ХЕРЪ. Триллер временных лет

Владимир Рышков

Профессор филологии в канун революции и его правнук в наши дни последовательно взламывают код русской орфографии и код природы. И оказывается, что самая точная формула, описывающая этот мир, одновременно и самая лживая. Именно так: чем точнее, тем лживей…

Глава восьмая

Номером вторым в зацифровке Андрея стало понятие «sex». Произошло это четыре года назад, он как раз заканчивал первый курс физмата в МГУ.

Ещё в раннем детстве Андрюша зарезервировал цифры от нуля до четырёх для главных, «взрослых» понятий, которые, как он тогда уже чувствовал, откроются ему не сразу. И вот в восемнадцать лет — к тому времени были уже обозначены и ноль, и единица, и тройка (удача) — приспело время новой цифры.

На Воробьёвы горы Андрей отнёс свои документы не только потому, что так было принято в его семье — он должен был стать «пятым коленом» в их академической династии, как шутила мать. Ему не хотелось отрываться от сверстников, потому что он и так был достаточно одинок. Да и кто бы его мог понять: он не искал своего места в жизни, в этом хаотичном, подогреваемом страстями булькающем человеческом котле, что было свойственно всем, кто входил в касту ныне живущих, среди которых Андрей чувствовал себя добровольным парией. Наоборот, он отыскивал место самой жизни, помеченной им единицей, в огромном, нескончаемом ряду цифр. Если взять последний Оксфордский словарь, вмещающий более полумиллиона слов, исключить синонимы и термины, он закроет только какие-то две сотни тысяч чисел, которые были неиссякаемы, оставаясь неизречёнными, а потому абсолютно абстрактными. Те числа, что были свыше двухсот одухотворённых словом тысяч, конечно, можно было использовать в расчётах пространства и таинственного времени, подсчётах наличия на планете людей, деревьев или денег, однако они становились уже туманными и абстрактными, как сама математика. Это было унылое бухгалтерское начётничество. Никто не мог охватить разумом свыше двухсот тысяч людей, таких стадионов просто не существовало, никто не мог заблудиться в двухстах тысячах сосен, а миллионы рублей или долларов передвигались в невидимых электронных счётах или, реже, в безликой тени безликими пачками нарезанной бумаги. Всё это превращалось в вульгарную статистику, не обозначенную и не одухотворённую словом.

Двести тысяч. А дальше был тупик, чистая математика, теряющая связь с реальностью. Дальше этого числа шла некая инсталляция, «в начале» которой не было слова.

В принципе, в инженерном плане она работала. Уравнения были точны — Андрей умел их читать. Они могли заслать летательный аппарат к Юпитеру или Сатурну, где тот, искусно проскальзывая меж астероидных колец, выходил на орбиту, делал снимки планеты и летел дальше, постепенно уходя за горизонт солнечной системы. Полёты «Вояджера», этого космического странника, сквозь пустынный, холодный и молчащий космос, завораживали, будили воображение, однако при всех своих сугубо научных и технологических решениях больше походили на старую историю о ковре-самолёте, на сказку.

Потому что новости, приходившие на Землю с расстояния многих миллионов километров об иных небесных сферах, не несли в себе ничего принципиально нового: лишь картинки, которые вполне походили на необжитые пространства Земли — горячие пустыни или холодные полюса. А те атмосферы или отсутствие их на далёких планетах свидетельствовали всего лишь об иных комбинациях химических элементов всё той же таблицы Менделеева. Увы, весь космос можно бы было смоделировать в обычной лаборатории или же инсталлировать в одном из павильонов Голливуда.

То же происходило и в микромире. Вся мощь современной науки наглухо упёрлась в то, что знали ещё античные греки: материя состоит из мельчайших частиц. Дальше этого дело не пошло. Невероятно амбициозное и дорогое сооружение андронного коллайдера в швейцарском андеграунде служило, скорее, к прославлению швейцарских банков, нежели научному прорыву и походило на легендарное вавилонское столпотворение. Дерзостный в своей безысходности проект. Кризис жанра.

Нужно было вновь обращаться к древнегреческому проекту «Всё во всём». А потому опускаться на землю, отступать на прежние позиции: психологически для человечества это будет труднее, чем посадка лунного модуля проекта «Аполло». Но заматеревшие в ХХ столетии физики, добившиеся неслыханных побед, явно выдыхались, их всё более дорогостоящие эксперименты собирали мизерную научную жатву, и потому неизбежно наступал ренессанс затюканных лириков, чьё «оборудование» ещё ведь недавно казалось жалким, устаревшим и ничтожным — всего лишь голая мысль.

И хотя направление поиска создателей коллайдера было верным — взять, наконец, за жабры ускользающее понятие «гравитация», — при всей грандиозной аляповатости проекта оно было слишком узким, чисто инженерным, прорабским, не более.

Андрей, впрочем, идя тем же направлением, тоже топтался тут на месте, и всё его научное «оборудование», умещавшееся в верхней части туловища, перегревалось и закипало, столкнувшись с незримой, но свинцово-непроницаемой стеной сингулярности, за которой таились все истинные сокровища мира. Вот тогда-то и громыхнула в его жизни «двоечка», взорвавшись тем истинным и единственным фейерверком светопреставления, какое дано было человечеству.