Подарок от Призрака. детектив

Владимир Петровский

Поиски пропавшего делового партнера неожиданно перерастают в расследование международного масштаба. Роман будет интересен любителям конного спорта и остросюжетных детективов.

© Владимир Петровский, 2017

ISBN 978-5-4483-4502-9

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

1

Бывший капитан милиции Коля Елагин, надев свой старый брезентовый рыболовный бушлат с капюшоном, уже полчаса наблюдал за пивной, расположенной на улице под названием Нижняя, где-то на задворках центра Москвы. Обидно было то, что стоял он, как пацан, самолично в засаде, ожидая интересующих его людей. Без помощников, без связи и даже без законных оснований вести наблюдение.

Коля нелегально, в порядке небольшой, но квалифицированной помощи (насколько мог ее оказать бывшим уркам, не теряя к себе уважения, бывший капитан милиции) служил интересам юридической фирмы «Шпис и Прен», учрежденной пару месяцев назад бывшим его постоянным клиентом, многократно задержанным и дважды осужденным, Левой Шписом. Шпис — это была его кличка. Прен — фамилия. Настоящая. Но друзья звали Шписом, потому в названии фирмы это слово стояло первым.

Лева, всегда бывший жуликом, теперь набрал ребят с адвокатским опытом, и вот, стал недосягаем. Это совпало с тем, что Колю Елагина вначале отстранили, а затем и уволили со службы. Отвратительная была история, шумная, с обвинениями в превышении полномочий и попыткой заведения уголовного дела. Но до суда не дошло. Елагин старался больше не рассуждать на эту тему. А то пришлось бы задуматься, зачем Шпис прибегает к его услугам. Может, еще одна подставка? Чтоб уж совсем прикончить законным способом, втянув во что-нибудь подстроенное по заказу? Поэтому он предпочитал считать, что Лева тут ни при чем. Скорее всего, так и было. Просто сменилось начальство, кто-то использовал этот момент для сведения счетов, его и отстранили. Удобный был момент. В прошлом у Коли было много конфликтов с руководством, собственное мнение… Это тоже причина. Кто-то ловко использовал всё, любую мелочь.

Зимней ночью в парке Дружбы у «Речного Вокзала» ему подстроили большую драку с кричащей где-то в середине толпы женщиной, и когда он, не удержавшись, полез выручать, в него выстрелили. Он лежал на морозе долго, но кто-то обнаружил его, вытащил на Ленинградское шоссе, и вызвал «Скорую». А утром рядом с тем местом, где он лежал, нашли труп. Стреляли из его оружия, но Коля не помнил этого… не помнил. Не стрелял он. Доказать ничего не смогли, ни за, ни против. Назвали самообороной. И под огромным нажимом уволили. Он догадывался, чья это работа. Но ничего тогда противопоставить не смог.

На единственного своего работодателя, Шписа, Елагин грешить не хотел. То, что было прежде — дело прошлое. Работа такая. Все же, у капитана жена, родители старые. Кормить их надо. Демократия уже успела напугать его не на шутку. Елагин не был готов к такому. Весь его двадцатилетний советский опыт протестовал. Родная милиция поступила с ним скверно, а Лева дал работу. Ну и ладно. Теперь лучше не сомневаться.

На этой мысли Елагин увидел тех, кого ждал. Двух мужиков, направлявшихся к пивной. Один из них был Мамтеев, конюх с ипподрома. Единственная пока зацепка в поисках. Дело заключалось в том, что пропал один из двух Левиных компаньонов, по фамилии Сорока, и капитану было поручено узнать хоть что-то. У блатных никакой информации не было.

— Может, забухал, — сказал ему Лева, неприятно улыбаясь. — С кем не случается, все не святые. Может, у бабы. Но ты мне его найди.

Лева заметно опасался чего-то, капитан сразу заметил. Значит, есть основания.

