Сокровище Беаты

Владимир Иволгин (2024)

Сюжет книги разворачивается в средневековье, в вымышленном королевстве Квитония и повествует о судьбе девочки по имени Беата Эклунд, которая проживает на городской окраине со своей матерью. Неподалёку от города расположен старинный замок. Его могущественные хозяева вторгаются в безмятежное течение жизни Беаты, разрушая её. На пути к справедливости главная героиня и её друзья соприкасаются не только с коварством злых людей, обитающих за стенами замка, но и с проявлением холодного безразличия, малодушного страха и прочих неприглядных сторон всех тех, кто окружает их в повседневности. Жителям города и невдомёк, что за ними пристально наблюдают, отслеживают каждый их шаг. И совсем ещё юной Беатрис предстоит раскрыть страшную тайну о невещественном мире помыслов и желаний, сокрытом от человеческого глаза, свести знакомство с его владычицей и вступить в непримиримое противостояние с ней. Эта история о настоящей дружбе и верности. О том, что ищет каждый из нас, но не всегда обретает.

ГЛАВА 2. Свидание с отцом.

Беата, взяв пустую корзину, покорно последовала за дамой. Выйдя на площадь, Элеонора Синклер велела своей спутнице дожидаться её возле ратуши, а сама прямиком направилась к зданию суда, что находилось напротив. Ратуша представляла собой высокое кирпичное строение, отштукатуренное и побеленное, с цилиндрической башней посередине, которую венчал конусообразный купол. Фасадная стена с барельефом лесоруба и рифлёными пилястрами, что тянулись вдоль её узких, прямоугольных окон; просторный балкон над парадным входом, обвязанный кованным, узорчатым ограждением, откуда населению Валенсбурга оглашались вступившие в силу новые законы, указы бургомистра и судебные постановления — вот, собственно, и все архитектурные примечательности, которыми могло похвастаться главное здание города. «Дворец правосудия» и вовсе ничем особенным не выделялся: двухэтажная серая постройка с зарешеченными окнами и массивными дверями, к которой с обеих сторон примыкали высокие стены, сложенные из камня и выкрашенные в такой же унылый серый цвет. За этим ограждением находился тюремный двор с бараком для заключённых. Сам барак выглядел, как приземистый сарай из грубо-обработанного камня с толстыми решётками на маленьких оконцах. Время от времени невольников выводили во двор для коротких прогулок на открытом воздухе или уборки территории. У входа в здание суда стояла полосатая сторожевая будка. Внутри неё на прогнувшейся скамейке коротал бесконечно долгие часы одинокий стражник. Будка не вмещала его огромное тело и поэтому ноги верзилы торчали наружу. Сам же он, скособочившись, опирался спиной о заднюю стенку тесной конуры, обняв деревянное копьё с клиновидным наконечником. Подойдя к сторожевой будке, миссис Синклер остановилась и огляделась вокруг — площадь по-прежнему пустовала. Она негромко постучала по дереву. Вытянутая правая нога стражника дёрнулась, после чего он испуганно вскочил, стукнувшись макушкой о дугообразную арку входного проёма. Со стороны вдова и стражник смотрелись комично: на фоне грузного и бугристого дуботряса пиковая дама выглядела тонкой и сухой тростинкой. Беата внимательно наблюдала за их разговором. На расстоянии казалось, будто они торговались или о чём-то оживлённо спорили — для хозяйки цветочной лавки на городском базаре такие сцены были не редкостью. Стражник, выражая упрямое несогласие, то и дело вертел гигантской, словно тыква, головой, демонстрируя вдове два мясистых пальца. После чего уже дама в той же напористой манере трясла своей головкой в траурной шляпке с вуалеткой и крутила перед лицом бугая указательным перстом. Эта выразительная жестикуляция повторялась несколько раз, пока здоровяк, наконец, не смирился с поражением и, озираясь по сторонам, потянул из корзины тёмную бутыль. Он заныкал её в будке и скрылся за дверью в здание суда. Спустя несколько минут стражник появился опять. Следом за ним семенил невысокий, плотный человек, немного сутуловатый, с непокрытой головой. Глыбистый детина подвёл господина к даме, после чего, оставив их наедине, словно сторожевая собака, вновь забрался в свою конуру, на этот раз уже целиком. Господин что-то сказал вдове и та, не раздумывая, достала из маленького кошелька несколько монет. Он принял плату и кивнул головой в сторону городской ратуши, где дожидалась Беата. Миссис Синклер быстрым шагом направилась к своей маленькой спутнице и, подойдя, вполголоса проговорила:

— Сейчас ты пойдёшь за этим человеком — он проводит тебя к отцу. Только ты никому не должна рассказывать, иначе нам обеим несдобровать. Поняла?

У Беаты от волнения перехватило дыхание.

— Ну, иди же скорее, — слегка подтолкнула её миссис Синклер. — Корзину оставь здесь.

Тюремщик вошёл в здание, где вершилось правосудие. Беату будто обдало кипятком и она, не чувствуя под собой ног, бросилась за ним вдогонку. Миновав охранный пост, она вбежала в просторный зал, где увидела деревянную лестницу на второй этаж и поднимающегося по ней господина. Стараясь не отставать, Беата поспешила следом, перепрыгивая через одну обшарпанные ступени. Преодолев два лестничных пролёта, проводник нырнул в узкий проход и исчез. Добежав за ним до притворённой двери, Беата в нерешительности потопталась на месте и, отринув сомнения, шагнула вперёд. Она очутилась на широкой смотровой площадке, что выходила на тюремный двор, посреди которого из земли вырастал низкий барак с узкими прорезями зарешеченных окон. Провожатый загадочно растворился. Пустующий двор выглядел прибранным и тщательно выметенным. На смотровой площадке было свежо, дул слабый ветерок, и Беата чувствовала своей нежной кожей его тёплые прикосновения. Солнце слепило глаза, но она всё же уловила едва заметное движение в тёмном пятне мизерного барачного оконца. Чья-то ладонь маячила за прутьями решётки, пытаясь привлечь её внимание. Беата не разглядела, а скорее, почувствовала, что по ту сторону ржавого переплёта находился отец. Какой-то незримой нитью протянулась ощутимая связь между его ладонью и её трепещущим сердечком. Ей захотелось позвать отца, но Ларс Эклунд, угадав желание дочери, приложил палец к губам, подавая сигнал хранить молчание. Беата не могла с такого расстояния, да ещё за кривыми железными прутьями чётко разглядеть отцовского лица, но почему-то ей показалось, что он улыбается, как улыбался всегда, когда хотел подбодрить свою маленькую дочурку. Как бы ей хотелось сейчас распахнуть дверь затхлого тюремного барака, ворваться в полутёмную камеру и запрыгнуть к нему на руки, крепко обняв за шею. Она бы рассказала, как сильно скучает по нему, как мама в ожидании и тоске не выходит из дому и украдкой плачет. А лучше совсем ничего не говорить. Ведь порой молчание яснее всяких признаний…

В очередной раз калейдоскоп нахлынувших воспоминаний рассыпался в памяти повзрослевшей Беаты, беспорядочно перемешав мозаичные осколки минувшего. Что же случилось потом…? Потом было судилище, на которое маленькую девочку не допустили. Позже, со слов Николаса, который каким-то непостижимым образом умудрился пробраться в здание городского суда, Беата узнала, что её отца, мастера Ларса Эклунда, и лекаря Бернарда Тёрнера обвинили в чудовищном преступлении, в том, что именно они стали причиной гибели герцогини Глории Ллойд. Управляющий Каймангрота Вильгельм Готлиб, проходивший главным свидетелем по этому надуманному делу, словно злобный цербер набрасывался с обвинениями то на мастера, то на лекаря, одного обличая в непростительной халатности и неумелой работе, другого — в невежестве и шарлатанстве. В тот день никто из присутствующих в суде не посмел прекословить лживым наветам подлого интригана и клеветника. Даже те, кто не раз обращался за помощью к лекарю Тёрнеру или восторгался тонкой работой мастера Эклунда, малодушно помалкивали, опасаясь навлечь на себя гнев всесильного графа. Этот слизняк много говорил о благородстве семьи Ллойдов: о том, как они приютили бездомных погорельцев, о щедрости хозяина замка, ставшего попечителем городской лечебницы, о великодушной герцогине, исполненной здоровья и жизненных сил, которой ещё бы жить да жить, об её искреннем участии в судьбах простых людей и стремлении помогать им… Закончил своё красноречивое выступление лукавый фразёр тем, что ещё раз упомянул о благородстве герцога Кристофера Ллойда, который не требовал от судей сурового воздаяния виновным в смерти его безвременно почившей супруги, однако, ввиду сложившихся обстоятельств долг честного человека предписывает ему, графу Вильгельму Готлибу, как выразителю интересов господина Ллойда, приложить максимум усилий к тому, чтобы более никто из жителей Валенсбурга не пострадал от преступного пренебрежения обязанностями и непростительного невежества обвиняемых, кои не заслуживают такой высочайшей привилегии, как человеческое доверие. Разумеется, Николас не мог дословно воспроизвести всё то, что нагородил этот болтун Готлиб на долгом и утомительном судебном заседании. Автор кратко пересказывает эту историю лишь для того, чтобы у читателя сложилось более-менее ясное представление о том, как всё происходило на самом деле. Вечером того же дня суд вынес свой окончательный приговор. Лекарю Бернарду Тёрнеру навсегда запретили заниматься врачеванием в пределах города Валенсбург и всех его окрестных поселений. В дополнение к оглашённому приговору было объявлено, что всякий, кто посмеет обратиться за помощью к господину Тёрнеру, будет обвинен в умышленном соучастии в запрещённых законом деяниях. Лечебницу высочайшим указом бургомистра приказано было временно закрыть, все сосуды с колдовским зельем опорожнить, а порошки, мази и травы придать огню. Судебным постановлением мастеру Ларсу Эклунду возбранялось заниматься своим ремеслом, а страже надлежало произвести обыск и конфискацию всего инструмента по месту его проживания, само же здание мастерской закрыть, двери опечатать.

