Три Ленки, две Гальки и я

Георгий Марина Борский, 2016

Эзотерический экскурс в недавнюю советскую историю – в четырех частях, двадцати историях и двенадцати эпизодах с прологом и эпилогом. Испугались? Ничего страшного. Курсивные вставки можно пропустить. Остальное рекомендуется употреблять три раза в день. Предварительное взбалтывание не требуется.

История вторая, спортивная

Однако наиболее примечательной чертой Ленки являлась не вместимость желудка, а трусость. Трусиха она была отчаянная, высшего сорта. Пугалась по самым невероятным поводам, а иногда и без повода, просто так. Любое соприкосновение с неизведанным вызывало у нее сильную аллергическую реакцию.

Помню, как нас вместе записали в бассейн, учиться плавать. Эта идея зародилась у моей мамы, а Ленку с согласия тети Клавы за компанию привлекли. Пошли мы на первый урок — Ленка, мама и я. Воскресенье было, день такой сентябрьский, но теплый, солнечный, аж душа радовалась. Я по своему обыкновению верещала о чем-то, а мама поддакивала. Купаться я не боялась совсем, у бабушки летом мы из речки не вылезали. Правда, речка была мелкой, и плавать я не умела, но плескаться и брызгаться любила и уже предвкушала знакомое удовольствие в бассейне.

Но вдруг заметила, что Ленка смолкла, напружинилась вся, побелела даже. «Ленка, ты чего набычилась?» — спросила я. А она на меня исподлобья посмотрела, это у нее фирменный взгляд такой был, и отвернулась. Я подумала, что Ленка не с той ноги встала, — и принялась дальше болтать в своем победном настроении. Пришли мы в бассейн, мама какие-то талончики раздобыла и собралась вести нас в раздевалку: взяла меня за руку и Ленке руку протянула.

А Ленка замерла, голову опустила, как теленок на пастбище, и тихо, но решительно буркнула: «Я не пойду!» Мама сперва не поняла, переспросила. Но Ленка продолжала в пол глядеть, и опять: «Не пойду я, тетя Наташа, вы идите, я вас здесь подожду». «Как это „здесь подожду“?» — на сей раз мама расслышала. «Ты что, боишься купаться идти, Леночка?» — догадалась она. А Ленка молчала, руки за спиной спрятала для верности, чтобы мама ее не схватила.

Вот только она не знала, что в искусстве убеждения с мамой мог рискнуть соревноваться лишь плохо осведомленный человек. Выдержав небольшую паузу, мама яркими красками обрисовала счастливую жизнь людей, умеющих плавать: смелые, сильные и здоровые, они наслаждались искрящейся в лучах солнца водой. Затем мама не пожалела черных тонов для описания жалкого существования тех горемык, которые так и не научились плавать: хилые, постоянно кашляющие и чихающие, они со страхом и завистью взирали на счастливую часть человечества, беззаботно резвившуюся в воде. Ленка пока держала оборону, но тут мама пустила в ход тяжелую артиллерию: заявила, что на первом уроке, может быть, и вовсе в воду лезть не понадобится, что нашим инструктором по плаванию окажется очень милая девушка и что после урока Ленка получит пломбир — а это самое вкусное мороженое в мире. Последнее обещание подорвало решимость Ленки не сдаваться, и она в задумчивости высвободила руку из-за спины, потянувшись к носу с явным намерением исследовать его содержимое. Мама тонко прочувствовала момент, перехватила Ленкину руку на полпути и потащила нас в раздевалку. Уже пора было, мы опаздывали на урок.

Не давая Ленке опомниться, мама налетела на нее, и через пару минут Ленка была облачена в свой цыплячье-желтый купальник. Я была девочкой самостоятельной, поэтому стащила с себя одежки без чужой помощи. А пока мама искала и собирала их по всей раздевалке, я и купальник сама нацепила, это еще больше добавило мне уверенности в себе, хотя, по мнению мамы, он и нацепился задом наперед. С чувством собственного превосходства я глядела на Ленку, присевшую неподалеку. Я-то ничего не боялась.