Что ж, его дело маленькое. Мамтеева ему назвали знакомые ребята из отделения, работавшего по ипподрому. Про Сороку они тоже сказали, сразу. Того нашли сегодня утром, всего несколько часов назад, с удавкой на шее в кустах позади одной из рысистых конюшен. Но никаких заявлений его брат — видимо, единственный близкий родственник, с которым сразу и созвонились — писать не захотел: отказался, сославшись на полную уверенность в самоубийстве беспрерывно игравшего в тотализаторе Сороки. С другими делами, находившимися в работе в следственном отделе, это тоже не стыковалось. Выходило, что сам себе удавку затянул. И никаких вопросов. Поэтому и дело заводить не будут. Кому нужен безнадежный висяк?.. Ипподром — это место, где и покруче дела не заводили. Заключение было такое, что владелец двух процветающих оптовых складов Сорока проигрался в тотализаторе и покончил с собой. А с Мамтеевым пытались было поначалу говорить по-нормальному, потому что удавка была сыромятная, новая, из ремня, который только что привезли в конюшню, где он работал и где с утра был один, но он послал всех: ничего не видел и не знаю, и всё. Так что, единственным подозреваемым мог бы быть пока что именно он, но это в том случае, если бы завели дело об убийстве. А оно заведено не было.

Капитан удивился, как это такой богатый человек может проиграться до безвыходного положения, а потом заодно порасспросил о всяких мелочах. Отношения у него с местными следователями были хорошие, знал он их давно, поэтому на некоторые касающиеся службы вопросы ему ответили без проблем, как бы между делом. Капитан поблагодарил и отправился искать Мамтеева, предупрежденный о его неприветливом нраве.

Можно было, конечно, на этом и остановиться, ведь поручили ему найти Сороку, и только. Но Елагин привык доводить дела до конца, а тут явно было никакое не самоубийство, а убийство, да еще и по непонятным причинам. Из отделения он вышел, полностью уверенный в этом. И теперь совесть не позволяла просто передать Леве услышанное от следователей. Вроде, как сплетню какую-то. К тому же, интуиция… Объяснить это Коля Елагин не мог, но чувствовал, что дело серьезнее, чем ссора или какой-нибудь неудачный дележ. Не случайно же Лева так всполошился.

И капитан, накинув сверху первое, что под руку попалось погрубее (а попался бушлат) отправился дознавать.

Он пересек улицу и, копаясь в карманах, вошел в пивную. Не глядя по сторонам, протолкался к стойке, взял две кружки. Вышел в огороженный закуток двора, уставленный старыми ящиками, устроился поудобней. И только после этого неторопливо огляделся.

Те, кто был ему нужен, стояли рядом, держа в руках по пиву, и молча тянули желтую жидкость. Рядом с Мамтеевым, малым приезжим, стоял с кружкой довольно мрачного вида парень, совсем молодой. Скользнув по ним равнодушным взглядом, Коля сделал пару глотков и сунул в рот сушку. Хорошие тут сушки, соленые. Немножко только недосушенные, подумал он. Это были мысли, которые текли сами по себе, отражаясь на лице. Но и только. Камуфляж. Спроси Колю через пару секунд, о чем он сейчас думал — не вспомнит. Зато что говорили двое по соседству слышал отлично, и уж это в памяти откладывалось. Но те, словно специально портя капитану мозги, несли какую-то чушь.

Мамтеев, отпив из кружки, вытер пену с верхней губы и предложил:

— Спорим, это, из десяти сушек ни одна на три части не сломается?

— Не сломается, — подтвердил, подумав, его молодой приятель.

— Не-ет. Ты, это, спорить должен. Ну ладно. Тогда я говорю, сломается. А ты — не сломается. Годится? На пиво спорим?

— Да.

Мамтеев сходил к стойке и принес десять соленых сушек. Они поломали их, сдавливая в кулаке, но все развалились на четыре части.

— Почему так? — философски спросил Мамтеев.

— Физика, — непонятно и умно ответил второй. — Бесполезно спорить. Давай еще? Просто так, не на пиво.

Теперь пошел к стойке он и принес еще десять, но результат оказался тот же.

— Еще? — снова спросил увлекшийся экспериментом молодой.

— Давай, это, поедим, — ответил Мамтеев.

Они пожевали обломки сушек и допили пиво, после чего азартный молодой притащил от стойки картонную коробку из-под сигарет «Ява», полную все тех же сушек.

— Ты озверел? — спросил Мамтеев. — Сколько тут?

— Коробка, не видишь?

Он поставил коробку на стол, потеснив пустые кружки, и сразу принялся ломать.

