Сокровище Беаты

Владимир Иволгин (2024)

Сюжет книги разворачивается в средневековье, в вымышленном королевстве Квитония и повествует о судьбе девочки по имени Беата Эклунд, которая проживает на городской окраине со своей матерью. Неподалёку от города расположен старинный замок. Его могущественные хозяева вторгаются в безмятежное течение жизни Беаты, разрушая её. На пути к справедливости главная героиня и её друзья соприкасаются не только с коварством злых людей, обитающих за стенами замка, но и с проявлением холодного безразличия, малодушного страха и прочих неприглядных сторон всех тех, кто окружает их в повседневности. Жителям города и невдомёк, что за ними пристально наблюдают, отслеживают каждый их шаг. И совсем ещё юной Беатрис предстоит раскрыть страшную тайну о невещественном мире помыслов и желаний, сокрытом от человеческого глаза, свести знакомство с его владычицей и вступить в непримиримое противостояние с ней. Эта история о настоящей дружбе и верности. О том, что ищет каждый из нас, но не всегда обретает.

ГЛАВА 1. Предыстория. У всякой тайны свой час.

Стоял жаркий июльский день. Полуденный зной раскалил черепичные крыши городских построек и камни выщербленных мостовых. Нагретый воздух трепетал мелкой рябью, искажая контуры зданий и покосившихся уличных фонарей. По узким тротуарам медленно передвигались фигурки измождённых невыносимой жарой прохожих. Навьюченные лошади обречённо тащили тяжёлые повозки, доверху гружёные поклажей. Их понурого вида хозяева прятали свои головы под соломенными шляпами и время от времени прикладывались к кожаным флягам, глотая из горлышка ледяную родниковую воду. Даже дворовые собаки притихли, скрываясь в тени от косых навесов у распахнутых настежь подъездов. Всякое живое существо пыталось отыскать себе укромный уголок, где можно было бы надеяться на спасительную прохладу. Кипучая городская жизнь замедлила своё шумное течение под палящими лучами ослепительного июльского солнца. Пышущее жаром пекло, словно в жерле раскочегаренной печной топки, расплавило повседневную суету, наводнившую с утра славный город Валенсбург, и утихомирило его беспокойных обитателей. И вот средь этой унылой картины, меж вялых, размякших от жары тел, нарушая общий «ползущий» порядок, по одной из городских улиц, не чуя под собой ног, несётся наш герой — шустрый мальчуган лет одиннадцати отроду с выгоревшими русыми волосами, запечённым и обветренным на летнем воздухе лицом, в застиранной льняной рубахе, кое-как заправленной в широкие штаны с оттопыренными карманами, и потрёпанной кепке с надвинутым на лоб махристым козырьком. Он проскочил мимо портняжной мастерской, ловко перепрыгнул через пятно растрескавшейся грязи — остатки иссохшей лужи, миновал центральный перекрёсток, обогнав телегу лудильщика, и, преодолев без малого пятьсот ярдов по широкому прямому проспекту за какие-то две-три минуты, ухватился за фонарный столб, чтобы с разбегу не промахнуть мимо знакомой двери, ведущей в местную пекарню. В людях с подачи какого-то остряка её шутливо прозвали «Заведение мадам Буланже». Возле этого невысокого, одноэтажного строения, как обычно, сильно пахло ванилью, корицей и ягодным джемом. Чарующий, приторно-сладкий аромат, доносившийся изнутри, всегда притягивал сюда городских сладкоежек, коим, несомненно, являлся и наш персонаж. Блаженно закрыв глаза и вдохнув полной грудью волшебные запахи, мальчуган размашисто отворил входную дверь и ввалился в лавку. Мелодично зазвенел китайский колокольчик, подвешенный справа, над дверным косяком. Закопчённые стены и тронутые гарью потолки пекарни на первый взгляд производили мрачноватое впечатление. Что уж тут поделаешь — таков удел всякого заведения, где с раннего утра и до позднего вечера полыхает в печи огонь, скоблятся от нагара сковороды и шкворчит раскалённое масло. Как ни странно, но на этот раз никто не отозвался на зов колокольчика, громко заявившего о появлении покупателя. Дело в том, что сразу за торговым прилавком находилась перегородка, сложенная из ровного камня, которая отделяла магазинчик от кухни. Перегородка имела в себе арочный проход, достаточно широкий для того, чтобы через него можно было свободно проносить поддоны с пирогами и прочими лакомствами. В этом тесном помещении, заставленном стеллажами и заваленном почти до самого потолка мешками с мукой, не покладая рук, священнодействовала хозяйка заведения. На самом деле её звали Макбет Досон. Она была уроженкой маленького провинциального городка на задворках королевства Квитония и прибыла в Валенсбург в числе тех переселенцев, что решили попытать счастья на новой земле, когда король Бенедикт Премудрый объявил о своём намерении заселить северные окраины собственных владений, доселе пустовавшие. Но пришедшая из ниоткуда беда, которую в народе прозвали «Чёрной смертью», вынудила её и ещё с дюжину таких же приезжих покинуть только-только обжитую местность и укрыться в стенах упомянутого города, ибо его благословенный порог бубонная чума, по счастью, обошла стороной. У неё был племянник по имени Питер, оставшийся сиротой после смерти матери. Матушка Питера приходилась Макбет родной сестрой, и когда её душа по воле Господа отправилась на Небеса, сердобольная родственница взяла к себе единственного племянника на содержание. Сама же тётушка была незамужней и бездетной, потому питала к пасынку болезненную привязанность и всячески ограждала его от нежелательных уличных знакомств, от чего сам Питер откровенно страдал и неоднократно высказывал свою претензию чрезмерно заботливой попечительнице. Ростом он был чуть выше своих сверстников, немного худощав, темноволос, с неулыбчивой миной на лице, усеянном мелкими, как манка, едва приметными конопушками. К нему-то сейчас и спешил со всех ног общеизвестный городской непоседа по имени Николас Флетчер. На прилавке грибной шляпкой торчал ещё один звонок, и запыхавшийся посетитель по-свойски ударил по нему растопыренной пятернёй аж три раза. За стеной послышался чей-то приглушённый, невнятный голос. «Ага, значит, кто-то есть», — подумал Николас. Несмотря на строжайший запрет хозяйки, он всё же рискнул заглянуть в святая святых мадам Буланже. Эта женщина объёмистой комплекции прославилась на весь город не только умением стряпать отменную выпечку, но и сердитым, подчас даже суровым характером. Она строго на строго воспрещала посторонним совать любопытный нос в свой кулинарный отдел. Её заведение всегда приятно удивляло покупателей чистотой и идеальным порядком. Хозяйка проявляла исключительную заботу о репутации пекарни, и потому внешняя опрятность, рачительность в делах и любовь к чистоте так полезно сочетались в ней с грозным темпераментом. Иначе в этом непростом деле, впрочем, как и во всяком другом, удержать всё под контролем было невозможно. Так что при случае она вполне могла приложить не только крепким словцом, но и съездить деревянной мешалкой по любознательной голове одного из тех дворовых мальчишек, что слетались на сладостный аромат кипящего в тазике джема, как дикие пчёлы на мёд. Обычно хозяйка сама встречала своих покупателей, но поскольку её пышные формы так и не появились в проёме под аркой, это означало лишь одно — Макбет Досон в пекарне не было. Тем не менее, сдавленный хрип и странная возня за стеной не прекращались. Николас осторожно заглянул в кухню, где его глазам предстала картина жуткого беспорядка: по столешнице была разбросана перевёрнутая вверх дном посуда, из опрокинутых на полках кулей тонкими струйками сыпались на плиту манка и соль, а в луже разлитого по полу молока утопали глиняные черепки разбитого кувшина. Справа, из-под груды мешков с мукой, наваленных друг на друга, торчали носками вверх два ботинка — оттуда и раздавался тот самый таинственный звук. Николас пробрался за мучной склад и в предполагаемом месте нахождения головы «погребённого» попытался один из них откинуть в сторону. Первая попытка оказалась неудачной, и пятидесятифунтовый упрямец всей своей тяжестью навалился на голову бедолаги, которая в тот же миг что-то жалобно промычала. Тогда, обойдя мешок с другой стороны и ухватившись покрепче за узел, Николас снова изо всех сил потянул его на себя. Не в силах больше сопротивляться крепким мальчишеским рукам, пыльный толстяк, наконец, сдался и беспомощно перевалился на другой бок.

— Наконец-то! — откашлявшись, выдавил из себя осипшим голосом Питер Досон. — Я уж думал, задохнусь здесь!

— А мне и невдомёк, кто тут потрошит хозяйские припасы, — улыбаясь во весь рот, ответил Николас. — Как будто слон порылся в посудной лавке. Оказывается, это старина Питер решил порадовать дорогую тётушку генеральной уборкой. Сам сможешь встать? Давай руку.

Белый, как мел, Питер ухватился за протянутую руку товарища и, отпихивая ногами мешки, выкарабкался из-под завала. Его взлохмаченные волосы свалялись в муке, а голова была обильно усыпана сморщенным изюмом.

— Ну ты и кекс, однако! — осматривая «припудренную» фигуру приятеля, потешался над ним Николас.

— Тебе смешно, а тётка скоро вернётся с базара. Тут такое начнётся! Уж лучше б меня мешком пришибло, — сокрушался Питер, отряхивая рукава.

— Какой же нечистый дух заманил тебя на эту гору? — спросил его Николас, оглядывая закрома Макбет Досон.

— В том-то всё и дело. Видишь ли, тётушка помешана на чистоте. Любит, чтобы на кухне всё блестело и сверкало ярче звёзд на небе — её любимая поговорка. При виде пыли у неё глаза наливаются кровью, как у быка на корриде. У меня такое чувство, что кухня — это всё, что ей по-настоящему дорого в жизни. — Питер на короткий миг призадумался. — Ну, может, ещё огород.

— А ты? Ведь ты же её единственный племянник. Она должна тебя любить.

— Ха! Конечно, любит. Если б ты знал, какой это рабский труд. Да здесь за жалование никто вкалывать не согласится. А я это делаю за бесплатно! Вечно всем недовольна, ворчит да рычит: «Почисть-помой-протри-подмети…» А тут ещё, как назло, паутина нарисовалась под самым потолком. Вот я и забрался наверх, чтобы её смахнуть. И всё бы ничего, да только мешок, на котором я пристроился, начал съезжать вниз. Ну и… в общем, навернулся я вместе с посудой. Куча заваливалась набок и меня придавило. Хорошо хоть на полу мешки с сахарным песком лежали, и я на них плюхнулся. Да ты вот подоспел. Иначе пиши-пропало…

И тут звякнул дверной колокольчик. За стеной послышался запыхавшийся голос миссис Досон:

— Ф-ух! Ну и жарища! Корзины еле донесла. Спасибо молочнику — подобрал на полпути. Питер! Корзины-то занеси, а то уж я совсем из сил выбилась.

Питер застыл ни живой-ни мёртвый. Горячим приливом кровь ударила по щекам перепуганного племянника, обдавая их пожаром жгучего стыда. В немом оцепенении он смотрел на своего приятеля, а парализовавший его страх потихоньку стал пробираться и в душу Николаса. Теперь уже оба застыли, как вкопанные, ожидая незавидной участи. Но, к счастью, снова скрипнула дверь — очевидно, хозяйка вышла за оставленными снаружи корзинами. Николас ткнул локтем в рёбра остолбеневшего товарища и кивнул головой на приоткрытое окно.

— Ну что, рвём когти? — предложил он Питеру. — Переночуешь пока у меня. Пусть тётка ночь поворочается — куда это её единственный племянник запропастился? А там, глядишь, остынет.

— Нет. Пожалуй, так будет ещё хуже. Лучше уж сразу, — обречённо пробормотал Питер.

— Ну, как знаешь. Тогда я дёргаю. — Николас запрыгнул на подоконник и распахнул оконную створку с сильно закопчённым стеклом. — Потом расскажешь. Держись, брат! — бросил он напоследок приятелю и нырнул в пролёт окна.

И вот уже Николас, глубоко вдыхая грудью сухой воздух городских улочек, перекрёстков и развилок, мчится навстречу плетущимся по жаре скрипучим повозкам, ловко петляя между дорожными указателями и фонарными столбами. Ноги сами разгоняли его на пологих спусках и притормаживали перед очередным поворотом. Базарный день на единственной рыночной площади города, откуда только что возвратилась тётка Питера, был в самом разгаре, несмотря на палящее солнце. Николаса всегда удивляла выносливость этих стойких, настырных торговок, которые и в жару, и в ледяную стужу часами могли торчать у своих прилавков в надежде на вожделенный барыш. И хотя сегодня на рыночной площади было не слишком многолюдно, как обычно бывает в такие дни, тем не менее, ряды не пустовали. Горожане суетливо толкались возле длинных дощатых столов под покатыми навесами: кто-то бойко торговался, пытаясь сбить цену, кто-то спорил до хрипоты, доказывая исключительное качество своего товара, а кто-то с любопытством наблюдал со стороны, чем закончится это упрямое противостояние. Отовсюду раздавались наперебой вялые голоса разморённых зноем зазывал-лоточников. Сквозь этот гомон откуда-то доносились звуки скрипки. Должно быть, музыкант Теодор Гримс развлекал толпу где-то на краю рыночной площади, поодаль от беспокойной толкотни. Лавируя между снующими покупателями и ремесленниками, волокущими свой товар на скрипучих тачках и в плетённых корзинах к «прикормленным» местам, Николас наконец-то отыскал знакомый прилавок. Посреди колоритных базарных тёток, облюбовавших «кружок доверия» — так можно было назвать миниатюрный сходнячок четырёх зубоскалок по перемыванию костей несговорчивым покупателям — он с трудом разглядел миниатюрную фигурку подружки. Худенькая девочка с большими голубовато-зелёными глазами и волосами жемчужного цвета в скромном коричневом платьице и безупречно-отглаженном молочном переднике спрыскивала водой цветы в глиняных вазочках, что были расставлены по полкам трёхъярусного стеллажа, устроенного лестничным способом. В этом удивительном цветнике пестрели сочными красками орхидеи, гиацинты, камелии, пионы, и, конечно же, пышные розы по-королевски рисовались бархатом своих алых, жёлтых и белоснежных лепестков.

— Привет, Беата! — громко окликнул подружку Николас. — Как нынче торговля?

— О! Явился чёрт из табакерки, — отозвалась первой недовольная торговка с перевязанной платком головой, очевидно, мучимая мигренью. — А я свой «качан» ломаю, с чего сегодня на улице такое адское пекло.

— Поэтому вы его платком повязали? — сострил в ответ Николас.

— Ну, ты ещё погруби мне… — огрызнулась та, беззвучно прожевав губами остаток фразы из отборной площадной брани.

— Привет, Николас, — дружелюбно поздоровалась Беата. — Если б не жара, возможно, дела продвигались бы лучше. Постоянно приходится опрыскивать цветы, иначе они увянут ещё до окончания базарного дня. А ведь я говорила матушке, что сегодня не будет торговли, но она всё же настояла на своём.

Тут автор вынужден сделать небольшое отступление. Дело в том, что главная героиня нашей истории по имени Беата Эклунд проживала на другом конце города вместе со своей матушкой Софией Эклунд, которая выращивала в домашней оранжерее цветы на продажу. Глава семейства, Ларс Эклунд, известный на весь город кузнец, плотник и столяр, бесследно пропал несколько лет тому назад. С тех самых пор другого источника дохода у матери с дочерью не было. В зимнее время они перебивались случайными заработками, нанимаясь к состоятельным жителям Валенсбурга в прачки или горничные. Время от времени София перешивала чьи-нибудь вещи, принимая заказы на дому. С потерей кормильца благосостояние Эклундов сильно пошатнулось. Было тяжело, но всё же они не унывали. Спасало занятие любимым делом, и с наступлением долгожданной весны в оранжерее снова зацветали сиреневые флоксы, распускались разноцветные чашечки анемон, и на тонких веточках поблёскивали жемчугом миниатюрные колокольчики серебристых ландышей.

— А где же Питер? — поинтересовалась Беата. — Помнится, он обещал навестить меня сегодня. Я уже привыкла к его сладким гостинцам. Каждый раз какой-нибудь новый сюрприз.

Николас немного смутился от того, что явился с пустыми руками и ему нечем порадовать подружку.

— Хочешь, я помогу тебе отвезти корзины домой? — предложил он, угнетаемый угрызениями совести.

— Спасибо, это было бы здорово. Тем более, что мама сегодня взяла очередную работу на дом, и мне не хотелось бы её отвлекать. Можно даже выдвинуться пораньше, всё равно торговли не будет. Так что же Питер?

— Если я тебе начну рассказывать, ты сильно рискуешь сесть со смеху на свой кактус.

Беата оглянулась и обнаружила, что пузатый кактус, торчавший из глиняного горшка, своими острыми иглами зацепил сборку на её платье. Она аккуратно сняла нанизанный на колючки подол и отшагнула в сторону.

— Ты меня спас, спасибо. Ещё немного и точно уселась бы. Ну и что же там случилось? — переспросила она, уже захваченная интригующим вступлением.

— Представляешь, захожу я сегодня в пекарню и…

Николас начал было с упоением пересказывать о том, что приключилась с Питером, но его рассказ неожиданно прервал поднявшийся посреди базара переполох. По рядам прокатилась волна беспокойства:

— Меро! Едет Меро! — передавали друг другу по цепочке торговцы.

Кто-то принялся поспешно прятать свой товар под прилавок.

— Расступитесь! — донеслось из толпы.

В сутолоке невозможно было что-либо разобрать. Но по мере приближения важной персоны к цветочной лавке, толпа быстро редела, уступая дорогу кортежу из трёх всадников. Впереди неторопливой поступью вышагивал золотисто-огненный мерин, в седле которого покачивался стражник, облачённый в гладкие кожаные доспехи. За его спиной, на широком ремешке, перекинутом через плечо, маячила деревянная балестра. Слева к седлу крепился колчан, набитый стрелами с белым оперением. С правой стороны, на поясном ремне с блестящей бляхой покачивался в металлических ножнах красавец Эсток — двуручный меч с длинной кручёной крестовиной. Натянутая конская сбруя поскрипывала в такт мерному шагу скакуна, а натруженные мускулы сильного, упругого тела позволяли ему держать уверенную и гордую осанку. Николас с восхищением разглядывал амуницию стражника, провожая его зачарованным взглядом. Он так увлёкся изучением боевого снаряжения, что не заметил, как другая лошадь, следующая за вооруженным всадником, потеснила его. Николас отшатнулся в сторону, обернулся и тут же столкнулся с устремлённым на него враждебным взглядом второго наездника, сутулая спина которого изогнулась коромыслом. Мрачный господин с тяжёлым взглядом не имел при себе никакого снаряжения. Он был в чёрном облачении, несмотря на жаркую погоду. С его плеч спадала накидка, закреплённая на груди застёжкой-фибулой. Головной убор — берет с ушками прикрывал лоб до самых бровей, руки обтягивали кожаные перчатки, а на ногах сидели сапоги с коротким, оттопыренным голенищем. Первое впечатление при виде этой согбенной, но крепко сбитой фигуры не оставляло и малейшего повода для симпатии. Черты его лица были довольно крупными, кожа на гладко выбритых щеках и подбородке лоснилась, бледные губы плотно сжимались в нервную складку. Меро вонзил свои прищуренные глазки в растерявшегося мальчугана, словно иглы кактуса. Не выдержав такого агрессивного напора, Николас отвёл взгляд и потеснился в сторону. Замыкал кавалькаду пожилой, сухощавый писарь на пегой кобыле с узкой торбой наперевес. На груди у него болталась дощечка — прямоугольная подставка для письма и чернил. Все трое остановились напротив цветочного прилавка Беаты. Первым заговорил коренастый всадник в чёрном:

— Меня зовут Жак Меро. Я управляющий делами графа Готлиба. Это твои корзины? Отвечай, — приказным тоном обратился он к лавочнице.

— Да, мои, — робко проговорила Беата.

— Сейчас мой писарь пересчитает каждый цветок в них. Ровно столько, сколько он назовёт, ты доставишь сегодня в замок, не позднее шести часов вечера.

— Господин Меро, возможно, я смогла бы предложить вам нечто более привлекательное, — волнуясь, проговорила Беата. — Дело в том, что здесь представлен далеко не весь оранжерейный выбор. Если вас не затруднит, вы могли бы проехать на восточную окраину города, в наш дом — там находится цветник моей матушки и, я уверена, она подберёт для вас…

— Приступай! — не дослушав, приказал писарю управляющий.

Тот боязливо сполз с коня и принялся раскладывать на дощечке свою «канцелярию». Затем, подойдя к цветочным корзинам, он небрежно отстранил хозяйку и начал перебирать зелёные стебли, пересчитывая товар. Лошадь Меро нетерпеливо переминалась с ноги на ногу, будто пытаясь избавиться от противного наездника, и от того он раздражённо ёрзал в седле. Крупная голова его на короткой шее болталась, как у китайского болванчика, и Беата, наблюдая за важным господином, закутанным в чёрный плащ, не смогла удержаться и прыснула неосторожным хохотком. Но даже это не ускользнуло от придирчивых глаз управляющего.

— Как тебя зовут, торговка? — грубо спросил он, устремив свой въедливый взгляд на хозяйку цветника в кружевном молочном переднике.

— Беата Эклунд.

— Не ты ли дочь того плотника, что сгинул в Дедвуде?

Беата в ответ молча опустила глаза, не проронив ни слова.

— Ты по-прежнему живёшь со своей матерью? — продолжал допытываться Меро.

— Мы живём вдвоём.

— Возможно, в скором времени мне понадобятся ещё цветы. Передай матери, что я навещу её.

— Хорошо, я обязательно предупрежу матушку о вашем визите.

— Чтоб тебя, колючий мерзавец! — прикусив палец, взвизгнул писарь.

Из горшка гордо торчал неприкасаемый, круглолицый кактус, растопырив свои острые, тонкие иглы, которыми он всё же сумел дотянуться до нерасторопного секретаря.

— Твоё растение небезопасно для покупателей, — обратился Меро к цветочнице. — Оно может причинить вред чьему-нибудь здоровью или же повредить чьё-то дорогостоящее платье. Во избежание подобных неприятностей я налагаю запрет на продажу этой дряни.

Сказав это, он кивнул стражнику, и тот, достав из ножен свой сверкающий меч, с размаху ударил им по горшку. Кактус с брызгами разлетелся на две половинки.

— Заканчивай и догоняй нас, — сухо приказал Меро секретарю и, пнув коня каблуками в бока, медленно двинулся дальше, по торговому ряду, тесня притихший городской люд.

Писарь внимательно пересчитал все цветы, записал гусиным пером на пергаменте стоимость товара и, забравшись на худощавую лошадёнку, поспешил вслед за своим господином. Беата тут же хлопотливо стала собираться в дорогу.

— Ну вот, а я матушку упрекала, что сегодня торговли не будет, — приговаривала она, переставляя цветы из вазочек в корзины. — Поможешь мне, Николас?

— Конечно, — охотно согласился он. — А что нужно делать?

— Сходить ко мне домой и пригнать повозку. Матушка ведь только под вечер обещалась за мной заехать.

