что я получила здесь место?

— Я слышал, как он ворчал насчет высокомерных женщин.

— И вы следуете за подсказкой, — язвительно заметила я. — Скоро он сделает вас старшим детективом. Как вам и хочется.

— Вы понятия не имеете о том, чего мне хочется. — Он достал из своего рабочего планшета маленький букетик цветов. — Это с пожеланием удачи в первый рабочий день.

Мне бы следовало поблагодарить его, поцеловав в щеку, но я смутилась и сунула нос в цветы. Мои любимые бледно-желтые нарциссы, предвестники весны.

— Помочь вам найти нужные книги?

— Мне пойдет на пользу, если я найду их сам. — Он показал мне библиотечную карточку. — Я намерен проводить здесь немало времени.

Поль быстрым шагом направился к комнате справок, оставив меня бродить между стеллажами. Карточка у него была новенькой. Возможно, он действительно пришел из-за меня.

Все то утро читатели по большей части весьма терпеливо ждали, пока я помогала им найти нужную периодику, только один начал жаловаться.

— Почему здесь никто не может уследить за «Геральд»? — ворчал он.

Позже я нашла газету засунутой под портфель месье де Нерсиа.

Какой-то шум заставил меня выйти из зала периодики к столу абонемента. Там раскрасневшаяся женщина размахивала перед лицом Бориса какой-то книгой и кричала, что библиотека должна прекратить выдавать «аморальные» романы. Когда Борис отказался подвергать собрание цензуре, она унеслась на улицу.

— Не надо так удивляться, — сказал мне Борис. — Это случается по меньшей мере раз в неделю. Кто-нибудь всегда думает, что наша работа — охранять мораль.

— Чисто из любопытства, о какой книге она говорила?

— О «Стадсе Лонигане» Фаррела.

— Возьму на заметку, надо прочитать.

Борис засмеялся, и я, глядя на него, невольно подумала, что это очень странно — но и прекрасно! — что мы теперь стали коллегами.

— У меня есть кое-что для вас, — сказал он.

— Вот как?

Я понадеялась, что он выбрал для меня какой-то роман. Но вместо того Борис предложил список из семидесяти книг, которые я должна была собрать и упаковать для наших иногородних читателей. Я глянула на часы. Уже два часа дня. Я была так занята, что забыла пообедать. А теперь уже слишком поздно. От «Лета», 813, до «Алкоголя», 841, поиски сокровищ гоняли меня через три этажа стеллажей. К шести вечера у меня болели ноги, и голова тоже. Я никогда не чувствовала себя такой измученной, даже во время экзаменов. Я познакомилась с двумя десятками людей, но не могла вспомнить ни единого имени. Я весь день говорила на английском, отвечая на десятки вопросов: «Правда ли, что французы едят лягушачьи лапки, и если так, что они делают с остальной частью лягушки?» — «Могу я получить доступ в архив?» — «Где комната отдыха?» — «Что вы сказали, девушка? Погромче!» И к концу смены у меня уже не работал язык. Это было похоже на то, как если бы вы открыли роман, а внутри нашли только пустые страницы.

Прихватив свои увядшие нарциссы, я вышла на вечерний холод. Булыжники дорожки покрылись инеем и стали скользкими. Мозоли на моих ступнях болезненно пульсировали. Дорога домой, казалось, должна была занять пятнадцать лет вместо пятнадцати минут. Хромая по тротуару, я увидела, что впереди, в тусклом свете lampadaire^[3], притаился черный автомобиль. Из него вышел мой отец и открыл дверцу с пассажирской стороны.

— Ох, папа́, merci…

Чувствуя облегчение оттого, что снова вернулась к французскому, я скользнула на сиденье — я впервые села после завтрака.

— Проголодалась?

Папа́ протянул мне коробку десерта «Сент-Оноре». Открывая ее, я вдохнула маслянистый аромат финансье, прежде чем откусить кусочек. Пирожное рассыпалось у меня во рту, я закрыла глаза, медленно пережевывая.

— Ça va?^[4] — спросил он. — Первый день, а ты уже измучилась. У тебя ведь не начался приступ головной боли?

— Я в порядке, папа́.

— В твоем возрасте, — заговорил он нежно, — мы с маман просто старались пережить войну и горевали по друзьям и родным. Тебе всего двадцать, и мы хотим, чтобы ты наслаждалась молодостью, нашла кавалера, ходила на танцы, а не трудилась, как рабыня на какой-то книжной фабрике.

— Папа́, прошу, только не сегодня…

Всю мою жизнь родители говорили о войне, и их слова рикошетом сыпались вокруг: танки и окопы, горчичный газ и искалеченные солдаты…

— Хорошо, поговорим о чем-нибудь другом. Поскольку ты теперь будешь работать по воскресеньям, я пригласил одного знакомого на ужин в среду. Этот утверждает, что любит читать!

Примечания

3

Уличный фонарь (фр.).

4

Все в порядке? (фр.)