Капитан прикинул в уме. Коробка была большой. Выходило, что они до вечера будут тут физикой заниматься. Неторопливо, поглядывая по сторонам, Елагин допил пиво, вытер губы тыльной стороной руки. Вторую кружку оставил нетронутой. Вздохнул, лениво окинул взглядом дворик пивной, где, кроме них, находились еще несколько человек с кружками. Встал, покопался в карманах куртки и спросил у Мамтеева:

— Друг, закурить не будет?

— Не курю, — ответил тот, не отвлекаясь от своего занятия.

— Так… вон же сигареты, — осторожно поинтересовался Коля, показывая пальцем на полную сушек коробку из-под «Явы».

Ему нужно было, чтоб они запомнили его как посетителя пивной. Пригодится потом.

— Тебе чего? — спросил молодой неприязненно. — Сказали не курим — значит, на хлеб мажем. Нет у нас сигарет. Иди, вон, и сам купи.

— А, ну хорошо, — покладисто сказал Коля. — Куплю, конечно… Ребят, пивка не хотите? Не притрагивался, честно. Просто не люблю я пиво, пустое это дело… Взял лишнее. Лучше водочки.

Они молча, с сомнением разглядывали то Колю, то его кружку. Потом Мамтеев сказал, вытаскивая из кармана пачку «Примы»:

— Держи. Там, это, последняя. Денег нет.

Капитан взял, попросил спичек. Закурил, поморщился от затяжки, спросил, как пройти к ипподрому.

— Тебе, это, чего надо-то? — заинтересовался Мамтеев, посмотрев на него попристальней. — Ипподром там вон, вдоль гаражей иди. Не промахнешься. Только не пустят тебя.

— Пустят. Друг там работает. Из Воронежа. Помощник наездника. Салыгов, не знаешь такого?

— Нет, не знаю, — покачал головой Мамтеев. — Это… нет там таких. Наврал твой друг.

— Ну как наврал… говорит, заходи. Вернячок, говорит, будет.

Мамтеев усмехнулся, но ничего не сказал.

— А ты… — спросил, помявшись, капитан. — Ты что, тоже оттуда… с ипподрома?

— Ну оттуда.

— Слушай… друг. А ты… короче, программку для тотошки разметить… устроить можешь? Вернячок нужен, отыграться.

— Ну приходи. Только, это, с бутылкой, — согласился Мамтеев. — Будет тебе вернячок.

— Точно?.. Сделаешь? — обрадовался капитан. — Как тебя найти-то?

— Тренотделение Линько. Спросишь там, у входа. Скажи, это, Колька Мамтёв нужен. Я, значит. Приходи, это… вечером. Я дежурю. Программка есть? Если нет — купи. Завтрашнюю. Там сейчас продают, у тотошки. Понял?.. Я размечу.

— Понял, — кивнул капитан с надеждой во взгляде. — Понял. Приду. А ты… кто? Наездник?

— Наездник, наездник. Приходи. Только, это, с бутылкой, понял?

Коля пошел в сторону, куда показали. Теперь запомнят, это уж точно. Мужик из пивной, бестолковый. В тотошке пролетел, теперь ищет вернячка отыграться. Годится.

Дальше он позвонил на фирму. Из автомата. Лева обзавелся секретаршей, которая отвечала теперь по телефону, а та невзлюбила почему-то Елагина с первого взгляда. Теперь она неприязненно произнесла, узнав его голос:

— Шефа нет.

— А когда будет?

— Не сказал.

— Чего ты мне… всегда он говорит.

— Это внутренняя информация.

— Ну так и скажи внутреннюю. Ему же самому это нужно. Смотри, рассердится он на тебя.

— Не рассердится, — довольным голосом произнесла секретарша, но тут же и открыла тайну: — Он будет вечером. Здесь, в офисе.

— А куда уехал?.. Ты мне, смотри… не шути. Тут дело серьезное, — предупредил Коля, предвидя новые преграды.

Она помолчала. Видно, Лева Шпис и впрямь что-то говорил о нем, поэтому информация была-таки выдана. Искать Леву надо было в его любимом кабаке, в «Анне Монс», на Красноказарменной. Коля повесил трубку. Красивая, подумал он про секретаршу. Все длинное — ноги, волосы. Стерва только. Спит, наверно, с Левой. Тут уж любая стервой станет. Лева!.. Обидно даже. Теперь и он король.