— Не беда, — вмешалась пожилая тётка, торговавшая по соседству огородной зеленью и пахучими приправами. — Коли уж у тебя сегодня такой благословенный день, возьмёшь мою подводу. Воистину, не знаешь, когда найдёшь, а когда потеряешь. София прямо как чувствовала.

— Спасибо, тётка Зельда, — поблагодарила Беата, срезая со стеблей завядшие лепестки. — В который раз убеждаюсь, что у матушки особое чутьё. Она и всякую опасность за версту чует.

— Такое чутьё есть у каждой женщины, дочка, — ответила Зельда, жуя листья петрушки. — Особливо у пожилой. А насчёт Софии ты права. Я про беду-то… — Тут торговка осеклась, поняв, что сболтнула лишнего.

Беата на это ничего не ответила, а только молча склонилась над пышным бутоном ярко-красного пиона и закрыла глаза. Сердце Зельды сжалось при виде понурой девичьей головки. Ведь о том несчастье, которое постигло их семью, знал каждый в Валенсбурге. «Дура старая! — мысленно отругала себя торговка. — Да ещё этот хмырь сутулый полоснул по живому».

Когда-то Беата Эклунд жила в счастливой семье. Её отец мастерил добротную и недорогую мебель, поэтому горожане охотно обращались к искусному ремесленнику. Всё убранство в их доме, от пустяковой этажерки до детской кроватки Беатрис, было собрано умелыми руками её отца. Столярная мастерская располагалась в саду, там же, где и цветочная оранжерея матушки, только чуть поодаль. Там, внутри, всегда пахло свежей стружкой и древесной смолой. Маленькая Беата любила наблюдать за работой отца. После окончания рабочего дня она помогала убирать мастерскую, сметая разбросанные по полу опилки в одну большую кучу и утрамбовывая их в корзину. Позже часть опилок использовалась как мульча, а часть — для подкормки растений в оранжерее. Иногда на Беату нападало игривое настроение, и они вдвоём шалили, кувыркаясь в кудрявых древесных завитушках, за что ей нередко попадало от раздосадованной матушки. Отец не чаял души в своей единственной дочери и потому никогда не наказывал её за шалости. Всякий раз, когда надвигалась неотвратимая угроза со стороны рассерженной матери, хитрая, озорная бестия тут же пряталась за могучую спину отца-заступника. Тогда сильные руки столяра подхватывали её легкую фигурку за талию и подкидывали вверх, под самый потолок. При этом Беата так звонко голосила от восторга, что даже юный подмастерье по имени Дейв Фрост морщил своё запылённое лицо и затыкал пальцами уши. А она закатывалась от смеха и, показывая пальцем на ученика своего отца, весело кричала: «Смотрите, опять муху проглотил!» Ларс Эклунд любил повторять эту прибаутку, когда кто-нибудь изображал угрюмую мину на лице или же начинал занудно брюзжать без видимых на то причин. Словом, так бурно и искренне умеют радоваться только исполненные счастья детские души. Однажды… Впрочем, автор увлёкся и, чтобы продолжить повествование, ему необходимо сделать небольшой зигзаг с тем, чтобы описать ту местность, где случились все эти события. Сам город Валенсбург располагался посреди широкой холмистой долины Гринхиллс — долины зелёных холмов. Когда-то на её месте произрастал дикий и дремучий лес, получивший от людей название Стоутрут. Под своей сенью он давал прибежище зверям и птицам, кормил и укрывал их от опасности. Веками непроходимые дебри Стоутрута оставались нетронутыми. Но со временем высокие и могучие стволы деревьев, вросшие глубоко в землю своими мощными, витыми корнями, стали привлекать сюда лесорубов, заготовителей строительного материала, дров и угля. Сперва исчез сосновый бор, затем сильно поредели осинник и дубовая роща. Дни напролёт, с утра и до позднего вечера здесь стучали топоры, елозили пилы и раздавался треск падающих стволов. Так, год за годом, густой лес исчезал, а на его месте ширилась бугристая долина, простирающаяся за необозримый горизонт. Позже понаехали земледельцы и животноводы, приспособив эти бескрайние просторы под пашни и пастбища. Как грибы, в полях повырастали ветряные мельницы. Появились фермерские хозяйства. На сочных лугах паслись бесчисленные стада коров и овец. Запряжённые в плуги тучные волы бороздили жирный чернозём, а после, в назначенный природой срок, золотыми колосьями всходили над равниной хлеба и доверху наполнялись отборным зерном житницы. Один за другим сюда стали съезжаться ремесленники из разных уголков королевства, вследствие чего подвинулась торговля. Поселение быстро разрасталось. Первые жилища города лесорубов были деревянными с соломенными крышами. Но однажды случился страшный пожар и почти все постройки выгорели дотла. После чего жители начали возводить фахверковые дома, а те, кто побогаче — из тесаного камня с черепичной крышей. Известняк для строительства добывали в каменистых почвах, непригодных для пашни, к юго-западу от городища, отчего некогда холмистая долина заметно подравнялась. С северо-восточной стороны от Валенсбурга раскинулось большое живописное озеро, которое, если наблюдать его свысока, напоминало по форме полумесяц или известное лакомство, изобретённое когда-то венскими кулинарами и теперь каждый день красовавшееся своей хрустящей корочкой на прилавке заведения Макбет Досон (круассан). Местные жители назвали озеро Грэйлэйк или Седое озеро, потому что каждым прохладным утром и остывающим вечером над ним стелился непроглядный белёсый туман и густо покрывал собой необъятную водную гладь. По этой причине рассмотреть противоположный берег в такие часы было невозможно. Посреди озера зеленел небольшой островок, на котором промысловые рыбаки держали коптильню и чинили сети. Там же они построили невысокую, уютную хижину, где, бывало, пережидали непогоду. Из-за вырубленных лесов в городе иногда случались сильные ветродуи, поднимавшие клубы пыли, и по его улочкам можно было передвигаться, только обмотав голову платком. В такие дни Валенсбург на отдалении казался сплошным пылевым облаком. Но после того, как улицы вымостили булыжным камнем и засадили молодыми деревьями, пылевые бури остались в прошлом… Вот так, спустя годы, в тяжёлых, кропотливых трудах на месте непролазных чащоб, лохматых холмов и извилистых лощин вырос большой, процветающий город фермеров и ремесленных мастеров. Однако, Валенсбург по-прежнему считался городом лесорубов, да и по праву. Только теперь на лесозаготовки приходилось добираться на возу за несколько миль. Неподалёку от городской окраины, там, где солнце исчезает на закате, произрастал ещё один лиственный лес, непригодный для вырубки, поэтому топоры вальщиков его пощадили. Когда-то горожане использовали его девственные кущи, как щедрую природную здравницу. Женщины и дети отправлялись туда на сбор орехов, грибов и ягод, знахари — за целебными кореньями и травами, кои произрастали в нём в великом изобилии. На солнечных полянах, усеянных медоносами, теснились пчелиные ульи местных пасечников. Охотники расставляли силки и подстерегали дичь. Реже били зверя, по большей части ради сомнительной забавы. А приглядывал за всем этим хозяйством лесничий, старик по имени… впрочем, кто помнит его имя. Он жил в маленькой хижине на берегу Лебяжьего озера, которое так называлось, потому что с незапамятных времён его облюбовали эти прекрасные птицы. Старик даже соорудил для них маленькие, симпатичные домики на воде. Но, пожалуй, главной достопримечательностью этого зажиточного края был старинный каменный замок, носивший загадочное название Каймангрот, который располагался к югу от Валенсбурга, примерно в миле от кольцевой дороги, опоясывающей город, и трёхстах ярдях от берега Седого озера. Замок этот насчитывал уже две сотни лет, но несмотря на почтенный возраст, он до сих пор впечатлял своим размахом и даже издали смотрелся величаво и осанисто. Когда-то Каймангрот опоясывал глубокий водяной ров, через который перекидывался подвесной мост, ведущий к массивным дубовым воротам. Ходила стародавняя легенда, что на дне этого рва обитало огромное чудовище, которое могло не только плавать, но и передвигаться по суши. Откуда оно появилось, никто толком объяснить не мог. Как-то один отчаянный разбойник, надумав заполучить несметные богатства хозяина замка, подговорил несколько таких же бродяг и отправился на штурм его неприступных стен. Ранним утром, переправляясь на лодках через ров, они столкнулись с гигантским водоплавающим зверем, который сперва опрокинул разбойничий флот, а затем поглотил и самих разбойников, всех до одного. Поговаривали, будто главарь шайки сразился с невиданным животным и даже ранил его, но сам спастись не сумел — чудовище всё же утащило его за собой на дно. И хотя история эта больше напоминала расхожую средь легковерных умов байку, какие придумывают местные жители с тем, чтобы позабавить заезжих торговцев, тем не менее, старинное предание и по сей день будоражило воображение местных мальчишек, которые не переставали судачить и спорить между собой о сражении разбойников с кровожадным монстром. С той далекой поры от рва не осталось и следа. Старожилы рассказывали, что по приказу хозяина, его засыпали. Подъёмный мост был устроен таким образом, что в вертикальном положении закрывал собой ворота. Он приводился в движение механизмами, спрятанными за стенами замка. От моста к подъёмным машинам тянулись стальные цепи. Теперь об этой конструкции напоминали лишь узкие стенные проёмы над дубовыми воротами. Замок имел четыре круглые башни, расположенные по углам ограждения. Каждая указывала на один из полюсов, поэтому они так и назывались: Южная, Северная, Западная и Восточная. Соединялись башни между собой толстыми каменными стенами высотой в десять ярдов. За время своего существования Каймангрот сменил много хозяев. Удивительно, сколько секретов хранили в себе его многочисленные комнаты, петляющие коридоры и глухие подвалы: интриги, заговоры, преступления — много сплетен и слухов витало вокруг этого каменного исполина. Но оставим до поры тени былого…

Однажды столяру Ларсу Эклунду поступил срочный заказ: ему было предложено за хорошую плату выполнить работу по части столярно-плотницкого ремесла в доме герцога Кристофера Ллойда — так звали предыдущего владельца Каймангрота. С этого, собственно, и начинается трогательная предыстория, связавшая тесной дружбой маленькую девочку с городской окраины Беату Эклунд и бывшую хозяйку старинного замка, герцогиню Глорию Ллойд, что приходилась супругой господину Ллойду. И хотя дружба их длилась недолго, Беата сохранила память о той нежной привязанности в самом сокровенном местечке своего отзывчивого, искреннего сердца. Бывший владелец замка был человеком приветливым и гостеприимным. Высокий титул и привилегированное положение в обществе никак не определяли его характер и привычки. В общении с людьми он всегда держался одинаково просто и добродушно, вне зависимости от принадлежности собеседника к какому-либо сословию. Знатная семейная чета регулярно устраивала приёмы и балы, сопровождавшиеся щедрыми застольями, танцами до упаду и ослепительными фейерверками. Во время таких пиршеств всегда было много музыки. Неизменно желанным гостем в этом доме был одарённый скрипач по имени Теодор Гримс или Тео, как его дружелюбно называла миссис Ллойд. Виртуозное исполнение им популярных мелодий пленяло слух и благосклонного герцога, которого трогало за душу всё, что было мило его дорожайшей супруге, ведь он обожал свою ненаглядную Глорию. В доме Ллойдов всегда царили красота и безупречный порядок. Со вкусом подобранная мебель, яркий бархат портьер, витражи в оконных рамах с разноцветной мозаикой, старинные узорчатые канделябры, картины известных мастеров, коими были увешены стены просторной гостиной — обо всём этом позаботилась рачительная хозяйка, создавая для своего супруга согревающий домашний уют. Но всё же была эта семейная пара по-своему несчастна. Хотя жизнь внутри замка бурлила и кипела, наполняя каждый новый день бесконечными заботами и делами, посреди всей этой хозяйственной суеты не слышен был задорный детский смех. Дело в том, что герцогиня по врожденной неспособности своей не имела возможности подарить супругу наследника, хоть и мечтала о материнстве превыше всех благ на свете. Мистер Ллойд бесконечно жалел свою несчастную жену и потому всячески старался угодить ей. А герцогиня, терзаемая чувством вины, прилагала все усилия для того, чтобы её Кристоф не ощущал безнадёжное уныние в их сердечном союзе. Он помогал супруге устраивать частые приёмы, торжества и пиршества только для того, чтобы утешить её, отвлечь от горестных мыслей, пробудить интерес к жизни. А она полагала, что это единственный способ задавить тоску в мужском сердце, жаждущем продолжения рода. У Ллойдов был даже свой особенный календарь, в котором отмечались придуманные ими знаменательные даты. Например, день примирения, когда супруги признавались друг другу в каких-либо затаённых обидах, просили прощения, а затем угощали прислугу свежеиспечённым сладким пирогом. Инициатором таких празднеств, конечно же, была добрая госпожа…

И вот однажды после очередного шумного бала во время уборки горничная Агата Хадзис обнаружила, что верхние ступени парадной лестницы в гостиной как-то подозрительно скрипят и прогибаются. Она доложила об этом хозяину и тот распорядился прислать плотника для их починки. В семье Эклундов вставать было принято засветло. И хотя родители позволяли дочери понежиться подольше под тёплым, пуховым одеялом, Беата всякий раз, едва заслышав утреннюю возню на кухне, подрывалась с нагретой постели и босиком, в одной ночнушке выбегала из своей комнатки на мансардном этаже на крутую лестницу, ведущую в прихожую, готовая к аппетитному завтраку и предстоящей работе. Матушка с ранних лет приучала дочь к послушанию. Такой строгий подход к воспитанию ребёнка нередко становился причиной для споров между родителями: отец настаивал на том, что девочка ещё слишком мала для подобных уроков, на что матушка неизменно отвечала: «Я не хочу, чтобы моя дочь выросла избалованной неженкой». И вот в одно такое раннее утро, открыв глаза, Беата увидела рядом с кроватью сидящего на табурете отца.

— Ну что, соня, досмотрела свой сон? — взлохмачивая могучей пятерней волосы на голове дочери, поинтересовался мистер Эклунд.

— Ага-а-а, — морщась от розоватого света за окошком, протянула Беата.

— Ну, тогда поднимайся скорее. Нас сегодня ожидает нечто грандиозное.

— И что же это будет?

— Нам предстоит путешествие.

— Какое путешествие? — зевая спросонья, пробормотала Беата. — Помнится, вчера вечером ты мне ничего такого не обещал.

— Хотел сделать тебе сюрприз.

— И куда же мы отправимся?

— Всему своё время.

Беата всегда безгранично доверяла отцу и, надо признать, он никогда её не разочаровывал, давая обещание. Если уж мистер Эклунд сказал, что его дочь ожидает нечто удивительное и захватывающее, значит, так оно и было. Лёгкое платьице, сандалии на босую ногу, быстрый завтрак — и вот уже Беата готова спешить навстречу неизведанным маршрутам и невероятным приключениям. Они вышли вдвоём из дому и бодро зашагали по отсыревшей мостовой меж сонных домов в направлении триумфальной арки лесорубов на главном въезде в город. В руках отца был увесистый деревянный ящичек со столярным инструментом.

— Куда мы идём? — нетерпеливо спрашивала Беата. Её так и распирало изнутри от любопытства.

— Всему своё время. Наберись терпения. Ты же, в конце концов, моя дочь. А в моём ремесле терпение это первое, чему следует научиться. Сама посуди, ведь если я открою тебе тайну раньше времени, какой же в том интерес?

— Но она же всё равно откроется, только чуточку позже. Зачем же ждать?

— Пойми, исчезнет волшебство, волнительный момент ожидания, когда ты можешь себе позволить пофантазировать, помечтать. И возможно даже, ты догадаешься сама. А это намного приятнее, чем просто услышать разгадку от кого-то. Сделай зарубку на своём курносике: всякая тайна рано или поздно становится явью, но у каждой тайны есть свой час. Ты же помогаешь маме выпекать наш любимый домашний хворост. Что будет, если ты достанешь его из печи раньше времени? Разве он будет таким же вкусным, румяным и хрустящим, каким обычно получается?

— Я уже однажды поспешила и достала хворост из печи раньше, чем было нужно. Он был тягучим и липким. Бе-е! — растопырив пальцы, поморщилась Беата.

— Вот видишь! Так же и с тайной. Доставать её из печи нужно только тогда, когда она дозреет.

–И когда же она дозреет? — снова закапризничала белокурая егоза.

–Ты сама это поймёшь, — ответил отец, улыбаясь.

Так, незаметно, за разговорами они миновали пыльный разъезд, а затем пересекли и знаменитую арку, за которой простиралась необозримая равнина. Примерно в миле от границы Валенсбурга возвышались над горизонтом грозные башни замка Каймангрот, к которому вела просёлочная изгибистая дорога. По ней-то и направились отец с дочерью.

— Дозрела! Дозрела! — вдруг выкрикнула Беата. — Я знаю, куда мы идём!

— Ну и куда же? — пряча на губах улыбку, поинтересовался отец.

— В замок! Мы ведь идём в замок?

— Ну ты же мечтала там побывать.

— Да! Только тогда я ещё совсем маленькой была.

— А теперь?

— А теперь хочу ещё больше! Интересно, там, внутри, очень красиво?

— А вот это уже другая тайна! — подогревая разыгравшийся азарт дочери, произнёс мистер Эклунд.

— М-м-м! — рассерженно насупив брови, прорычала Беата. — Опять-ять!

— Тогда прибавим ходу. Догоняй!

И едва докончив фразу, отец вдруг свернул с дороги и побежал по влажному полю, сбивая башмаками с осоки капельки утренней росы. Беата бросилась следом догонять отца, захлебываясь набегу от безудержного, восторженного смеха. Но как она ни старалась, как ни звала, надеясь на то, что Ларси — так иногда ласково называла супруга миссис Эклунд — обернётся, широкоплечая фигура отца продолжала стремительно отдаляться. И в какой-то момент Беата потеряла его из виду. Мистер Эклунд вдруг исчез, вот так, посреди поля, где и спрятаться-то было негде. Она растерянно застыла на месте, не понимая, куда это мог подеваться большой и взрослый папа на абсолютно ровном месте. От внезапно нахлынувшей тревоги сердечко Беаты уже было готово выпрыгнуть из груди, и с её губ само по себе сорвалось громкое: «Па-па-а!» Она бросилась вслед за собственным криком, заплетаясь ножками в цепких травах и стеблях диких цветов, но не успела пробежать и двадцати ярдов, как из плотных зарослей донника ей навстречу протянулись две руки и крепко ухватили за тонкую талию. От такой неожиданности Беата испуганно вскрикнула.

— Попалась! — прогудел нарочито грозный отцовский бас. — Кто ты? Большекрылая бабочка или неугомонный кузнечик-попрыгун? Тебя пленил король степных ветров, горькой полыни, мышей-полёвок и кротов-землероев. Согласна ли ты жить в моём королевстве?

— Хм! — обидчиво хмыкнула Беата. — Нет… Не согласна.

— Вот тебе раз! — удивился отец. — Это ещё почему?

— Потому… Потому что ты меня напугал, — в её больших, прозрачных глазах задрожали слезинки.

Отец привлёк дочку к себе и пригладил ладонью растрёпанные волосы на её головке.

— Я тебя никогда не потеряю, — шепнул он тихонько ей на ухо. — Я всегда буду где-то рядом…

Узкая дверца, встроенная в двустворчатые дубовые ворота скрипнула, и в оконце просунулась рябая физиономия охранника. Сперва он ощупал недоверчивыми глазками мастера с инструментальным ящичком, а после переместил их на Беату.

— Плотник что ли? — буркнула угрюмая физиономия.

— Угадали, — ответил мистер Эклунд. — А это моя дочь.

— Доброе утро, господин охранник, — вежливо поздоровалась Беата.

— Надо же… господин! — ухмыльнулся тот, удивлённый таким почтительным отношением к собственной персоне, и снова спрятал свою щербатую ряшку за смотровое оконце.

Лязгнул железный затвор, и входная дверь отворилась.

— Прошу, юная принцесса, — пропуская дочку вперёд, сказал мистер Эклунд. — Ваши придворные заждались вас.

И Беата, перешагнув через невысокий порожек, очутилась во внутреннем дворе старинного замка. Каймангрот, внешне всегда казавшийся мрачным и неприступным, изнутри выглядел совершенно иначе. Его просторный двор представлял собой прекрасный, цветущий сад, в дебрях которого звонко журчал фонтан. К нему вела широкая аллея, посыпанная красной гранитной крошкой. Фонтан представал настоящим произведением искусства. Он был выполнен в виде каменной чаши с волнистым краем. В центре этой чаши красовалась скульптура слонёнка, который по-цирковому привстал на двух задних полусогнутых ногах и, изогнув зигзагом свой трубчатый хобот, выпускал из него прозрачные, искрящиеся струйки воды. Охранник указал рукой направление, где мастеру следовало разыскать горничную по имени Агата. Проходя мимо фонтана, Беата уловила своей тонкой кожей прохладу, исходившую от струящейся воды. Напротив этой удивительной инсталляции в тени коренастого дуба стояла красивая резная скамейка. Раскидистые ветви векового старожила стелили по земле продолговатые тени, укрывая от полуденного зноя аккуратно постриженные газоны и цветочные клумбы вокруг скамьи. Вдоль аллей, вымощенных по краям белым камнем, на деревянных конструкциях громоздились кашпо, в которых благоухали лобелии и вербены. Беата хорошо знала эти цветы. Они выглядывали своими пёстрыми венчиками из глиняных горшков с египетским орнаментом, наслаждаясь ярким летним солнцем. Можно сказать, Беата выросла в цветочной оранжерее, ежедневно помогая матушке ухаживать за этими прекрасными дарами декоративной флоры. Их цветник был небольшой и потому вмещал не так много растений, как хотелось бы. Оказавшись в дивном саду, она даже слегка растерялась от такого разнообразия и разноцветья, окружавшего её со всех сторон.

— Кто же следит за всем этим хозяйством? — спросила Беата сама себя.

— Наверняка, здесь трудится не один садовник, — предположил Ларс Эклунд, зачарованный, как и его дочь, красотой цветущего палисадника.

Стены замка с внутренней стороны от основания и до самого верха были сплошь увиты плющом. Широкая аллея уводила вглубь сада, где росли аккуратно постриженные конусообразные кипарисы. Вдоль переплетающихся между собой тропинок были расставлены каменные статуи, изображавшие юношей с обнажённым торсом, музицирующих на флейтах, мандолинах и прочих инструментах, и дам в белоснежных одеяниях, перебирающих пальцами струны арфы. Венчала эту композицию муза Эрато — богиня поэтического вдохновения для пылких влюблённых. Наконец, впереди показался фасад жилого здания — обители четы Ллойдов. Это был высокий каменный дом в два этажа с двухскатной крышей. К парадному входу примыкала летняя терраса, увитая виноградной лозой. Из-под её тенистого навеса свисали наливные гроздья сочной, спелой ягоды. Откуда-то доносился задорный птичий щебет. У Беаты от такого обилия красок, ароматов и звуков даже слегка закружилась голова. Разглядывая стройные фигуры каменных изваяний, она не заметила, как отстала от отца, который уже разговаривал в дверях с каким-то худощавым человеком. «Наверное, это управляющий, — подумала она, — уж больно сердито посмотрел на меня. Нет, точно не хозяин. Мама рассказывала, что хозяева замка люди добрые. А этот больше похож на ворчуна и скрягу».

— Прошу следовать за мной, — сухо проговорил важный господин.

