Приданое лохматой обезьяны

Дарья Донцова, 2010

Я, Виола Тараканова, никогда не проверяю карманы своего бойфренда Юры Шумакова, не залезаю в телефон и не интересуюсь прошлым любимого мужчины. Его бывшая герлфренд сама нарисовалась на пороге моего дома! Насмерть перепуганная Оля Коврова рассказала: шефа и бухгалтера фабрики мягких игрушек «Лохматая обезьяна», где она служит секретаршей, отравили, и теперь ее обвинят в убийстве, ведь чай подавала именно Оля! Пришлось нам с Юрой разбираться в этой истории. Отправившись домой к отравленной бухгалтерше, я узнала, что ее сын Никита тоже мертв. А вскоре была убита и девушка Никиты… Похоже, преступление вовсе не связано с плюшевыми зайцами, свиньями и лохматыми обезьянами!

Глава 8

— Странно, что директор разрешает подобной нимфе разгуливать около супермаркета, — пробормотала я.

Уборщица оперлась о швабру.

— Нимфа? Скорей уж Алла козлоногий сатир или Бахус.

— Увлекаетесь древними легендами и мифами? — поразилась я.

Поломойка поправила платок.

— Считаете всех, кому не довелось родиться в Москве, идиотами? Или предпочитаете, как Алла, в отношении гастарбайтеров слово «чебурек»?

— Нет, я просто никак не ожидала услышать от вас про сатиров и Бахуса, — честно призналась я. — Вы филолог?

— Преподавала в институте древнюю литературу, — спокойно пояснила уборщица. — Я армянка, муж азербайджанец, жили мы неподалеку от Баку. В нашем городе много смешанных пар, никто о национальности не задумывался, а потом по телевизору кричать глупости стали. Свекровь на сына наехала: «Брось Ануш, она не нашей веры, найдем тебе мусульманку». Ибрагим с матерью поругался, и мы уехали в Ереван. А там совсем тихо, работы нет, в магазинах пусто. У нас двое детей, чем их кормить? Где учить? Ибрагим решил в Москву ехать, здесь у него родственник нашелся. Теперь муж на рынке, в овощной палатке работает. А я в супермаркете шваброй орудую. Дети в школу ходят. Нельзя на людей нападать, не от хорошей жизни мы на эмиграцию решились. Ибрагим дома в театре пел, у него хороший баритон, но в России его талант никому не нужен. Да и я как специалист по древней литературе тоже без надобности, своих хватает. Зато у вас полно вакансий чернорабочих. Чем Алла лучше нас? Мы не пьем, не курим, детей любим. Одна гордость у Малышевой — она москвичка. Только дочка ее постоянно голодной ходит.

— Вы знаете Нику? — обрадовалась я.

— Хорошая девочка, — кивнула Алла.

— В медучилище о ней плохо отзываются, — вздохнула я.

Ануш опустила швабру в ведро.

— Там ребят не любят. Ника нормальная, ее жизнь с пьяницей озлобила. Гордая она! Зашла она как-то в подсобку, Аллу искала, я как раз обедать села. Вижу, Ника слюну сглатывает, предложила ей: «Садись со мной, на двоих супа хватит. Попробуй, я сама варю, в термосе из дома приношу. Не сомневайся, свежая курятина». Понимаю, голодная она. А Ника в ответ: «Спасибо, тетя Ануш, я сыта». Какое там! Глаза правду выдали, и я настояла: «Не побрезгуй, угостись!» Так она одну ложку проглотила, поблагодарила и ушла. Не хотела, чтобы ее нищенкой считали. Да вот и сама Ника!

Я обернулась. По ступенькам поднималась худенькая девочка в джинсах и майке.

— Добрый день, тетя Ануш. Вы мою мать не видели? — спросила она.

— Внутрь пошла, — ответила уборщица, — а тебя вот женщина ищет.

Ника вздрогнула, обхватила себя руками за плечи и выпалила:

— Я ничего не знаю!

Я ласково улыбнулась.

— Пока я ничего и не спрашивала.

Вероника покосилась на Ануш, старательно надраивавшую ступени.

— Давай отойдем, — предложила я. — Время обеденное, не хочешь перекусить? Я угощаю. Вон там кафе.

— Вы кто? — не пошла на контакт Ника и сама же ответила: — Елена Константиновна постаралась? Она давно твердит, что мою маму надо родительских прав лишить. Опоздали. Во вторник я стану совершеннолетней, восемнадцать исполнится. И меня кормить не надо, у нас дома полный обед — суп, мясо и компот!