Он поехал в «Анну Монс». В дверях стоял охранник, молодой, крепкий. Тоже, наверно, из милиции, подумал, увидев его, Коля. Что-то неуловимо знакомое почудилось. Свой, вроде. Охранник, однако, на неуловимое не отвлекался. Колин бушлат казался ему сомнительным, и он вытянул руку, загораживая вход.

— Слушай, — сказал капитан, — мне одного тут вызвать надо. Прен его фамилия. Он у вас там сейчас сидит. Ты на мой наряд не смотри, я по делу. На минутку. Ну сходи, позови.

— Кто такой? — проговорил, наконец, охранник, неторопливо изучив Колину внешность и подумав.

— Ну говорю же, посетителя вашего надо вызвать. По делу. Прен его фамилия.

— Кто такой посетитель? — повторил охранник.

Долдон, подумал про охранника Коля, начиная злиться. Тупица.

— Он мой знакомый. Поговорить надо.

— Знакомый? — переспросил тупица, снова принимаясь разглядывать Колин рыболовный бушлат. — Прен?

— Прен. Можно еще Шписом звать. Ну хорошо. Начальник он мой. По делу надо.

Тяжело далось назвать Леву начальником, но пришлось. Однако охранник и на это не купился.

— Начальник? — все с тем же тупым выражением спросил он, уставясь на Колин бушлат.

— Ну чего ты смотришь?.. Я моряк, — не выдержал Елагин. — Только что с траулера. С сейнера. Селедку добывал. А он министр рыболовного… этого… хозяйства. Понял теперь? Ну иди, позови, хватит на меня пялиться. Очень надо. Иди!.. Ну!.. Скажи, капитан пришел.

Коля сказал это таким тоном, что тот, наконец, пошел. И тут же вернулся, жестом приглашая внутрь.

Лева сидел за столиком со своим вторым компаньоном, который по оптовым делам. Елагин видел его пару раз мельком в офисе. Тот похож был на профессора: очки, аккуратная седая бородка, большой живот. Важный, на вид гораздо старше Левы. Сейчас они оба, благодушно улыбаясь, разглядывали капитана.

— Садись, рассказывай, — пригласил Шпис, широким жестом указывая на свободный стул. — Как успехи?

Он отпил из фужера и повернулся к профессору, тыча в сторону капитана пальцем.

— Это отличный специалист, знаешь его?.. Нет?.. Ну, что ты. Настоящий следователь. Все, что надо, из-под земли добудет и разузнает.

Тот одобрительно кивнул, сделал покровительственную улыбку. Коля ненавидел такие моменты. Напомнить бы сейчас, откуда Лева его знает. Но вместо этого послушно сел. Официант, повинуясь Левиному жесту, принес еще один прибор, какие-то закуски.

— Выпьем, — предложил Шпис. — Не тушуйся, Колька. Вчера сверху был ты, сегодня — я. А завтра, может, вот он нас всех купит.

Лева упер палец в плечо профессора. Тот, не совсем понимая, о чем речь, продолжал одобрительно улыбаться. Поугрюмевший капитан поднял вместе со всеми свой фужер. Выпили. Вино было хорошим, дорогим, это сразу понял даже Елагин, слабо разбиравшийся в винах. Он встал, снял свой бушлат. Оставшись в рубашке, повесил его на спинку стула. Снова сел. Лева пристально наблюдал за его действиями.

— Маскировка? — спросил он, кивнув на бушлат. — Узнал что-нибудь?

Елагин утвердительно хмыкнул, пробуя вилкой оказавшееся перед ним что-то вроде салата. Он был голоден. Только сейчас это понял. С утра искал этого конюха, потом пиво, сушки… Не еда.

— Узнал. Только мне сейчас и от тебя кое-что узнать нужно.

Он замолчал и ел салат, специально, от досады на всё, затягивая паузу. Лева ждал.