— Ступай вперёд. — Отец направил дочку ладонью в спину.

— Девочка останется снаружи, — выдал вдруг «ворчун», преградив ей путь.

— Простите, господин Готлиб, это моя дочь Беата, — обратился к управляющему Ларс Эклунд. — Уверяю вас, она не причинит никакого беспокойства, напротив, она старательная помощница и…

— Возможно, — перебил Готлиб, — но входить в дом посторонним строго запрещено герцогиней. Так что девочка останется здесь.

Беата, глотая обиду, тихонько спросила отца:

— А как же я? Куда же я пойду? Так нечестно.

Отец присел на корточки и заглянул в глаза дочери.

— Эй, посмотри-ка на меня, — шепнул он ей ласково. — Обещаю тебе, как только я увижу хозяйку, обязательно закину за тебя словечко. Уверен, она позволит тебе войти. Ты пока подожди меня на той скамейке возле фонтана. Только никуда не уходи. Обещаю, что скоро вернусь за тобой. Идёт?

Беата в ответ доверчиво качнула головой, но чувство вопиющей несправедливости всё ещё не отпускало, и она обидчиво прикусила нижнюю губу. Отец вошёл в дом вслед за строгим управляющим, по-свойски подмигнув дочери перед тем, как прикрыть за собой дверь, после чего она осталась одна. Пытаясь унять в себе колючку-обиду, Беата, шаркая сандалиями по аллее, медленно побрела назад на шум фонтана. Дойдя, она взгромоздилась на высокую скамейку и стала терпеливо дожидаться возвращения отца. Хорошее настроение куда-то улетучилось. Время шло. Журчание серебристой воды в фонтане, тихий шелест листвы старого дуба, сладкоголосое чириканье, доносившееся из гущи зелёного сада, стали понемногу навевать сладкую дрёму. Беата, прислонившись к подлокотнику и подперев щеку кулачком, прикрыла глаза. Спустя мгновение подкравшийся на цыпочках сон подхватил своими призрачными ладонями маленькую девочку и закружил, словно пёрышко на ветру, в ярком калейдоскопе впечатлений и событий, сокрытых в глубоком тайнике её памяти. Лёгкий ветерок теребил светлые волосы на голове Беаты и щекотал кончик её носа спадающим вниз локоном. Но каким бы крепким ни был сон, непостижимое, караулящее чувство бдительно указывает нам на присутствие рядом постороннего человека или же на его пристальный взгляд со стороны. Сквозь обволакивающий дым дремотного забытья Беата ощутила лёгкое прикосновение чьей-то руки к своим волосам и это заставило её пробудиться. Рядом сидела незнакомая статная дама и внимательно рассматривала прикорнувшую соседку. Беату это смутило и она, подогнув ноги под скамейку, застенчиво прикрыла ладонями коленки.

— Прости, — обратилась к ней дама, — я не хотела потревожить твой сон. Как тебя зовут?

— Меня зовут Беата, — робко проговорила она в ответ.

— Как же ты оказалась здесь?

— Я жду своего папу. Он сейчас чинит лестницу в этом доме.

— Тогда почему ты не вместе с ним?

— Меня не впустил господин в очках.

— Та-ак! — в голосе незнакомки послышалось негодование. — И что же сказал этот… господин в очках.

— Он сказал, что хозяйка распорядилась не впускать посторонних в дом.

— Это возмутительно! — вскипела вдруг дама, и её лицо мгновенно вспыхнуло алым пожаром. — Ох, уж этот несносный Вильгельм! Его старательность порой просто убийственна. Оставить ребёнка под палящим солнцем! Каким же олухом надо быть? Пойдём скорее в дом, милая. Там свежо и прохладно. К тому же твоё лицо уже слегка обгорело и тебе необходимо приложить охлаждающий компресс из мяты. Ох, уж эти мужчины! — сокрушаясь в гневе, повторилась она. — Ни капли сострадания! Знаешь, детка, один благочестивый монах как-то сказал: «Желаю женщинам побольше разума, а мужчинам — побольше сердца». Ну, если с первым ещё можно поспорить, то со вторым нельзя не согласиться.

Она ухватила Беату за руку и повела её в дом. Бодро прошагав под сенью живого навеса, пара очутилась перед двустворчатыми дверями с красивой узорной ручкой в виде дракона с изогнутым хвостом. Дама сама отворила тяжёлую створу и провела гостью в просторный холл. Беата сразу же ощутила приятную прохладу внутри. Она задрала голову вверх и застыла в изумлении: высокие потолки были расписаны фресками с изображением райского сада, по которому прогуливались птицы с золотым оперением. В центре висела огромная люстра, наверное, в сотню свечей. Очевидно, когда её зажигали, огни освещали фрески, и позолота оперения райских птиц начинала отливать ослепительно-ярким блеском. Полы украшал надраенный до сверкающей чистоты, гладкий паркет, устланный ворсистым персидским ковром. Дневной свет проникал через оконные витражи, расцвеченные мозаичным орнаментом. Сквозь приоткрытую створку бокового окна в холл прорывались озорной стайкой утренние солнечные зайчики, которые резвились на многочисленных портретах, развешенных по стенам. На второй этаж уводила широкая двухмаршевая лестница с массивными перилами, выкрашенная в кофейный цвет. На самом её верху, между резными балясинами Беата разглядела полусогнутую фигуру отца.

— Наш управляющий призвал мастера починить лестницу, — объяснила дама. — В последнее время её ступени стали невыносимо скрипеть. Похоже, твой отец знает своё дело.

— Да, он лучший столяр и плотник во всём городе, — не без гордости ответила Беата.

— Знаешь, мой отец тоже обожал мастерить мебель своими руками, хотя людям благородного сословия претит заниматься чёрной работой. Он никогда не считал это постыдным и очень гордился своими поделками. К сожалению, я сумела сохранить только одну вещицу, сделанную им когда-то специально для меня. В ту пору я была такой же, как и ты… Давай же поскорее поднимемся к твоему отцу и узнаем, как спорится его работа.

Возле верхних ступеней, разобранных до основания, сидел плотник Ларс Эклунд и что-то с озадаченным видом замерял. Вокруг был беспорядочно разложен инструмент, а это означало, что работа кипела вовсю. Беата помнила, что в такие минуты привлечь папино внимание было непросто.

— На то, как работает твой отец, можно любоваться бесконечно, — улыбаясь, сказала дама и тут же окликнула плотника, — простите, что отвлекаем вас.

Ларс Эклунд обернулся и, утерев вспотевший лоб, отложил в сторону складную линейку.

— Доброе утро, миссис… — запнулся он, приветствуя даму.

— Меня зовут Глория Ллойд. Я хозяйка этой лестницы.

— А я её лекарь, Ларс Эклунд.

— И к тому же совмещаете обязанности отца этой девочки? — с ироничным укором осведомилась хозяйка.

— Совершенно верно, миссис Ллойд.

— Ну и как продвигаются дела по починке нашей «музыкальной» лестницы? Как скоро вы её настроите?

— Думаю, через пару часов, будет готова. «Старушка» серьёзно захворала. Нужно перебрать основание.

— Этот «клавесин» из двенадцати клавиш требует тщательной настройки.

— Вам не стоит беспокоиться. Всё будет в порядке.

— Я вас не тороплю, напротив… У вас времени столько, сколько понадобится. А насчёт дочки не переживайте. Я позабочусь о том, чтобы она не скучала. Как раз сейчас мы с Беатрис намереваемся выпить чаю. Тем более, что стрелки часов приближаются к полудню.

Беата спросила дозволения у герцогини подняться к отцу, и та с предостережением отпустила её руку.

— Ты не обиделась на меня? — вполголоса спросил Ларс Эклунд, пытливо заглядывая в глаза дочери. — Просто в доме никого не оказалось и попросить было не у кого. Кроме того, строгий господин в очках первое время не отходил от меня ни на шаг и внимательно следил за моей работой. Наверное, ему всё же надоело слушать стук молотка, и он испарился.

— Ты не любишь, когда у тебя стоят над душой, — напомнила отцу Беата.

Он прижал дочку к себе и шепнул ей на ушко:

— По-моему, хозяйка этого дома очень гостеприимная женщина. Погуляй с ней немного. Уверен, здесь есть, на что посмотреть.

Беата обрадованно качнула головой и сбежала вниз по ступенькам к ожидавший её миссис Ллойд.

— Ну что, ты готова отправиться со мной в увлекательную экскурсию по замку Каймангрот? — спросила герцогиня.

Беата в ответ согласно кивнула.

— Превосходно. Тогда не будем нарушать установленный в доме порядок и для начала проследуем в столовую.

Миновав холл, они прошли длинным узким коридором в трапезную. Оказавшись внутри этого просторного помещения, Беата первым делом обратила внимание на огромный обеденный стол, накрытый цветастой скатертью. Он занимал большую часть от общей площади столовой и был уставлен хрустальными вазочками с ягодным джемом, пирожными и фруктами. В центре красовался забавный чайный сервиз в полевых ромашках. Чопорный слуга в длиннополой ливрее усадил дочь плотника на мягкий стул, затем аккуратно разлил душистый чай по чашкам и по просьбе герцогини незаметно удалился. Столько сладостей на одном столе Беата не видела даже в заведении Макбет Досон. Радушная хозяйка, видя растерянность своей гостьи, пододвинула к ней вазочку с бурым земляничным джемом и серебряный поднос с кремовыми пирожными. Затем открыла железную коробочку и вывалила из неё на узорную салфетку горсть шоколадных конфет.

— А я люблю вот так, — молвила она и целиком закинула конфету в рот.

Беата, видя, что герцогиня не озабочена соблюдением нудного столового этикета и в своём обществе позволяет вести себя непринуждённо, по-домашнему, почувствовала некоторую раскованность и потянулась за пирожным со взбитыми сливками. Оно оказалось с ароматом ванили и незаметно растаяло во рту, оставив на языке сладкое послевкусие. Мало-помалу между двумя собеседницами завязался увлекательный и взаимоприятный разговор.

— Тебе понравились цветы в моём саду? — спросила миссис Ллойд.

— Да, они чудесны, — ответила Беата — Я тоже помогаю маме выращивать цветы в оранжерее.

— У вас своя цветочная оранжерея?! Должно быть, ты хорошо в этом разбираешься. И какие же цветы ты любишь больше всех остальных?

— Мне нравятся гортензии.

— О, я их просто обожаю.

— У вас столько цветов, многие из них я даже никогда не видела.

— Да, у меня большая коллекция. Я заказывала семена из разных стран. Ты когда-нибудь слышала о баррингтонии или, скажем, ярко-красном мидлемисте? — Беата в отрицание мотнула головой. — Мидлемист мне привезли из далекого Китая, и я тебе обязательно его покажу, а вот баррингтонии растут на дереве и раскрываются только по ночам. Вообще, знаешь, я могу разговаривать о цветах бесконечно. Я и мужа изрядно утомила этой своей неистовой страстью…

Неизвестно, сколько бы ещё подружки щебетали на излюбленную цветочную тему, распивая душистый бордовый чай и позвякивая серебряными ложечками по тонкому фарфору пузатых чашек, если бы хозяйке не пришла в голову неожиданная идея.

— Я хочу показать тебе одну комнату, — перевела вдруг она разговор и резко поднялась из-за стола.

Это произошло так внезапно, что Беата даже забыла снять нагрудную салфетку, когда спрыгивала со своего стула. Они покинули трапезную и снова направились по коридору вглубь каменного чрева жилого здания, минуя многочисленные комнатные двери и проёмы с лестничными маршами.

— Пусть тебе это не кажется странным, — сказала герцогиня.

— Что именно? — спросила её Беата.

— У меня часто случаются такие перемены настроения. Особенно, если на улице дурная погода. Есть в этом доме место, которое может показаться тебе куда более привлекательным, чем хозяйские покои, набитые пуховыми перинами и подушками, читальня с её пыльными книжными полками и кабинеты с закопченными каминами и старинными канделябрами. А вот здесь находится бальная зала, — миссис Ллойд указала на двустворчатые двери с витражами. — Тут обычно собираются гости во время приёмов. И в этой комнате, кстати, находится мой клавесин. Ты когда-нибудь слышала, как звучит этот музыкальный инструмент?

— Как ваша лестница? — пошутила Беата.

Герцогиня звонко рассмеялась.

— Сходство определенно есть! Но всё зависит от того, кто на нём играет…

Поднявшись по винтовой лестнице на второй этаж, они остановились перед закрытой дверью. Хозяйка достала из потайного кармашка ключ, вставила его в замочную скважину и, провернув два раза, лёгким движением толкнула от себя дверь.

— Ну же, не робей, — пригласила герцогиня свою любознательную спутницу, и та шагнула вперёд.

Очутившись внутри широкой светлой комнаты, Беата будто приросла к тому месту, где стояла. Восторг и трепет охватили её душу. Комната, походившая на игровую, была сплошь заставлена куклами. Кого здесь только не было: маленькие девочки в нарядных платьицах с пышными бантами в волосах, благородные дамы в роскошных туалетах и разнообразных головных уборах, грозные воительницы в образе древних амазонок, метавшие стрелы и копья то ли в дикого зверя, то ли в жестокого поработителя, прекрасные феи с прозрачными крыльями за спиной и волшебной палочкой в руках. Принцесса с огненно-рыжими волосами в окружении дворцовых фрейлин указующим перстом властно повелевала исполнить распоряжение. А рядом, неуклюже свесив ноги, развалился на троне юный принц, но ему почему-то никто не прислуживал. Игрушки были повсюду: на полу, невысоком столике, подоконнике и даже детской кроватке. Посреди всего этого тряпичного хозяйства выделялась летняя золочённая карета с открытым верхом, где в величественной позе восседала сама королева. Позади, на запятках, примостились двое пажей в камзолах из красного бархата. Сопровождал королевский экипаж караул из нескольких всадников. Королева наблюдала за тем, как двое отважных рыцарей, закованных в латы, сошлись в смертельной схватке. А рядом раскинулся самый настоящий цирковой балаган под полосатым навесом. На его арене в забавной позе застыл лохматый клоун в пёстром, лоскутном костюме и колпаке с бубенцами. На перекладинах повисли отважные эквилибристы, а мохнатый пёс в чёрном ошейнике, задрав мордаху под купол, наблюдал за их трюками. Но, пожалуй, самым завораживающим зрелищем всего этого игрушечного королевства был роскошный замок, вырезанный и склеенный из дерева, с башнями и шпилями, обнесённый высокими стенами с крепкими воротами. Он был окрашен в тёмно-серый цвет — цвет камня, для придания ему большего сходства с настоящим. Мастер, что искусно изготовил макет старинного замка, похоже, взял за основу архитектуру Каймангрота — слишком много деталей совпадало. Впрочем, все замки той эпохи чем-то походили друг на друга. Беата будто бы очутилась в сказочном, волшебном мире.

— Нравится? — спросила герцогиня.

— Да-а… очень, — с придыханием ответила она.

— Это и есть тот самый подарок моего отца на День рождения. Мне тогда исполнилось всего десять лет.

Заметив робость Беатрис, миссис Ллойд решила ей помочь.

— Ну что ж, настал момент познакомиться с обитателями этой комнаты. А вы что застыли, словно истуканы? — обращаясь к куклам, с надуманной сердитостью сказала она. — Итак, с кого же мы начнём? Дабы не отступать от установленных в благородном обществе правил, для начала предъявим тебя королеве. Ваше величество, позвольте представить вам мою гостью. — Сказав это, герцогиня изобразила изящный поклон. — Её зовут Беата Эклунд. Она приехала к нам издалека.

Беата всё ещё пребывала в замешательстве, не понимая, как ей реагировать на эту шутливую сценку.

— А впрочем, ты можешь выбрать себе любую из этих кукол, — неожиданно предложила хозяйка. — Пусть это будет мой подарок в знак нашей дружбы. Какая тебе больше приглянулась?

От волнения у Беаты в груди затрепыхалось сердечко. «Выбрать…» — легко сказать. Проще было переехать сюда и остаться навсегда в этой невероятной сказке. Вот было бы здорово! Самой сочинять сюжеты, придумывать своим героям имена, наряжать их и причесывать, устраивать балы, знакомить друг с другом… Словом, каждый день пробуждать к жизни целый мир, вновь и вновь погружаться в очередную увлекательную историю. Герцогиня, заметив смятение на лице Беатрис, поняла, что слегка переусердствовала в своём желании порадовать это очаровательное дитя.

— Знаешь, о чём я подумала? — сказала она. — Пусть вся эта комната будет полностью в твоём распоряжении. Я попрошу разрешения у твоих родителей навестить меня ещё раз. И если они дадут своё согласие, ты сможешь играть здесь целый день.

— Простите, — застенчиво проговорила Беата, — но, наверное, это невозможно?

— Почему же?

— А кто спит на этой кровати?

— Никто, — тихо проговорила миссис Ллойд, переведя свой взгляд на окно, задёрнутое полупрозрачным тюлем. — Когда-то мы с супругом мечтали о ребёнке и мне непременно хотелось дочку. Мы долго ждали этого благословенного дня и тщательно готовились к нему. Я часто представляла себе, как она будет гулять по цветущему саду, играть в этой комнате в куклы, любоваться с балкона на дивные просторы долины Гринхиллс. Всё это, — герцогиня обвела рукой комнату, — было приготовлено для неё. Но так уж сложилась судьба… Долгожданного события не случилось. Небо осталось безмолвным к моим молитвам. Я даже решила раздать все игрушки детям прислуги, но потом поняла, что сильно привязалась к этой комнате, а, точнее сказать, к своим мечтам. Знаешь, может, это звучит смешно из уст взрослой женщины, но находясь здесь, среди этих сказочных фей и отважных рыцарей, я как будто возвращаюсь назад, в те далекие дни, когда была такой же девочкой, как и ты. Тогда грусть исчезает, а вместо неё появляется надежда… Ты ведь любишь сказки? — герцогиня снова повернулась к Беатрис.

— Раньше мама мне часто рассказывала их перед сном.

— А что же теперь?

— Теперь я сама засыпаю. Если бы у меня были младшая сестрёнка или братик, я бы обязательно рассказывала им сказки на ночь.

— И много ты их знаешь?

— Кое-что я уже забыла, но одну помню очень хорошо.

— Интересно. И о чём же она?

— Про наш заколдованный лес Дедвуд, куда никто не ходит за хворостом и никогда не собирает там грибы и ягоды. Рассказывают, будто там на болотах, в бывшей хижине лесника поселилась злая ведьма. Она заколдовала этот лес и если кто в нём заплутает, то уже ни за что не сможет выбраться. А ещё бывает так, что под видом нищей старушки она бродит по нашему городу и высматривает, кого погубить.

— А не страшно тебе слушать такие сказки на ночь? Я бы после такого вряд ли смогла заснуть.

— Вообще-то мне рассказал об этом мой друг Николас. Он любит поболтать, и я не очень-то ему верю. Мой папа говорил, что когда-то в этом лесу пропадали люди, но только потому, что там много болот и крутых оврагов, а все тропы давно заросли, поэтому так легко заблудиться.

— Я тоже слышала эти истории. Я ведь нездешняя. Мой муж привёз меня сюда издалека. Бывает, что я очень скучаю по родным местам. Этот сад во дворе мне напоминает о них. У нас тоже было очень красиво. Извилистая река с берегами, поросшими дикой травой. Густой лес, холмы… просторные луга, на которых паслись рогатые коровы и кудрявые барашки. У нас была небольшая конюшня. А ты когда-нибудь расчёсывала лошадиную гриву?

— Да. У нас есть лошадь. Её зовут Адель. Она уже немолодая, но грива у неё все ещё густая…

Жара понемногу начинала спадать. Тень от южной башни медленно заползала в окно несостоявшейся детской. Неразлучная парочка снова спустилась в сад и отправилась кататься на качелях. Затем Глория и Беата прохлаждались в беседке, увитой плющом, где седой слуга угощал их лимонадом из запотевшего графина. За беспечной болтовнёй время летело незаметно. Хозяйка замка и её маленькая гостья любовались серебристыми брызгами фонтана, когда во дворе появился Ларс Эклунд. Вид у него был уставший, но при этом весьма удовлетворённый, какой бывает у всякого человека после благополучно оконченной работы.

— Ну вот, кажется, наша прогулка подошла к концу, — завидев мастера, с грустинкой в голосе произнесла миссис Ллойд.

— Вижу, тебе не пришлось скучать без меня, — сказал отец, положив на плечо дочери свою сильную руку.

— Нет, мы не скучали, — ответила за неё хозяйка. — Мы с Беатой обошли весь замок вдоль и поперёк. Могу лишь предположить, что я слегка утомила её своими бесконечными расспросами.

— Благодарю вас, что позаботились о моей Беатрис, — обратился мастер к герцогине. — Признаюсь, я не ожидал, что работа затянется надолго. Слишком старая постройка. Лестница ещё послужит, но примите совет опытного плотника: вашему супругу стоило бы похлопотать об её замене.

— А я благодарю вас и не только за работу, — ответила миссис Ллойд. — И я обязательно передам супругу ваши рекомендации.

— Однако же, пора и честь знать. Не будем докучать гостеприимным хозяевам этого дома своим затянувшимся визитом, — в шутку заметил Ларс Эклунд.

— Что вы! — поспешила возразить герцогиня, — Беата мне нисколько не докучала. Напротив, избавила меня от одиночества. Ведь супруг мой в отъезде и вернётся нескоро. А я, признаться, не люблю подолгу оставаться одна. — Она опустила глаза и крепко сжала пальцы в замок, очевидно, решая что-то важное для себя. — Я собираюсь просить вас об одном одолжении, мистер Эклунд, — заметно волнуясь, выговорила миссис Ллойд. — Беата рассказала мне, что ваш дом находится недалеко от Каймангрота. Не сочтите моё предложение за какую-нибудь безумную прихоть одичавшей от скуки бездельницы, просто мне хотелось бы знать… — она выдержала недолгую паузу: — Как вы отнесётесь к тому, чтобы ваша дочь иногда навещала меня?

Теперь уже мастер Эклунд растерялся от внезапного предложения герцогини. Он нелепо переминался с ноги на ногу, не зная, что ответить на эту странную просьбу.

— Знаете, мне ведь действительно нечем занять себя, пока муж в отъезде, — пояснила миссис Ллойд — а тут такая взаимовыгодная возможность для нас обеих провести время с удовольствием и даже с пользой. Я бы могла преподавать Беатрис уроки музыки и танцев, обучать её грамоте.

— Что ж, я не против, — смущаясь, произнёс мастер. — Вам бы не в тягость.

— Что вы-что вы! — воскликнула радостно герцогиня. — Этим вы меня только обяжете. Теперь я буду нести ответственность за образование девочки и с меня весь спрос, если вдруг не справлюсь. Вы, наверное, слышали, что мы с супругом пытались открыть в городе школу, но, оказалось, родители неохотно отпускают своих детей на занятия, объясняя это тем, что им нужны помощники для работы в поле или на ферме. В итоге нам пришлось отказаться от этой затеи.

— Беата тоже помогает матери в оранжерее. Поэтому последнее слово будет за ней.

— О, не волнуйтесь об этом. Вы, должно быть, обратили внимание на мой скромный палисадник. Думаю, ваша супруга смогла бы пополнить свой цветник за счёт моей коллекции. И мой садовник любезно окажет ей такую услугу.