В тот вечер Беата сидела на кровати в своей комнатке на втором этаже и задумчиво смотрела в окно. Рядом лежала её любимая кукла, подаренная миссис Ллойд — прекрасный принц, которого она выбрала во время последней прогулки и так и не смогла вернуть. Беата хорошо помнила, как неслышно отворилась дверь и за спиной раздался родной отцовский голос:

— Ну, здравствуй, доченька…

Потом приходили какие-то люди, что-то искали, выносили, но это уже было неважно. В семье Эклундов, несмотря на беду, непрошено ворвавшуюся в их дом, как это ни странно, случился самый счастливый день. Они стояли втроём, крепко прижавшись друг к другу. Отец держал на руках свою дочь, а та, прильнув к нему головой, тихонько мурлыкала любимую песенку, которую они так часто напевали вдвоём, прогуливаясь по лесным тропам и цветущим лужайкам, распластавшись на горячем пляжном песке или во время отдыха в мастерской, валяясь в ворохе кудрявой стружки. Сзади, прислонившись к широкой спине Ларса Эклунда, едва слышно, нараспев, словно колыбельную, подпевала дрожащим голоском София. После бессонных ночей, тревог и ожиданий лицо её выглядело осунувшимся, усталым, но глаза… глаза светились тихим счастьем.

В зеленоватом окне, прикрытом прозрачным тюлем, мерцал тусклый огонёк восковой свечи. Этот неяркий свет отбрасывал на стену неподвижную тень, похожую на пиковую даму из карточной колоды. В парадную дверь дома, где проживала вдова Элеонора Синклер, постучали. Одинокая женщина уже давно привыкла к хулиганским выходкам уличных мальчишек и потому перестала обращать внимание на их проделки. Но на этот раз стук показался ей каким-то иным, ненавязчиво-тихим. Она нехотя поднялась со своего кресла-качалки, взяла в руки горевшую свечу и направилась по узкому коридору к выходу. Снаружи никого не оказалось. «Снова эти несносные оборванцы, — выругалась про себя вдова. — Мелкие пакостники! Такие же бестолочи, как и их родители». Она уже собиралась захлопнуть дверь, но случайно краем глаза уловила в темноте, у самого порога, какой-то предмет. Опустив пониже свечу, Элеонора Синклер разглядела под ногами глиняный горшочек, в котором росла красная роза. Нагнувшись, она взяла цветок и поднесла свернувшийся бутон к лицу. Тонкий бархат его рубашечного листа источал душистую свежесть.

— Терпеть не могу розы, — ворчливо проговорила она и, вдохнув аромат нежных лепестков, тихо добавила: — Но эта… эта определенно… прекрасна.

Губы дамы дрогнули, глаза налились серебристым блеском и на тонкие ресницы выкатилась одинокая слеза…

Судебные приставы на совесть исполнили постановление городского судьи и вынесли из мастерской столяра Ларса Эклунда всё, что червь не стачал. Уволокли даже кожаные кузнечные меха. Остались лишь вымазанная глиной, закопчённая печь да неподъёмная железная наковальня. Подмастерье Дэйв Фрост после обыска перестал появляться в доме своего наставника, а при встрече на улице с кем-то из семьи Эклундов стыдливо отводил глаза и поспешно переходил на другую сторону, избегая даже приветствия. Это было ещё одно болезненное туше в самое сердце Беаты. Вот, что она отказывалась понять и принять: как близкий человек, обретший в лице её отца учителя и друга, освоивший в его мастерской ремесло, деливший трапезу за их семейным столом, часто остававшийся на ночлег в их доме и получавший в долг средства на покупку инструмента и одежды, хотя им самим жилось непросто, теперь стыдился людей, проявивших о нём заботу и давших ему приют. Делал вид, будто они вовсе незнакомы и, сверх того, презрительно игнорировал всякие напоминания о том, что, ещё совсем недавно безродный и бездомный босяк, он был принят в гостеприимном доме Эклундов на правах члена их дружной семьи.

Пробудило Беату от волнующих кровь воспоминаний бряцание доспехов стражника, из-за которых он едва волочил свои грузные ноги обратно к повозке, попутно ковыряя мизинцем в зубах. Этим ковырянием и объяснялось его долгое отсутствие: сперва он не преминул заглянуть на кухню, дабы разжиться там чем-нибудь съестным, а затем так увлёкся поглощением холодного свекольника и праздной болтовней с кухарками, что начисто позабыл, куда и с какой целью шёл, и спохватился только тогда, когда повариха по имени Эмилия Фиори демонстративно захлопнула крышкой кастрюлю прямо перед его ненасытной ряшкой. Призраки прошлого в глазах Беаты развеялись в один миг, словно туман по ветру. Она по-прежнему стояла посреди пустующего двора у гигантских ворот, запертых изнутри на массивный засов.

— Жди, — коротко буркнул ей стражник, оттирая слюнявым пальцем засохшие потёки свекольной похлёбки на железном нагруднике.

Через пару минут во дворе появилась стройная дама в обтягивающем фиолетовом платье с высоким воротом. Волосы её были собраны наверху в пучок, а горделиво приподнятая голова торчала на тонкой шее, как насаженная на зубочистку оливка. Это была графиня Сабина Готлиб, супруга нового хозяина замка Каймангрот, графа Вильгельма Готлиба. Беата помнила эту молчаливую особу. Она несколько раз встречала её в саду, когда навещала миссис Ллойд. Держалась графиня всегда высокомерно и самоуверенно, будто хозяйкой замка была вовсе не герцогиня, а именно она. И потому Беата всякий раз робела, когда ловила на себе её пронизывающий, словно ледяная стужа, взгляд. Она торопливо поправила свой фартук и зачем-то вытянулась по струнке. Подойдя к повозке, графиня безразлично осмотрела корзины — судя по всему, цветы её не интересовали совсем.

— Это всё? — сухо спросила она.

— Эти цветы были приготовлены вчера вечером на продажу, а сегодня ваш управляющий распорядился доставить их в замок, — ответила Беата.

— Этого недостаточно. Нужны ещё.

— Я уже говорила господину… Меро, кажется, что в нашей оранжерее вы сможете выбрать для себя любые цветы, какие только пожелаете и ровно столько, сколько вам будет угодно.

— Их и правда так много?

— Не настолько, чтобы украсить весь ваш дом, но большую его половину — наверняка.

Графиня смерила пристальным взглядом Беату и таким же сухим тоном добавила:

— Зачем же так бессовестно лгать — «сколько угодно». Ну хорошо. Они все понадобятся мне не позднее завтрашнего утра. Самые лучшие. За увядшие заплачено не будет. Моя горничная укажет тебе, где их расставить.

— Прошу простить меня, но, когда я смогу получить плату за эти цветы, — кротко спросила Беата. — Ведь я ничего сегодня не продала, потому что все корзины отвезла вам.

— Тебе придётся дождаться управляющего. Он ведь пересчитывал всё, что находится в твоих корзинах.

— Пересчитывал его писарь.

— Замечательно. А пока следуй за мной.

Миновав пустой двор, они вошли через парадную дверь в просторный холл, совсем, как в тот незабываемый день, когда в сопровождении бывшей хозяйки замка маленькая Беата впервые переступила порог этого светлого и гостеприимного дома. С той самой поры в интерьере гостиной многое изменилось. Здесь по-прежнему царила идеальная чистота, но отчего-то комната казалось пустой и безжизненной. Беата сразу обратила внимание на то, что здесь совсем не было цветов. Со стен исчезли картины в золочённых рамах с изображением многочисленных предков старинного рода герцога Ллойда. Та самая злополучная лестница, с которой началась вся эта запутанная история, также карабкалась наверх своими частыми ступенями и громоздкими перилами. Графиня позвонила в серебристый колокольчик и откуда-то из-под лестнчного основания возникла горничная по имени Агата Хадзис. Беата сразу же признала эту добрую женщину. Она была одета в скромное закрытое платье невзрачного коричневого цвета с длинными рукавами, поверх которого красовался белый кружевной фартук. Её темные с проседью волосы были аккуратно убраны под симпатичный чепчик, отороченный рюшем. Горничная подошла к госпоже и, соблюдая установленный в доме порядок, изобразила услужливый поклон.

— Послушай, Агата, — обратилась к ней графиня, — цветы, что были доставлены этой торговкой, необходимо расставить по вазам. Завтра утром прибудут ещё. Поищи в заброшенной башне сохранившиеся глиняные горшки и кувшины. Ты имела опыт по этой части, когда прислуживала прежней хозяйке, потому я всецело доверяю тебе. Сие надлежит исполнить безупречно и в срок.

— Слушаюсь, моя госпожа, — ответила горничная, сотворив очередной поклон.

Беату удивило такое угодничание, ведь герцогиня Ллойд никогда не требовала от прислуги подобного низкопоклонства. Отдав распоряжения, графиня удалилась.