Выпалив это, девушка сжала кулачки и гордо выпрямила спину. В моей душе моментально проснулось воспоминание…

Вот четырнадцатилетняя Вилка бежит по школьному коридору и налетает на завуча Григория Петровича, которого дети да и некоторые учителя не любили от всей души. За манеру быстро и много говорить короткими фразами и за редкостную тупость педагог заработал кличку Барабан. Наша классная руководительница, молодая Наталья Карловна, бегала плакать в туалет после того, как Барабан с элегантной простотой сказал вслух: «Учительнице замуж никогда не выйти. Ну кому они нужны? Да и в нашей школе нет ни одной симпатичной!»

Барабан хватает меня за плечи, разворачивает и цедит:

— Тараканова? Куда летим, сломя мозг?

Мне не удается скрыть радости:

— Домой, Григорий Петрович, нас отпустили.

— Домой? — повторяет Барабан. — И что тебя там ждет? Пьяная тетка! Ох, надо бы давно в отдел опеки сообщить, пусть вашей семьей займутся. Алкоголикам нельзя разрешать воспитывать детей, тебе будет лучше в интернате. Государство позаботится, хоть полноценно питаться станешь!

В советские годы из детей с тщанием взращивали патриотов. Я гордилась комсомольским значком и считала, что живу в лучшей стране на земном шаре. Но в нашу школу ходили на уроки одинаково одетые в коричневые пальто и обутые в темно-синие ботинки ребята из интерната. Больше всего на свете я боялась оказаться в их числе. А еще в душе бушевало негодование: по какому праву идиот Барабан осуждает Раису? Не так уж часто она напивается, всего раз десять в месяц. И не всегда до состояния камня. Кто его просит совать нос в чужую семью? К сожалению, я не могла высказать Барабану правду в лицо, поэтому, старательно изображая почтение, прошептала:

— Григорий Петрович, у нас дома борщ, котлеты и компот. Тетя Рая только что обед приготовила. Я побегу?

— Ступай, Тараканова, — кивнул Барабан. И бросил мне в спину отеческое напутствие: — Ох, предвижу твою судьбу печальную. Не выйдет из тебя толку! Умрешь под забором!

Мне стало так обидно! Аж до слез! И тут на помощь мне неожиданно пришел главный школьный хулиган Вася Кузьмин, который с любопытством подслушивал нашу беседу.

— Зато из вас, Григорий Петрович, вышел толк! — с несвойственным ему подобострастием воскликнул он.

Барабан, самодовольный болван, не почуяв подвоха, важно ответил:

— Да, Кузьмин, из меня вышел толк.

— Вышел… совсем весь, — нараспев произнес Вася, — а бестолочь осталась.

Я не дружила с Кузьминым, имела свою компанию, но в ту минуту чуть не бросилась мальчишке на шею с поцелуями…

— Вы мне теперь угрожать не сможете, — продолжала ничего не подозревавшая о моих мыслях Вероника. — До вторника потерплю, поговорю с вами, а потом имею полное право вас послать.

— Я ищу Кириллова, — мягко сказала я, — он не ходит в училище, и дома его нет.

Ника не стала любезнее.

— Я ему не сторож!

Я решила не обращать внимания на агрессивность девочки.

— Думала, вы друзья.

— Кто вам это сказал? — нахмурилась Малышева.

— Птичка напела, — улыбнулась я.

— Вот и сверните ей шею! — предложила Ника. — Чтоб в другой раз зря не чирикала. Я ваще с Кирилловым не общаюсь.

Девочка определенно не хотела продолжать разговор, но я постаралась продлить беседу.

— Почему? Он противный?

— Вам-то какое дело? Я не имею к Никите никакого отношения.

Я вздохнула.

— Жаль. Надеялась, что ты подскажешь, как лучше донести до него ужасную новость. Впрочем, будет ли она для него шокирующей?

Ника снова обхватила себя за плечи и затряслась.

— Колешься? — не выдержала я. — Или нюхаешь волшебный порошок?

— Если я из небогатой семьи, значит непременно наркоманка? — еще пуще обозлилась Малышева. Но пояснила: — Просто холодно в одной футболке. И че за весть?

— Антонина Михайловна умерла, — сказала я. — По идее, Никите были обязаны сообщить, но, думаю, он пока не в курсе, что стал сиротой.