— Что скажешь, Беатрис? — отец посмотрел на дочь. — Ты хотела бы навещать миссис Ллойд?

Беата, светясь от счастья, одобрительно закивала головой.

— Вот и славно! — хлопнула в ладоши не менее счастливая герцогиня. — Я пришлю свой экипаж за девочкой, а потом, после занятий, он отвезет её обратно. И не возражайте. Вы и так делаете мне одолжение.

На том они простились. Хозяйка поместья ещё раз поблагодарила искусного мастера за работу и взяла «честное слово» с Беаты, что та непременно навестит её не позднее завтрашнего дня.

На следующий день, в два часа пополудни, к дому Эклундов подкатил роскошный экипаж. Оказалось, что он весь был заставлен цветочными горшками. Садовник, сопровождавший экипаж, ещё не старый мужчина с подстриженными бакенбардами и сверкающей облысевшей макушкой с важностью епископа в час торжественной мессы доставил до оранжереи весь ценный груз. Затем осведомился у оторопевшей Софии Эклунд, готова ли её дочь совершить поездку в замок Каймангрот по личному приглашению герцогини Ллойд. Получив положительный ответ, он застыл в многозначительной позе в ожидании гостьи. Нарядившись в своё единственное выходное платьице, которое когда-то пошила дочери на вырост миссис Эклунд, Беата шустро запрыгнула в экипаж и, помахав ей рукой, спряталась за откинутым верхом. Матушка, не привыкшая к тому, чтобы дочь куда-то надолго отлучалась без родительского пригляда, всплакнула вслед удаляющейся повозке, в душе упрекая себя за непростительное легкомыслие. «Кто знает, что творится в этих стенах, — тревожилась она в раздумьях. — Недаром замок пользуется дурной славой ещё с незапамятных времён. Построен был на деньги душегуба. И после его смерти никому там счастье не улыбалось».

С тех самых пор Беата стала частой гостьей в доме Ллойдов. Миссис Ллойд — так герцогиня просила свою ученицу обращаться к ней — после занятий часто приглашала её на прогулки по тенистому саду, где рассказывала об особенностях ухаживания за теми или иными экзотическими растениями, об их своенравных причудах. Оказалось, что миссис Ллойд превосходно танцует. Беату поразили её грациозные движения, и она захотела во что бы-то ни стало научиться так же блестяще вальсировать. Видя, как у девочки горят глаза, чуткая наставница решила преподать ей несколько уроков. Аккомпаниатором был известный городской музыкант по имени Теодор Гримс. Под волшебные звуки его скрипки Беата освоила первые в своей жизни танцевальные приёмы. Опытная и внимательная миссис Ллойд обучала её не сбиваться с ритма и вести счёт во время танца. Как-то герцогиня решила похвастаться и встать на пальцы ног, чем вызвала неописуемый восторг своей подопечной. Беата с такой пылкой страстью отдалась новому увлечению, что, даже играя в детской комнате, показывала своим кукольным зрителям, как правильно делать реверансы, выпады и изящно выписывать вензеля ножками. После уроков танца они садились в коляску и ехали кататься. Каждый раз добродушная госпожа разрешала Беатрис брать с собой в попутчики какую-нибудь куклу. За короткий срок взрослую даму из благородного сословия и маленькую девочку-простолюдинку с городской окраины прочно связали тёплые отношения. Герцогиня прониклась искренней, сердечной симпатией к этой бесхитростной и доверчивой детской душе.

И в то же самое время, пока щедрая хозяйка, ничего не подозревая, беспечно прогуливалась в компании своей кроткой воспитанницы, за беззаботной и счастливой парой тайно присматривали внимательные глаза управляющего Вильгельма Готлиба.

Тут автор снова вынужден прервать повествование и поведать читателю историю о том, как, собственно, этот господин оказался в замке Каймангрот. А случилось это лет семь или восемь тому назад, глубокой осенью, когда уже первые морозцы на закате стали покрывать тонкой ледяной коркой дорожные лужицы. Однажды ночью, в дождливую, ненастную погоду в ворота замка постучали. Дремлющий охранник принял стук за барабанную дробь дождя и, завернувшись плотнее в рогожу, снова погрузился в безмятежный сон. Во второй раз постучали громче. Охранник с трудом разлепил глаза, протяжно зевнул и, красноречиво поминая прародителя зла, поплёлся к воротам. Приоткрыв узкий лючок смотровой щели, он злобно бросил сквозь неё:

— Кого ещё черти принесли в такую погоду?

В кромешной темноте с другой стороны невозможно было разобрать что-либо. Бдительный страж поднёс фонарь ближе к оконцу и заметил, что снаружи маячит чья-то голова, покрытая намокшим капюшоном.

— Простите, что побеспокоили вас в такой поздний час! — послышался мужской голос. — Великодушно просим доложить хозяевам о нашем визите.

— О ком это ещё я должен доложить хозяевам?! — ёрничая, проворчал охранник. — Хозяева давно спят и вряд ли обрадуются такому визиту. Так что, если у вас что-то важное, приходите завтра, но не раньше полудня. Они всё равно раньше не примут. А теперь ступайте восвояси. И нечего зря тарабанить. Всё одно не открою.

Спровадив ночных скитальцев, хамоватый привратник захлопнул смотровую щель и побрёл обратно в свою сторожевую будку, бурча под нос привычную недовольщину:

— Ходят и ходят… чего ходят? Ни днём-ни ночью от них спокою нет…

Не дойдя до будки пары-тройки шагов, он снова услышал настойчивый, продолжительный стук. Взбешённый таким упрямством, страж вернулся к воротам и, откинув лючок на привязи, гневно напустился на непрошеного гостя:

— Я вот сейчас кому-то постучу по темени. — При этом он поднёс свой увесистый кулак к оконцу и погрозил настырному нахалу.

— Доложите хозяевам немедленно! — раздался снаружи срывающийся голос. Теперь он звучал требовательно и даже угрожающи. — Завтра ваш хозяин узнает о моём визите, и я вам гарантирую серьёзные неприятности. Так что поторопитесь, любезный!

Привратник слегка опешил от такого наката. «Может и впрямь какая важная птица, — пугливо спохватился он, — как бы не сглупить».

— Кто вы и зачем пожаловали? — спрятав кулак и вместо него подставив к щели изрытую червоточинами физиономию, спросил он отмякшим голосом.

— Доложите хозяевам: граф Вильгельм Готлиб и его супруга, графиня Сабина Готлиб.

Струхнувший стражник понял, что напрасно так легкомысленно надерзил знатным особам и, виновато пробубнив: «Так бы сразу и сказали», — поспешил с докладом в дом. В узком окне второго этажа зажёгся тусклый свет. Вскоре лязгнул тяжёлый металлический засов и ворота со скрипом стали расползаться в стороны. Во двор въехал крытый экипаж. Кучером оказался тот самый господин, что назвался графом. «Как-то странно для человека с таким положением править заместо кучера?!» — немало удивился стражник. Граф открыл дверцу кареты и подал руку супруге. Женщина накинула капюшон на голову и осторожно сошла со ступеньки на вымощенную камнем дорожку. Из глубины двора к ним поспешала горничная Агата.

— Прошу следовать за мной, — запыхавшись, сказала она и повела ночных визитёров в дом, где в своём рабочем кабинете их уже ожидал хозяин замка, герцог Кристофер Ллойд.

Закутанный в тёплый домашний халат, он расположился в кресле за широким столом и чинил перо. Горничная помогла господам раздеться и, приняв их промокшие плащи, незаметно удалилась. Кабинет был хорошо освещён, и Ллойд смог внимательно рассмотреть незнакомцев. Мужчина был лет сорока пяти, сухощавого телосложения, с выскобленными до блеска щеками и подбородком. Поседевшие волосы на верхушке его головы сильно поредели и были зачёсаны набок, а на затылке спускались прямо, покрывая шею и стоячий ворот тёмно-серого сюртука, который хотя и был поношен, но всё же соответствовал моде и определённому положению в обществе. Его супруга — женщина возрастом чуть моложе, такого же худосочного сложения, с длинными руками, восковым лицом и тёмными волосами, собранными наверху в клубок. Лицо её имело красивые, тонкие черты, но из-за мёртвенно-бледного оттенка кожи казалось неживым. Мужчина вонзил свой острый взгляд в хозяина кабинета, словно пытаясь проникнуть в самую сердцевину его естества.

— Позвольте представиться, — заговорил он первым. — Граф Вильгельм Готлиб и моя супруга, графиня Сабина Готлиб.

— Кристофер Ллойд, — отрекомендовался герцог. — Я владелец замка Каймангрот. Прошу вас, присаживайтесь.

— Великодушно просим простить нас за доставленное вам беспокойство, — усевшись на стул, продолжил граф, — но отчаянное положение, в котором оказались я и моя супруга, вынудило нас пойти на этот шаг. Видите ли, наш путь лежал от земель Анкагора в Валею, где проживают мои родственники. Мы надеялись на милость короля Арнульфа и хотели просить места при дворе его величества.

— Что за нужда заставила вас отправиться в столь дальние края? — поинтересовался герцог.

— Природная стихия. Пожар, который погубил наше поместье. Дело в том, что несколько лет назад я приобрёл крупные владения на юге, вложив в них все свои средства. Мы с супругой занимались коневодством, выращивали ячмень и просо. Большой дом, подсобное хозяйство, гумна, сенохранилища, три деревянные конюшни и в каждой по двадцать элитных, породистых скакунов — всё это окружали обширные поля и пастбища. Дела наши медленно, но верно продвигались в гору, и мы не смели просить у судьбы большего. Но пришла беда, откуда не ждали, и всё наше состояние в одночасье обратилось в пепел. В то лето стояла нестерпимая, затяжная жара. Даже русло протекавшей неподалёку реки, куда мы сгоняли стадо на водопой, пересохло. Дождей не было около двух месяцев, и трава на пастбищах под палящим солнцем быстро превратилась в сухую солому. Необходимо было принять решительные меры по спасению нашей фермы. Я и четверо моих верных слуг отправились с обозом в соседнее селенье, чтобы пополнить запасы пресной воды. Супруга же моя осталась дома приглядывать за лошадьми. Заправив бочки водой, мы выдвинулись на ферму, но обратный путь обозу отрезал сильный, ураганный ветер, который сперва принёс с собой запах гари, а следом и пламя. Горели мои пастбища. Ветер раздувал пожарище всё сильнее. Огонь надвигался сплошной полыхающей стеной и стремительно приближался к повозкам. Лошади в упряжке, учуяв дым, испуганно пятились назад, не желая двигаться дальше. Тогда мы свернули с дороги, чтобы укрыться в сосновом бору. Там и переждали пожар. Всю ночь, не переставая, полыхали луга, заволакивая едким дымом округу. Ветер принёс с собой погибель, он же принёс и спасение. Ближе к утру небо затянули грозовые тучи и грянул проливной ливень. Пожар вскоре утих, дым развеялся и взору открылось скорбное зрелище: доколе было видно глазу простиралась выжженная земля, сплошь покрытая пеплом… — граф выдержал трагическую паузу и продолжил своё вдохновенное повествование: — Когда мы вернулись на ферму, то обнаружили на её месте только тлеющие головни. Невозможно объяснить словами, что я испытал в ту минуту, ведь вокруг не было ни души. По счастью, моя супруга Сабина уцелела, и спасение это я определяю для себя не иначе, как чудо. Мне удалось её отыскать у русла пересохшей реки. Она все ещё не отошла от пережитого потрясения. Из прислуги никто не пострадал, а вот наших породистых скакунов огонь не пощадил.

В эту минуту графиня в приступе болезненного недомогания прикрыла ладонью свой бледно-восковой лоб и с тихим стоном обмякла в кресле, обронив на пол кружевной платок.

— Снова обморок! — воскликнул граф, подскочив к супруге. — Уже второй за сегодня.

Герцог тут же подорвался с кресла и заспешил к даме, впавшей в беспамятство. Обхватив запястье супруги, Готлиб нащупал её слабый пульс и с облегчением выдохнул:

— Жива!

Ллойд достал из шкафчика небольшой деревянный сундучок с лекарствами и, откупорив миниатюрный пузырёк с нюхательной солью, поднёс его к застывшему лицу графини. Вдохнув резко пахнущую смесь, Сабина Готлиб мгновенно очнулась, после чего хозяин распорядился послать в город за лекарем, а также велел горничной приготовить покои для супружеской пары.

— Покорнейше благодарю вас за заботу, — еле слышно пролепетала графиня ослабевшим голосом. — Но, право же, не стоит беспокоить господина лекаря такими пустяками. Обмороки у меня случались и раньше. Полагаю, сказалась долгая дорога. Бессонница истощила мои телесные силы. Уверяю вас, несколько часов безмятежного сна вернут мне прежнее бодрое самочувствие и тогда, вероятно, мы снова сможем продолжить наш путь.

— Я, конечно, не лекарь, но мне представляется, что одним сном тут дело не обойдётся, — промолвил герцог. — Как бы то ни было, завтра наш городской лекарь осмотрит вас и вынесет свой окончательный вердикт: стоит ли вам отправляться в дорогу или же придётся задержаться на некоторое время, чтобы как следует восстановить свои силы. А сейчас, прошу вас, отдыхайте.

— Благодарю вас. Ваши доброта и щедрость не останутся без награды, — проговорил в ответ сухощавый граф и согнулся в почтительном поклоне.

На утро прибыл лекарь. Звали его Бернард Тёрнер. Это был седовласый широколобый коренастый господин с идеально выбритым лицом, на вид разменявший седьмой десяток лет. Платье сидело на нём неказисто, из штанов выпячивало небольшое круглое брюшко, на горбатой переносице торчали очки в треснувшей оправе, а на гладкой макушке топорщились хохолком несколько непослушных волосинок. И вообще, впечатление он производил человека неряшливого, не придающего особого значения своему внешнему виду. Судя по всему, лекарь торопился, собираясь в дорогу. В сопровождении хозяина дома он вошёл в покои графини, где уже находились её супруг и герцогиня. Лекарь сухо поздоровался и тут же распорядился принести кувшин с водой, медный таз и утиральники. Затем он раскрыл свой кожаный саквояж и принялся раскладывать на столе всякие медицинские инструменты. Прежде, чем приступить к дотошному расспросу, Тёрнер попросил всех удалиться. Спустя какое-то время он снова допустил к пациентке ожидающих за дверью.

— Ну что скажете, господин лекарь? — с озабоченным видом спросил его герцог.

Тот ответил, что не видит повода для беспокойства и вероятно на самочувствии пациентки сказались усталость и сильное эмоциональное потрясение.

— Когда же я смогу отправиться в дорогу? — молвила немощным голоском графиня.

— Переутомление стало причиной вашего обморока, — пояснил лекарь. — Здоровый сон и хорошее питание благотворно влияют на восстановление сил. А также прогулки на свежем воздухе придают бодрое расположение духа и счастливое умонастроение. Думаю, три-четыре дня пребывания в спокойной, домашней обстановке вернут вам доброе здравие, и вы сможете уверенно продолжить своё путешествие. Но никак не раньше.

— Нам, право, неловко обременять излишними заботами гостеприимных хозяев этого дома, — заговорил граф Готлиб. — Мы и без того доставили им столько хлопот.

Герцогиня Ллойд резко прервала его:

— Не спорьте с лекарем. Вы мужчина и переносить все тяготы длительных переездов для вас, вероятно, не так утомительно, как для вашей супруги. Трястись по пыльным дорогам в душной коляске под палящим солнцем несколько суток — это серьёзное испытание для всякого человека, а уж для женщины тем более. Я настаиваю на том, чтобы вы задержались у нас и позволили миссис Готлиб набраться сил. Доверьтесь слову лекаря. Спорить с мнением господина Тёрнера — неумная и пустая затея.

Пациентку вдруг охватило странное беспокойство. Услыхав фамилию лекаря, графиня посмотрела на него так, как будто увидала призрака, и тут же резко отвела глаза в сторону. По её бледному лицу прокатилась едва заметная судорога. Чуткая герцогиня, уловив внезапную перемену в самочувствии гостьи, поспешила её успокоить:

— О, нет! Не нужно так волноваться. Мудрые люди говорят: «Тише едешь–дальше будешь!» Как только восстановите силы, мы вас подзаправим провизией и — в добрый путь.

Графиня, ничего не ответив, откинулась головой на подушку и закрыла глаза. Опытный лекарь тоже подметил странность в поведении дамы с восковым лицом и, быстро собрав свой саквояж, вежливо откланялся. Выйдя за дверь, он оставил кое-какие рекомендации, касающиеся здоровья пациентки и направился к выходу. Хозяин дома проводил господина Тёрнера до самых ворот, несмотря на то, что дождь не переставал лить, как из ведра. Забравшись в коляску, лекарь произнёс загадочную фразу:

— Ab aqua silente cave (Берегись тихой воды).

— Простите, не понял вас, — обратился к нему Ллойд.

— Это я так… о своём, — добродушно улыбнувшись, ответил Тёрнер. — Если вдруг состояние вашей гостьи ухудшится, прошу немедля меня оповестить. Желаю здравствовать.

Прошло три дня. Глория Ллойд несколько раз порывалась призвать лекаря для подтверждения полного выздоровления графини, но та наотрез отказывалась от встречи с ним. За время пребывания постояльцев в замке две женщины так и не смогли сблизиться. Сабина Готлиб держалась холодно, отстранённо и неохотно вступала в разговор, чего нельзя было сказать об её супруге. Все эти дни граф старался не отходить от хозяина дома ни на шаг. Вместе они обсуждали текущие дела и назревшие бытовые проблемы. Дотошный Вильгельм Готлиб проявлял немалую осведомленность и практичность в хозяйственных вопросах. Он подолгу засиживался в кабинете герцога, ознакамливаясь с бумагами, затем отправлялся вместе с ним на совместные прогулки по окрестностям Валенсбурга осматривать владения. Сам Готлиб объяснял такое рьяное участие в делах четы Ллойдов своим желанием отплатить хозяевам за оказанный приём. И до того ловко у него это выходило, что всего за три скоротечных дня опытному глазу удалось в полной мере изучить положение дел в замке Каймангрот, в которых, увы, обнаружилось немало беспорядка и безотчётности.

— Ознакомившись с состоянием ваших дел на текущий момент, я пришёл к выводу, что учёт доходов и расходов до сих пор вёлся крайне небрежно, — сухим официальным тоном докладывал Вильгельм Готлиб герцогу. — Арендная плата за пользование земельными наделами предельно низкая, возвраты по долговым распискам просрочены, проценты за невыполнение обязательств не начисляются. Более того, долги порой вовсе не возвращаются. Торговые соглашения заключены на невыгодных для вас условиях. Словом, все те, кто считает возможным залезть в ваш карман, делают это беспрепятственно и, я бы сказал, не без удовольствия. Простите за откровенность, но при таких обстоятельствах вас скоро пустят по миру.

— Дорогой друг, я давно догадывался, что дела мои продвигаются не лучшим образом, — печально проговорил Кристофер Ллойд. — Но что поделаешь… Ведь всё то, что вы перечислили, требует решительных ответных мер. А многие из тех, кого вы упомянули, и без того сводят концы с концами. И ужесточение условий по отношению к этим людям, вероятно, приведёт к их окончательному разорению.

— А вы не допускаете, что кто-то просто использует вашу доверчивость ради собственной выгоды?

— Конечно же, допускаю. Мне и супруга не раз об этом говорила.

— Женщины часто бывают неправы, но иногда и к их совету стоит прислушаться. Острый и находчивый ум моей супруги нередко был мне подспорьем в затруднительных обстоятельствах. Не хочу показаться самонадеянным, но, полагаю, мне удастся кое-что сделать для вас, дабы пресечь вседозволенность пройдох и вымогателей.

— Мне было бы неловко возложить на ваши плечи такую ношу, хотя, признаюсь, содействие опытного человека в подобных делах не помешало бы.

— Пусть это будет моей скромной платой за ваше гостеприимство. Я не привык оставаться в долгу.

— Безмерно рад вашему решению, друг мой. Однако, как же ваше предприятие?

— Торопиться нам некуда. Теперь мы не связаны никакими обязательствами. После пожара все наши работники разбрелись кто куда. Не думаю, что придворные вельможи короля Арнульфа ожидают двух бездомных чужеземцев с распростёртыми объятиями.

— Ну что ж, в таком случае остаётся только оповестить дорогих жён о принятом нами решении. А то ведь знаете как: мужья предполагают, а жены…

— Думаю, с моей стороны затруднений не возникнет. Сабина Готлиб достаточно благоразумна, чтобы не перечить своему мужу в том, что касается практической стороны нашего семейного уклада. Её советы выслушиваю охотно, но вздорный протест категорически не приемлю.

— Превосходно. В этом мы с вами едины. Однако… — Ллойд слегка стушевался. — Как бы это объяснить… Ваше нынешнее положение для человека с графским титулом…

— Вы хотите сказать, не будет ли оно для меня унизительным? — уточнил Готлиб. — Я начисто лишён предрассудков. Если дело стоящее, я не гнушаюсь и чёрной работой. И потом, в нашей ситуации привередничать глупо. Просто объявите вашей прислуге, что в доме новый управляющий.

— Думаю, это будет правильно, — немного поразмышляв, согласился герцог. — Тем более, присмотреть тут есть за чем…

Так в замке Каймангрот появился новый блюститель порядка, бдительное и неусыпное око которого не упускало из виду даже самую незначительную мелочь, будь то просыпанная горстка пшеницы или неверно взвешенный мешок овса. Буквально на следующий день прислуга, работные люди, а также торговцы, что доставляли всевозможные товары в замок, злоупотреблявшие излишней доверчивостью хозяина, ощутили на себе новые правила, установленные дотошным распорядителем, и вскоре проворачивать делишки за спиной герцога было уже некому. Те, кого уличали в мошенничестве, немедленно изгонялись со двора. При этом Готлиб накладывал на них денежное взыскание под угрозой огласки и судебного разбирательства. Мало-помалу дела семейства Ллойд пошли на поправку. Наконец, скинув с себя ненавистное бремя меркантильных расчётов, взыскания долгов и сбора арендной платы за пользование земельными наделами, герцог мог позволить себе уделять больше времени своей герцогине, чему та, конечно же, была несказанно рада…

Но вернёмся, однако, в жаркий летний день на базарную площадь, где Беата вместе со своим другом Николасом, оберегая цветочные корзины от снующих тут и там покупателей, проталкиваются через торговые ряды к стойбищу, где на привязи покорно дожидались своих хозяев запряжённые в повозки лошади. Старую клячу тётки Зельды можно было легко узнать среди множества разномастных кобыл в упряжи. Это была гнедая старушка с нестриженой гривой и длинным мохнатым хвостом. Внешне она почти ничем не выделялась среди таких же грузных соседок, отмахивающих хвостом назойливых мух и рыскающих ноздрями в пыли в надежде раздобыть там что-нибудь съестное. Но была у неё одна отличительная примета, которая сразу же бросалась в глаза — бурое пятно неправильной формы с правого боку, как будто кто-то небрежно плеснул на него краской. Поговаривали, что в своё время эта кобыла была стройной, грациозной красавицей, за которой не могли угнаться даже самые резвые скакуны. Но из-за такой вот нелепости на правом боку, что так колоритно выделялась посреди равномерного красно-рыжего окраса, коллекционеры игнорировали молодую кобылицу, и потому блестящая состязательная карьера обошла её стороной.