— Ну что, давай знакомиться, — сказала горничная, ласково глядя на девочку в ситцевом платьице. — Я Агата Хадзис, повелительница ключей, метёлок и швабр. А как тебя зовут?

— А я Беата Эклунд.

— Мне очень приятно. — Агата улыбнулась и провела рукой вокруг, указывая на пустующее пространство. — Как видишь, цветами новая хозяйка не особо увлечена. Вот в прежние времена здесь был самый настоящий райский сад. Поначалу, когда я только нанялась горничной в семью Ллойдов, от запаха цветов у меня случалось головокружение. Но потом ничего, привыкла.

— Я была в том саду, — призналась Беата. — Жаль, от него ничего не осталось, кроме старого дуба и скамейки во дворе.

— Вот оно как? — удивилась горничная. — Ты знала прежнюю хозяйку?

— Знала, — с грустью ответила Беата.

— Я до сих пор поминаю её в своих молитвах. Такую добрую и щедрую душу редко встретишь. Я жалела её — бедняжка не могла иметь детей. А у меня их аж трое и все сорванцы. Госпожа часто помогала нам. Да и сам герцог Ллойд имел благороднейшее сердце. Вот только жаль, что ненадолго пережил свою супругу. Впрочем, как знать, может быть, их души соединились на Небесах и обрели вечный покой. — Агата утёрла накатившую слезу носовым платком и, в одно мгновение просветлев, бодрым голосом произнесла: — Ну а нам, грешным, ещё предстоит потрудиться на этой земле.

По всему было видно, что она любила поболтать о жизни в Каймангроте. Поскольку всё свое основное время миссис Хадзис проводила здесь, то, что происходило снаружи, не сильно её волновало. Собственно, она и была главным поставщиком сплетен об обитателях замка на городской рынок. Она и её подруга, кухарка Эмилия. Быстро перетаскав все корзины в дом, Беата по просьбе тётки Агаты согласилась помочь ей расставить цветы по вазам в холле. Всё это время горничная не умолкала. За короткий промежуток времени она поведала обо всех подробностях текущей жизни в Каймангроте при новых хозяевах. Выяснилось, что граф Готлиб заядлый лошадник и породистые скакуны заботят его гораздо больше, чем собственная супруга, и что он не отвел бы ей места даже на конюшне, будь на то его всесильная воля. Сама же графиня молча презирала своего мужа и всякий раз демонстрировала это строптивостью и пренебрежением. Властолюбивая и высокомерная, она была просто помешана на своей наружности и непрестанном её омолаживании. После кончины герцога Ллойда граф Готлиб, ставший единовластным хозяином Каймангрота и всех его окрестных земель, нанял на должность управляющего бывшего городского тюремщика по имени Жак Меро — подозрительного и корыстного сквалыгу, который считает каждый грош и обо всём докладывает своему господину. И вообще, все они, не в пример прежним хозяевам, напыщенные, самодовольные индюки и редкостные крохоборы. Горничная сразу обратила внимание на то, с каким усердием Беата взялась помогать ей. Она подсказывала, какие цветы будут лучше сочетаться друг с другом, какие надо выставить на передний край, чтобы самые яркие и пышные бутоны привлекали к себе внимание. Словом, работа сладилась и вскоре гостиная превратилась в настоящую цветочную оранжерею. Агата, окинув восторженным взглядом преобразившийся холл, который ещё совсем недавно казался оскудевшим и безотрадным, с упоением произнесла:

— Какая красота! Я будто снова вернулась в прежний Каймангрот. Словно и не было этих долгих пяти лет. — А именно столько миновало с той поры, как герцогиня Ллойд так внезапно покинула бренный мир. — Ну вот, теперь можно и передохнуть. Идём-ка со мной. — Позвала горничная свою помощницу.

Они прошли в тесную каморку, что находилась прямо под лестницей. Здесь хранились все приспособы для уборки: швабры, щётки, вёдра, ветошь и прочее. У стены расположились хромой стол и два рассохшихся стула, настолько древних, что, когда Беата по приглашению тётки Агаты присела на один из них, тот возмущённо заскрежетал своей расшатанной царгой, отчего она испуганно привстала.

— Кажется, этот стул недоволен тем, что на него садятся, — пошутила гостья.

— Не беспокойся, — ответила миссис Хадзис, — старичок хоть и ворчит, но держит. Главное, не хромает, как стол. У этих скупердяев разве допросишься приличной мебели. Для себя и то жалеют. Видела, во что превратился двор?

— Да, видела, — с сожалением выдохнула Беата. — А что случилось? Куда подевался сад миссис Ллойд?

— По приказу новых владельцев вырубили. А затем перекопали каждый дюйм. Ума не приложу, зачем им это понадобилось? Сокровища искали что ли.

— А зачем графине понадобилось столько цветов?

— Неужели ты не слышала? Странно… Я думала уже весь город бурлит от новостей. Сама Королева изволила почтить нас своим присутствием. По слухам, граф Готлиб давно ведёт с ней переписку. А может, не с ней, а с кем-то из придворных вельмож. И вот теперь стало известно, что она проездом будет в нашенских краях и по пути, возможно, сделает остановку в Каймангроте. Само собой, к её приезду, дабы угодить высочайшей особе, было приказано украсить дом. Впереди ещё столько кропотливой работы, а разве я смогу одна всё осилить. — Агата тяжко вздохнула.

— Неужели вам некому помочь? — поинтересовалась Беата. — В таком большом замке должно быть много прислуги.

— В том-то и дело. Я же неслучайно рассказала тебе о скупости, то есть, «бережливости» нового хозяина, — иронично поправилась горничная. — Они разогнали половину прислуги, чтобы не платить жалование, а на оставшихся повесили всю работу. Жалование мы получаем то же, а работы на каждого прибавилось вдвое. Я едва управляюсь. А куда деваться, у меня же дети: обуй-одень-накорми… Я ведь их поздно нарожала. Быть может, когда повзрослеют, и мне от них какая поддержка будет, — обнадёжила себя тётка Агата. — Прежние-то порядки были совсем другие. Графиня придирчива до невозможности. Я всё не пойму: то ли она и впрямь не выносит пыль, то ли это такой способ поизмываться над прислугой. Если увидит где-то разводы, оставшиеся после протирки, тут же вычитает из жалованья. Я уже грозилась, что уйду, да, видно, они понимают, что другую такую дурочку нигде не сыщут… — на этом горничная прервала свои причитания и сосредоточенно посмотрела на цветочницу, как будто о чём-то размышляя.

Беата подумала, что, наверное, с её внешним видом что-то не так и отряхнула жёлтую пыльцу, приставшую к фартуку.

— А не хотела бы ты, моя дорогая, поработать здесь? — неожиданно предложила ей миссис Хадзис.

— Кем поработать? — спросила в недоумении Беата.

— Моей помощницей. Работаешь ты справно. Уж у меня-то глаз-алмаз, я тунеядцев вижу за версту. А ты трудишься, как пчёлка в улье. Платят хозяева не так щедро, как прежние, зато без задержек. Хочешь, замолвлю за тебя словечко? Они ко мне прислушиваются, хоть и вида не подают. До чего ж вредные оба.

— Я, конечно же, благодарна вам за такое любезное предложение, — немного растерявшись, ответила Беата, — но у меня сейчас достаточно забот в оранжерее матушки, поэтому я, к сожалению, не смогу его принять.

— Жаль, — выдохнула горничная. — Помощь мне сейчас не помешала бы. Хотя бы на то время, пока важные особы гостят. Я даже согласна доплачивать тебе из собственного жалования. Боюсь, что не справлюсь. Все знатные вельможи капризны до самодурства. Пойди разбери, что у этих сумасбродов на уме.

— В этом от меня всё равно мало толку. Я ведь ничего не знаю о работе горничной.

— Тут нет никаких хитростей-премудростей. Исполнять, что я скажу и не возражать, вот и вся наука. А коли удастся угодить благородным господам, то и чаевые заработаешь.

Но, несмотря на все её уговоры, Беата отказалась. Чуть позже миссис Хадзис узнала, что управляющий куда-то срочно отбыл и его не будет до завтрашнего дня, а значит, рассчитать цветочницу сегодня никак не получится, да и Беатрис пришло время вернуть хозяйке лошадь.

— Завтра привезёшь ещё цветы, за всё сразу и рассчитают, — успокоила её добрая и болтливая Агата, провожая до ворот, где они и простились.