Мама, схватив нас в охапку, вихрем метнулась в лягушатник, где и должен был состояться наш первый урок. Она легонько подтолкнула нас, помахала нам на прощанье и ушла. Я осмотрелась. Лягушатник оказался небольшой комнатой в полуподвальном помещении, там царил полумрак и воняло хлоркой. В середине комнаты, как полагается, была лужа, где нам предстояло учиться плавать. На поверхности лужи дрейфовала пара надувных кругов. У стены стояла длиннющая деревянная скамейка, на которой восседал десяток-другой мальчишек и девчонок. Мы с Ленкой сразу поняли, что нужно делать, и сели рядышком.

Перед нами прохаживался наш инструктор. Обещанная мамой милая девушка на поверку оказалась высоченным тощим детиной в полосатых плавках, с пушком на том месте, где полагались усы, и со свистком, болтавшимся на шее. Дождавшись, пока мы уселись, он громко шмыгнул носом и сказал густым басом, время от времени срывавшимся на фальцет: «Меня зовут Михаил — хм — Петрович. Я буду учить вас плавать. Щас быстренько все надеваете вот эти жилеты, — он показал на красно-желтую груду, лежавшую неподалеку, — и прыг в воду». И свистнул еще — для убедительности, наверное. Мы похватали жилеты, напялили их и залезли в бассейн, там по пояс водички было. Стали внимательно ждать, почти никто не брызгался.

Но тут я заметила, что Ленка на скамейке осталась, нахохлилась и опять в пол уставилась. Я сразу догадалась, что дальше будет, а вот инструктор наш поначалу ничего не заметил. Мальчишка какой-то наябедничал, стал в Ленку пальцем тыкать — на ее, да и на нашу беду. Тут уж инструктор разглядел непорядок: «Ты чего, тебе особое приглашение требуется?» А Ленка — молчок, только в спасительную скамейку крепче вцепилась. Михаила Петровича понесло. Сперва он поинтересовался, не приехала ли она из Занзибара, в смысле, понимает ли русский язык. Потом спросил, все ли у нее в порядке с ушами. Напоследок предположил, что Ленку внезапно разбил паралич. А Ленка продолжала сидеть, ни слова, ни движения в ответ, прям как статуя. Я решила внести ясность: «Михаил Петрович, это Ленка, она в воду лезть боится». «В воду лезть боится? — переспросил он. — Ты чего, шарики за ролики заехали, что ли?». И показал, что и куда у нее заехало. «Чо тогда сюда пришла?» — нахмурился он. «Ее мама привела, — рассказала я, — а она не хотела». «Ну, знаешь, некогда мне с тобой тут цацкаться. А ну полезай в воду!» — скомандовал Михаил Петрович с нарастающей угрозой в голосе и решительно направился к Ленке, намереваясь схватить ее против воли. Однако Ленка к такому развитию событий давно готова была, легла на скамейку, руками и ногами ее обхватила и такой визг подняла, что уши всем заложило. «Так, я с этой психической связываться не собираюсь», — сказал Михаил Петрович и куда-то удалился.

Пока его не было, мы устроили морской бой в лягушатнике, а Ленка все на своей скамейке ютилась. Минут через десять инструктор вернулся в сопровождении раздраженной девушки в спортивном костюме. «Вот, урок мне срывает», — и на Ленку показал. Ленка сразу оборонительную позу приняла, то есть обняла скамейку и набрала побольше воздуха в легкие. «К детям, Мишенька, особый подход нужен», — назидательно произнесла девушка. Затем повернулась к Ленке и сладко-сладко спросила: «Тебя как зовут, девочка?» Ответа не последовало, Михаил Петрович презрительно фыркнул, а я опять решила вмешаться: «Ленка ее зовут». «Леночка! — продолжила все тем же приторным тоном девушка. — Посмотри, как детишки весело в водичке плескаются. Это совсем не страшно, пойдем со мной вместе за ручку». И ладонь к ней протянула. Но Ленку на мякине было не провести. Она решила дорого продать свою жизнь и опять включила уже знакомую нам звуковую сигнализацию на полную мощность. Тут, видимо, какие-то ультразвуковые составляющие ее писка вошли в резонанс с чем-то глубинным в голове Михаила Петровича: он издал невнятное мычание, скорчил зверскую рожу и с криком бросился к Ленке. Схватил скамейку и потащил вместе с бившейся в истерике Ленкой к бассейну. Так бы и дотащил, если бы девушка не встала у него на дороге. «Ты с ума сошел!» — прошипела она. Михаил Петрович выпустил из рук скамейку и с рычанием выбежал из лягушатника. Девушка натренированной рысцой последовала за ним.

