Илья и черная вдова

Галина Чередий, 2023

Женщина, что поставила крест на себе из-за злых языков и походя растоптанных чувств. Мужчина, жестоко раненный и телом, и душой и преданный, но не ведающий, что случайно предал и сам. Одна мимолетная близость давно. Жизнь сведет их снова. Вот только для чего? В книге присутствует нецензурная брань!

Глава 4

— Все, закончил! — поднял перед собой раскрытые ладони Громов, когда на него зашикали со всех сторон. — Горе, я с тобой поеду, лады?

— Лады, — согласился я, пронаблюдав, как ту брюнетку, что пониже, вместе с ребенком едва ли не затолкали в дорогую иномарку. Такое впечатление, что эти тельники ее от снайперов своими тушами закрывают, а не просто до машины провожают. Что происходит-то?

— Гром, а жена командира — та, что повыше или пониже? — спросил его, запрыгнувшего в мою «Ниву» и пристроившись за микроавтобусом, в который загрузились бывшие сослуживцы.

Я и сам уже понял, но на всякий решил уточнить. Уж больно та вторая в глаза лезла всем и указаниями смело раскидывалась. А еще зыркала так, что у меня внезапно весь загривок дыбом вставал.

— Пониже, с буферами большими которая, зараза такая, — скривившись, практически выплюнул он. — Говорил ведь я Петровичу, с самого начала еще говорил! Но кто бы меня слушал!

Хм… Тогда я его выпада ей в спину неуместного вообще не понял и покосился недоуменно. Никитос тот еще порох был всегда, но неадекватом реальным никогда себя не показывал.

— Никитос, ты чего? С каких это пор ты на баб кидаешься?

— Я на нее не кидался, Горе, а стоило бы. Хотя бы в рожу смазливую все высказать. Но куда там, ишь ты, охрану наняла какую — и близко не подойдешь. Побежала вон с кладбища как резво, видать, хоть остатки совести нашлись, и в глаза нам стыдно смотреть стало. Ну ничего, я в ресторане все еще выскажу, сколько успею, но выскажу! Клал я на ее охрану, полезут угомонять — самих угомоню.

— Гром, ты мне нормально хоть что-то объяснишь?

— А чего объяснять-то? Это она виновата в том, что Петрович наш так быстро помер.

Я глянул на него недоуменно. Херасе заявы.

— В смысле?

— В прямом. Эта сучка проклятая, с кем свяжется из мужиков — тому прямая дорога в могилу.

— Ты уже тяпнул, что ли?

— Да иди ты! Еще дыхнуть попроси. Ни в одном глазу еще. Говорю тебе — ее вина.

— Гром, ну ты даешь! — я бы расхохотался, будь обстоятельства другими. — С каких таких пор ты в мистическую хрень верить начал?

— С таких, когда она реальными фактами подтверждена стала.

Так, походу, все очень запущено у нас.

— Отсюда поподробнее пожалуйста, — подавив вздох, потребовал я, предвкушая полную фигню. — Какие такие факты обличают эту бедную вдову? Копыта в туфлях и хвост под платьем, что ведьму выдают?

— Ну насчет хвоста тебе лучше знать, — с отчетливой язвительностью отгавкнулся он. О чем это речь? — А факты заключаются в том, что наш командир уже четвертый мужик, которого эта дамочка схоронила в свои-то неполные тридцать лет.

Заявил и захлопнулся, пялясь на меня с загадочным видом. Клоун, бля.

— Ты паузы многозначительные не делай, Гром, мы не в театре. Гони факты, раз обещнулся.

— А факты, мужик, состоят в том, что первый парень у этой Инки появился еще в десятом классе.

— Ну, она баба красивая, а вокруг же не слепые.

Сказал, и вдоль хребта будто кто теплым дыханием прошелся, отчего в паху оживление случилось. Потому что реально красивая. И не было у меня женщины с весны уже. Но реакция все же неуместна ни капли. Она вдова моего командира, прекратить всякие шевеления.