Возвратив повозку тётке Зельде, Беата вернулась домой. Войдя во дворик, она присела на качели, которые когда-то смастерил для неё отец. Качели уже давно были ей не по росту, но все ещё стояли рядом со скамейкой, как напоминание о лучших временах в семье Эклундов. Кухонное окно было плотно завешено. Хотя солнце клонилось к закату, зажигать свечу было ещё рано. Только сейчас Беата ощутила навалившуюся усталость. Скорее даже, не усталость, а тяжесть, что давила изнутри. Странно: не гудели ноги после целого дня стояния в торговом ряду, не болела голова от базарного шума и жары, не рябило в глазах от суетливых покупателей — всё это сопровождало её в конце каждого суматошного дня и утомляло до полного безразличия к происходящему вокруг. Ничего этого не было, но почему-то Беата чувствовала себя подавленной и совершенно разбитой. «Зачем я согласилась помогать горничной? — мысленно корила она себя. — Надо было просто отдать цветы, попросить плату и уехать поскорее из этого проклятого места. Я ведь даже Николасу запретила напоминать мне о замке». Снова щемящая тоска сдавила ей сердце при воспоминании о былом. И гостиная, и лестница, и двор так ясно напомнили о тех днях, что она провела когда-то рядом с доброй герцогиней, и о тех страшных событиях, которые вскоре последовали одно за другим. Беата обвела взглядом свой дворик, уставленный деревянными фигурками, вырезанными из лесных коряг её отцом: тут были и сказочный единорог, и добрая фея с крылышками за спиной, и повелитель морей и океанов Нептун с трезубцем в руке, опутанный щупальцами гигантского спрута, и бурый медведь гризли, и хитрая лисица с пышным хвостом. Когда она была совсем маленькой, то выдумала свой собственный волшебный мир, в котором легко уживались все эти персонажи. Фигурки были расставлены таким образом, что при соединении их канатной вязью образовывался петляющий лабиринт, и Беата навострилась так шустро проскальзывать по этой змееподобной тропке, что никому не удавалось угнаться вслед за ней, даже проворному Дэйву Фросту. Сколько лет он работал вместе с Ларсом Эклундом. За это время способный юноша из подмастерья превратился в опытного кузнеца, в чём-то даже превзошедшего своего учителя. Дэн, так его называла маленькая Беата, любил подтрунивать над дочерью своего наставника, частенько повторяя: «Вот когда подрастёшь, женюсь на тебе. Тогда ни в чём не будешь мне прекословить». И хотя она привыкла слышать эту присказку, тем не менее, не переставала всякий раз смущаться и краснеть. Как-то отец, заметив стеснение дочери, остроумно пошутил в ответ: «Вот тогда-то, Дэйв, ты и пожалеешь о своём обещании». Постигая премудрости и тонкости кузнечного дела, Дейв Фрост всегда относился к мастеру Эклунду с должным пиететом, а с его маленькой задирой был приветлив и весел. Размышляя обо всём об этом, Беата никак не могла осмыслить то, что случилось с ним позднее. Почему вдруг Денн так сильно изменился? Отчего столько ненависти и презрения было в его глазах. Тогда маленькая девочка не понимала, но с каждым годом взрослея, правда для неё становилась всё очевиднее: близкий друг их семьи по имени Дэйв Фрост оказался просто жалким трусом. До сих пор в памяти Беаты была жива сцена, когда матушка в слезах умоляла его рассказать, что же всё-таки случилось в тот злополучный вечер, когда отец не вернулся домой. Дэйв вёл себя по меньшей мере странно: переминался с ноги на ногу, мычал что-то несвязное, то и дело стыдливо отводил глаза. А затем, кинув на прощание, что он больше не желает об этом разговаривать, и что их семейка погубила его добрую репутацию в городе, поэтому теперь ему не видать удачи и хорошего заработка, как своих ушей, Дэйв Фрост в гневе сорвал с груди кулон в виде перекрещенных подковы и молота, врученный ему когда-то наставником, зашвырнул ценный подарок в кусты и, чертыхаясь, исчез за поворотом. Исчез навсегда из их жизни. По слухам он нанялся кузнецом в Каймангрот и с тех пор редко показывался в городе. Матушка никогда больше не интересовалась его судьбой. «Может быть, Николас прав, когда говорит, что замок обладает злой силой, — думала Беата. — Он никому ничего не даёт, а только забирает. Семья Ллойдов так и не нашла там своего счастья. Сначала я потеряла папу, а потом и лучшего друга. Лекарь Бернард Тёрнер отправился в изгнание… Нет! Как бы ни просила горничная, я ни за что туда не вернусь».

Она вошла в дом. Матушка, сидя на скамейке, сматывала пряжу и что-то тихонько напевала. Вид у неё был задумчивый и усталый. Дочь молча подошла к матери и присела рядом.

— Я заезжала за тобой на базар, и Зельда мне обо всём рассказала, — тихо проговорила София Эклунд. — Надеюсь, эти скряги расплатились с тобой?

— Нет, — ответила Беата, отрешённо глядя на моток из шерстяной нити. — Приказчик куда-то уехал, а я не стала его дожидаться. Но хозяевам понадобились ещё цветы к завтрашнему утру. А ещё тамошняя горничная, миссис Хадзис, предлагала мне работу в замке, но я отказалась.

— А зачем вдруг им понадобилось столько цветов?

— Со дня на день в наш город прибудет сама Королева. Как рассказывала горничная, она возвращается из дальнего путешествия и по пути остановится в Каймангроте. С нею будут и наследники: принц Ричард и его сестра, принцесса Амелия. Поэтому графиня Готлиб перед приездом высочайших особ украшает замок. Если б ты знала, как он теперь отличается от того райского места, каким я его запомнила. От цветущего сада герцогини не осталось и следа, а гостиная похожа на тусклый, безжизненный склеп. Но сегодня всё изменилось. Мы расставили цветы по вазам и дом ожил на глазах. Этого оказалось недостаточно, и графиня велела привезти к утру ещё корзины с цветами. Правда, мне ужасно не хочется туда возвращаться. Вот я и подумала, может, попросить Николаса, пусть отвезёт корзины и заодно получит расчёт.

— Даже не знаю, радоваться этой новости или нет, — грустно отозвалась матушка, не отрываясь от своего занятия.

— Почему? — спросила Беата.

— С одной стороны, это неплохой заработок. А с другой, лучше продать цветы на базаре, чем связываться с этими крохоборами — наверняка обманут. Теперь оранжерея наша единственная кормилица. — Матушка со вздохом отложила пряжу. — Деньги за прошлый заказ мы уже потратили. Кроме того, я узнала, что швальня Томаса Майера снова открылась. К нему приехали близкие родственники, отец с сыном. Поговаривают, толковые мастера в своём портняжном ремесле. Так что теперь в моих услугах швеи вряд ли кто-то будет нуждаться.

— Ты сказала, отец с сыном? А где же его матушка?

— Об этом я не спрашивала. Знаю только, что он примерно твоих лет и хороший портной. Соседка как узнала, что в городе появился новый холостой мужчина, тут же отправилась к ним «снимать мерку». Там-то всё и разнюхала.

Беата, зная кокетливый характер вертлявой соседки Джуди Уолш, которая когда-то не стеснялась строить глазки и её отцу, от души рассмеялась. Матушка, услышав задорный смех дочери, тоже приободрилась.

— Теперь в торговой лавке мистера Майера большой выбор всевозможных тканей, — продолжала она свой рассказ. — Дела их идут неплохо. Думаю, в скором времени они будут обшивать весь город.

— А нам надо приготовить цветы к завтрашнему утру, — утомлённым голосом произнесла Беата.

— Я приготовлю, а ты отдыхай, — сказала матушка. — Пожалуй, не стоит просить Николаса об услуге. Ведь ты сама рассказывала, как он любит лихачить, управляя повозкой. Помнишь, он как-то отвозил корзины с яйцами на базар?

— Ага, он сказал, что у телеги отвалилось колесо, поэтому корзины опрокинулись, — улыбнулась в ответ Беата.

— А почему оно отвалилось, Николас не рассказывал?

— Зато какой был пир для котов, сбежавшихся со всей округи, — припоминая давнишний курьёз, Беата снова закатилась от смеха.

— Не будем рисковать. Лучше уж ты сама. Я понимаю, что тебе неприятно возвращаться, но доверять такое серьёзное дело Николасу Флетчеру — сама понимаешь.

— Хорошо-хорошо.

— Тогда ужинай и ложись пораньше спать. — Матушка чмокнула дочку в лоб и принялась накрывать на стол.

Проснувшись рано утром, Беата сладко зевнула, потянулась и, нехотя выбравшись из-под тёплого одеяла, выглянула в окно. По саду стелилась зыбкая, прозрачная дымка, рассеивая солнечный свет. Она знала, что в такой ранний час на улице всегда свежо и прохладно, поэтому, одеваясь, предусмотрительно захватила с собой тёплую вязанную кофту. Когда же она выскочила во двор, то обнаружила, что телега уже загружена, а пожилой мерин Пегас уплетает из корыта овёс перед предстоящей дорогой, пока София Эклунд заботливо подтягивает упряжь. Старенькая Адель околела три года тому назад, и Эклунды прикупили на ярмарке этого немолодого, но ещё достаточно выносливого для тягловой работы коня. Беата обожала его и потому частенько баловала кусочками сахара или садовыми яблоками. И хотя Пегас был не так свеж и бодр, как молодые здоровые жеребцы, тем не менее, когда заботливая хозяйка выводила его прогуляться на сочные луга долины Гринхиллс, опьяняющий, вольный ветер мог порой вскружить голову этому крепкому степняку и тогда уж только держись в седле.

— Доброе утро, — сквозь сонливую зевоту, выговорила Беата.

— Уже проснулась? — удивилась матушка. — А я думала, поспишь ещё немного. Утро и впрямь доброе. Слышала бы ты, как заливались птицы всю ночь. Свадьбы у них начались что ли?

— Так ты опять всю ночь не ложилась?

— Да некогда было спать. Пока срезала — обрезала — обвязала, тут уж и солнышко показалось на горизонте.

Беата погладила ладошкой по щеке своего любимца.

— И тебе, красавец, доброе утро.