— Вау! — подпрыгнула Ника. — Тонька отвалила? Супер!

— Не принято так откровенно радоваться смерти другого человека, — не выдержала я. — Даже, на твой взгляд, противного.

— Вам и не представить, какая она была! — неожиданно разоткровенничалась Ника. — Что Никита ни сделает, все фигово. Ей ничего не нравилось. Орала на него, пощечины отвешивала. Красиво?

— Не очень, — признала я. — Но прояви хоть каплю сожаления.

Внезапно Ника попятилась.

— А как она померла? Упала и шею сломала? Или сердце отказало?

— Антонину Михайловну убили, — сказала я.

— Вау… — прошептала Ника. — Кто?

— Вот это я и пытаюсь выяснить, — ответила я.

— Вы из ментовки, да? — напряглась Ника. — Ничего не знаю.

— Давай пойдем выпьем кофе, — снова предложила я.

— Домой мне пора, — засуетилась Малышева. — Э… у меня… Короче, зачет скоро… по этой… ну… фармакологии, там латынь.

Последние слова девчонка договаривала, отведя глаза в сторону.

— Учеба — это главное, — кивнула я, — но, пожалуйста, если вдруг ты столкнешься с Никитой, попроси его позвонить. Вот моя визитка. Надо же сообщить Кириллову о смерти матери. Спасибо за помощь. Пойду дальше по делам.

С огромным трудом удерживаясь от желания обернуться, я зашла за супермаркет и через секунду очень осторожно высунулась из-за угла. Ануш старательно протирала большое окно, по ступенькам поднимался мужчина с маленьким мальчиком, а ярко-розовая футболка Ники мелькала уже на другой стороне дороги. Малышева спешила вовсе не в сторону родного барака.

Я помчалась за ней, держась поближе к домам и на ходу снимая ветровку. Курточка у меня волшебная, ее можно носить как на черную, так и на красную сторону. В момент разговора с Никой я была в ярком варианте, но сейчас сольюсь с толпой, одетой по-осеннему. Ветер пробежал по обнаженным рукам — под курткой у меня была лишь майка. Я побыстрее натянула верхнюю одежду. Да, Веронике Малышевой сейчас действительно холодно в футболке… Хотя, если учесть скорость, с которой девочка летит сквозь толпу, она давно вспотела.

Хлоп! Малышева буквально впрыгнула в подъезд. Я ринулась за ней, увидела за лифтом светлый проем, услышала новый хлопок и поняла: здесь есть «черный» выход. Мгновение понадобилось, чтобы выскочить во двор, плотно забитый машинами. Вдали маячили железные гаражи, выкрашенные в темно-зеленый цвет. Ника, уцепившись руками за прутья, лезла через забор, который высился вокруг небольшого двухэтажного здания из светлого кирпича. Будущая медсестра легко преодолела преграду и поспешила к ряду гаражей.

Я подлетела к ограде и увидела объявление «Детский сад № 8464/а. Родители! Прием детей строго до 8.00. Опоздавшие не впускаются. Запрещено перешвыривать воспитанников младшей группы через забор и подсовывать под ворота. В случае нарушения правил пользования детсадом родители будут наказаны возвращением детей домой. Навсегда!»

На секунду я опешила. Следует ли понимать, что малышей старшего возраста можно «перешвыривать через забор и подсовывать под ворота»? Интересно было бы взглянуть на мать с отцом, которые способны проделать это с крошкой…

Ника исчезла из поля зрения, и я поторопилась преодолеть ограду. Благополучно пересекла территорию сада и вышла к гаражам. Ряд зеленых домиков упирался в высокую бетонную стену. Без альпинистского снаряжения ее не преодолеет даже гимнаст Немов. Оставалось лишь удивляться, как же отсюда выезжают машины? Автомобилю не перескочить через забор. Значит, где-то есть дорога, но я ее не вижу. Как, впрочем, и девочку. Ника, вероятно, зарулила в какой-то гараж.

Я медленно пошла вдоль железных стойл. На воротах висели огромные замки. Некоторые особенно рачительные хозяева укутали их в полиэтилен, другие надели на запоры разрезанные пластиковые бутылки. Наконец почти в самом конце я обнаружила гараж, дверь в который оказалась чуть приоткрыта.

Затаив дыхание, я втиснулась внутрь и тут же услышала взволнованный голос Ники.