— Вы, молодой человек, кажется, хотели полезной беседой разбавить наше застолье? — спросил, наконец, профессор, тоже подождав немного. — Так разбавляйте. Сейчас самый подходящий момент. Э… на Ялтинской встрече, в Крыму, был случай. Как вы помните, Сталин, Черчилль и Рузвельт затеяли там базар… кажется, в сорок четвертом… так вот, я слышал нравоучительную историю, случившуюся там как раз за обедом. У Сталина был переводчик, он тоже сидел за столом со всеми и готовился переводить. Но все молча ели, и переводчик, перед которым тоже стояло… э… мясное блюдо — а это, заметьте, было военное время, сами понимаете, чего тогда стоило мясное блюдо — так вот, переводчик долго терпел, а потом решил, что не будет лишним и ему использовать момент и…

Профессор сделал небольшую паузу и отпил вина. Лева слушал. Капитан жевал салат и тоже слушал.

— Словом, он наколол вилкой кусок мяса и сунул в рот. И в этот момент Сталин произнес тост. Ну… сами понимаете, что испытал при этом переводчик. Сталин!.. И кусок мяса во рту. Его ведь так просто не прожуешь, уж поверьте. Мы как-то на зоне пробовали на спор жевать хлеб на ходу, кто быстрей, и я понял, как это трудно… Впрочем, это не о том. Так вот, Сталин закончил говорить и смотрит на переводчика. Ждет. А тот старательно жует мясо. Что ему оставалось? Подавиться было бы еще глупей. Кусок оказался большим, говорить не представлялось возможным. И что было дальше, как вы думаете?

Профессор сделал паузу и, подняв брови, оглядел сидящих за столом.

— Переводчику неслыханно повезло. Сталин спросил: «Ты сюда что, жрать пришел?» А тот старательно жует, как будто и впрямь только за этим… По фарту, Черчиллю с Рузвельтом ситуация показалась комичной. Пока ждали — пошутили, поулыбались. Он дожевал мясо, перевел тост и стал ждать расстрела. Но Сталин его простил. Понизил, конечно, но простил. Больше этот переводчик со Сталиным не работал, но очень долго во время различных застолий не мог начать есть. Не шел кусок в рот. Сидел и смотрел. Понимаете, к чему я это рассказал? — Профессор, очень довольный собой, посмотрел на капитана. — Приятная беседа хорошо сочетается с приятной закуской. Но есть один маленький ключик, позволяющий создать гармонию из хаоса. Все хорошо вовремя!.. Вовремя поесть, но вовремя же и рассказать, зачем пришли. Вам понятно?..

Коля промокнул губы салфеткой, улыбнулся. Хороший салат, подумал он. Выходит, профессор тоже блатной. С зоной знаком. Логично. Левин друг.

— Ладно, — сказал он, взглянув на Леву. — Значит, можно излагать… прямо здесь? При всех?

Лева кивнул. Коля еще раз припомнил, что ему наговорили друзья в отделении. Куча мелочей, в основном от осведомителей с ипподрома, но что-то их связывало, какая-то общая нить. Внятных аргументов у него пока не было, не сложились еще. Одни только догадки. Но догадки очень серьезные. Очень и очень. Не зная, с чего начать, он попробовал наугад, чтобы посмотреть Левину реакцию.

— Хорошо. Есть один человек. Николай Симанский. Он гражданин Италии, родился уже в эмиграции. Живет по всему свету. Где работает, там и живет. Насколько я понял, он играет на скачках. Жучок. Сейчас он у нас. И уже два раза ходил на ипподром.

— В тотошку? — не выдержав, изумился Лева. — В нашу тотошку?

— Да.

— Не может быть, — покачал головой профессор. — Я и сам немного знаком с нашими возможностями, у меня есть знакомый жучок, и букмекеров наших знаю… Здесь не те суммы…

— Да подожди ты, — перебил его Лева, вдруг очень посерьезневший лицом. — Может, не играть он ходил.

— Я тоже так думаю, что за чем-то другим, — подтвердил капитан. — Но если хочешь, чтоб я на тебя работал… Ясно? Я должен знать, чем и для кого занимаюсь. А то дальше за лоха перед всеми окажусь. Как можно тебе помогать, если я не знаю толком, кто ты?.. Давай… выкладывай, из-за чего на самом деле проблемы. Есть они, есть, я понял уже. Тогда и я тебе помочь смогу.

Лева задумался.

— Хорошо, — сказал он и взглянул на профессора. — Выйди пока. Покури на улице.

И, поскольку тот замешкался, свирепо выкатил глаза:

— Ну ты не понял?..

Профессора сдуло. Капитан усмехнулся, но комментировать не стал. Не его это дело. Хоть он и работает на блатных, но в их отношения лучше не всматриваться.