Матушка помогла дочери забраться в повозку, накинула свою шерстяную шаль ей на плечи и, распахнув ворота, вывела за поводья послушного Пегаса на безлюдную улицу…

Приближаясь к стенам замка, Беата заметила столпотворение у его ворот. Оказалось, она была далеко не первой, кто в такой ранний час наведался в Каймангрот. Тут собралось множество торговцев, которые своими повозками преградили въезд. Среди них она узнала местного винодела, его телега была доверху нагружена пузатыми бочками с вином. Чуть дальше, поперёк дороги стояла телега мясника, она-то, собственно, и наделала переполох. Напиравшие сзади торговцы не давали ему развернуться, а те, что спереди не могли сдать назад, чтобы охрана открыла ворота. Беата разглядела в толкучке сыроделов Хуперов; с краю, на обочине, терпеливо дожидалась своей очереди Макбет Досон, осторожно переставляя бонбоньерки со сладостями. Она открывала их крышечки, проверяя, не растрясла ли по пути свои изысканные десерты. Даже тётка Зельда, соседка Беаты в базарном ряду, притащилась ни свет-ни заря и суетливо возилась в повозке, перекладывая в корзинах свой душистый товар. Стражник, громко ругая торговцев за то, что те создали затор, суетливо сновал между телегами и лично досматривал каждую. Беата спрыгнула вниз и подошла к своей знакомой.

— Доброе утро, тётка Зельда. Что здесь происходит?

— Здравствуй, моя дорогая, — откликнулась та приветливо. — Хозяева готовятся к торжеству. Вчера вечером, как только ты уехала, примчалась моя овощнуха — ну та, что в соседнем ряду баклажанами да кабачками торгует — и объявила, что в наш город пребывает с визитом сама Королева, и что ихний приказчик, — Зельда кивнула на ворота, — велел ей по утру явиться в замок со своим товаром.

— А тебе тоже велел? — полюбопытствовала Беата.

— Я заодно со всеми решила попытать удачи. С моими-то специями никакие другие в сравнение не идут. А я слышала, благородные господа любят приправами побаловаться. Я пока на своей кляче-то доковыляла, тут уже народ столпился. Кстати, спасибо тебе, что вчера покормила мою Гельду. А я выхожу с базару, гляжу, она у меня сытая стоит, причёсанная. Ну, думаю, не иначе как Беатушка постаралась.

— Она у тебя работящая, — похвалила кобылу Беата.

— Королева-то, поговаривают, со всей своей свитой пожалует. Вот хозяин и переживает: понаедут прожорливые рты, да сметут всё за один присест, — хихикнула тётка Зельда.

Основательно проверив каждую повозку, стражник сумел-таки распахнуть ворота и начал по одному пропускать торговцев. Во дворе мелькнула плотная фигура управляющего, за которым неотлучной тенью маячил сухощавый писарь с тем же набором приспособ для писания. Подойдя к обозу, Жак Меро распорядился начать взвешивание и пересчёт товара. Началась нудная и дотошная работа. Беата не осмелилась подойти, решив дождаться своей очереди, но прозорливый приказчик, будто прочитав её мысли, сам обратился к неприметной, худенькой цветочнице:

— Ты вчера привезла с базара корзины с цветами?

— Да, господин Меро. Мне было велено дождаться вас, чтобы получить расчёт, но было уже поздно и потому… потому мне пришлось уехать, — пояснила Беата.

— Следуй за мной, — приказал он и быстрым шагом направился к парадному входу.

Беата поспешила следом, стараясь не отставать от управляющего, и вдруг что-то знакомое показалось ей в этом движущемся силуэте, как будто она уже однажды видела и эту сутуловатую спину, и этот коротко стриженный затылок, и стремительную, семенящую походку. Ну да, конечно — тот самый провожатый в здании городского суда, который за плату устроил ей свидание с арестованным отцом. В гостиной с озабоченным видом их ожидала горничная Агата. Меро подвёл к ней Беату и коротко распорядился:

— Объяснишь ей, что нужно сделать. — Сказав это, он тут же ретировался.

— Ну что, привезла? — печально спросила горничная.

— Да, как и было велено, — ответила Беата.

— Прямо не знаю, с чего и начать… — тётка Агата замялась. — Сегодня ночью откуда-то примчался управляющий и сообщил хозяйке, что государыня, оказывается, не выносит запаха цветов. У неё какая-то странная реакция на цветочную пыльцу: сыпь и зуд по коже. Только учует их носом, тут же сопливить и чихать начинает, как кошка на помойке. Поэтому графиня распорядилась немедленно избавиться от всех цветов в доме. Она отказалась заплатить за них, поэтому я решила вернуть их тебе. Терпеть не могу бестолковую работу. Такую красоту вчера навели и всё прахом.

— Но что же я скажу матушке? — едва сдерживая слёзы, проговорила Беата. — Ведь она срезала все цветы в оранжерее. Обратно же их не посадишь. Через несколько дней все они погибнут. Если я не смогу их продать, нам просто не на что будет жить.

— Послушай-ка, — поглаживая её по руке, сказала горничная, — ты не забыла наш давешний разговор. Учитывая, как всё обернулось, похоже, для тебя единственный выход поправить ситуацию — это согласиться с моим предложением. Может, удастся заработать хорошие чаевые. Вот и поможешь матушке, пока она продаёт цветы на базаре. А я-то уж за тебя закину словечко. Ну как, уговор?

Беата, шмыгая носом, пожала плечами.

— А как же быть с цветами?

— Отвезёшь домой и скоренько обратно, — посоветовала Агата. — За это время я переговорю с хозяйкой и стражников упрежу, чтобы тебя пропустили.

Беата, осознав, что в сложившихся обстоятельствах выбор не велик, в знак согласия обречённо кивнула головой.

— Ну вот и умница, — как-то сразу повеселела горничная. Глаза её лучились добротой и заботой. Миссис Хадзис обладала редким и бесценным даром уживаться с людьми. — А теперь давай-ка достанем твои цветочки из ваз и аккуратно разместим по корзинам. Эх, такую-то красоту и со двора. Вот раньше бывалыча цвели у нас сады…

Беата всё сделала так, как ей велела Агата. По возвращении она обнаружила, что все торговцы уже разъехались, и двор снова пустует. И только одна незнакомая повозка сиротливо дожидалась своего хозяина неподалеку от конюшни. Оставшись без присмотра, лошадь, запряжённая в двухколёсную тележку с невысокими бортами, прогуливалась вдоль вольера, где земля была усыпана клочками свалявшегося в пыли сена. Беата никогда прежде не видала такой повозки в городе. Очевидно, это был кто-то из приезжих. Поскольку ни горничной, ни управляющего во дворе не оказалось, она решила вернуться в дом самостоятельно. Войдя в холл, она огляделась вокруг и поразилась тому, как в одночасье одно и то же помещение может измениться до неузнаваемости. Ещё совсем недавно оно дышало упоительными ароматами благоухающих бутонов и пестрело всеми цветами радуги. Беата вспомнила, что когда они с горничной превратили этот просторный зал в самый настоящий цветник, ей снова захотелось закружиться в танце по сверкающему паркету, как в те беззаботные дни, когда герцогиня преподавала ей уроки хореографии. «Как же пусто и мрачно теперь, — глядя на обнажённые стены, думала она, — ничего не напоминает о бывших хозяевах. Может, поэтому графиня избавилась от всех цветов в доме и уничтожила сад миссис Ллойд, чтобы поскорее стереть её из памяти». Откуда ни возьмись на лестничной площадке возникла Сабина Готлиб. Она молча посмотрела на маленькую девочку, стоявшую посреди безлюдного холла, а затем позвонила в серебряный колокольчик, что всегда держала при себе на случай какой-либо срочной надобности — а случаи эти не переставали случаться. Из своего закутка под лестницей вынырнула горничная Агата. Графиня, так и не сказав ни слова, удалилась. Миссис Хадзис подошла к своей помощнице и, искоса поглядывая наверх, вполголоса проворчала:

— Повесила бы колокольчик себе на шею и ходила бы с ним по дому, как корова. Так бы все знали, где она шастает. Сегодня все, как с ума посходили. Присесть не дадут. — Она тепло посмотрела на Беату и, растёкшись в своей располагающей улыбке, добавила: — Ну вот ты и поступила на службу к Готлибам. Привыкай.

Горничная провела новую работницу в каморку под лестницей, где дала ей примерить свой запасной фартук. Затем убрала её длинные волосы под белый чепчик, который оказался немного великоват. Посмотревшись в круглое зеркало на стене холла, Беата пришла к выводу, что в этом нелепом головном уборе она выглядит по меньшей мере чудаковато.

— Пожалуй, это мы ушьём, — сказала тётка Агата, видя сомнения на лице сподручницы.

Затем последовал подробный инструктаж, который включал в себя перечень обязанностей по соблюдению чистоты и наведению порядка, прислуживанию господам во время отдыха, уходу за хозяйским гардеробом и прочее, и прочее, и прочее. В общем, дел, надлежащих к ежедневному исполнению, оказалось невпроворот. Из всего перечисленного Беата сумела запомнить только то, что касалось уборки помещений, но и этого вполне хватило бы, чтобы сбиться с ног. Тем не менее, новая домработница ни на шаг не отступала от своей наставницы, постигая непростое ремесло блюстительницы строгого порядка и безупречной чистоты. Собственно, по-другому она и не умела. Эта скрупулезность в работе и привычка доводить каждое начатое дело до конца достались ей от отца. И вот, обойдя все комнаты и коридоры, многочисленные складские помещения, заваленные доверху пыльным хламом, заглянув в каждый шкаф и комод, и даже побывав под кроватью, познав тонкости глаженья белья раскалённым утюгом и развешивания его в гардеробе, начинающая горничная к концу своего первого рабочего дня на новой службе совершенно выбилась из сил. Гудели от утомления ноги и раскалывалась на части голова от несмолкаемого стрекотания тётки Агаты. Беата стала подумывать, что с таким количеством внезапно навалившихся обязанностей ей попросту не справиться, и в мыслях она уже не раз пожалела, что поддалась уговорам миссис Хадзис. Чуткая наставница, заметив эти колебания, решила как-то приободрить свою ученицу.