Мы опять остались одни. Брызгаться уже не хотелось, сидели себе, кисли в воде дальше. А Ленка продолжала на скамейке лежать, вцепившись в нее изо всех сил, никому уже не доверяя. Прошло еще неизвестно сколько времени. Наконец Михаил Петрович вернулся, теперь вместе с пожилой дамой в очках. «Марья Пална, — чуть не плача развел он руками, — не могу я с этими малявками заниматься, хоть увольте». «Спокойно, Миша, — произнесла дама, — с кем не бывает, первый блин комом». Она осмотрела помещение и, умудренная опытом, приняла мгновенное решение. «Ты, девочка, в воду не хочешь? — констатировала она известный факт. — И не надо, давай я тебя к маме отведу!» Это был неожиданный поворот, и Ленка, видать, подумала, что ее борьба увенчалась успехом. Она доверчиво протянула руку доброй даме и тут же поплатилась за это.

Ей, наивному ребенку, еще была неизвестна глубина коварства взрослых.

Дама с необыкновенным для ее внушительной комплекции проворством схватила Ленку и немедленно определила в бассейн рядом с нами. Мы тем временем уже понемногу синели от холода. Ленка открыла рот, чтобы опять заорать, но уже было поздно. Ее оборона была сломлена, бояться оказалось нечего. Тут и звонок прозвенел — первый урок подошел к концу. Ленка получила от мамы обещанный вожделенный пломбир и совсем смирилась с жизнью.

Для меня этот урок плаванья стал последним — я сильно разболелась. В бассейн после болезни я больше не вернулась, а плавать научилась сама, гораздо позже. Ну а Ленка? Она-то не просидела целый час в холоде, с нее как с гуся вода. Представьте себе, после такого начала она чуть не сделалась профессиональной пловчихой. Венцом ее спортивной карьеры стало третье место в областном первенстве общества «Урожай» среди девочек. Я лично присутствовала при ее триумфе, мы тогда уже в школе учились.

***

Обещания моей мамы во многом исполнились — Ленка почти никогда не болела. Увы, от трусости плаванье ее не вылечило. Ладно, не беда, зато я хорошо запомнила успех Марьи Павловны и взяла шоковую терапию на вооружение. Первая возможность применить ее на практике представилась ближайшей же зимой, когда наша семья вместе с Черкизовыми отправилась в лес кататься на лыжах. К счастью, это занятие Ленка давно освоила, я еле-еле могла за ней угнаться. Только с горок съезжать она панически боялась. Дошли мы до первой возвышенности (именно так, до горки тот холмик явно недотягивал). Ленка на нее как-то по недосмотру забралась, встала и заревела белугой, боясь съехать. От криков и подбадриваний толка было мало. Я одна знала, как помочь: подъехала сзади и по-дружески изо всех сил толкнула ее в спину. Ленка издала предсмертный вопль и поехала вниз, судорожно болтая лыжными палками в воздухе. Описав какую-то немыслимую кривую, она с громким хрустом врезалась в своего папу, решившего помочь дочери остановиться. Я подъехала ближе. Одно могу сказать — обыкновенным смертным так при всем желании не столкнуться. Растаскивали мы Ленку и ее папу втроем — мама, тетя Клава и я. За вычетом в щепки разбитых лыж все обошлось, так что дешево отделались.