— Ну и чего? — спросил Лева. — Чем мне этот итальянец угрожает?.. Почему я должен про него думать?

Капитан пожал плечами:

— А я не знаю. Сам удивляюсь, чего ты так на него упал. Тут дело не в нем. Точнее, не только в нем. Все, что про твоего Сороку… все на ипподром ведет. Или в другие конюшни. Ты вот это мне объясни, при чем тут…

— А Сорока-то что? — перебил Лева, мрачнея. — Ты про него-то узнал?..

— А я не сказал разве? — притворно удивился капитан.

В это время к их столику подошел скрипач, тихо наигрывавший до этого в другом зале. Он обошел столик, поглядывая на замолчавших Леву с капитаном, наклонился к ним, покачиваясь в такт мелодии и прикрыв глаза.

— Иди отсюда! — яростно прохрипел Лева, сжав в кулак салфетку и не глядя на музыканта. — Иди на хрен!.. Не люблю я этого!..

Лицо его потемнело. Музыкант ретировался. Лева разжал кулак и перевел дыхание.

— Сорока убит, — сказал капитан будничным голосом. — Удавили сегодня утром. На ипподроме.

Лева неподвижно посидел некоторое время, затем еще более хрипло спросил:

— И ты мне так спокойно говоришь это?

— А как мне тебе это говорить?.. Если б ты сам не подозревал ничего такого, стал бы ты мне это поручать?.. Ты меня за лоха-то не держи, сказал ведь уже. Когда вы все по очереди в недельные запои валите, никто и не почешется вспомнить о вас. А тут два дня нет, так капитана скорей зовите.

Он помолчал и, поскольку Лева тоже ничего не говорил, продолжил:

— И это я бы тебе не стал выкладывать. Только вот что, по дружбе, какая бы она у нас с тобой ни была: это не всё. Поверь бывалому человеку. Кто-то держит против тебя. Что-то держит.

— Кто? Чего держит?

— Не знаю. Сегодня вечером у меня встреча… Если хочешь, чтоб я на нее пошел и продолжил этот интересный разговор, еще раз прошу: скажи толком, куда хоть смотреть-то. В какую сторону. А не хочешь — и не надо. Я свое сделал, тебя предупредил. Все честно. В дальнейшем я не виноват буду.

Мимо столика, наигрывая на скрипке, вновь прошел музыкант, уже торопливо и в обратном направлении. Лева мрачно посмотрел ему вслед. В зал заглянул профессор, увидел Левино лицо и снова исчез.

Елагин встал, снял со стула бушлат, сказал:

— Спасибо за компанию.

— Сядь, — показал пальцем на стул Лева. — Скажу… что можно.

Капитан сел обратно.

— Ты про Сороку откуда знаешь?.. Из ментовки?

— Оттуда тоже, — схитрил капитан.

— Значит, еще каналы есть?

— Есть.

Лева подумал.

— Ну, скажем, так. Я вложил деньги… в товар. Но оказалось стрёмно. А я не знал. Теперь его… товар, то есть… ну, вроде как ищут. А он мой, понимаешь ты?..

— Ну нет, — с сомнением сказал капитан. — Я в такое не полезу, делай что хочешь. Я не стрелок. Это ваши разборки…

— Полезешь, — перебил Лева. — Во-первых, я тебе заплачу за помощь… отдельно. Ты знаешь, я хорошую работу ценю, все честно будет. А во-вторых, это не разборки. Я все как надо сделал. Это там… у них, в Европе… там разборки.

— В Евро-опе?

— Ну а чего тебе Европа… там тоже люди. Торгуем.

Они помолчали, глядя друг на друга.

— Короче, так, — сказал Лева. — Сегодня… часов так в одиннадцать-двенадцать… приезжай в офис. Я тебе дам всю информацию, против кого работать. Сейчас не могу. Товар не только мой, надо поговорить. Не делается так. А вечером я тебя и с людьми познакомлю. Полное доверие будет. Так пойдет?

— Пойдет, — сказал капитан, подумав.

Выходя из кафе, он увидел профессора. Тот мялся с сигаретой, будто в туалет в очереди стоял.

— Свободно, — сказал ему Коля, кивнув на двери, и пошел к трамвайной остановке.