— Ну что, кажется, настало время перевести дыхание, — сказала она. — Сколько возни и всё из-за одной глупой курицы.

— Какой курицы? — переспросила её Беата.

— Ты не знаешь, почему так прозвали Королеву? — Агата изобразила удивление. — Поговаривают, будто она кудахчет без умолку, как курица. Я, признаться, сама не прочь поболтать, но о назойливой трескотне нашей Клотильды слагают легенды. В народе судачат, что она двух мужей извела своей бестолковой болтовнёй.

Беата прыснула тонким девчоночьим смешком.

— Разве такое возможно? — полюбопытствовала она.

— О, ещё как! Мужчины часто страдают от своих жён-пустобрёх. Недаром говорят, что у длинного языка короткий ум. А как начнут сплетничать, тут уж вовсе спасу нет — никого не пощадят. Вот сегодня мы с тобой выносили из опочивальни прохудившуюся пуховую перину, из неё пёрышки посыпались. Разнесло их по ветру — попробуй собери. Вот так же и сплетни.

— Посмотреть бы на неё, — с любопытством произнесла Беата. — Я слышала, что Королева постоянно меняет причёски.

— Видеть-не видела, врать не буду, но наслышана, — тётка Агата расплылась в улыбке. — Служил у нас извозчиком ещё при старых хозяевах мужичок один по фамилии Перкинс. Ну такой насмешник. Если уж затеется зубоскалить, все со смеху помирают. Любил нам этот весельчак рассказывать, как довелось ему служить при королевском дворе конюхом. Важничал он при том безмерно. От него-то мы и узнали о монарших туалетах на балах да маскарадах. По его словам, причёски у Клотильды всегда высоченные и напоминают стог сена на голове, потому он и называл их «скирдой». Кстати говоря, по этой причине крыша королевской кареты тоже необычайно высока, иначе она просто не пролезла бы вовнутрь. Однажды, во время торжественного приёма, иноземный посол преподнёс ей сувенир — музыкальную шкатулку, и государыня так увлеклась, рассматривая презент, что не заметила, как коснулась своей «копной» зажжённого канделябра, и та полыхнула, словно факел. Знатные вельможи тут же кинулись тушить Королеву, набросив ей на голову скатерть, а кто-то из прислуги выплеснул кувшин с водой прямо на её дымящуюся причёску. После того скандала зачем-то высекли плетьми цирюльника, а сама Клотильда стала носить парики гораздо ниже, чем того требовала мода.

— Я хорошо помню того извозчика, — сказала Беата. — Правда, забыла его имя. Он и впрямь был очень смешным. Часто рассказывал мне забавные истории о лошадях.

— Да, добрый был человек. Хоть и чудак. Лошадок любил, ухаживал за ними, словно за родными детьми. И они ему отвечали послушанием. Как же могло приключиться такое несчастье? Помню, накануне того дня, когда господин Ллойд сорвался со скалы, я всю ночь не спала, ворочалась с боку на бок. Да и собаки истошно выли без умолку, будто чуяли неладное. — Горничная вдруг притихла, погрузившись в раздумья. — Как сейчас помню, — продолжила она после недолгого молчания, — в тот день, на рассвете, когда наш господин отправился по делам в соседний аллод, было тихо и безветренно. Поскольку путь предстоял неблизкий, Готлиб — тогда ещё он был управляющим в Каймангроте — распорядился заново подковать лошадей. Перкинс, извозчик, всё жаловался мне, мол, чего понапрасну животное тиранить. Коваль у нас тогда был неопытный, мог лошадок попортить. Сам же герцог в ту пору редко выезжал куда-то, всё больше навестить могилку супруги. Похоронил он свою Глорию, как та и завещала, в поле, под старым одиноким деревом. Долго горевал сердечный. Корил себя безмерно, что не было его рядом, когда жена умирала… Ну вот, стало быть, приготовили мы всю поклажу. Кучер как следует накормил-напоил двух заново подкованных кобылок и проверил упряжь. Хозяин же оставил последние распоряжения, простился с нами и отправился в путь-дорогу. Что было дальше, никто толком не знает. Со слов Перкинса, проезжая тропой мимо скалистого обрыва, лошади словно взбесились: мотали головами, фыркали, вставали на дыбы и лягались копытами. Кучер пытался усмирить их: бил кнутом, бранился, но те всё одно не слушались, а потом словно очумелые понесли прочь с дороги. Место то было сплошь усыпано камнями. Налетел экипаж одним колесом на такую вот препятствию, ось-то и развалилась. Опрокинулась хозяйская карета, покатилась кубарем к обрыву и сорвалась вниз… — горничная снова умолкла. Утерев уголком платочка намокшие ресницы, она неторопливо продолжила свой рассказ: — Ненадолго герцог пережил свою герцогиню. И полугода не прошло. Только вот, что я тебе скажу, — понизив вдруг голос и подавшись чуть вперёд, заговорщически прошептала тётка Агата, — кучер-то только мне одной поведал: прицепа та, что карету тянула, будто бы кем-то была подпилена. Вот как. А граф обвинил во всём его, Перкинса. Только доказательств не было, потому и прогнали горемычного с глаз долой. Шибко переживал он из-за такой несправедливости. Сколько лет исправно служил хозяевам и ничего, кроме благодарности, не получал, а тут вот она — беда. Запил он крепко тогда, да так где-то и сгинул бесследно.

Беата молча слушала рассказ горничной и у неё перед глазами вновь, как наяву, разворачивалась трагедия, приключившаяся с её отцом. Эти две истории казались ей невероятно похожими. И почему миссис Хадзис так странно заговорила под конец, словно опасаясь чего-то? Похоже, она догадывалась о том, чего никто не замечал в округе или не хотел замечать. После того, как супруги Готлиб завладели замком, по городу поползли тёмные слухи, но никто не осмеливался высказываться открыто. Беату тоже растревожила эта тайная мысль, и она напряжённо размышляла, пытаясь сопоставить все обстоятельства. Распутать такой клубок было непросто, но, как ни крути, ниточка упрямо тянулась к одному и тому же навязчивому вопросу: неужто за всеми этими событиями скрывается тень всесильного графа? Горничная, заметив, как сильно её рассказ взволновал помощницу, в душе пожалела, что снова дала волю языку и наболтала лишнего. Она решила прервать это тягостное молчание и заботливо поправила бретельку фартука на плече своей подопечной. Затем уложила на место выбившийся локон её белокурых волос, закрепила шпилькой и, окинув придирчивым взглядом миниатюрную фигурку новоиспечённой горничной, удовлетворённо заключила:

— Вот так! Смотрю на тебя и будто вижу себя лет так… — тётка Агата кашлянула в ладонь. — Ни к чему мне помнить свои года. Запомни: ты постоянно должна следить за своим внешним видом и особенно в присутствии гостей. В доме много зеркал, так что тебе не составит особого труда при случае заглянуть в одно из них, чтобы привести себя в порядок. Но это не означает, что ты постоянно должна крутиться возле зеркала, как любят некоторые девицы из богатеньких семей. Опрятная внешность прежде всего избавляет саму горничную от неприязни со стороны гостей, придирчивых укоров хозяев и выслушивания их нудных распеканий. Ну-ка, посмотри, какая ты красавица.

Миссис Хадзис установила строго вертикально треснутое псише на двух стойках, чтобы её помощница смогла разглядеть себя в полный рост. Беата уже однажды любовалась в точно такое же прямоугольное зеркало в покоях герцогини, когда портной снимал с неё мерку на пошив бального платья, которого она так и не дождалась. Миссис Ллойд тогда выбрала из множества предложенных ей тканей лёгкий сатин, окрашенный в шафрановый цвет. Беата на мгновение представила себя в этом пышном наряде, и снова её коснулось на краткий миг воскресшее ощущение беззаботного счастья, какое она испытала, когда кружилась по просторной бальной зале под волшебные звуки скрипки Теодора Гримса.

Откуда-то сверху нетерпеливо зазвонил колокольчик. Тётка Агата подскочила с табурета и, схватив за руку Беату, поспешила на призыв хозяйки. Бледная и худая, словно восковая свеча в подсвечнике, графиня стояла на лестничной площадке и трясла своей серебряной сонеткой.

— Ты приготовила праздничные ленты? — спросила она у горничной, едва та вынырнула из-под лестницы.

— Да, госпожа! — ответила Агата, склонив голову. — Мы их погладили и сложили возле постирочной.

— Хорошо. Крепить будем позже. А пока для тебя есть другая работа. Пойдёшь со мной. — Сказав это, графиня повернулась, чтобы уйти, но тут Беата, поборов в себе робость, негромко окликнула её вопросом:

— Простите, миссис Готлиб, а чем заняться мне?

Агата тут же нервно одёрнула помощницу за рукав.

— Вымети двор, — не оборачиваясь, бросила через плечо графиня и печатным шагом направилась в коридор.

— Запомни, никогда не докучай хозяевам своими вопросами, — полушёпотом прочла нотацию горничная. — Когда им что-то понадобится, сами призовут. Моя вина, не упредила. Ступай. Да не забудь надеть уличный фартук. Этот для домашней работы.