— А вот и старушка Гельда, — приветливо сказала Беата, доставая из кармашка передника сладкий ранет.

Угостив лошадь, она водрузила корзины на повозку, затем протянула одно яблоко Николасу и предложила ему угостить труженицу Гельду. Николас, расставив свои корзины по телеге, наотмашь шлёпнул кобылу по мощному крупу и властно приказал:

— Вези нас в Каймангрот, старая кляча!

Гельда встрепенулась, брезгливо фыркнула и с размаху стеганула обидчика по лицу своим мохнатым хвостом. Видя обескураженную физиономию приятеля, Беата не смогла удержаться от смеха.

— Тьфу! — сплюнул Николас. — А старуха-то с характером!

— Зачем ты так с ней, Николас? Она ведь хорошая, — жалеючи поглаживая гриву лошади, сказала Беата, — и очень красивая. Посмотри, какие у неё длинные ресницы. Ты же отвезёшь нас в замок, милая? — ласково обратилась она к Гельде.

— Да уж, — проворчал Николас, вытирая ладонью лицо, — соблаговолите оказать нам эту неоценимую услугу!

— И где ты нахватался таких выражений? — поинтересовалась у приятеля Беата, усаживаясь в повозку.

— Слышала бы ты хоть раз, как разговаривает Питер с покупателями в присутствии своей тётушки. Он мне рассказывал, как миссис Досон мучила его этими словечками, пока не приучила любезничать с каждым. Слушай, а почему их зовут одинаково?

— Кого? — переспросила Беата.

— Хозяйку и кобылу.

— С чего ты взял. Хозяйку зовут Зельда, а кобылу Гельда.

— Зельда-Гельда… Что та целый день на базаре траву жуёт, что эта.

Взгромоздившись на телегу, Николас ухватился было за поводья, но Гельда наотрез отказалась слушаться. Она демонстративно игнорировала властные команды извозчика-грубияна.

— Смотри, какая упрямая! — возмутился Николас. — Такой же скверный характер, как и у всякой базарной торговки.

— Зря ты так, — укорила его Беата. — Её хозяйка совсем не такая. Тётка Зельда любит посплетничать, но характер у неё добрый и отзывчивый. Просто Гельда девочка и поэтому с ней надо ласково.

— Ха! Девочка! — усмехнулся Николас. — Скорее уж бабка старая!

Тут надо бы отметить, что Николас Флетчер ничем не отличался от сотен таких же городских мальчишек, претендующих на все щедрые привилегии детской поры, брызжущей здоровьем и жизнелюбием, и потому внушающей высокомерное презрение ко всякому старческому брюзжанию и занудному причитанию.

— Давай-ка, я попробую, — предложила Беата и потеснила приятеля в сторону. Она легонько коснулась поводьями натруженной спины Гельды и мягким голосом скомандовала:

— Н-но! Вперёд, милая!

Лошадь послушно подалась вперёд, натянув постромки, и телега, кряхтя всем своим дряхлым остовом, покатила по каменным мостовым на выезд из города. Оставив позади узкие и душные улицы Валенсбурга, друзья выбрались на простор долины Гринхиллс, где приблизительно в двух милях от кольцевой дороги маячила конусообразная крыша самой высокой северной башни Каймангрота, над которой трепетал нанизанный на высокий шпиль флажок с изображением фамильного герба Готлибов. Николас в своём развитом воображении представлял себе замок пиратским фортом на одиноком острове, а холмы долины — вздымающимися волнами океана, омывающими его каменные стены. Пока повозка тряслась по пыльной дороге, друзья коротали время беспечной болтовней:

— Ты уже бывала в замке, — первым заговорил Николас. — Там и в самом деле так… по-девчачьи?

— Что значит, по-девчачьи? — переспросила Беата.

— Ну там… цветочки-лепесточки…

— Это было давно, но я помню до сих пор тот прекрасный сад. Столько цветов и все разные!

— Не понимаю… — с серьёзной задумчивостью произнёс Николас.

— Чего ты не понимаешь? — полюбопытствовала Беата.

— Как можно было превратить настоящую боевую крепость в цветочную оранжерею. Если б я был хозяином Каймангрота, я бы в каждой бойнице установил пушку. Отец рассказывал, что во время сражения из одной такой бомбарды можно было запросто уложить десяток воинов на расстоянии 500 ярдов! А в стенах замка их 8 штук. Видно, тот, кто его построил, чего-то сильно опасался. Может быть, разбойников, которые покушались на его несметные богатства.

— Не знаю. Внутри он не казался таким грозным. Напротив, там всё было мило и…

— Мило?! Да, если хочешь знать, этот замок когда-то называли «Склепом», потому что в его подземелье была самая настоящая темница, куда сажали непокорных рабов — тех, кто отказывался подчиняться злому хозяину. Старики рассказывали, что он во время приёма знатных гостей заставлял своих слуг вымазываться белилами, забираться на камни и изображать статуи. Так они и стояли целый день в застывших позах на жаре, пока гости не улягутся спать. А на утро опять. А если кто шелохнётся, и хозяин это заметит, того после приказывал высечь плетью. Говорят ещё, что есть в замке тайный подземный ход, который сторожат призраки замученных рабов. Если кто попадёт туда, то уже никогда не сможет выбраться наружу, потому что призраки запутают его. Будут водить по путанным тоннелям до тех пор, пока он не выбьется из сил и не сгинет без следа во мраке. — Николас взглянул на улыбающуюся подружку. — Думаешь, я всё это придумал? — спросил он со смущением.

— Нет, не думаю, — ответила Беата. — Просто, когда ты окажешься внутри, сам всё поймёшь. То, что увидела я, совсем не похоже на зловещее царство теней, которое описал ты.

— Но ведь это было давно… — Николас вдруг умолк.

— О чём ты думаешь? — спросила Беата.

— Вот, к примеру, взять подушку, — неожиданно выдал он.

— При чём здесь подушка?

— Она набита пухом, на ней мягко спится.

— Да ну?! И что?

— А то, что пух этот ощипали с гусей и уток, которым вначале отрубили головы. Так и этот замок. Он был построен на крови замученных рабов, а все, кто жили в нём после, просто пользовались его удобством.

— Здорово! — выслушав странное умозаключение приятеля, произнесла Беата. — Ты всё-таки добился, чего хотел. Теперь я не смогу спать на своей подушке, потому что мне будут сниться кошмары: призраки ощипанных гусей с отрубленными головами, летающие по комнате.

— Ага! — потирая руки, обрадовался Николас, довольный тем, что удалось зацепить подружку. — А то «цветущий сад», «как мило»…

— И как тебе такое сравнение в голову пришло? — недоумевала она.

— Сам иногда удивляюсь, — пожал плечами Николас. — В эту бестолковку порой такое залетает. — Он постучал кулаком по темечку. — Знаешь, сколько я ни думал, всегда возвращался к одной и той же мысли: все беды в нашем городе из-за этого проклятого замка. К слову, стоило тебе один раз оказаться там и напасти одна за другой сразу же посыпались на вашу семью. Как будто те самые призраки, что обитают в подземелье, преследуют всех, кто однажды переступил порог Каймангрота. И название какое-то чудаковатое…

— Хватит! — вдруг оборвала его Беата. — Я не желаю больше говорить об этом!

Николас понял, что хватил через край. Он знал, как болезненно его подружка переживала любое упоминание о пропавшем отце. Ему вдруг стало стыдно за свою несносную гордыню, которая часто пробуждала в нём неодолимое желание повыпячиваться. Нужно было как-то исправить неловкую ситуацию, ибо она так некстати омрачила их дружеское общение.

— Хорошо, что у нас есть телега, — выждав паузу, сказал Николас, — а то ещё, чего доброго, наткнулись бы на двурогую бестию старухи Сайл Кнокс. Эта облезлая шельма совсем одичала: подкарауливает прохожих и нападает из кустов. А уж если отвлёкся ненароком и сообразить не успеешь, как она насадит тебя на свои кривые роги.

— Занят, говоришь? — хитро посмотрев на приятеля, проговорила Беата, как будто напоминая ему о чём-то. — Уж не клубничными ли грядками миссис Досон?

Она намекнула Николасу на одну давнюю историю. А было это так. Макбет Досон выращивала в саду собственную клубнику, из которой потом варила свой знаменитый на весь город клубничный джем. На ухоженных грядках, что тянулись вдоль длинного огорода, из-под бархатных зелёных кустиков красовалась спелая, сочная ягода, обольстительно подставляя свои румяные бока любопытному взору притаившегося за изгородью непрошеного гостя. Дом, где проживала хозяйка огорода со своим племянником Питером, был спрятан за густой листвою яблонь, поэтому в голове Николаса Флетчера созрел дерзкий план: незаметно перебраться через изгородь и полакомиться спелой клубникой, тем более что у Досонов её было неприлично много. Перед тем, как осуществить налёт на грядки, Николас прикидывал, в каком именно месте ему будет легче перемахнуть через забор. Исследуя дощатую изгородь, он обнаружил, что одна доска надломлена в области сучка на уровне его колена. Задача заметно упростилась, так как теперь это место можно было приспособить под удобную лазейку. Преимущество такого лаза было в том, что обе части сломанной доски легко соединялись, так что при случае им можно было воспользоваться снова. Подступив вплотную к забору и пристроившись к узкой щёлочке правым глазом, Николас внимательно изучил обстановку. По счастью, хозяйка не держала дворовой собаки, но всякий раз, когда обнаруживала поредевшую клубничную грядку или опустевший куст малины, грозилась завести сторожевого пса. Кроме того, она была близорука и даже иногда носила очки. Питер Досон ненавидел огород и в тайне дико радовался очередному налёту городских мальчишек на плантации его тётушки — всё меньше спину гнуть. Ведь всякий раз, когда наступали погожие летние денёчки, вместо того, чтобы отправиться с приятелями на прогулку, запустить в поле воздушного змея, покружиться на канатных качелях или же просто поваляться в густой, душистой траве, надоедливая тётушка вешала на шею горемыке плетёную торбу и отправляла в опостылевший огород на сбор урожая. Поскольку сам Питер не обладал волевым характером, чтобы противостоять суровому нраву властной опекунши, разорённые грядки были для него своеобразным способом отмщения за все свои лишения. Как ни прискорбно, но в такие минуты ничего, кроме злорадства, он не испытывал. Зная об этом от дворовых приятелей, Николас без малейших опасений и угрызений совести намеревался прогуляться по плантациям мадам Буланже, дабы употребить запретные плоды, ничуть не страшась преследования и справедливого воздаяния от грозной хозяйки. Наметив короткий путь к заветным грядкам, он уже намеревался подломить доску, как вдруг позади раздался шорох сухой травы и звук, похожий на чавканье. Николас опасливо оглянулся и увидел нечто: из кустарника на него взирала угрюмая козья морда с изогнутыми рогами. Не отрывая глаз от застывшего на полусогнутых ногах разини, рогатая нечисть медленно и тщательно пережевывала зелёную траву. Николас, судорожно пытался сообразить, что же ему делать дальше. Коза перемолола свой деликатес и вдруг ни с того-ни с сего начала постукивать передним копытом о землю, словно вызывая противника на бой. Все в округе знали это зловредное животное. Звали задиристую бестию Марго, а принадлежала она старухе по имени Сайл Кнокс. Коза постоянно бродила без присмотра, где ей вздумается, и наводила ужас на случайных прохожих, внезапно появляясь на обочине дороги из кустарника или высокого тростника. Её боялись даже угольщики и лесорубы, что вечерами возвращались в город. Слушалась Марго только хозяйку, которая, бывало, целыми днями бродила по округе в поисках своей бедовой козы. За сердитый нрав в народе её прозвали Фурией. Николасу однажды довелось столкнуться с этой матёрой зверюгой, но тогда он находился на существенном расстоянии от неё и потому миновать нежеланное свидание не составило особого труда — он просто перескочил через невысокую изгородь городского сквера прежде, чем Марго успела наметить его, как мишень для своего рогатого тарана. И вот теперь судьба снова свела их вместе, но уже, что называется, лицом к лицу. Николас знал, что настырное животное не отвяжется до тех пор, пока вдоволь не поглумится над выбранной жертвой. И единственным шансом избежать нападения была надломленная доска в дощатом заборе. Он ударил с размаху коленом в место надлома, но нога отрикошетила назад, при этом доска осталась цела. Далее последовал ещё удар, ещё и ещё, но доска не поддавалась.

— Да что ж такое? Вот же трещина, — досадно процедил сквозь зубы Николас.

Марго, видимо, разгадав манёвр противника, решила опередить его и, протяжным блеянием издав боевой клич, стремительно бросилась в атаку. Огородному разорителю ничего не оставалось, кроме как спасаться бегством от подлой козы. Он кинулся наутёк вдоль забора, но обо что-то споткнулся и упал ничком, зарывшись головой в куст бузины. Вскочив на ноги, Николас даже не успел оглянуться, как вдруг ощутил сзади сильный толчок, будто кто-то тяжёлой ногой отвесил ему наотмашь хорошего пенделя. Он с воплем ухватился за обе раненные половинки своего мягкого места. Марго приготовилась нанести прицельный удар повторно, но, упредив её очередной выпад, невезучий налётчик мёртвой хваткой вцепился руками в изогнутые козьи рога. Тогда рассвирепевшее животное стало напирать своей упрямой головой, прижимая его к забору.

— Ну что я тебе сделал, зараза?! — завопил сквозь слёзы Николас.

На мгновение Марго как будто ослабила свой напор и исподлобья посмотрела в заплаканные глаза двуногого недотёпы, загнанного ею в ловушку. Вид у бедняги был настолько жалок, что даже у безжалостной фурии, похоже, сдали нервы. Глядя на поверженного противника, она, судя по всему, решила на этот раз отказаться от победоносного шествия под триумфальной аркой покосившейся калитки старухи Кнокс. Николас, почувствовав, что коза слегка ослабила натиск и прекратила давить рогами на его чрево, попытался высвободиться, отступив на шаг назад. Но в ту же секунду коварная Марго снова ринулась в наступление. Под напором её рогатой головы он попятился назад и ударился спиной о деревянный забор. Позади что-то с треском надломилось, и Николас провалился в узкую щель между занозистых досок. Может быть, на удачу доска оказалась трухлявой, а может, кто-то до него соорудил такую же тайную лазейку — в любом случае сейчас Николас благодарил судьбу за спасение и проклинал тот час, когда ему пришла в голову злополучная идея позариться на чужое. И теперь он болезненно ощущал свою вину обоими полушариями чуть ниже спины. Нахальная Марго, явно не желая отступать, протиснула сквозь образовавшуюся щель любопытную морду, чтобы убедиться, сможет ли она пропихнуть и свои облезлые бока. «Ещё не хватало пустить козла в огород, — подумал Николас, потирая сзади. — Что же делать?» Для того, чтобы заткнуть отверстие, нужно было сперва вытолкнуть голову козы. Неподалеку находилась овощная грядка. Там, из-под увядшей ботвы, желтели огромные перезрелые огурцы. Быстро сообразив, что к чему, Николас подскочил к ней, сорвал два увесистых овоща и, как следует прицелившись, запустил поочередно оба «снаряда» в рогатую мишень. Первый точно приземлился на левый рог дебоширки, и, прокрутившись на нём, неподвижно повис, а второй угодил ей прямо в лоб, с треском и брызгами разлетевшись в стороны. Ошалелая Марго на миг замерла, затем тряхнула головой и противно задребезжала, при этом угрожающий тон её блеяния сменился на досадливый. Коза попятилась назад и, выбравшись наружу, побрела в сторону кустарника, откуда и возникла. Огромный жёлтый огурец, болтавшийся на левом роге Марго, клонил её сумасбродную голову набок. Николас осторожно подкрался к забору, подобрал выломанную доску и заделал ею щель. Потом приложил ухо к изгороди и прислушался. Снаружи снова раздался противный дребезг. Он заглянул в тонкую щёлочку: над зарослями кизильника, удаляясь, маячил пожелтелый овощ. Николас решил, что выбираться тем же маршрутом, каким попал сюда, не стоит. «Эта короткохвостая шельма хитрая, — размышлял он, провожая взглядом пузатый огурец на голове Марго. — Кто знает, что взбредёт в её рогатый котелок». Оставался только один путь — через парадный вход. Быть может ему удастся незаметно проскочить через ворота. Наверняка мадам Буланже и её племянник сейчас трудятся в пекарне. Не хотелось бы попадаться им на глаза — ведь тогда дорога в излюбленное заведение была бы ему закрыта раз и навсегда, а такое испытание заядлому сластёне было не по силам. И вот, пристально всматриваясь в узкие просветы пышной листвы садовых яблонь, ветви которых тяжело кренились до самой земли, Николас, переступая через грядки, стал медленно пробираться к хозяйскому дому. Притаившись за широким стволом дерева, он, как опытный набежчик, сперва прислушался к звукам снаружи и внутри дома: не скрипит ли крыльцо, не переговариваются ли тётка с племянником… «Вроде бы всё тихо», — подумал Николас и снова потёр больное место. Нагнувшись, он прокрался «на мягких лапах» под окном, и так, шаг за шагом, подобрался к летней террасе. Впереди располагался небольшой дворик, за которым виднелась спасительная калитка. Прильнув к стене и выглянув из-за угла, Николас обнаружил, что двор пуст, а, стало быть, проход открыт. У него отлегло на сердце: «Ну хоть в чём-то повезло!» И только он это подумал, как калитка распахнулась и во двор вошла Макбет Досон, держа в руках пустые корзины. Она свалила их под дерево, отёрла рукавом пот со лба и взяла со скамьи здоровенную деревянную отбивалку. Николас прижался к стене, затаив дыхание. «Да что ж за день такой сегодня! — закатив глаза, запричитал он в мыслях. — И всё из-за какой-то паршивой клубники. Сперва рогами под зад получил, теперь ещё отбивалкой по загривку съездят. А потом ославят на всю округу». Миссис Досон и впрямь слыла известной городской болтушкой. И вот теперь, когда угроза разоблачения была так близка, Николас ощутил всю безысходность своего положения. Как же такое могло случиться? Ведь никто из друзей-приятелей не мог сравниться с его ловкостью и быстротой. Во всех уличных играх, состязаниях и прочих забавах ему не было равных. А тут как будто мышеловку захлопнули, не оставив и малейшего шанса. Впрочем, можно ещё было вернуться назад и попытаться покинуть огород через дыру в заборе. Но все эти искромётные соображалки в его голове испарились при появлении Питера, племянника миссис Досон. Он раздвинул ветки смородинового куста, что рос напротив окна и, цепляясь за них широкими штанинами, выбрался наружу. На шее у него висела плетёная торба, полная чёрной смородины. «Всё! Теперь точно приплыл», — обречённо подумал Николас, глядя на хозяина клубничных плантаций.

— День добрый! — невозмутимо поздоровался Питер, снимая с натёртой шеи лямку. Похоже, визит незваного гостя ничуть не удивил его.

— Кому как, — со стыдливой ухмылкой отозвался Николас, признавая своё поражение.

Питер частенько подменял свою тётку за прилавком пекарни, помогая обслуживать покупателей, и так как Николас регулярно захаживал в их заведение, они, случалось, пересекались, но при этом никогда не разговаривали. А не разговаривали по причине того, что на улице к худому поварёнку со стороны городской детворы сложилось определённое отношение, скажем так, пренебрежительно-насмешливое. Питер, с утра и до вечера загруженный тётушкой нескончаемыми заботами по хозяйству, не участвовал в дворовых забавах и спорах местных ребят, никогда ни с кем не дрался на улице, да и друзей у него не было, о чём он, конечно же, в глубине души искренне сокрушался. Уличные мальчишки, считая Питера слабаком, иронично прозвали его «рогаликом», возможно, за то, что он, не разгибая спины, по целым дням пропадал на огороде, а может быть, потому, что весь насквозь пропах сдобой. Поддавшись общему настроению, Николас сложил своё собственное представление о «хлюпике из пекарни» и относился к нему с той же порцией высокомерия.

— Хорош нынче урожай? — кивнув головой на торбу с ягодой, поинтересовался он с глуповатой бравадой на лице. — То-то тётушка порадуется. — Будучи застигнутым врасплох, ему ничего не оставалось, кроме как напоказ храбриться, дабы не уронить свой уличный авторитет,

— А у тебя, как я погляжу, сегодня небогатый улов, — ответил Питер.

Николас старался не подавать вида, что ему неловко, и продолжал держаться нарочито развязано.

— Никак джем варить собираетесь? — подковырнул он «рогалика» с грузом на шее.

— Не угадал — морс давить будем.

— Питер! — послышался голос тётки из-за угла. — С кем это ты разговариваешь? Иди-ка помоги мне закинуть ковёр на верёвку. Стара я уж для такой тяжести. Руки не держат.

— Сейчас! — откликнулся Питер. — Ко мне тут приятель зашёл, мы вместе поможем.

Николас растерялся, не зная, как ему быть. Такого поворота событий он точно не ожидал.

— Пойдём, поможем, — спокойно предложил ему Питер и, аккуратно пристроив торбу на дубовой бочке, перевернутой вверх дном, направился во двор.

Николас в замешательстве потоптался на месте и поплёлся следом. Встретившись взглядом с хозяйкой, он стыдливо опустил глаза и, путаясь в словах, попытался выдавить из себя привычное приветствие, с которым всегда забегал в пекарню.

— А вот и постоянный клиент пожаловал, — узнав завсегдатая своего заведения, приветливо откликнулась тётушка. — Ну-ка, мальчики, раз, два — взяли!

Николас с Питером раскатали пёстрый ковер и на «раз-два-три» закинули его на бельевую веревку.

— Вот и чудно! — заключила довольная миссис Досон, отряхивая ладони, будто собственноручно закинула ковёр. — А то уж мне не под силу такие кульбиты. Питер, угостил бы приятеля спелой клубникой. — Обратилась она к племяннику. — Ягода нынче вон какая уродилась.

— Мне уже пора, в другой раз, я спешу, — скороговоркой протараторил Николас.

— Ну что ж, пора, так пора, — ответила тётушка, в недоумении пожав плечами. — Питер, тогда проводи приятеля и возвращайся. У нас ещё куча дел впереди.

Фраза эта прозвучала тоном, не терпящим возражений, словно приговор. Даже Николас, сам не зная зачем, послушно кивнул головой, будто эти дела имели к нему прямое отношение. Выйдя за калитку, он протянул руку Питеру:

— Спасибо, что не выдал. Честно говоря, я уже почувствовал лямку твоей торбы у себя на шее. Думал, не миновать мне огородного рабства. Заставит тётушка отрабатывать, чтобы впредь неповадно было по чужим садам шастать.

— Сегодня она ещё в благодушном настроении, — поделился Питер.

— Слушай, как освободишься, ближе к вечеру приходи на озеро к старой иве. Я тебя кое с кем познакомлю.

— Я бы с радостью. Может, удастся улизнуть. Сегодня у нас заказ от госпожи Льюис — у её дочери именины. Сперва доставлю его, а потом…

— А что заказали? — полюбопытствовал Николас.

— Бисквитный торт.

— А может, с тортом сразу к нам? К тому же этой пампушке Льюис не мешало бы похудеть.

— Ты её знаешь?