— Слушать будешь или нахваливать? — огрызнулся друг. — Я не ты, ни за какие коврижки на эту черную вдову не поведусь.

Нет, он совсем берега попутал? Чего за намеки шизанутые?

— Чё болтаешь-то?

— Да видел я, как ты на нее всю церемонию пырился, а она на тебя. Вспомнилось старое? Ты только не будь дураком и опять не сунься. Раз пронесло, второй так не свезет!

Ну это уже вообще ни в какие ворота. Я даже башкой мотнул, авось мне все послышалось.

— Бля, Гром, ты достал, чего городишь? Когда это я к жене командира совался, если до этого дня и знать ее не знал!

— Да как же…. — он развернулся всем телом ко мне и уставился в лицо. Я ответил ему прямым непонимающим взглядом, и его брови поползли наверх. — Опа! Ох*еть, вот это номер! Это ты ее реально, что ли, не вспомнил?

— А что, должен был? — я уже злиться на него начал.

— Хм… — Никитос почесал бритую черепушку. — Ну сам ведь говоришь — баба она видная, лично я, если бы в такую член сунул, то запомнил бы. Но у тебя, видать, по-другому.

— Гром, х*йни не городи! — взорвавшись, я долбанул кулаком по рулю. — Да я сроду к чужим женам не лез!

— А она тогда и не была женой Петровича. Иннушка, санитарочка молоденькая из санатория реабилитационного, не помнишь разве? Я тоже на нее повелся тогда, на вид же огонь-баба, и не я один, да только ты у нас быстрее поспел и на спину ее уложил.

— Да когда такое… — возмутился я и замер, застигнутый врасплох смутным воспоминанием.

Иннушка. Хрупкая девчушка с тихим нежным голосом. Голубой халат балахонистый, длинная темная коса, глазищи здоровенные зеленые, которые она на меня все время таращила, стоило где столкнуться. Из-за шрамов наверняка. Это она? Жена командира? Надо же как изменилась. Тогда такая вся была сияющая, что ли, пусть я ее едва ли и замечал. А теперь вид изможденный, будто ей душу кто всю вымотал.

— Да-да, — ехидно закивал бывший однополчанин. — Вспомнил? Как раз в ту ночь, когда ты на утро из санатория взял и сорвался. Видать, жопой почуял, что бежать от этой заразы надо, да?

— Я же бухой был в говно… — пробормотал, не понимая что и чувствую. Смятение дикое однозначно. — Чего было, и как я ее… не помню вообще. Мне, походу, вообще Наташка тогда причудилась, а поутру сорвался не глядя. Еще в бо́шке плескалось, и глаза еле видели.

Само утро я помнил. Смутно, но помнил. И обнаженную красивую женщину, лежавшую на топчане рядом, вспомнил. Лицо вот — нет. Волосы темные, густые, блестящие на него упали и скрыли. А я прикоснуться и убрать, посмотреть не смог себя заставить, как только осознал, что она — не моя Наташка. Так гадко сначала от себя стало, потом до полупьяного мозга дошло, что нет у меня больше моей Наташки, и еще гаже себя почувствовал.

— Я подумал, что это одна из девок, что вы вызвали, была, — выдавил, охреневая все больше. — Как же я ее… Бля-я-а-а! Надеюсь, хоть не силком!

Неужели я, урод никакущий, на девчонку наткнулся и завалил, согласия не спрашивая. Потому как был в таком состоянии, что хрен что спросить бы мог, а и спросил бы, вот с хера ей соглашаться с ходу? На рожу в шрамах поближе посмотреть?