— Никитос! Хорош дрыхнуть! Дурак, да? Тя найдут! Вставай, надо придумать, что говорить ментам. Ну, ваще, я не верила! Ты с ума сошел? Тебя посадят в тюрьму. Эй, Никит, давай. Ну Никита… Никита… Чем набухался? Хоть сядь. Никитаааа… А-а-а!

В последнем вопле прозвучал такой ужас, что я, забыв о необходимости прятаться, бросилась в глубь гаража. Машины в отсеке не оказалось, крик несся из-за плотной занавески, которая отделяла часть помещения. Я отдернула брезент и увидела некое подобие комнатушки. У стены стоял небольшой топчан, в углу громоздилась этажерка, на ней тускло горела лампа. Еще здесь было продранное кресло и маленький черно-белый телевизор «Юность», стоявший на сложенных кирпичах.

Ника визжала, закрыв лицо руками. Я обняла ее.

— Тише. Что тебя испугало?

Малышева ткнула пальцем в кучу скомканных одеял на импровизированной кровати.

— Он там!

Я подошла к топчану, чуть наклонилась и зажала рот рукой. На подушке без наволочки лежала голова парня. Туловище до подбородка прикрывало одеяло, из которого торчала серо-желтая вата. Я не судмедэксперт, но даже мне стало понятно: Никита мертв.

В сложной обстановке всегда должен найтись человек, который сохранит присутствие духа. Нику трясло в ознобе, и я скинула куртку, набросила ее девочке на плечи и укорила:

— Уже осень, надо потеплее одеваться.

— Мама вещи пропила, — клацая зубами, ответила девушка, — все за водку спустила. Никита обещал, что скоро купит мне много-много всего. Ему деньги светили.

Малышева осеклась, потом неуверенно добавила:

— Он Антонину не убивал.

Я потащила Нику к выходу.

— Пошли.

— Куда? — растерянно спросила девочка.

— Выпьем горячего, — предложила я, вынимая мобильный.

— А Никита? — прошептала Ника. — Его нельзя здесь оставлять!

— Конечно, нет, — согласилась я, — уже звоню, куда следует. Сюда приедут специалисты, но им по пробкам тащиться около двух часов. Ты окончательно замерзнешь, еще заболеешь. Лучше посидим в тепле. Нас позовут, когда понадобимся.

Ника вцепилась в мое плечо.

— Спасибо! Мне очень страшно. Вы в милиции каждый день такое видите, а я боюсь.

Когда мы сели за столик в кафе и Ника начала жадно есть горячий суп, я осторожно завела беседу.

— Вообще-то я не служу в уголовном розыске. Пишу детективные романы.

— Типа писательница? — поразилась Малышева. — Я не люблю читать, лучше кинушку посмотреть, от книг у меня начинает голова болеть. И в них все плохо заканчивается.

— А Золушка? — возразила я. — С ней все хорошо вышло.

— Это сказка, — отрезала Ника. — Для маленьких и глупых. А в жизни все иначе. Как с Никитой. Я ему говорила: «Не будет хорошо». А он: «Не дрожи, футболисты не плачут. Нарублю баблосов, и мы с тобой поедем к черепахам».

— К черепахам? — удивилась я.

Малышева смущенно улыбнулась.

— Я передачу по телеку видела про остров, где живут гигантские черепахи, на них можно верхом кататься. У меня мечта там побывать.

— Где Никита собирался найти денег? — спросила я.

Ника вытерла нос рукой, потом взяла салфетку и промокнула пальцы.

— Ему один дядька обещал.

— Просто так? — удивилась я. — В подарок?

Малышева с хлюпаньем проглотила последнюю ложку супа.

— За услугу. Правду хотите узнать? Бесплатно не расскажу.

Мне оставалось лишь удивляться титанической крепости нервной системы собеседницы. Совсем недавно Ника кричала в гараже от ужаса, а сейчас, деловито загибая пальцы, перечисляла то, что хочет получить от меня за откровенность.

— С вас куртка, свитер, джинсы, рубашка, кроссовки и три тыщи рублей.

— Хорошо, — согласилась я, — ты это получишь. А теперь говори!

— Че, я похожа на дуру? — уставилась на меня девушка. — Кино видела? Там один мужик сказал: «Сначала деньги, потом табуретки».

— Стулья, — машинально поправила я.

— Да хоть диван! — захохотала Ника. — Важен принцип.

— Поблизости найдется магазин одежды? — вздохнула я.

— Целых три, — заверила Малышева. — Прямо у метро.