— Я всех знаю в нашем городе.

— Как-то неудобно. Заказ ведь оплачен.

— Да расслабься, я же пошутил. Стало быть, по рукам!

Пожав друг другу руки, они простились до вечера. Вот с этого самого момента и завязалась тесная дружба двух приятелей, которой ещё предстояло в недалёком будущем преодолеть серьёзные испытания на прочность…

Скрипучая повозка, гружённая цветочными корзинами, неторопливо катилась по просёлочной дороге, оставив позади нагретые городские улицы. Престарелая кобыла Гельда под сноровистым управлением Беаты Эклунд являла собой образец послушания.

— Помнишь, тот день, когда я познакомил тебя с Питером? — спросил Николас.

— Да, конечно. С тех самых пор он не перестает меня баловать сладостями своей тётушки, чему, признаться, я очень рада, — улыбаясь, ответила Беата.

— Видишь, я умею заводить полезные знакомства. — Николас остался доволен тем, что ему удалось-таки отвлечь подружку от тягостных воспоминаний. — Тот вечер был каким-то особенным. — Добавил он задумчиво.

— Я тоже его часто вспоминаю. Мы тогда жгли костёр, потом пекли в золе картофель. Разговаривали о том, кто кем хотел бы стать, когда вырастет…

— А ты в тот день рассказала Питеру о Каймангроте, о его доброй хозяйке, о тех куклах в детской комнате… Помнишь?

Беата в ответ только молча кивнула. «Опять я что-то не то ляпнул. Вот же ботало без костей! — корил себя в душе Николас. — Стоит только напомнить ей про замок, как она тут же замыкается в себе и из неё уже не выудишь ни слова. И кабы не этот приказчик, Беата ни за что бы не согласилась туда вернуться». Он предпочёл больше не трепаться и оставшийся путь друзья ехали молча, каждый размышляя о своём. Наконец, повозка подкатила к воротам замка и Николас, проворно соскочив с телеги, громко постучал большим железным кольцом по запертой двери. Спустя минуту ставень смотрового оконца отвалился и в нём замаячила смуглая, обгорелая на солнце физиономия стражника. Время неумолимо неслось вперёд, сменяли друг друга времена года, менялась мода, менялись люди, менялись рельеф и ландшафты долины Гринхиллс, и только одно оставалось незыблемым — одутловатая, вечно заспанная ряшка охранника Каймангрота. Со временем она стала неотъемлемым атрибутом этого замка, как тавро на лошади.

— По какой-такой надобности? — сердито вопросил он.

— По требованию господина Меро доставлены цветы с базара, — громко отрапортовал Николас.

Охранник приоткрыл ворота.

— А-ну, помоги! — прокряхтел он. — Проклятые петли снова заржавели.

Николас пристроился рядом и принялся толкать тяжеленные ворота. С близкого расстояния было хорошо заметно, что проржавелые доспехи с пятнами-рыжиками, сидевшие в натяг на упитанной туше охранника, мягко говоря, не подходили ему по размеру, и как этот боров натянул их на себя, оставалось неразрешимой загадкой. Очевидно, новый хозяин Каймангрота, по причине своей скупости, не желая избавляться даже от такого старья, решил использовать старые железяки по назначению. Из толстогубого рта привратинка, издающего натужный хрип, сильно разило чем-то ядрёным, сбивающим дыхание. Успокоив сердечный стук под выпуклым нагрудником, он недовольно спросил:

— Как зовут?

— Меня зовут Николас Флетчер.

— Да не тебя, а девчушку.

— Меня зовут Беата, — ответила она тонким голоском.

— Тебе назначено господином Меро?

Беата утвердительно кивнула.

— Ну, тогда соблаговолите проследовать в замок Каймангрот, госпожа цветочница, — язвительно проговорил охранник, пропуская вперёд повозку.

Николас взялся за поводья, чтобы сопроводить подружку во двор, но толтяк выхватил их из мальчишеских рук и преградил ему путь:

— Только девочка. А ты останешься за воротами.

— Но, господин стражник, кто-то должен помочь ей разгрузить эти корзины. Одна она не справится.

— Тебя никто не спрашивает. Сказано, одна девочка. Не задерживай!

Охранник дёрнул за уздцы, и Гельда послушно тронулась с места. Проводив лошадь во двор, он вернулся и снова навалился всей своей массой на ворота, теперь уже снаружи, пытаясь их закрыть.

— Ну-ка, подмогни! — кряхтя и потея, выдавил из себя круглобокий латник.

— Щас, разбежался! — съёрничал Николас, демонстративно засунув руки в карманы. — Делать мне больше нечего.

— Ах, ты обмылок! — злобно накатил на него охранник, возмущённый до самой глубины своего откормленного чрева таким хамским поведением. — А ну, проваливай отсюда. Чтобы духу твоего тут не было!

Ворота захлопнулись прямо перед носом раздосадованного Николаса. Наверное, он сам не понимал, что его огорчило больше: то ли упущенная возможность побывать внутри замка, то ли неудачная попытка уболтать рыхлого лентяя. Уж что-что, а подобные номера в его исполнении всегда выходили виртуозно…

Итак, Беата Эклунд спустя несколько лет снова очутилась в замке Каймангрот.

— При такой жаре на этих чёртовых латах можно запросто яичный омлет приготовить, — с опышкой произнёс охранник, вяло ёрзая в помятых железяках, как черепаха под тесным панцирем. — До того они нагрелись, что кишка внутри закипает. Стой пока здесь, а я доложу о тебе управляющему.

Он удалился. Беата, спрыгнув с повозки, подошла к лошади и ласково погладила её волнистую гриву. Она медленно обозрела широкий двор, который изменился до неузнаваемости. Некогда цветущий сад исчез без следа. Теперь на его месте уродливо распластался вытоптанный лошадиными копытами пустырь. Новый хозяин замка граф Готлиб занимался разведением породистых скакунов и поэтому почти весь двор представлял из себя просторный вольер для выгула и тренировок лошадей. Бывший сад был поделен на две части высокой каменной перегородкой, возведённой, очевидно, не так давно. По всей её длине тянулся тенистый клуатр. Маленький двор по ту сторону перегородки оказался весь застроен многочисленными складами и амбарами под тяжёлыми навесными замками. Там, где когда-то произрастали роскошные висячие сады герцогини Ллойд, теперь выстроились в ряд конюшни. Все плодовые и декоративные деревья, заслонявшие своей тенью мраморные статуи и прогулочные аллеи, были вырублены под корень. Фонтан так же бесследно исчез. Не слышны были голоса птиц и журчание струившейся воды. От прежней красоты пышного, цветущего сада не осталось ни единого упоминания. Впрочем, посреди всей этой унылой картины один фрагмент сохранился нетронутым: та самая скамейка под могучим стволом старого дуба, что предназначалась для наблюдения за фонтаном, на которой Беата и познакомилась с бывшей хозяйкой замка. Слегка накренившись, то ли от старости, то ли под тяжестью своих раскидистых ветвей, этот здоровяк с молчаливым покорством застыл в почтительном поклоне, как бы приглашая всех желающих укрыться под сенью его шелестящей листвы. Резная скамья потемнела и потрескалась от времени. Пристально всматриваясь в укромный уголок из недавнего и одновременно такого далёкого прошлого, Беата вдруг совершенно отчётливо вспомнила тот самый день, когда она впервые отправилась на прогулку с миссис Ллойд. Воображение снова перенесло её в дивный, благоухающий сад, где раздавались звонкие птичьи трели, журчали серебристые струйки прохладной воды в узорчатой чаше фонтана, ровными рядами вдоль тропинок разрослись подвязанные кусты белых роз, а виноградная лоза, распластавшаяся по плетённой крыше веранды, развесила свои наливные гроздья.

— Беатрис! — вдруг послышался знакомый женский голос. — Я тебя повсюду ищу. Стоило мне ненадолго отлучиться, а ты уже снова ухватилась за лейку.

Из-за розовых кустов показалась стройная фигурка герцогини в элегантном летнем платье. Своей скользящей походкой она подошла к воспитаннице.

— Ты сейчас поливаешь вербены и флоксы.

— Я что-то не так сделала? — застенчиво спросила Беата.

— Ты всё сделала правильно. Но эта лейка — она же огромна! Да ещё, поди, полная воды. — Миссис Ллойд заглянула в круглое лейечное отверстие. — Так я и думала.

— Она вовсе не тяжёлая, — возразила Беата. — И воды в ней не больше половины.

— И всё же, милая, оставь эту заботу садовнику. Поверь, наш старый ворчун очень не любит, когда за него кто-то выполняет его работу, — сказала герцогиня и, приложив ребром ладонь к краю губ, тихонько добавила: — Лучше, чем он сам.

Внезапно цветы и лейка растаяли, и вот уже воспоминания перенесли Беату в беседку, увитую плющом, где когда-то они с хозяйкой завели добрую традицию пить чай со сладостями из пекарни Макбет Досон, которые доставляли в замок с посыльным для маленькой воспитанницы «по личному распоряжению герцогини Ллойд».

— Знаешь, моя девочка, — сказала как-то она, — очень важно, чтобы в твоей жизни была любовь. Любовь взаимная. Что проку, если ты любима человеком, но твоё сердце безмолвствует и по-прежнему бьётся ровно. А душа остаётся безучастной и немой к проявлению чьей-то сердечной привязанности. Заполнить эту пустоту ничем уж не получится. Огромное счастье — быть любимой, но ещё большее — любить самой. В жизни людей так мало любви взаимной. Наверное, поэтому так мало и счастливых. — Последние слова она произнесла с какой-то отрешённой задумчивостью, пристально вглядываясь в пустоту…

— А вы когда-нибудь любили по-настоящему? — нерешительно спросила Беата, сама не зная зачем, от того и раскраснелась, как спелый помидор. Она вдруг почувствовала неловкость от такой доверительной и откровенной беседы со взрослой женщиной.

— Да, милая. Но это было очень давно, — печально улыбнувшись, ответила миссис Ллойд.

Память Беаты отчётливо запечатлела тот коротенький эпизод и удивительно точно воспроизвела ту грустинку в голосе герцогини, с которой прозвучали сказанные ею слова. И снова воспоминания перенесли нашу героиню в иное место, а именно, в просторную бальную залу, где строгая наставница под аккомпанемент приглашённого маэстро Теодора Гримса обучала её танцам. Вот миссис Ллойд делает изящный реверанс, и внимательная ученица точь-в-точь повторяет за ней этот приветственный жест. Затем, расположив перед собой согнутые в локтях руки, как бы держась за воображаемого партнера, Глория, кружась и пархая, словно невесомая бабочка, скользящими и плавными движениями устремляется в танце по паркетному полу вдоль залы.

— Смотри внимательно на мои ступни, — приговаривает она на ходу. — Видишь, как я переставляю их в такт музыке: раз-два-три, раз-два-три…

И Беата пристально следила за каждым шагом наставницы, а потом, переставляя свои носочки под её ровный счёт, так же кружилась по бальной зале, чувствуя, как в груди бьётся сердце, совпадая с ритмом удивительной мелодии, которую виртуозно извлекал из своего инструмента маэстро, неуловимо перебирая пальцами струны и безжалостно терзая их смычком.

— У тебя получается! — радостно подбадривает Глория ученицу. — Не останавливайся! Тео, посмотри, как чудесно она танцует.

Теодор, улыбаясь, кивает головой и играет ещё громче. А Беата так увлеклась, что не заметила, как у неё закружилась голова и, внезапно потеряв равновесие, приземлилась на паркет. Миссис Ллойд от всей души рассмеялась:

— Ничего, девочка моя, со всеми это случается. Просто я вспомнила себя. Когда я впервые пыталась освоить эти повороты, то так шандарахнулась затылком о подоконник, что услышала пение канареек в своих ушах.

И они обе закатились звонким смехом…

Беата очнулась от милых сердцу воспоминаний. Она посмотрела на запертые изнутри двустворчатые дубовые ворота, обитые железом. Сколько раз добрая госпожа провожала свою подопечную до этих самых ворот, где её дожидался экипаж со сладкими угощениями внутри. Хозяйка всегда нежно прощалась с воспитанницей, и под честное слово, что та непременно посетит её дом завтра, благословляла кучера в дорогу… Что же было дальше? Что случилось потом? Почему всё в одночасье изменилось? Подул сильный ветер, принеся с собою ненастье. На небе сгустились свинцовые тучи. По окнам звонко застучали крупные капли дождя, а ещё через мгновение хлынул косой ливень, скрыв плотной завесой от взора Беаты калитку, на которую она смотрела с надеждой вот уже битый час, сидя за кухонным столом, подперев ладошками подбородок. Проливной дождь стеной прошёлся по улицам города и его окрестностям, прибив дорожную пыль, омыв зелёные луга и остудив раскалённые крыши домов. В воздухе повеяло прохладой и свежестью. В кухню вошёл отец, от которого пахло смолой, древесной стружкой и дымом — он только-что вернулся из своей мастерской.

— Смотри-ка, — сказал он, кивая на распахнутое после дождя окно, — вроде и не предвещало ничего. Дороги, поди, размыло — никакая повозка не проедет.

— А это надолго? — спросила его Беата.

— На ветру-то быстро просохнет.

Дождь ещё немного покапал, опорожнив до дна свои опустевшие лейки, а затем и вовсе перестал. Быстрый ветерок подхватил рваные тучи и унёс их куда-то за горизонт. Небо снова прояснилось. А Беата всё сидела возле окна, дожидаясь экипажа, который непременно должен был заехать за ней сегодня. Но время шло, ползло, тянулось, пытаясь вымучить победу в упрямом состязании с человеческим терпением. «Может и правда карета застряла в пути? Или миссис Ллойд решила дождаться, когда просохнет дорога, чтобы не подвергать меня опасности, — терзала себя догадками Беата. — Противный дождь, нарушил все планы!» А ведь именно сегодня настал тот долгожданный день, когда она должна была, наконец, увидеть своё бальное платье, которое герцогиня заказала для своей воспитанницы в швальне портного Томаса Майера. Он снял с клиентки мерку и теперь только оставалось дождаться, когда заказ будет готов. Маленькая танцовщица буквально грезила новым нарядом. В ночь перед примеркой он даже привиделся ей во сне. На утро Беата вся извелась, глядя на стрелки настенных часов. Время до полудня тянулось невыносимо долго. А когда капризная погода отодвинула час грядущего свидания, её охватило отчаяние. Потратив остатки терпения ещё на полчаса изнурительного ожидания, Беатрис спрыгнула с подоконника во двор, босиком пробежала по мокрой траве к калитке и распахнула её настежь. Улица была пуста. В дорожных впадинах дождевая вода собралась в лужицы, и торопливый ветерок своим прикосновением будоражил их мутную гладь мелкой рябью. В этих лужицах плавали сбитые дождём розовощёкие ранетки. Беата захлопнула калитку и вернулась в дом. Нацепив свои домашние чоботы, она зашла в цветочную оранжерею, где матушка протирала насухо полы от натёкшей сквозь потолочные щели воды. Увидев дочь, она отжала тряпку, и, повесив её на крюк сушиться, вполголоса сказала:

— Надо же… И лил-то всего с полчаса, а сколько дел натворил. — София почему-то всегда в своём цветнике разговаривала тихо. — И дороги, наверное, развезло — ни пройти, ни проехать. — Глядя на расстроенную дочь, она спросила: — Думаешь, миссис Ллойд из-за дождя отменит очередной урок?

— Не знаю, — пожала в ответ плечами Беата. — Она должна была прислать за мной экипаж, но его всё нет и нет. Сегодня же примерка.

— Ах, да. Я и позабыла совсем. Может и впрямь погода виновата? Ливень-то нынче какой. Не захотела подвергать тебя опасности…

Беата отвернулась, скрывая дрожащие на глазах слёзы.

— Вот и славно, что ты заглянула, — подхватила матушка, видя, что её дочь вот-вот разразится водопадом обиды на свою наставницу, на коварную погоду и вообще на весь белый свет. — Заодно поможешь мне подрезать стебельки. Ведь завтра базарный день, надо бы успеть к утру всё приготовить. Одна я не управлюсь. Поможешь мне?

Беата согласно покивала головой и без особого усердия принялась за работу. Сперва она наискосок подрезала стебли всех цветов, приготовленных на продажу, и привычно расставила их по вазам. После прорыхлила лопаткой грунт в длинных глиняных горшках и полила его водой. В мастерской отца она подмела деревянную стружку и утромбовала её в большую корзину. Потом пару раз выходила в сад покормить Адель и желторотых цыплят. Так завершился этот долгий день томительных ожиданий и неисполненных обещаний. За ужином матушка заметила, что Беата ела вяло и неохотно, лениво помешивая ложкой пшённый кулеш с курятиной. Родители украдкой поглядывали на то на дочь, то на тарелку, понимая, что в такой ситуации любые слова будут лишними. Нет ничего более оскорбительного, чем обмануть пустым обещанием наивное сердце ребёнка, свято верящего в каждое слово, оставленное взрослым человеком. Беата всегда с восторгом делилась с родителями подробностями своего пребывания в замке и с удовольствием показывала новые танцевальные приёмы, разученные на очередном уроке. Но в этот вечер, не обронив ни слова, она поднялась по крутой деревянной лестнице в свою комнатку и больше уж из неё не выходила. А на следующий день снова лил дождь, но теперь уже долгий и нудный. Беата сидела на кухне, облокотившись на стол, и безотрывно смотрела в окно. Вода, как и прежде, монотонно отбивала барабанную дробь по стеклу, размывая очертания двора. Дождик перестал только под вечер, когда тучи были выжиты до последней капли. Унылую хмарь понемногу развеяло и небосклон окрасился в багровые тона, что по местным приметам сулило на завтрашний день ясную погоду. Примерно через час Беата услышала скрип калитки. Она накинула на босую ногу свои шлёпки и выбежала во двор, где встретила матушку, только что вернувшуюся с базара.

— Ну-ка, помощница, хватай и неси в оранжерею, — сказала она дочери, указав на корзину с непроданными цветами, — а я пока разгружу остальные. Тётка Зельда согласилась подвести, неудобно её задерживать.

Беата быстро отнесла корзину и вернулась во двор. Матушка стояла у распахнутой калитки и о чём-то негромко беседовала со своей соседкой по торговому ряду. Увидев её, женщины, словно сговорившись, одновременно умолкли, скоро попрощались и Зельда, развернув Гельду, поспешила восвояси.

— Что-то случилось? — видя встревоженное лицо матушки, спросила Беата.

— Нет, милая, — проговорила та в ответ, подбирая с земли горшки с цветами, — просто сегодня на редкость неудачная торговля.

— Не такая уж это и редкость, — проворчала в ответ Беата.

— Из-за проклятого дождя все попрятались по домам, и я почти ничего не продала. Отвратительная погода. Даже миссис Маклейн напугала эта промозглая сырость. Ты ведь знаешь, как она любит наши жёлтые розы.

— Наверное, миссис Ллойд тоже напугал этот гадкий дождь, — с надеждой произнесла Беата. — Папа говорил, что когда закат ярко-красный, то на следующий день непременно бывает солнечная погода. Значит, завтра дождя не будет и, возможно, она пришлёт за мной экипаж.

Матушка растерянно забегала глазами, но ничего не ответила. Вдвоём они перенесли все горшки и корзины в цветник, а затем приступили к наведению чистоты. Впрочем, внутри и так царил идеальный порядок, но отчего-то София решила, что этого недостаточно и поручила дочери целый перечень важных дел. Беата всегда безропотно помогала матери. Она тщательно протирала пыль на полках, подметала и мыла полы, умело обрабатывала молодые побеги, поливала их из лейки, прореживала куртины, рыхлила грунт, перемешивая его с удобрением. Словом, миссис Эклунд не могла нарадоваться на свою старательную помощницу. Но сегодня Беата снова пребывала в апатии, казалась замкнутой и неразговорчивой.

— Мы же всё это делали недавно. Я не вижу здесь никакой пыли, — недоумевала она, проводя ладошкой по стеллажу с цветочными горшками.

— И всё же, здесь должно быть безупречно чисто, — настаивала на своём матушка. — Кроме того, нам ещё предстоит уборка в мастерской.

— Ого! С каких это пор? Папа же никому не разрешает наводить у себя порядок. И всегда любит повторять, что чисто не там, где убирают, а там, где не мусорят.

— На этот раз он нам разрешил, детка. Просто у папы срочные дела, а так он, конечно же, управился бы сам.

— А что такого случилось на этот раз?

— Возможно, в скором времени нас посетят гости.

— Какие гости?

— Слишком много вопросов, — вдруг сердито оборвала её София, но тут же опомнилась, поняв, что напрасно вспылила и, серьёзно посмотрев на дочь, добавила: — Пойми, нам нужно убедить этих людей в том, что твой отец добросовестный работник.

— Но об этом и так знает весь город, — сказала Беата, начиная подозревать, что случилось что-то неладное.

— Нашлись люди, которые думают иначе.

Беата догадалась, что матушка чего-то не договаривает и всячески пытается скрыть от неё какой-то секрет. Ей мучительно хотелось узнать правду и вместе с тем, до глубины души возмущало, что к подросшей дочери до сих пор относились, как к несмышлёной крохе, в то время как обязанности по хозяйству она уже давно выполняла наравне со взрослыми. Вскоре вернулся отец. Он был чем-то сильно озабочен и потому, войдя в дом, не отпустил традиционного шутливого приветствия, что совсем не было похоже на мастера Эклунда. Достав из шкафчика табакерку, хозяин набил сухим ароматным табаком свою трубку, нервно почиркал огнивом и, раскурив её, жадно затянулся. Затем, хлопнув дверью, вышел во двор, так и не сказав ни слова. Беата обратила внимание на то, как у отца дрожали руки при попытке разжечь трубку. Когда матушка уложила дочь в постель, несмотря на строгий запрет подниматься с кровати, она все же тайком подкралась к двери и попыталась прислушаться к разговору родителей на кухне. Снизу доносились то хриплое покашливание отца, то судорожное всхлипывание матери. Из всего разговора Беата смогла разобрать только несколько слов. Ей показалось, что речь шла о герцогине Ллойд. Затем прозвучало что-то невнятное о городском лекаре и управляющем Готлибе. Через какое-то время всё стихло. Беата снова запрыгнула в кровать под тёплое одеяло и ещё долго потом ворочалась, пытаясь заснуть. Несмотря на все потуги, сон бежал от неё. Она сомкнула глаза, когда уже было далеко за полночь… Утро и в самом деле оказалось солнечным. За завтраком Беата так и не решилась спросить матушку о тревожном ночном разговоре. Чуть позже заходил отец Николаса, Генри Флетчер. Когда-то они с Ларсом Эклундом работали в одной артели, там и завязалось их тесное знакомство. С тех пор две семьи сошлись в крепкой дружбе: отмечали совместно праздники, помогали друг другу в нужде и горе. Собственно, так Беата и познакомилась с Николасом.

— Доброе утро, принцесса, — бодро поприветствовал её мистер Флетчер. — Как спалось юной наследнице этих роскошных хором?

— Спасибо, хорошо, — допивая свой чай, ответила Беата.

— Там во дворе тебя дожидается Николас. Вскочил ни свет-ни заря, уговорил взять его с собой. Говорит, у него к тебе какое-то важное дело.

— У Николаса не бывает неважных дел, — с иронией подметила она.