— Ну, судя по тому, как ее гнуло и мотало под тобой, когда я на вас наткнулся ночью, тебя разыскивая, было все добровольно. Или же ей все понравилось уже в процессе, — заржал Гром цинично, а я скривился. — Да ладно, мужик, претензий же после не предъявила, значит, норм все, зашел ты девушке, как надо. И вышел тоже. А что сам не помнишь, ну так с кем такого не бывало. По нажиралову чего только не начудишь. Главное, чтобы без последствий. И тебе в этом свезло, а Петровичу — нет. Хотя говорил я ему, сразу предупреждал.

— Да чего заладил ты, давай объясняй дальше! — воспользовался я поводом сменить тему.

— Не у меня же тут случился момент реанимации памяти. Я и рассказываю. Короче, первый парень у Инки был, но недолго. Прямо на выпускном в школе драка случилась и его убили. Местные мне сказали, что молодняк чуть винцом домашним глаза залил, и к ней другой одноклассник попытался подкатить, мол, нравилась она ему всегда, а тут была не была. Вот и подрались пацаны. Итог — один в могиле, второй на зоне.

— Ну и? — не усматриваю пока никакого криминала со стороны девушки. — Сам говоришь, по пьяни всякое бывает. А тут еще и молодежь горячая и ревнивая.

— Ага, первый раз — не педераст, дальше слушай! Погоревала наша Инка годик, но тут к ней посватался один паренек местный постарше, год только как из армии вернулся. Стали гулять, обжиматься, все как полагается. Месяцок походили, и вдруг парень раз и утонул в тамошней речке-вонючке. Народ уже тогда шептаться начал, что на Инке порча, что ли, какая-то или типа того. Ее мамаша-то тоже двух мужей схоронила.

— Бред какой-то.

— Ну бред — не бред, а только через два года нашелся еще один дебил-смертник. Взял и женился на Инке и даже в путешествие свадебное повез на машине к морю. По местным меркам состоятельный был мужик. Короче, к морю он ее повез, а обратно его уже двухсотым привезли. На обратной дороге в аварию попали они. Он на месте насмерть, через лобовуху выкинуло, а на черной вдове нашей несколько царапин всего. В поселке их мухосранском от нее все мужики тогда уже конкретно шарахаться стали, никакими сиськами и мордахой смазливой не подманишь.

Громов дух перевел, а мне вдруг стало так дико жаль эту Инку. Вот бывает же у человека жизнь не складывается — ну никак, и раз за разом хреначит под дых, и она и люди вокруг еще добавляют охотно.

— Вот мамаша ее и пристроила в тот военный санаторий, — продолжил Никитос. — А чё, прицел-то идеальный. Нас таких раненных, оголодавших да жизнью битых сколько через него проходило. А она смазливая, в глазках прямо слезы сочувствия постоянно, сиськи-жопка такие, что лапы сами тянутся, все при ней, вон и на ласку отзывчивая да щедрая, как ты у нас опытным путем выяснил. По-любому кто-то должен был попасться ей. Наш Петрович и попался. Да конкретно так. Я же ему сразу про то, что она под тебя ложилась, рассказал, когда он нас «обрадовал», что жениться на ней решил. А ему похрен. Сказал мне — «я сразу понял, что она девчонка добрая», прикинь! *бануться можно! Добрая ноги раздвигать по углам, — я резко вдохнул, сжав до скрипа руль. Гром — друг мне, спины друг другу не раз прикрывали, но вот прямо сейчас по зубам ему двинуть край как приспичило. — Я психанул, решил все про нее выяснить.

— Гром, вот не ожидал от тебя! Ходить о бабе сплетни собирать — это днище же!

— А ты рожу не криви, Горе! Это, если про свою бабу грязь пойти собирать, то гаже некуда. А когда за друга и командира, которому жизнью обязан… то это нормально, понятно?! И не сплетни я собирал, умник, а факты и сведения.

— Ага, по бабкам местным, для которых все проститутки и нарики, и мужикам, которым небось не дала, вот и оговаривали.

— Да в жопу иди! Я все еще и по официальным каналам проверил, не лох ведь.

— Не лох, а в порчу или проклятье веришь.