День распогодился. Высоко в небе над фиалом башни, будто невесомые пёрышки, медленно проплывали блёклые облака. Солнышко припекало по-летнему и щедро заливало своим ярким светом просторный двор Каймангрота. Только узкий клуатр, тянущийся вдоль каменной перегородки, надёжно прятался в прохладной тени. Беата опоясала себя грубым холщовым передником, вооружилась метлой и приступила к работе. Она тщательно подмела вымощенные камнем дорожки и сгребла в мешок весь сор, что оставили после себя понаехавшие с утра торговцы. Работа в её руках спорилась, впрочем, как и всегда, и уже через каких-то полчаса двор выглядел безукоризненно чистым. «Ну вот, кажется, теперь можно присесть и передохнуть, — решила Беата, снимая запылённый фартук. — Пожалуй, я это заслужила». Она устало опустилась на скамейку под старым согнувшимся дубом и подняла глаза вверх. «Наверное, он тоже устал здесь стоять, — разглядывая гладкую листву дерева, подумала Беата. — Бедный старичок, каково же ему зимой держать на своих ветвях огромные снежные шапки. Он, словно добрый и верный друг: укрывает в тени от зноя, спасает от проливного дождя в ненастье. Расти этот дуб в лесу, его сухими сучьями можно было бы разжечь костёр и согреться. Дикие звери питались бы осыпавшимися с веток желудями, а птицы вили бы свои гнёзда под его густой кроной. В дупле могучего ствола наверняка бы нашла убежище для себя и своего потомства рыжая белка. Это не просто дерево. Это большой и гостеприимный дом, двери которого всегда открыты. Миссис Ллойд рассказывала, что у всех деревьев есть душа, и что они разговаривают друг с другом на непонятном нам языке. А этот старичок-дубовичок остался тут совсем один после того, как весь сад вырубили под корень. Как он уцелел?» Герцогиня называла этот могучий, кряжистый дуб мудрым смотрящим и всякий раз, когда они вдвоём прохаживались по саду, уважительно приветствовала поклоном согбенного от возраста дедушку, покрытого шершавой корой, будто морщинистой, заскорузлой кожей, какая бывает у людей в преклонных летах. Маленькая Беата всегда относилась к словам своей наставницы доверительно и поэтому нисколько не сомневалась в правдивости этой истории. Наверное, дуб хранил в своей глубокой памяти воспоминания обо всех обитателях замка. На протяжении долгих лет наблюдал, как они рождались, взрослели, старились и покидали навсегда этот мир. Вместе с герцогом Ллойдом оплакивал его почившую супругу Глорию. Люто негодовал, когда выкорчевывали её цветущий сад. Видел, как исчезают все те, кого он когда-то укрывал под сенью густой листвы в маленькой люльке и качал на подвесных качелях. Хранил тайные признания в любви, успокаивал чьё-то горе ласковым шелестом листьев, смиренно сносил старческое брюзжание и скорбно провожал в последний путь. «Если у этого дерева и впрямь есть душа, то, наверное, она очень грустная», — подумала Беата…

Герцог Кристофер Ллойд похоронил свою супругу Глорию, как она и завещала, под ольхой, одиноко растущей посреди бескрайней, холмистой равнины, по которой стелились мягким ковром дикие травы и до самого горизонта колыхались золотистыми волнами хлебные колосья. Привольный ветер-бродяга, слоняясь по безбрежным нивам, натыкался на непокорную красавицу-ольху и сердито тормошил её длинные ветви, пытаясь сорвать с них тоненькие серёжки. Беата хорошо помнила тот день, когда впервые пришла навестить могилку своей благодетельницы. Она принесла с собой любимые ею фиалки. Герцог Ллойд на месте погребения в память о супруге установил надгробие в виде статуи сидящей на камне женщины с букетом цветов в руках. На её лике отображалась печаль, а взор был устремлен куда-то вдаль. На камне была высечена эпитафия. Беата по слогам прочитала: «Без любви всё теряет смысл». Сердце её взволнованно забилось. Отчего-то на память пришли слова Глории о взаимной любви, о том, какое это счастье любить самой и быть любимой, и что человеку не должно увядать в одиночестве. Быть может, поэтому герцогиня во время их совместных прогулок так часто любовалась этой стройной ольхой. Гордая и прекрасная, она затерялась посреди широкой равнины, обдуваемая промозглыми осенними ветрами, обжигаемая палящим летним солнцем, замерзающая долгими зимними ночами под холодным блеском звёзд. Весь свой одинокий век ей суждено было простоять на одном месте среди безмолвного пустыря. Беата стряхнула ладошкой опавшие листья с надгробной плиты и бережно разложила фиалки у подножия каменного изваяния. Листва над её головой что-то тихо нашёптывала. Внезапно угомонившийся ветер едва касался поникших ветвей, которые своей полупрозрачной тенью накрывали так скоро позабытую всеми юдоль плача. Постояв с минуту, Беата вдруг шагнула вперёд и, обхватив обеими руками шею склонившейся дамы, прижалась тёплой щекой к её холодному, каменному лицу. Казалось, время замерло. Ветер затаил дыхание, приказав травам и листьям хранить скорбное молчание. И в этот миг из густой зелени ольхи вспорхнула вверх маленькая птичка с ярким, пёстрым оперением. Она немного покружила над макушкой дерева, наблюдая за миниатюрной девичьей фигуркой, и, устремившись ввысь, растворилась в глубокой синеве…

Беата почувствовала, как её веки наливаются тяжестью, а пленяющая дремота, словно вязкая, тягучая смола, растекается по всему телу. Подобрав платье, она закинула ножки на деревянную скамейку, облокотилась на перила и закрыла глаза. Безмятежный сон сперва затянул дымкой её сознание, а затем подхватил утомлённое дитя и унёс на своих призрачных крыльях в неведомые дали. Порой дивишься тому, как события, уже однажды происходившие с нами, повторяются снова, точь-в-точь. Спала Беата всегда очень чутко. И подобно тому, как иногда мы незримо ощущаем на себе чей-то пристальный взгляд со стороны, так и теперь, сквозь туман дремотного забвения, она почувствовала это постороннее, изучающее любопытство. Приоткрыв глаза, Беата поняла, что интуиция её не подвела. Рядом сидел темноволосый мальчик и с интересом рассматривал её. Быстро очнувшись ото сна, она спустила ноги вниз, выпрямилась, суетливо разгладила фартук, и, взглянув искоса на незнакомца, растерянно произнесла:

— Добрый день.

— Здравствуйте, — поздоровался в ответ незнакомец. — Меня зовут Мартин Кристенсен. А вас?

— Беата Эклунд, — ответила она и стеснительно посмотрела на своего собеседника. Лицо Мартина показалось ей приятным: карие глаза, смоляные брови, прямые тёмные волосы, чёлка, зачёсанная набок, и розовый румянец на щеках — все эти выразительные черты сразу же привлекли её внимание. Одет он был просто и опрятно. Беата никогда прежде не встречала этого мальчика в городе.

— Вы здесь работаете? — полюбопытствовал Мартин.

— Да… помогаю… — запнулась она, чуть робея. — То есть, работаю помощницей… у горничной. Вообще-то, я тут первый день.

— Я тоже раньше никогда здесь не был. Мы приехали в Валенсбург совсем недавно, по приглашению моего дядюшки, Томаса Майера. Вы, наверное, наслышаны о нём?

— В нашем городе все знают портного Томаса Майера.

— Дело в том, что дядюшка болен. К тому же зрение стало подводить его в последнее время и поэтому сам он не справляется. Вот мы с отцом и приехали, чтобы разделить все его тяготы и заботы.

— А ваш отец приходится кузеном мистеру Майеру?

— Нет, моя матушка была его двоюродная сестра. Я здесь помогаю отцу — он сейчас доставляет заказ хозяевам. Мистер и миссис Готлиб готовятся к торжественному приёму, страшно сказать, самой Королевы. Нам пришлось попотеть, чтобы успеть до приезда её величества. А это наша арба. — Мартин указал рукой на двухколёсную тележку возле вольера.

Разговор завязался сам собой, и Беата почувствовала, как ей невероятно легко в общении с этим приезжим незнакомцем, будто бы они знали друг друга не один год.

— Какая у вас необычная повозка, — сказала она, разглядывая бортовую тележку на одной колёсной паре. — В нашем городе никто на таких не ездит.

— Неудивительно. Ведь они предназначены для передвижения по горным дорогам. А вы когда-нибудь бывали в горах?

— Нет. Я дальше Валенсбурга никогда не выезжала.

— До того, как сюда переехать, наша семья вела кочевую жизнь. Мы то и дело переезжали с места на место и нигде подолгу не задерживались. Эту повозку мы купили, когда путешествовали по Каталонии. Ей очень удобно управлять по извилистым, скалистым тропам.

— Наверное, это нелегко? — спросила Беата.

— Что, нелегко? — переспросил Мартин.

— Постоянно переезжать с места на место. Расставаться с близкими людьми. Покидать края, к которым привык?

— Поначалу мне было трудно привыкнуть. Когда мы проживали в городке Бенгут, я познакомился с одной девочкой, её звали Агна. Она была дочкой местного скорняка. Мы очень быстро сдружились и, когда отец объявил о предстоящем отъезде, я убежал из дому и прятался в стоге сена. А она каждый день приносила мне еду и молоко. В конце концов, пастух выследил нас и обо всём рассказал моим родителям. Как ни странно, отец не отругал меня, а матушка даже всплакнула. Мне показалось, что она переживала за нас. Вечером того же дня мы покинули Бенгут, и я даже не успел проститься с ней. С тех пор мы больше никогда не виделись.