В другой раз дело кончилось хуже. Я решила облагодетельствовать Ленку, научив ее лазить по беседке. Беседка в нашем дворе была неказистой, соорудили ее с непостижимой целью непонятно для кого. Никто ею не пользовался, пока какие-то мальчишки не нашли ей применение — по ней было весьма увлекательно лазить. За беседкой находился бортик дворового катка (которым, к слову, тоже никто никогда не пользовался); с бортика, подтянувшись, можно было забраться на крышу беседки. Ну а спуститься на землю можно было уже спереди, сползая по шесту — настолько удобному, будто его специально поставили для этого занятия. Когда я в первый раз с успехом проделала сие упражнение, то пришла от него в полный восторг. Целый незнакомый прежде мир открылся мне! Налазившись вдоволь, я, конечно же, вспомнила о своей лучшей подруге.

Но как ни странно, Ленка не горела желанием присоединиться к нашему беседколазному клубу. Холодно осмотрев беседку с почтительного расстояния, она сообщила мне, что у нее нет настроения, болит голова, и предложила пойти смотреть мультики по телику. Однако меня так просто было не одурачить: я точно знала, что до мультиков еще не меньше часа. Кроме того, мне был известен отличный способ поднять Ленке настроение. «А ну быстро пошла! — взяла я быка за рога. — Не то щас ка-а-ак дам!» И угрожающе показала кулак. Как настоящая подруга могла ли я позволить Ленке из-за дурацкой слабости характера пропустить такое удовольствие? Ленка хорошо знала, что со мной шутки плохи, да и зазорно было трусить. «Ты чего? Я пойду!» — откликнулась она и засеменила к беседке.

К сожалению, у бортика катка смелость ее покинула, Ленка замерла в ступоре. Я не растерялась, подпихнула ее маленько. Залезла она на бортик сперва, а потом — с моей помощью — и на крышу беседки. «Ну что, классно?» — спросила я. Но Ленка благодарности ко мне не испытывала. У нее явно было другое видение ситуации — она молча распласталась на крыше, вцепилась всеми конечностями, опасаясь навернуться. «Так, — скомандовала я, — отлично, теперь вперед ползи, там шест, по нему вниз съедешь». И показала ей, куда ползти. Преодолеть надо было всего-навсего два метра, но у Ленки это заняло, наверное, добрых полчаса. Наконец она добралась до шеста, повисла на нем, глядя на меня, и вид у нее был точь-в-точь как у тети Клавы, когда та яичницу нам готовила.

И еще кое-что Ленка мне напомнила: пару недель назад я, дрожа от пяток до макушки, просмотрела жуткое кино про динозавров; едва фильм начался, я перебралась под кресло и просидела там до самого конца сеанса. Так вот, несчастные жертвы, с воплями и стонами исчезавшие в гигантских пастях динозавров, сильно походили на Ленку на шесте. То же выражение безысходной тоски и смертельного ужаса на лице.

«Ну, — сказала я, — теперь съезжай». Ничего сложного не предвиделось, самая опасная часть путешествия по беседке была уже позади. Но что-то помутилось у Ленки в голове, она вдруг отпустила шест и, словно спелый плод, рухнула на землю. Я подбежала к ней, помогла подняться. Представьте себе, ноги оказались совершенно целыми, даже ушибов не было. Только правая рука почему-то неестественно торчала вбок. Я сперва даже не поняла, в чем дело: «Ты чего руку так выгнула?» А Ленка рот раскрыла и на руку свою уставилась. Самое интересное — ни писка не издала, будто рука у нее из пластилина сделана была. Только когда мы домой к ней пришли и тетя Клава за голову схватилась, тут Ленка и заголосила.