— Какая уже на хер разница, что это, и во что верю! Петрович в могиле, а ему было еще жить и жить. Это для тебя не факт? Он же п*здец какой крепкий мужик был, оглоблей не перешибешь!

— Все мы крепкие-крепкие, но однажды весь ресурс выходит. Причина смерти установлена?

— Ага, сердце. Но я считаю — херня.

— Считай, конечно, но против правды не попрешь.

— Еще как попрешь. Я так все не оставлю. Буду копать. Ты со мной?

«Помоги мне», — беззвучно произносили бледные губы женщины, которой я, выходит по всему, попользовался, словно тварь какая-то. Скот пьяный! Переспал и свалил, не оглянувшись и слова даже не сказав. Кто так поступает-то?

— Давай потом поговорим об этом, — кивнул я на микроавтобус, что уже въезжал на парковку перед кабаком.

— Давай потом, — согласился друг.

— А эта вторая баба-то кто? — вспомнил я фигуристую беременную, что вела себя прям по хозяйски.

— Это Танька же, личная помощница Петровича. Ну и любовница по совместительству. Хорошая такая баба, понимающая.

— Так она от него, что ли… — я сделал жест, изображающий округлившийся живот.

— Да хрен знает. Ты же знаешь… знал командира, он считал, что баб драть надо, а не беседы о них вести. Может, и от него. С Инкой-то у них никак не выходило. Не плодятся, видать, эти самые черные вдовы, ага.

Вот заколебал он этим уже.

— Хорош уже пургу нести, Гром. Дочка же есть вон у них.

— Бля, Горе, ты у нас как с Луны какой-то или глуховат по жизни. Нюська — Петровича дочка, а не общая. Первая-то жена у него в родах померла. Не знал?

— Не знал. Я в чужие дела нос совать не приучен.

— А я вот сую. Конченный, по-твоему?

— Поутихни ты уже, — рыкнул на него при входе в ресторан.

Рассадили нас очень по-умному. Командирская жена с девочкой на другом конце длинного стола в окружении всяких холеных господ в костюмах, нас кучно на противоположном, буфером между нами, походу, тоже кто-то из охраны и Татьяна.

Нет, чую я нутром какое-то дерьмо. И что бы там Никитос ни городил про мистику и черных вдов — не в Инне его причина, но она в его центре.

Разлили, о командире заговорили, все выпили, я незаметно вылил. Впрямую не наблюдал за вдовой, но боковым зрением отслеживал и ее, и Татьяну. И поэтому не пропустил, что стоило только Инне подняться — и беременная тут же встрепенулась и распоряжение какое-то охране отдала. Не охрана они, а, очевидно, надзиратели и тюремщики. И вот с этим, а не с домыслами дебильными точно разобраться надо кровь из носу.

— Гром, слушай меня и ни о чем не спрашивай. Только башкой кивни, если подписываешься, — очень тихо сказал я другу, незаметно выуживая из кармана ключи от «Нивы».

— С тобой я на что хошь подпишусь, — с ходу ответил друг.

— Мне нужно выйти, Никитос, но так, чтобы всем вокруг было не до этого.

— Понял. Когда?

— Сейчас. Позже все объясню.

Гром кратко зыркнул и резко поднялся. Схватил ближайшее к нему блюдо и запустил им в противоположный конец стола в сторону презрительно зыркающих на нас костюмов.

— Слышь, ты, х*йло мордатое! — заорал он, нарочито покачнувшись. — Какого хера ты на меня пыришься так, а, гондон штопаный! Я в горячих точках кровь свою лил, а вы тут сидели и жирели, клещи бл*дские.

Народ повскакивал, наши кинулись угомонять Громова, он всех раскидывал, остальные гости на всякий случай от стола шарахнулись — хаос полный. И я им воспользовался, чтобы торопливо, но не палясь, проскользнуть в тот коридор, куда ушла вдова Петровича с ребенком в сопровождении двух громил.