— Но, с другой стороны, вы ведь повидали много интересного. Узнали, как живут люди в других городах и странах, как обустраивают своё жилище, во что одеваются, как веселятся в праздники.

— Да, — согласился Мартин, — я многое повидал и везде учился чему-то новому. Эти переезды помогали мне постигать моё ремесло.

— Вы всегда хотели стать портным?

— Хотите сказать, что это не мужское занятие?

— Я не это имела в виду.

— Мои родители портные. С ранних лет я помогал им в этом непростом деле, поэтому мне известно всё, что касается изготовления одежды. И я никогда не представлял себе, что смогу стать кем-то ещё. Прав мой дядюшка, который любит повторять, что с таким ремеслом я не пропаду и на хлеб насущный для своей семьи всегда заработаю. Я знаю, что многие мои сверстники мечтают о дальних странствиях и всяких там приключениях. А я, наоборот, хотел бы поселиться в каком-нибудь уютном местечке и больше никуда не уезжать. Хватит с меня путешествий. Может, когда-нибудь и я пересяду на обычную двухосную тележку.

— Выбрать доходное дело это одно, а кем бы вам хотелось быть? — спросила своего собеседника Беата с той откровенной прямотой, которая свойственна только детскому возрасту.

— Даже не знаю, — Мартин пожал плечами и задумчиво улыбнулся. — Я, правда, не знаю.

— Моя мама подрабатывает портнихой, принимает заказы на дому. Я знаю, что это нелёгкое занятие. От долгой и напряжённой работы у неё болят глаза.

— Это бывает. И ослабевшее зрение моего дядюшки — прямое тому подтверждение…

Ребята так увлеклись разговором, что не заметили, как во дворе появилась миссис Хадзис. Чтобы хоть как-то привлечь их внимание, горничная притворно кашлянула, чем только спугнула мерина у вольера. Он тряхнул остроконечными ушами и приподнял голову, не прекращая свою жвачную работу.

— Ну наконец-то! — во всеуслышание заявила о своём присутствии тётка Агата. Никто бы сроду не подумал, что эта низкорослая, миниатюрная с виду женщина может извлекать из гортани подобные звуки. — Хоть кто-то обратил на меня внимание. Беатрис стало неловко за свою отвлечённую рассеянность и она, извинившись перед Мартином, поспешила к начальнице.

— Я подмела двор, как и было велено, а потом присела немного передохнуть… — попыталась она объясниться.

— На-ка вот, возьми. — Горничная взяла помощницу за руку и вложила ей в ладонь монетку.

— Что это? — спросила Беата.

— Твоё жалованье за сегодняшний день. Хозяйка согласилась на поденную оплату. Она обошла весь дом, заглянула в каждый закуток и — о, чудо! — нигде не обнаружила пыли. Я объяснила ей, что в этом не только моя заслуга. Видимо, графиня осталась довольна твоей работой. По секрету скажу: нечасто эта сквалыга проявляет такую благосклонность. Щедрой её при всём желании не назовёшь. Словом, твой испытательный срок окончен. Можешь считать себя принятой на работу. На сегодня, пожалуй, с тебя довольно, а вот завтра по утру постарайся не опаздывать. Управляющий уже всех оповестил о прибытии её величества. Ожидают во второй половине дня.

Беата поблагодарила горничную и вернулась к Мартину, который со стороны наблюдал за их разговором.

— Всё обошлось? — поинтересовался он.

— Ага. Кажется, меня даже похвалили, — кокетливо ответила Беата.

— А я уже собирался просить прощения перед этой сердитой домоправительницей за свой болтливый язык.

— Да нет, она добрая, просто строгости напускает. Ну вот, — довольно потерев ладошки, сказала Беатрис, — на сегодня мой рабочий день окончен.

— Мы могли бы подвезти, — предложил ей Мартин. — Места в повозке достаточно.

— Спасибо, не стоит. Я ведь живу в другой стороне и вам придётся совершить большой объездной путь.

— Бешеной собаке, как известно, десять миль не крюк. К тому же Титану не мешало бы размять ноги. В последнее время он обленился до бесстыдства. «Борта» наел, а отрабатывать не желает.

Беата улыбнулась, глядя на упитанные пятнистые бока коренастого першерона и его чавкающую физиономию.

— А почему его так зовут? — с любопытством спросила она.

— Когда мой отец выбирал коня на ярмарке, он спросил у хозяина, почему у него такое имя, и тот ответил, что в старину жил один могучий великан, который обладал невероятной силищей и мог таскать на гору тяжеленные камни, и что этот конь именно такой.

— Рядом с моим Пегасом он и впрямь выглядит великаном, — сравнила Беата.

— Так-то оно так. — Мартин почесал кончик носа. — Только вот возить ему нас не то чтобы в гору, но даже с горы в тягость. Большой не означает трудолюбивый. Так что пусть немного растрясёт жирок — ему это только на пользу.

Послышались чьи-то шаркающие шаги в тени клуатра. Мартин оглянулся и увидел своего отца: он медленно приближался к повозке, кренясь спиной назад под тяжестью тканевых рулонов на руках, которые застили ему почти весь обзор. Сын поспешил отцу на помощь. Подбежав, он перекинул две тяжёлые скатки себе на плечи, существенно облегчив ношу Кристенсену старшему, и они вдвоём продолжили путь к своей арбе. Титан равнодушно жевал, не обращая внимания на хозяев, и только когда те загрузили всю свою поклажу в тележку и начали взбираться на неё сами, недовольно фыркнул ноздрями, понимая, что сейчас, вероятнее всего, неугомонные двуногие будут склонять его к труду. Мартин о чём-то коротко переговорил с отцом и тот, посмотрев в сторону Беаты, одобрительно кивнул.

В пути меж ними завязалась беззаботная и фонтанирующая весельем беседа. Мартин остроумно подтрунивал над Титаном, а Беата от души смеялась, наблюдая за тем, как искушённый плут с постриженной гривой отводит назад уши, догадываясь, что речь идёт именно о нём, и тут же прибавляет шаг. Маттиас Кристенсен оказался не менее словоохотливым и в подтверждение слов сына время от времени добавлял подробностей об их злоключениях, связанных с мерином-лентяем, который всякий раз проявлял незаурядную хитрость и изобретательность, пытаясь увильнуть от своих тягловых обязанностей. За разговорами дорога вышла короче, и Беата не заметила, как повозка подкатила к её к дому.

— Ну вот мы и приехали, — сказала она и, поблагодарив своих новых знакомых, спрыгнула с тележки. Прощаясь, она погладила шёрстку Титана и добавила: — А мне очень понравился ваш силач. И вовсе он не лентяй — так славно довёз нас. Просто у него отличное чувство юмора.

— Это он перед новой попутчицей выделывался, — пошутил Мартин. — А дальше снова поползёт, как улитка.

— Д-а-а, — протянул Кристенсен старший, — муки совести ему неведомы.

Титан снова навострил уши, улавливая насмешливые интонации в нескончаемой трескотне двуногих болтунов, которые, по всей видимости, продолжали перемывать его натруженные косточки.

— Слушай-слушай! Кое-кто проникся к нему симпатией и принял за трудягу, а он уж и уши развесил, — пристыдил коня Мартин.

Все дружно посмеялись, а конь с отрешённым видом хлопал ресницами и беспечно помахивал хвостом из стороны в сторону, будто все эти распекания его не касаются вовсе.

— Завтра вам предстоит много волнений и хлопот, мисс Эклунд, — напомнил Маттиас Кристенсен. — Желаю вам стойко преодолеть их.

— Я ужасно волнуюсь, — ответила Беата. — Ведь это сама Королева. Горничная сказала, что у знатных особ всегда на уме какие-то причуды. Могу себе представить, каково прислуживать королевской свите!

— Угодить всем не получится, как ни старайся. Уж нашему-то брату это известно, как никому другому, — поделился со вздохом портной. — Главное — поменьше страдать из-за чьих-то придирок и капризов. Берите пример с нашего Титана: никакие порицания не навредят его самочувствию.

— Спасибо за совет, — улыбаясь, поблагодарила Беата. — Постараюсь быть такой же невозмутимой.

Они простились. Мартин спросил разрешения у своей новой знакомой как-нибудь навестить её, и та охотно согласилась. Ему не терпелось услышать рассказ о пребывании Королевы в замке, ведь Кристенсены тоже приложили руку к тому, чтобы её величество и их высочества не остались разочарованными своим визитом в Валенсбург. Повозка тронулась, и Титан заковылял по направлению к швальне Томаса Майера. Беата, выглянув из ворот, обратила внимание на то, что конь, пройдя бодрым шагом около двадцати ярдов, и впрямь заметно снизил скорость. Свесив голову, бедняга влачил свою скрипящую, двухколёсную колымагу с таким утомлённым видом, будто уже не первые сутки в цепочке гружённого торгового каравана он бороздил безбрежные дюны пустыни под её испепеляющим солнцем. Мартин обернулся и, заметив Беату, провожающую взглядом их повозку, развёл руками в стороны, как бы желая сказать: «Вот так! Их сиятельство притомились». Беата засмеялась и, помахав ему вслед рукой, захлопнула калитку.