Беата вышла во двор, где, сидя на скамейке, её дожидался разносчик сенсационных новостей Флетчер младший. Вид у него был крайне обеспокоенный.

— Наконец-то! — завидев подружку, нетерпеливо выдохнул Николас и, спрыгнув со скамьи, быстро подошел к ней.

— И не лень тебе в такую рань с визитами вежливости через весь город плюхать? — поинтересовалась Беата у приятеля.

— Ты, что, до сих пор ничего не знаешь? — удивился он.

— Нет. Я два дня просидела дома. Сам же видел, какой дождь был.

— Я вчера случайно подслушал разговор отца с матерью. С герцогиней случилась беда и в этом обвиняют твоего отца.

— Что ты болтаешь? — воскликнула Беата.

— Тише! — оборвал её Николас. — Я, правда, не расслышал всего, но речь шла о какой-то лестнице. Будто бы герцогиня спускалась по ступеням, лестница обрушилась, и она скатилась вниз кубарем, повредив себе то ли ногу, то ли спину. Теперь не может подняться с постели. А их управляющий во всём обвиняет твоего отца, который недавно чинил эту лестницу.

— Как это возможно? — дрожащим голосом вымолвила Беата. — Вот почему за мной никто не приезжал эти два дня. А я всё это время сидела и обиду точила. Глупая! — обдумывая ситуацию с застывшей на лице напряжённостью, она вдруг встрепенулась, вскинула полный решимости взгляд на друга и твёрдо сказала ему: — Мне нужно срочно увидеть миссис Ллойд.

— В том-то и дело, что тебя запрещено пускать в замок, — огорошил её Николас. — Об этом рассказала тамошняя кухарка, она подруга моей матушки.

— Это управляющий распорядился? — спросила Беата.

— Готлиб отдал приказание никого не допускать к герцогине до тех пор, пока она не поправится. И ещё я слышал, что он срочно отправил посыльного с письмом к герцогу.

— Как же мне быть? Ведь я должна объяснить миссис Ллойд, что это всё неправда, что мой отец ни в чём не виноват. Он всегда добросовестно выполняет свою работу. Это какая-то ошибка.

— Думаю, тебе не удастся к ней попасть.

— Может быть, попросить нашего лекаря? Он же навещает миссис Ллойд, а значит, сможет устроить так, чтобы меня к ней пропустили.

— Это хорошая идея. Если хочешь, сходим к нему вместе. Я хорошо знаю мистера Тёрнера. Матушка часто посылает меня к нему в аптечную лавку за снадобьем.

— Когда же мы к нему отправимся?

— Да хоть сейчас. Аптека рано открывается.

Беата быстро собралась и, ничего не сказав родителям, выбежала со двора, где её ожидал неутомимый Николас. Переодеваясь, она успела краем перехватить несколько фраз из разговора отца со своим старинным другом.

— Ты всегда можешь вернуться к нам в артель, Ларс. Я поговорю с мастеровым. Он ещё помнит тебя, — сказал Генри Флетчер.

— Спасибо, дружище, — поблагодарил отец, — но я, думаю, всё образуется. Уверен, вскоре герцогиня поправится и нам удастся прояснить это недоразумение. Она великодушная женщина и многое делает для моей дочери. И супруг её человек благородный. Тут ветер дует совсем с другой стороны.

— Ох, не знаю… Повидал я на своём веку этих господ. Они не способны признать достоинство тех, кто ниже их по положению и бывают вежливы и учтивы только когда им что-нибудь нужно от тебя. Всегда и во всём видят только выгоду. Подумай сам, для чего мистер Ллойд определил себе в управляющие этого упыря Готлиба? Чтобы тот выполнял за него грязную работу, а сам он как бы оставался не причём. После того, как герцог поручил ему в смотрение свои владения, сразу же увеличились поборы и ужесточились условия. У всех должников изъяли домашний скот, промысловые снасти и ремесленный инструмент в счёт уплаты долга, а потом стали выдавать в аренду, загоняя в ещё большие долги. Ллойд через этого пройдоху Готлиба уже половину города к рукам прибрал. Все ему чем-то обязаны.

— Я знаю. Супруге на базаре уже не раз высказывали, что дочку напрасно к ним отпускает.

Беата слушала всё это и не понимала, почему они так самоуверенно рассуждают о том, чего не знают. Как можно судить о людях с чьих-то слов? Ей захотелось остановить это безумие и крикнуть: «Неправда! Миссис Ллойд не такая! Всё это злые сплетни! Только очень скверные люди могли так подумать», — но тут же вспомнила, что вмешиваться во взрослые разговоры — пустая затея. Скорее всего, снова услышишь череду снисходительных отговорок, что-то вроде «Ты не так поняла» или «Мы вообще не о том разговариваем». Поэтому она незаметно проскользнула мимо увлечённых беседой родителей и отправилась вместе с Николасом в аптеку. Несмотря на то, что изготовителя дурно пахнущих микстур и горьких порошков трудно было застать на месте, ибо лекарь Тёрнер непрестанно навещал своих пациентов по всему городу, на сей раз друзьям свезло. Взойдя на деревянное крыльцо, Николас отворил дверь и первым шагнул в помещение аптеки. Следом за ним поднялась Беата. Они очутились в полутёмном помещении, которое пациенты и посетители называли «ожидальней», наверное, потому что помощница лекаря по имени Одри Бейли часто просила подождать своего патрона именно здесь. Внутри никого не оказалось. В ожидальне сильно пахло душистыми травами и целебными снадобьями, от которых у Николаса всегда чесался нос. Многочисленные настеннные полки за высоким прилавком сверху донизу были уставлены керамическими сосудами, ретортами, завязанными в узелок мешочками и закупоренными пузатыми склянками, в которых мутнели разнообразные настойки, растворы, эликсиры и бальзамы. Между деревянными балками потолочного перекрытия на провисших верёвках сушились собранные в пучки целебные травы. На витрине стояли аптечные весы и большая старинная клепсидра. Николас подошёл поближе и, дотянувшись рукой до прозрачной колбы песочных часов, перевернул её. Песок из наполненного верхнего сосуда потёк тонкой струйкой через узкую горловину в пустой нижний. Николаса всегда завораживало это зрелище и, всякий раз заглядывая в аптеку за матушкиным снадобьем, он не мог отказать себе в удовольствии попользоваться старинным хронометром.

— Не трогай! — предостерегла приятеля Беата. — Вдруг сломается?

— Да ты не понимаешь, — отмахнулся Николас, — я уже тысячу раз его крутил.

— А до тебя другие тысячи раз крутили. Когда-нибудь наступит последний. Посмотри, какой он старый.

— Тысячу лет тысячи людей крутили, а я стану тем самым, который его прикончит, так что ли? — усмехнулся Николас и снова перевернул хронометр.

И тут стерженёк, на котором держалась наполненная колба, отломился. Стеклянный сосуд слетел со второго крепления, прокатился по витрине и, рухнув на пол, разбился вдребезги. Николас побледнел, глядя на груду рассыпанного песка и торчащие в нём острые осколки.

— Я же тебе говорила, — процедила Беата. — Вот что мы теперь скажем?

— А то и скажем, что эта старая рухлядь развалилась у нас на глазах, — немного поразмыслив, ответил Николас. — Я же не нарочно.

За прилавком отворилась дверь и в помещение аптеки вошёл мистер Тёрнер.

— Так-так, — произнёс он, щуря уставшие глаза на посетителей. Похоже, до этого момента лекарь был занят важным чтением или изучением чего-то мизерного через увеличительное стекло и, кажется, не заметил отсутствия стеклянной колбы на песочных часах. — Мне показалось или в самом деле тут что-то разбилось. Надеюсь, это было не ваше сердце, молодой человек, а эта прекрасная дама не стала тому причиной?

Беата не знала куда себя деть — ей было очень стыдно за самонадеянную выходку приятеля. А ведь она пришла просить великодушного лекаря об одолжении.

— Мистер Тёрнер, — стыдливо уткнув глаза в пол, принялся объяснять Николас, — сперва я хотел бы извиниться…

— За что же?

–Дело в том, что я неосторожно покрутил у вас… вашу плексидру…

— Что ты у меня покрутил? — переспросил лекарь.

— Ваши песочные часы. — И Николас указал рукой на хронометр, точнее, на то, что от него осталось. — Но они неожиданно развалились.

— В этом ты, дружочек, ошибаешься, — ответил лекарь. — Очень даже ожиданно. Я давно собирался избавиться от старушки-клепсидры и не делал этого только из уважения к её почтенному возрасту. Кто знает, может, сам римский император когда-то измерял по ней время. Хорошо, что хоть никто из вас не поранился.

— Господин лекарь, — вступила в разговор Беата, — позвольте нам убрать весь этот мусор.

— Ни в коем случае! — строго-настрого запретил мистер Тёрнер. — Ещё не хватало, чтобы вы порезались об эти осколки истории. На них священная пыль времени, и если вдруг она попадёт в вашу кровь, то вы оба заснёте вековым сном. И пока будете спать, вам будут сниться события тех времен, что пережили эти часы.

Друзья, выпучив глаза, испуганно уставились на торчащие из песка осколки.

— Не пугайтесь, — сказал лекарь, одарив их своей белозубой улыбкой, — это всего лишь старый медицинский хронометр, которому от силы четверть века. Так что, если и заснёте, то спать вам придётся недолго. Во всяком случае, не тысячу лет.

Благодушное настроение мистера Тёрнера вселяло в Беатрис надежду на то, что с герцогиней Ллойд всё в порядке и в том, несомненно, была его заслуга. Известный на всю округу и далеко за её пределами лекарь добросовестно трудился днями и ночами, неустанно опекая своих пациентов. В те редкие часы, когда он не был занят лечением больных, вместе со своей верной помощницей Одри Бейли опытный аптекарь, знаток трав и кореньев, изготавливал целебные снадобья и мази. Он толок в ступке лекарственные порошки, от которых непривычного человека просто стошнило бы. На вкус они были невероятно горьки, а на запах невыносимы, но всегда чудодейственно помогали всем страждущим: избавляли от жара и озноба, снимали головную и зубную боль, предавали силы или же, напротив, даровали крепкий, оздоравливающий сон. Николас знал, что у лекаря хранилась толстенная и изрядно потрёпанная книга в грубом кожаном переплёте с пожелтевшими от времени страницами, на которых во всех подробностях изображалось строение человеческого тела и его отдельных фрагментов. В книге хранились вековые знания из области медицины, которые на протяжении столетий постигали алхимики и врачеватели далёких стран, накапливая многотрудный опыт и сохраняя его в мудрёных текстах из причудливых слов. Тексты собирались из разных источников и заносились в один большой справочник. Тот, кто владел этой тайнописью, слыл мудрецом, ибо книга хранила в себе не только знание целебное, но и возвышенное, касающееся духовной жизни человека. И лекарь Тёрнер был верным последователем этого знания, которое называл для себя загадочным словом «истина». Он часто употреблял его в беседе с пациентами, всякий раз назидательно поднимая указательный палец и произнося вслух: «Истинно говорю». Беата и сама не раз слышала о загадочной книге. «Может, она поможет найти ответ, как исцелить миссис Ллойд, — таило в себе надежду её наивное детское сердце. — И тогда недобрые слухи вокруг моего папы развеются и опять всё будет по-прежнему». Дверь, из которой появился мистер Тёрнер, снова распахнулась, и в аптеку вошла Одри Бейли. Лекарка была в белом халате и кожаном переднике. В руках у неё позвякивал разнос, уставленный какими-то склянками. Вероятно, она только что вернулась с очередного обхода, во время которого потчевала больных горькими микстурами. Пациенты располагались в палатах лечебницы, которая находилась во внутреннем дворе и примыкала к зданию аптеки. Миссис Бейли обвела взглядом дружную парочку и с грохотом водрузила на прилавок свой разнос. Не произнося ни слова, она сняла с полки ступку с пестом и что-то усердно принялась в ней толочь. Резкий запах от толчёной смеси первым учуял Николас. У него защекотало в носу, а глаза стали слезиться. Зажав двумя пальцами ноздри, он тихонько шепнул подружке на ухо:

— Ты что-нибудь чуешь?

— Кажется, да, — ответила Беата.

— Какой противный запах? Как от палённых клопов.

— И это ещё не всё.

— Интересно, для чего это? — прогнусавил вполголоса Николас.

— Для хорошего слуха, — иронично подметила миссис Бейли, продолжая шустро орудовать пестиком.

И тут Беата не удержалась и чихнула в ладошку.

— Бог в помощь, — пожелал ей Николас и осенил себя крестным знамением.

— Сколько раз повторять, — оторвавшись от заполнения своего аптечного журнала, проговорил мистер Тёрнер, — следует говорить «Будьте здоровы». С чего это вдруг в наше время обычное чихание стало предвестником скорой кончины. Этот пережиток уходит корнями своего невежества в давнее прошлое. Тогда люди считали чихающего заражённым опасной болезнью. Запомните, чихание — весьма полезная процедура. Оно защищает нашу плоть, отторгая пыль, сажу, раздражающую пыльцу диких растений, которые мы так часто вдыхаем. По этой причине пожелание здоровья тут более уместно. И ты должен рассказывать об этом каждому, кто не соблюдает подобающего этикета в общении. И кстати, размельчённый в мелкую пудру табачный лист обладает уникальным свойством вызывать подобную реакцию организма, а также помогает избавиться от насморка. Но злоупотреблять им, конечно же, не следует. Сказав это, лекарь достал из кармана пиджака небольшую деревянную коробочку с красивым орнаментом. Это была табачная тавлинка. Он откинул крышечку, щепотью намял хранившийся в ней сухой снафф и затем, скривив нос, с присвистом втянул ноздрями зеленоватый порошок. Брови на лице лекаря сдвинулись, кожа на лбу сморщилась, а рот в томительном ожидании приоткрылся — с такой застывшей на лице маской античного трагика он продержался всего пару мгновений, а затем разразился оглушительным чихом. Вытерев слезящиеся глаза носовым платком, мистер Тёрнер захлопнул табакерку и положил её на витрину.

— Ну-с, достопочтенные господа, чем могу быть вам полезен? — задал он, наконец, долгожданный вопрос.

— Мою матушку зовут Мария Флетчер, — сказал Николас. — Она ваша давняя знакомая.

— Ну как же-как же… — прищурив левый глаз, произнёс лекарь, давая понять, что припоминает названное имя.

— Она часто покупает у вас капли от мир.., мигр…

— От мигрени, — поправил Тёрнер посетителя. — Давно известно, что голова болит, когда мыслям, находящимся в ней, становится тесно. Ваша матушка очень восприимчива к смене погоды и ко всякого рода волнениям. И, судя по её долгим рассказам, вы, молодой человек, одна из причин этих волнений.

Николас почувствовал, как от смущения его щёки густо краснеют, поэтому дальше он продолжал сбивчиво и путанно:

— Да. Но сейчас я бы не хотел… то есть не капли… то есть… словом, мою подружку зовут Беата Эклунд и мне… то есть ей… хотелось бы знать, как себя чувствует герцогиня.

— Ах, вот оно что, — сказал лекарь, пристально посмотрев на девочку. — Так вы и есть та самая протеже миссис Ллойд. Премного о вас наслышан. Вы, оказывается, большая поклонница флоры. Что ж, это похвально. Но растения призваны нести человеку не только эстетическое удовольствие. Признаться, их декоративная функция меня мало привлекает. Мне интересна практическая сторона вопроса, полезность природных подношений с оздоровительной точки зрения, так сказать. Целительные свойства диких трав, полевых цветов, плодов и кореньев — вот, в чём кроется спасение от всякой хвори. А также в личной гигиене. И никакой магии, никаких заклинаний.

Беата догадалась, что лекарь, как и её знакомые базарные тётки, тоже не прочь поболтать на отвлечённые темы и, зная по личному опыту, что в подобных ситуациях надо действовать решительно, она ловко перенаправила разговор в нужное ей русло:

— Значит, можно надеяться на скорое выздоровление миссис Ллойд?

Мистер Тёрнер вдруг посерьёзнел, вернувшись к сути конкретного вопроса.

— Не хочу вас огорчать, мои юные друзья, — сказал он. — Ситуация, прямо скажем, непростая. Миссис Ллойд при падении с лестницы повредила верхнюю область спины и шею, поэтому в настоящий момент она прикована к постели и самостоятельно передвигаться не может. Но, я уверен, всё худшее уже позади и улучшения очевидны. Так что пациентке необходимы покой, внимательный уход и время. — При этом лекарь взглянул на разбитый хронометр. — По счастью, для миссис Ллойд оно не остановилось после злополучного падения. Вот так. Есть ещё вопросы-просьбы-пожелания?

— Господин Тёрнер, я хотела бы навестить герцогиню, — осмелев, произнесла Беата. — Но меня запретили пускать к ней.

— Кто запретил? Когда? — удивился лекарь. — Во всяком случае, я никаких рекомендаций касательно посещения пациентки не давал… — он призадумался, поглаживая подбородок. — Впрочем, я догадываюсь, кто мог этому поспособствовать. Но это же совершеннейшая глупость! Положительные эмоции на пользу каждому, кто находится на излечении. Порой только они и творят чудеса. Какой в этом смысл, не понимаю…

— Господин Тёрнер, — снова заговорил Николас, — знакомая моей матушки работает в замке Каймангрот кухаркой. Она рассказывала, что во время разгрузки овощного обоза, ей довелось подслушать разговор двух охранников. Один из них так и сказал: «Простолюдинку к госпоже пущать не велено!»

— Что за вздор! — возмутился изумлённый лекарь. — Даю слово, что как только навещу свою пациентку, обязательно расскажу ей об этой нелепости. Господин Готлиб уже давно ведёт себя бесцеремонно и позволяет лишнее даже по отношению ко мне. Думаю, мне удастся убедить герцогиню в том, чтобы этот напыщенный выскочка, который, похоже, в отсутствие мистера Ллойда возомнил себя полноправным хозяином его поместья, лично препроводил мисс Эклунд в её покои.

— Не знаю, как вас и благодарить, — застенчиво выговорила Беата.

Бернард Тёрнер заметил, что девочка хочет спросить его о чём-то ещё, но не решается.

— И вдобавок ко всему, я бы хотела узнать… — помог ей чуткий лекарь, намекая на недосказанность.

— Скажите… — замявшись, произнесла Беата. — Миссис Ллойд ничего не рассказывала вам о мастере, который чинил лестницу в их доме?

И тут случилось нечто: рядом, в двух шагах от неё, раздался резкий, душераздирающий треск, который, как ей показалось, колыхнул воздух по всей аптеке. Она в испуге вздрогнула и обернулась. Справа, зажмурив глаза и раскрыв рот, съёжился в судороге Николас. Его тело сотрясало раз за разом, и каждая такая конвульсия сопровождалась истошным чиханием с целым фонтаном брызг, что разлетались во все стороны. Бернард Тёрнер сразу же смекнул в чём дело и бросил взгляд на то место, где лежала тавлинка — на витрине её не оказалось. Пока лекарь увлечённо рассуждал о чудодейственной силе матушки-природы, Николас, улучив момент, стянул с витрины табакерку и втихаря опробовал на себе золотистый порошок, дабы избавить свой организм от «раздражающей пыльцы диких растений».

— Одри, скорее к умывальнику его! — скомандовал Тёрнер.

Обняв бедолагу за плечи, миссис Бейли подвела его к умывальной чаше, торчавшей из стены напротив витрины. Наполнив её водой из кувшина, лекарка принялась ополаскивать Николасу лицо. Его полусогнутое тело не переставало содрогаться в приступе трескучего чихоизвержения, исторгая брызги. Смотреть со стороны на такое зрелище было и смешно, и тягостно одновременно. Наконец, череда судорожных раскатов отпустила обессиленного нюхача, и он плюхнулся на табурет, утирая ворсистым полотенцем побледневшее лицо.

— Не всем взрослым привычкам нужно следовать, друг мой! — снисходительно улыбаясь, проговорил Бернард Тёрнер.

Подойдя к Николасу, он протянул ему свою ладонь. Тот разжал кулак — в ней лежала маленькая расписная коробочка…

Весь следующий день Беата провела дома в ожидании новостей. Николас пообещал ей наведываться в лечебницу и справляться о состоянии здоровья герцогини. И только поздно вечером, когда уже на городских улицах сгущались сумерки, в ворота дома Эклундов раздался громкий стук. Беата знала этот условный сигнал — так обычно вызывал её во двор Флетчер младший. «Флетчер младший — Флетчер младший», — возможно, подумали вы — почему не по имени? Просто так своего внука называла его родная бабка, отошедшая к праотцам лет пять тому назад. А потом это прозвище подхватила матушка Николаса. Она считала, что такое обращение звучит солидно, подчёркивает взрослость и внушает её сыну желание вести себя благоразумно. Но напрасно наивная Мария Флетчер тешила себя подобными иллюзиями… Беата выбежала во двор и отворила калитку. Перед ней стоял запыхавшийся Флетчер мл…, пардонте, Николас. Он был сильно взбудоражен, растерянно смотрел на подружку, не зная с чего начать.

— Что случилось? — спросила Беата, ощутив передавшуюся от него тревогу.

— Герцогиня… Миссис Ллойд скончалась, — трагичным голосом сообщил Николас.

Беата вздрогнула от болезненного укола памяти. Она рассеяно смотрела по сторонам, пытаясь оправиться от потрясения прошлого, которое вдруг так ясно напомнило о себе. Вокруг по-прежнему было тихо, двор замка пустовал. Рядом покорно ожидала полусонная Гельда, отгоняя хвостом вездесущую мошкару и пощипывая примятую траву. Беата закрыла глаза и, коснувшись влажными ресницами её тёмной с проседью гривы, повела головой в сторону, утирая набежавшие хрустальные капельки. Её сознание всё ещё блуждало по закоулкам цепкой памяти, вороша пепел минувших событий. В те далёкие дни они разворачивались столь стремительно, что добиться от кого-то внятного ответа в кружащей вихрем суматохе было невозможно. Несмотря на заверения лекаря Тёрнера в том, что угроза здоровью его пациентки миновала, ситуация внезапно осложнилась. Самочувствие герцогини резко ухудшилось: больную вдруг охватил сильнейший жар, и она впала в забытье. Подоспевший на помощь лекарь привёл в чувство ослабевшую миссис Ллойд, но её воспалённый разум в пылу горячки отказывался признавать кого-либо. Несчастная металась в бреду по кровати. Прислуга собралась внизу, под окном хозяйской спальни, откуда доносились немощные стоны. Спустя пару часов всё было кончено. Николас узнал об этом, подслушав разговор матери с кухаркой, которая в тот вечер стала свидетельницей разыгравшейся трагедии. Как же такое могло случиться? Отчего беззаботное счастье в одночасье исчезло, и неведомая злая сила поглотила всё то, к чему так горячо и искренне привязалось детское сердце. Беата вспомнила, как утром, едва забрезжил рассвет, её разбудил продолжительный стук в ворота. В тот ранний час утро было сырым и пасмурным. Небо по-осеннему хмурилось, а тяжёлые тучи, проползая над черепичными крышами, вот-вот грозились излить на просыпающийся город потоки воды. Требовательный стук повторился. Из окна её комнаты не было видно, что происходит снаружи, за забором, но хорошо были слышны звуки, доносившиеся с улицы. Грубые мужские голоса с бранью и насмешками наперебой требовали открыть ворота. Затем скрипнула калитка и во дворе началась какая-то возня. Беата вскочила с кровати и босая пробежала по остывшему полу к крутой лестнице, ведущей в прихожую. Встав на цыпочки и облокотившись на перила, она снова прислушалась к звукам, исходившим со двора, пытаясь понять, что за люди учинили переполох в их доме ни свет-ни заря. До слуха время от времени долетали короткие, перекликающиеся возгласы:

— Всё обыскал?