И потащила тетя Клава Ленку в травмпункт, перелом это оказался. В самом деле, что же еще можно сломать, падая на ноги с двухметровой высоты? Разумеется, руку. Меня совесть немного помучила — все-таки я была в этой травме напрямую виновата. Жалко Ленку стало. Мне однажды большой палец руки дверью прищемило — так я хорошо запомнила, насколько больно было. А у Ленки не палец — целая рука! Впрочем, Ленке наложили гипс, сделавший ее весьма популярной личностью у нас во дворе, Ленка демонстрировала свою травму любителям острых ощущений. Даже моя слава — я могла на спор порезать себе палец — временно померкла. Потом рука срослась, гипс сняли, мы и забыли об этом инциденте.

***

А вообще, дружили мы с Ленкой хорошо. Нашим любимым занятием в слякотные осенние дни было измерять лужи, то есть в сапогах проверять их глубину. Неподалеку от дома, на улице Карбышева, не было растительности, магазинов и прочих достопримечательностей, зато были огромные, засасывающие в грязь лужи. У Ленки как-то раз засосало сапог с концами, и она приковыляла домой в грязном носке. А я однажды провалилась в такую лужу по пояс, и только опасение, что об этом узнает мама, мобилизовало скрытые резервы моего организма, я даже не заболела.

Когда же погода была плохая и приходилось сидеть дома, мы обычно развлекались в квартире Черкизовых. У Ленки была кошка Мурзик, которую Ленка веселья ради «запускала в космос»: упаковывала животное в шапку-ушанку и на резинке крутила над головой. Мне она объясняла, что хочет кошку натренировать, а потом отдать куда следует — может, ее возьмут в полет на Луну. Или на Марс. Но это было натуральное вранье. Просто Ленку забавляло, как потешно разъезжались лапы у горемычной кошки после кручения: шатаясь из стороны в сторону, Мурзик залезала под диван, в самый дальний угол и там избавлялась от непереваренного содержимого своего желудка. Мучения кошки продолжались до тех пор, пока тетя Клава не заинтересовалась источником характерного запаха, исходившего от дивана. Решила она эту проблему категорично — засунула кошку в лифт и нажала на кнопку первого этажа.

Другой забавой было выкидывать разнообразные вещи с балкона. Один раз Ленка пожертвовала на это трехлитровые банки с помидорами, стоявшие там же в самодельном шкафу. «Все равно взорвутся до зимы», — резонно сказала она, основываясь на опыте прошлых лет. Содержимое первых двух банок, к нашему восторгу, шмякнулось на тротуар с впечатляющим эффектом, а вот с третьей нам не повезло — помидорная бомба взорвалась под ногами проходившей мимо бабульки. «Что сейчас будет!» — ужаснулась я и оказалась права. Чуть отряхнувшись, старушка принялась ругаться, да так громко, что нам с седьмого этажа все было слышно. Мы залегли на пол и затаились в ожидании худшего. Слава богу, на большее, чем простое сотрясание воздуха, жертва помидорометания не решилась. Отлежались мы с полчаса, бабулька остыла и ушла по своим делам. Но с тех пор мы больше ничего вниз не кидали, очень уж сильно перетрусили.

***

Еще пара остановок — и я дома. Настроение заметно портится — грезы уже позади, в остатке дня лишь проза жизни.

В отличие от героя известного советского кинофильма, я не люблю свой город. Вполне вероятно, это следствие того, что я не люблю себя. В самом деле, за что мне себя любить? Миру я ничего, кроме бестолковой дочери, не подарила. Карьеру не сделала, от былой привлекательности остались одни руины. Да и вообще…

Неудовлетворенность жизнью у нас в крови. Дедушка был с амбициями, на склоне лет все страдал, что не стал великим русским писателем. Дочь назвал Натальей в честь своей любимой героини из «Войны и мира», чтобы получилась она Натальей Ильиничной Ростовцевой. Сына, соответственно, назвал Николаем, но и он графом не стал… Теперь вот я на похожие темы страдаю.