— Там ещё посмотри!

— А ну, посторонись!

— Не мешкай!

Вскоре беспокойные звуки стихли, так же внезапно, как и появились. И тут Беатрис показалось, что снаружи кто-то плачет. Она сбежала по ступенькам вниз, распахнула дверь и, перескочив через порог, оказалась босиком на холодном крыльце. Во дворе, на отсыревшей траве, прикрыв ладонями лицо, сидела матушка и отрывисто всхлипывала. Вокруг были раскиданы какие-то вещи, среди которых Беата узнала отцовский фартук из потёртой кожи и старые кузнечные рукавицы. Она медленно спустилась по ступенькам и, подойдя к матери, обняла её за плечи.

— Что тут произошло? Почему ты плачешь? А где папа? — обводя медленным взглядом устроенный чужим вторжением беспорядок, пыталась прояснить для себя пугающую непонятность Беата.

София Эклунд ничего не отвечала. Она прижималась влажным лицом к дочери и, глотая слова, что-то навзрыд причитала. Утешая сражённую внезапным горем мать, Беата ни о чём больше не спрашивала, а только жалеючи поглаживала ладошкой её спутанные ото сна волосы.

Позже выяснилось, что тем ранним утром в их дом заявилась с обыском тюремная стража аж из семи человек. Они изъяли весь рабочий инструмент главы семейства, перевернув вверх дном его мастерскую, а затем, зачитав приказ городского судьи, велели Ларсу Эклунду в сопровождении конвоя проследовать на допрос. Снова прибегал Николас и пообещал обо всём разузнать. День тянулся в мучительной неопределённости. Вестей никаких не поступало. Беата пыталась убедить матушку заняться цикламенами, приготовленными на продажу одной взыскательной покупательнице, вечно брюзжащей безо всякого повода. Альпийские фиалки, за которыми она должна была явиться, были такими же капризными, как и их приобретательница. Эти прихотливые цветы нуждались в частом поливе и прохладной среде, чтобы не впадать в спячку. Но, несмотря на уговоры дочери, матушка оставалась безучастной ко всему, что происходило вокруг — тяжкие оковы отчаяния повисли на её руках и ногах. Она неподвижно сидела на кухне возле окна и ждала, когда отворится незапертая на засов калитка. Ситуацию попытался прояснить вездесущий Николас. Его зоркие глаза, острый слух, болтливый язык и пара быстрых ног за день умудрились побывать во всех городских подворотнях, закоулках, на общественных сборищах и помогли собрать столько сведений, сколько не смогла бы вместить в себя даже самая любопытная голова приметливой базарной сплетницы с многолетним стажем. Кроме того, приправив рассказ своими версиями и домыслами, он нагородил такой дремучий лес, что Беата окончательно запуталась, пытаясь разобраться в рассказанной им истории.

— Извини, Николас, но ты не мог бы чуть помедленнее и безо всяких догадок, — попросила она друга.

— Да я уж и так стараюсь, как могу, — огрызнулся Николас, недовольный тем, что его перебили. — Говорю же, в замок вернулся герцог Ллойд. Он пребывает в безутешном горе с тех пор, как узнал о кончине своей супруги. Со слов кухарки, управляющий весь день не отходил от него ни на шаг и, даже когда приехал лекарь, постоянно отирался рядом. После того, как господин Тёрнер покинул замок, Готлиб вошёл в кабинет хозяина и долго не появлялся. А на утро городской судья распорядился послать стражников в ваш дом, арестовать твоего отца и держать его в тюрьме до суда.

— Какого суда? — недоумевала потрясённая услышанным Беата.

— Я уверен, это Готлиб убедил герцога Ллойда в том, что его жена погибла по вине твоего отца, который чинил лестницу у них в прихожке. После того, как стражники обыскали ваш дом, они устроили такой же погром и в городской лечебнице, а лекарю Тёрнеру предъявили обвинение в том, что он применил неверное лечение и это повлекло за собой смерть герцогини. Сейчас он тоже арестован.

— Откуда ты всё это узнал? — с сомнением спросила Беата.

— Ты, что, мне не веришь? — обидчиво проговорил Николас.

— Я просто не могу в это поверить. Это же всё враньё от начала и до конца!

— Кухарка подтвердила, что так всё и было. Она там держит ухо востро. А ещё я забегал в лечебницу и миссис Бейли сказала, что около восьми часов утра за лекарем пришли стражники. С ними был этот Готлиб, который обвинил мистера Тёрнера в шалра-та… в ша-тарла… в общем, в неправильном лечении, на что лекарь в гневе прокричал: «Прочь, негодяи! Вон из моей лечебницы!» — и швырнул в них склянку с марганцовкой. Тогда стражники связали его и увезли в неизвестном направлении. Наверное, туда же, куда и твоего отца — в городскую тюрьму. Вот и всё, что мне удалось выяснить. Я и так схлопотал от матушки подзатыльник за то, что подслушивал.

— Мне сейчас не до шуток, Николас, — сказала сердито Беата.

— Какие уж там шутки, — ответил он, потирая тыльную часть черепа.

— Что же теперь делать? Как мне увидеть папу? Я должна его увидеть.

— Есть у меня одна идейка, — плутовски взглянув на подружку, произнёс неистощимый на выдумку Николас. — Но для этого придётся поскрести в винных запасах одной старой знакомой. Собирайся, я всё объясню тебе по дороге.

Спустя уже пару минут они торопливо топали по мостовой.

— Так что ты задумал? — предусмотрительно поинтересовалась Беата — она знала, что её приятель был мастером до всяческих проделок, которые нередко заканчивались для него родительской экзекуцией.

— Понимаешь, — суетливо похлопывал себя по карманам Николас, пытаясь в них что-то нащупать. — Моя матушка как-то рассказывала, что охранники в нашей городской тюрьме жуткие пьяницы и лентяи. За бутылку вина они охотно соглашаются носить передачки арестантам. Я уверен, что с ними можно договориться и о тайном свидании с твоим отцом. Или кто-то из этих увальней передаст от него весточку.

— А где мы раздобудем эту… бутылку?

— У одной моей знакомой этой кислой бурды целый подвал. Как-то мне довелось побывать там.

— И как же мы её заберём? — Беата замедлила шаг, догадываясь, что Николас снова замышляет какую-то проказу.

— Есть одна задумка, правда, рискованная. Тебе тоже предстоит небольшая работёнка. Эта дамочка такая дотошная и вредная зануда! Она своими подозрениями изводит всех лавочников в городе.

— Кажется, я догадываюсь, о ком ты говоришь. Высокая и худая, как этот фонарный столб? — Беата кивнула на уличный фонарь. — Вечно в траурном одеянии?

— Она самая, — ответил Николас.

— Соседки-торговки поговаривали, что у неё скончался супруг, кажется, лет десять тому назад.

— Ага. Тебе нужно будет ненадолго отвлечь её внимание.

— Прежде, чем мы приступим к выполнению твоего плана, мне нужно знать, что ты задумал.

— Ничего особенного — старый проверенный способ. Я запихиваю тряпку в её почтовый ящик и поджигаю. Затем стучу в дверь и прячусь за ней. Хозяйка хватает кувшин с водой и бежит тушить пожар. Ты ей помогаешь, отвлекая внимание, а я в это время проникаю в дом. Ну и дальше по обстоятельствам…

— А как же ты выберешься обратно?

— Выйти легче, чем войти. Не всегда, но…

— Ты говоришь, прямо как заправский воришка. Нет, Николас, это для меня слишком! — Беата вдруг резко остановилась. — На это я не могу согласиться. Мало того, что мы ограбим эту несчастную вдову, ещё и устроим поджог.

— И что ты предлагаешь? — сказал Николас, посмотрев на подружку с таким выражением, с каким обычно взирают на чистоплюев. — По-другому нам не раздобыть вино, а значит, ты не сможешь повидаться с отцом.

— Похоже, у меня тоже появилась идея, но сперва нам придётся вернуться, — поделилась Беата и решительно повернула назад.

— Зачем?

— Поможешь мне донести корзину.

— Какую ещё корзину? Что ты задумала? Ты можешь объяснить? — впопыхах выспрашивал Николас, обгоняя её.

— Эта дама, про которую ты рассказывал, недавно приходила к нам покупать цикламены. Она долго препиралась с матушкой: то слишком низкие, то недостаточно розовые. Наконец, она сказала, что подумает и вернётся через три дня. Сегодня пошёл третий день. Под эти предлогом я сама отнесу ей цветы.

— А как в таком случае попасть в подвал?

— Эти фиалки очень капризны и любят прохладу. На время жары их лучше прятать в тень — так меня учила миссис Ллойд. Она, кстати, и подарила матушке эти редкие цветы. В такую жару единственное прохладное место в доме…

— В подвале. Точно! — сообразил Николас.

— Мы поможем ей спустить вниз корзину с цветами, а дальше, как ты говоришь, по обстоятельствам. И поджигать ничего не придётся.

— Ясно. А в корзину можно будет спрятать вино.

— Только знаешь. — Беата снова остановилась. — Всё это как-то нехорошо. Нечестно. Может, лучше просто попросить?

— У кого? У этой злыдни? Я как-то запускал воздушного змея, и он случайно зацепился за флюгер на крыше её дома, так она приказала трубочисту разодрать его в клочья.

— А когда у нас в оранжерее выбирала фиалки, умудрилась зацепиться за розовый куст и порвать свой летний зонтик. Мне потом ещё долго пришлось выслушивать её причитания. Хорошо, что она уже отобрала горшки, которые надумала купить. А то начнёт возмущаться, что ей не то принесли.

Вернувшись домой, Беата вошла во двор первой и, предусмотрительно придержав калитку, чтобы та не хлопнула, пропустила вперёд приятеля.

— Просто мама, наконец, уснула, — вполголоса проговорила она. — Не хотелось бы её разбудить.

Они тихонько прошли в оранжерею, погрузили в корзины помеченные капризной привередой цветочные горшки и также незаметно покинули двор. Задача друзьям предстояла непростая. «Пиковая дама», как прозвали несговорчивую покупательницу рыночные торговцы и лавочники, получила это прозвище не случайно. Её настоящее имя было Элеонора Синклер. Появление на улице или базарной площади сварливой вдовы в чёрном траурном одеянии уже давно стало общеизвестной городской приметой: грядёт грандиозный скандал. Визиты этой «несгибаемой» особы в любую торговую лавку или же ремесленную мастерскую всегда сопровождались бесконечными расспросами, нелепыми претензиями и беспричинной подозрительностью. Она могла подолгу изводить своими нудными придирками и возражениями бакалейщиков, молочников, торговцев галантерейным товаром, сапожников и пр., в конечном итоге так и не воспользовавшись услугой или не купив товар. Так что зачастую, завидев издали прямой и тонкий, как гвоздь, силуэт Пиковой дамы, некоторые лоточники переходили на другую сторону улицы, а владельцы торговых лавок запирали входные двери и вывешивали табличку «Closed».

— Знаешь, — обратился Николас к подружке, волоча большую корзину по вымощенному тротуару, — я даже рад этому.

— Ой, Николас, — спохватилась Беата, — не волочи корзину, пожалуйста, а то в ней все горшки опрокинутся… И чему же ты рад?

— Тому, что мне предстоит выставить эту пожарную каланчу. Я того воздушного змея два дня клеил.

Друзья на перекрёстке свернули налево, затем прошли ещё половину квартала по узкой улочке и, наконец, остановились возле дома, где проживала та самая зловредная Синклер. Поставив корзины у невысокого крыльца, Николас утёр пот со лба и громко постучал ржавой колотушкой по входной двери. Спустя пару минут раздался недовольный голос хозяйки:

— Кто там?

— Добрый день, — поздоровалась через дверь Беата. — Вы недавно приходили в цветочную оранжерею Софии Эклунд. Я её дочь.

— И что? — отозвалась вдова.

— Я принесла ваши цикламены.

— Я не просила их приносить. Когда надумаю, тогда приду сама.

Беата на краткий миг растерялась.

— Но, простите… Мы не продавали эти фиалки только потому, что вы намеревались приобрести их для своего…

— Намеревалась, — перебил недружелюбный голос. — А теперь передумала. Ступай.

И тут вмешался тонкий стратег Николас:

— Пойдём, Беата. Тут уже недалеко. Надо было сразу продать их тётке Эмме. Она же предлагала за них стоящую цену. Если б не обещание твоей матушки…

Они подхватили корзины и стали переходить дорогу. Вдруг за спиной звякнул железный засов и дверь со скрипом отворилась. Беата и Николас обернулись — на пороге, приняв внушительную позу, стояла Элеонора Синклер. В чёрном вдовьем платье на фоне прямоугольного просвета она смотрелась, как самая настоящая «дама пик» из карточной колоды.

— Я разве сказала, что не собираюсь их покупать? — проворчала из дверного проёма фигура. — Вы просто доставили их не ко времени. А если бы меня не оказалось дома? А если бы, доставляя мои фиалки, кто-нибудь из вас споткнулся об эту дырявую мостовую и выронил корзину? Попортили бы весь мой заказ! И сколько ещё таких «если».

— Мне достаточно часто приходится доставлять цветы покупателям и уверяю вас, я ещё ни разу их не подвела, — ответила Беата раздражённой хозяйке, которой явно было не по душе, что пришлось уступить маленьким, нагловатым торговцам.

— Оставьте свои уверения. Как бы то ни было, не стоило так рисковать моими цветами. Я потратила уйму драгоценного времени на то, чтобы отобрать эти экземпляры. Заносите! — разрешила она и направилась по коридору в гостиную.

Войдя в просторную комнату, Николас сразу оценил обстановку.

— Простите, — обратился он к хозяйке, — эти фиалки нетерпимы к жаре, а у вас здесь душно. Их надо бы расставить в прохладном месте, иначе цветы завянут.

— Интересно! — возмутилась Элеонора Синклер. — И где же я отыщу такое место в моём доме?

— Возможно, в подвале, — тут же предложил Николас. — Ненадолго, пока жара не спадёт.

— Откуда ты взялся? — вдруг спросила дотошная вдова, подозрительно уставившись на самоуверенного говоруна. — Девочку я знаю. А вот тебя что-то не припоминаю?

— Это мой друг, миссис Синклер, он иногда помогает мне отвозить корзины с базара, и без него я бы одна не справилась, — вовремя нашлась Беата.

— Хорошо, пойдёте вдвоём. Только не запачкайте мне полы. Я не намерена платить поломойке дважды.

Друзья проследовали за хозяйкой через гостиную в столовую, где та, одёрнув с пола цыновку, указала Николасу на проход в подвал.

— Открывай, — приказала она.

Двумя ловкими движениями Николас откинул в обе стороны створки лаза. Под ними находилась крутая наклонная лестница без перил, ведущая в тёмный подпол.

— Вы позволите мне спуститься первым? — спросил он разрешения у вдовствующей чудачки.

— Ещё чего! — отрезала Элеонора Синклер. — Сперва я спущусь вниз, а ты подашь мне горшки. Не хватало, чтобы кто-то из вас шею свернул, как давеча одна знатная особа. Скатилась по лестнице и переломала себе кости из-за какого-то халтурщика.

Глаза Беаты вспыхнули гневом и обидой от такой грязной клеветы, которую легкомысленно позволила себе высказать незнакомая женщина в отношении её отца. Николас, предвидя нежеланный поворот, незаметно одёрнул подружку за рукав. Чтобы сварливая вдова снова не сболтнула лишнего, он поспешил повторно предложить ей свою помощь:

— Кажется, лестница в ваш подвал и в самом деле крутая. Может, стоит зажечь свечу?

— И как же я не догадалась спросить совета у господина умника? — съязвила та в ответ и направилась к закопчённому камину, на котором стояла толстая оплавленная свеча.

Пользуясь моментом, Николас смешно скривил физиономию, передразнивая вредную домовладелицу. Теперь уже Беата одёрнула приятеля за рукав, чтобы тот не смешил её в неподходящий момент. Дама, осторожно переставляя ноги, спустилась по ступеням на дно подвала и повелела Николасу подать ей горшок с фиалками. Тот, не мешкая, подхватил всю корзину и быстро сбежал по лестнице в подпол.

— Я же сказала, подать, а не спускаться, тупой башмак, — проворчала раздражённо миссис Синклер, — неси их сюда. — Она указала ему на пустые деревянные стеллажи у стены.

Николас поочередно достал из корзины три цветочных горшка и подал их хозяйке.

— Теперь ступай за второй, — распорядилась она, расставляя по полкам фиалки. — Хотя нет, пожалуй, я сама.

Пока хозяйка винного погреба медленно поднималась наверх, ловкач Флетчер прошмыгнул между тесными стеллажными рядами, где хранились пыльные бутылки с вином, бесшумно стянул одну и, быстро вернувшись на место, спрятал её в пустую корзину, которую плотно накрыл крышкой.

–Принимай вторую! — раздался сверху повелительный голос.

Николас принял корзину, пристроил оставшиеся горшки рядом с другими и направился к выходу. Сперва он подал наверх пустую корзину, а затем, ухватив двумя руками ту, в которой было спрятано вино, стал подниматься по лестнице. Он уже преодолел половину пути, как вдруг нечаянно оступился, потерял равновесие и выпустил из рук свою ношу. Корзина кубарем скатилась вниз, скинув с себя крышку. Из неё вылетела украденная бутылка, звонко дзинькнула о каменный пол подвала и разлетелась на мелкие осколки. Молчаливая пауза повисла в воздухе, напитанном сыростью и взбаламученной пылью. Снизу потянуло терпким запахом разлитого вина. Остолбеневшая хозяйка вперила свой прожигающий взгляд в оторопевшего Николаса. Хваткими, длинными пальцами она вцепилась в его чувствительное ухо и противным голосом завизжала:

— Так ты пытался обокрасть меня?

— Простите… — морщась от боли, выдавил из себя бедняга Флетчер.

— Прошу вас, простите его, миссис Синклер, — взмолилась Беата. — Во всём виновата я.

— Ага, так вы заодно! — процедила она сквозь зубы, с наслаждением выкручивая покрасневшее ухо маленького сорванца, уличённого в краже. — Остаётся только узнать, ради кого вы старались. Кто подначил вас на эту авантюру? Отвечай!

— Никто, — виновато пояснила Беата. — Просто Николас пытался помочь мне.

— Уж не хочешь ли ты сказать, дорогуша, что вы сами собирались распить эту бутылку. Ты знаешь, сколько лет этому вину? Вас ещё на свете не было, когда мой покойный супруг собирал эту коллекцию. Он был настоящий caviste! Одна эта разбитая бутылка стоит больше, чем твой дом. — Дама пик, поджав губы, резко умолкла, соображая, как ей наказать нахального пройду. — Вот я тебя сейчас закрою в этом подвале и пусть тот, кто послал вас сюда, сам ко мне заявится. — Выдала она, отпустив, наконец, полыхающую мочку Николаса. — Я его на весь город ославлю! — хозяйка захлопнула створки лаза и придавила их ножками обеденного стола. — Вот так! Теперь ты никуда не денешься!

Николас оказался один в кромешной темноте. Только две узенькие полоски света пробивались сквозь щели рассохшихся полов.

— Зачем уши-то выкручивать? — пробормотал он в щель, потирая больное место. — Неровён час, отвалятся.

— Не бормочи-не бормочи там, узник подземелья, — послышался сверху глумливый голос тиранши.

— Прошу вас, выслушайте меня, миссис Синклер, — жалобно обратилась к ней Беата.

Просьба эта прозвучала так искреннее, что разгневанная вдова усмирила свой гнев и позволила ей изложить суть дела:

— Что ж, изволь. Но не вздумай никого выгораживать. Я ни за что не поверю, что кто-то из вас придумал эту подлую комбинацию. Какой-то негодяй надоумил детей корыстно воспользоваться удобным случаем и будь уверена, я выведу его на чистую воду. Если не хочешь, чтобы твой дружок просидел тут до утра, расскажешь мне, кто на самом деле стоит за этим жульничеством.

— Хорошо-хорошо, — с готовностью пообещала Беата, — я всё расскажу.

В это же время Николас, затаившись, пытался подслушать сквозь узенькую щель разговор сверху, но так и не разобрав ни слова, уселся на ступеньку, упёрся локтями в колени и, подставив мозолистые ладони под лучик света, принялся изучать по ним изгибы своих судьбоносных линий. Внезапно над головой раздался противный скрежет несмазанных петель. От неожиданности Николас вздрогнул. Оказывается, он сам не заметил, как задремал. Солнечный свет с непривычки резанул по глазам. Щурясь и потирая озябшие плечи, он попытался разглядеть силуэт в подвальном проёме. Наверху, сложив руки на груди, стояла грозная вдова и властно взирала на томившегося в неволе арестанта. Очевидно, она ожидала услышать от пленённого «злодея» покаянную речь и мольбы о прощении, но вместо этого Николас не сдержался и нечаянно зевнул. Такое откровенное пренебрежение к суровому наказанию до глубины души задело и без того рассерженную «виновую даму», с чего-то возомнившую себя козырной:

— Посмотрите-ка на него! Этот мошенник ещё и зевает! И подвальный холод его не берёт. Давай, выходи.

С видом обречённого на казнь Николас поднялся по лестнице, как на эшафот, и предстал во всей красе перед справедливым судом хозяйки дома. В его волосах запуталась липкая паутина, а с запылённых плеч на её тонюсеньких нитях эполетами свисали россыпи мышиного помёта. Когда и как он умудрился нацепить на себя все эти «знаки отличия», автору неведомо.

— Надеюсь, этот урок не прошёл для тебя даром. Благодари свою подружку, не-то бы сидеть тебе в подвале до той поры, пока зуб на зуб не попадёт. Ступай подобру — поздорову. А ты, — обратилась она к Беатрис, — дождись меня за дверью.

Парочка неудачливых «грабителей» вышла на улицу. Беата сняла с головы приятеля лохмотья паутины.

— Интересно, зачем она тебе велела дождаться её? — озадачился Николас, стряхивая с себя остатки подвального сора. — Наверняка обо всём родителям растреплет.

Беата в ответ только пожала плечами.

— Ладно, — сказал он, — я, пожалуй, пойду. Жаль, что так вышло. А то может, вместе смоемся?

— Нет, Николас. Так уж будет совсем скверно.

— Ну, как знаешь.

Сунув руки в карманы, он вразвалку, с деланным безразличием поплёлся по тротуару. Как только его силуэт скрылся за поворотом, парадная дверь распахнулась и на пороге показалась Элеонора Синклер в своём традиционном уличном наряде «пиковой дамы»: чёрное платье вдовы, чёрные перчатки и такая же чёрная шляпка с вуалью. В руках у неё была та самая корзина, что обронил в подвале Николас.

— Идём, — коротко сказала она и торопливо зашагала по направлению к городской площади, где располагалось здание суда, на заднем дворе которого за высокими стенами прятался тюремный острог.