И город наш решительно не перевариваю. Когда-то в здешних краях ничего, кроме лесов и реки, не было. В реке плавали огромные осетры и усатые сомы-великаны. В дремучих лесах бродили лоси, рыскали волки и рычали медведи. Но настали времена исторического материализма. Город сначала начертили на бумаге, спроектировали идеальный муравейник для строителей коммунизма. Широкие, пересекающиеся под строго прямыми углами улицы. Через каждые пять домов — магазин, десять — школа, двадцать — поликлиника. Предусмотрели полную гамму бытовых, культурных и прочих услуг. Перед въездом в город повесили большой плакат — «Ура! Новоустиновск — город химиков и атомщиков». Миазмы отрекламированных плакатом производственных монстров душат остатки леса и реки. Однако и самим строителям достается от них. То и дело их скрючивает множеством невиданных прежде недугов. Не будем никого обвинять. Они ведь, по сути, в большинстве своем хорошие люди, которые не ведают, что творят, и которых просто несет по течению реки жизни.

Не подумайте только, что я ипохондрик или мизантроп какой-то. Есть много вещей, которые я люблю. Вот, скажем, Сосновка, где я родилась. Какой там лес, какая речка, какие у меня там были друзья! Люблю вспоминать о славных временах! Это все было…но давным-давно. А что же я люблю сейчас? Книжки читать, только чтобы без мрачности и пакостей современных всяких. Еще люблю видеть сны, они у меня почти всегда красочные и интересные. Вот, пожалуй, и все.

Наконец я приехала — вон в том девятиэтажном кирпичном доме я живу. Железная дверь, наскальная живопись на стенах, лифт — шестой этаж, опять бронированная дверь. Как мы богато стали жить — все в железе, вдобавок на первом этаже у всех решетки на окнах, детки в клетке, да и только. Поворачиваю ключ, вхожу в квартиру.

На стене висит календарь, дни повышенной геомагнитной активности помечены красным цветом. У стены — авоська с грязными овощами (мытые мы не покупаем, они вредные и не экологичные). Мама делает зарядку — это священнодействие, которому нельзя мешать.

На цыпочках прохожу в комнату. Третий и последний обитатель нашей квартиры — моя дочь Александра. Она уже взрослая — в нынешнем году заканчивает школу. Пробую общаться:

— Привет. Есть новости? Ну, как у тебя дела на личном фронте? Еще не рассталась со своим Виталей?

— Да ты что, мам, с Виталей у меня давным-давно все кончено, еще месяц назад. Разошлись, как в море корабли.

— А кто ж теперь?

— Петя Федоров… был. Я ему тоже от ворот поворот дала. Сегодня утром!

— Боже мой!

— Ничего страшного, самое главное, статус в фейсбуке поменять надо, ты мне не мешай, пожалуйста!

Новое поколение — дети интернета! Помолчали.

— А ты уроки сделала? — продолжаю я. Вот это уже наставления с моей стороны, они вызывают у дочери явное недовольство.

— Ш-ш-шу! Отстань! Сгинь отсюда, а? Лучше вот посмотри, тебе письмо, — она машет конвертом перед моим носом.

Ну что же, письма мне не так часто приходят, уйду, раз просят, — общение закончилось. Я удаляюсь в свою комнату и вскрываю конверт. Это приглашение на встречу выпускников от нашей бывшей классной первой дамы — Юрьевой. Оказывается, уже двадцать пять лет прошло с окончания школы — четверть века!

Не случайно меня сегодня по пути домой на воспоминания потянуло! Лезу под раскладной диван — там у нас семейный архив, старые фотографии. Вот и альбом с фотками, а пыли-то! Забираюсь в кресло с ногами. Слышится урчание холодильника — я это люблю, оно создает уютную атмосферу. Усталость, как верная собака, ложится внизу и застывает без движения…

Первой из альбома вываливается старая, пожелтевшая от времени перфокарта. Сейчас, наверное, никто и не знает, для чего подобная картонка с дырочками была нужна, информацию в компьютер вводят совсем по-другому.

Откуда она там? А, помню! Это от тети Клавы, она как раз устроилась на работу в вычислительный центр, когда мы пошли в школу. С тех пор там и лежит…

К содержанию

* * *