Это моя дискотека

Виктория Чевик (2024)

Маленький шахтерский город пахнет спелой алычей и духами Эйвон. Каждый ребенок во дворе, знает, что такое «тормозок» и что ходить на терриконы нельзя. В этом городке с романтично-советским названием Красный Луч живет восьмиклассница Катя Петренко. Она готовится к выпускному в музыкальной школе, дружит с ясельной группы с Настей Ивановой и мечтает, чтобы мамы отпустили их на дискотеку. Но однажды в соседний дом переезжает красавчик, который закружит головы всем девчонкам 8А

Глава 3

Глава 5

МНЕ НЕ ЖАЛЬ

Дома вечером уже становилось зябко. Катя забралась под одеяло, начиналась «Бедная Настя». Владимир Корф уже поражал сердца всех дам в бальной зале и, конечно, Катино тут, на диване в более скромной зале на Ворошилова пять.

Но мысли возвращались то к угрозам в туалете от незнакомки, то к странному уходу Насти без предупреждения, то к реальному отношению к ней, Кате, от Юли Пули. Как бы Катя никогда о ней плохо не думала, и уж никак не могла ожидать, что Пуля оказывается-то терпеть ее не может, и до того, что готова ей пакостить. Но самое главное — что же ей, Кате, теперь делать со всем этим знанием?

Пришла мама, потом с работы вернулся отец.

— Кать, ты уроки сделала?

— Я после сериала доделаю.

— Что там с Настей?

Катя растерялась и даже почувствовала какую-то тревогу: «Откуда мама уже знает?». Но через секунду до нее дошло:

— Владимира выпустили из тюрьмы, а Полина, крыса такая, сожгла вольную Насти. Мария Алексеевна все старается заграбастать дом Корфов. А Настя ходит по кухне в каком-то розовом платье, на ночнушку похожее: и ах, барин мечтал увидеть меня в роли Джульетты, ах, ох. Мам, включи на кухне.

Как только заиграла заставка

«Мне не жаль, что теперь я разлукой томим

Я в разлуке люблю горячей

Мне не жаль…»

Катя набросила на себя плед и перебежала к телефону, краснеющему в коридоре на тумбочке.

Набирая Настин домашний, она еще раз подумала о вопросе мамы, точнее почему она его так испугалась, ведь они с Настей не ссорились. Произошло какое-то странное недопонимание, ее подруга, ее преданная тень просто ушла раньше с танцевального. Больше ничего.

В трубке гудки оборвались. Никто не отвечал. Катя набирала еще дважды, пока трубку не взяла тетя Неля.

— Алло

— Теть Нель, здравствуйте, это Катя. А Настя дома?

— Она что-то приболела, спит.

Катя выдохнула.

— Аааа, ладно. А она завтра в школу пойдет?

— Катюш, не знаю, завтра по ситуации решим.

— ААаааа, хорошо. Тогда пусть выздоравливает. До свидания

— Пока Катюша, маме привет передавай.

На следующий день Настя не пришла. Потом были выходные, на которых она тоже не объявилась. В понедельник Настя зашла перед самым звонком. И очень удачно избегала Катю весь день. Только Катя собиралась подойти к Настиной парте после алгебры, как та уже с другими девчонками спускалась в столовую или выходила в туалет или… в общем, как будто бы избегала разговора с Катей под любым предлогом.

— Ну и ладно, во вторник будет танцевальный. Там-то Настя не отвертится. Да и вообще, что происходит? Чего это я за ней бегаю?

Первым уроком во вторник стояла физ-ра. О, это унижение. На первом же круге вокруг спортзала, Катя демонстрировала, как ее живот пронзает невидимая стрела боли, картинно охая и прикладывая к несуществующей ране руки. Потом начались эстафеты. Настя была, хоть и пухликом и совсем не вполовину даже такой красивой, как Катя, ее охотно выбирали в команду, — Настя была выносливой и юркой.

А вот Катю командиры эстафет забирали по принципу «кому достанется». Катя спускалась в спортзал, как Данте в ад. Хоть серой там не пахло, но запах этот навряд ли забудется. В «первом носу» пыльные маты, основа аромата — детские пот и слезы, а за ними легкий шлейф перегара и сигаретных бычков из банки кофе «Якобс Монарх».

— Восьмой «А» — стройсь! На первый-второй рассчитайсь!

Физрук Яков Ильич, по кличке Фунтик, был чуть ниже Кати Петренко и она, каждый раз, когда учитель проходил мимо нее, или непосредственно обращался к ней видела его безволосую пустыню макушки, и это ее очень смущало.

— Играем в пионербол. Первые номера в команде слева, капитан Петрушенко, вторые номера — справа, капитан Ковалёва.

Катя оказалась в команде Максима Петрушенко, на урок физ-ры дошло всего 17 человек и в командах оказалось по 8 игроков. Женю-отличницу Яков Ильич взял себе «в помощницы», судить и считать очки. Еще в команде с Катей оказался Игорь по кличке «Колобок», который вечно сидел за последней партой в полудреме, а однажды даже захрапел. Игорь был сыном женщины, про которую все рассказывали страшные вещи шепотом, бывшая директор единственного в Красном луче ресторана «Проминь», — ее уважали и признавали все бандиты и депутаты. Как выглядела мама Игоря никто из детей не знал. Но в воображении девочек она была роковой женщиной в шубе и с красным маникюром. Еще с ней играла Илона, которая входила в свиту Ковалёвой, а теперь странным образом сдружилась с Настей Ивановой. Первый красавец класса Стас Кутовой тоже играл в их команде. Во втором классе он даже немного нравился Кате. Но уже в пятом стало понятно, что кроме себя любимого Стас никого не замечает. Он по сто раз на дню приглаживал свои волосы, переодевался чаще, чем любая девчонка, и от избиения его спасало только то, что он уже в 13 лет был под метр восемьдесят и ходил на дзюдо. С Олей Панкратовой Катя сидела на алгебре и геометрии, Ленка была той самой, что получила люлей от Ковалёвой за розовый костюм, и теперь под любыми предлогами не соглашалась надевать его на физру. А Ира Олешко была просто Ирен, хорошисткой и подпевалой. Она вертелась, как флюгер, в сторону тех, кто сильнее дует и всегда выбирала сторону сильнейшего.

Все было как обычно. Ковалева лупила по мячу, что было силы, даже Кутовой пропускал ее подачу, потому что игра в этот момент больше напоминала вышибалу.

Потом Ира перехватила вторую подачу, пасс полетел Петренко и тут Катя решила выместить всю злость, напряжение и раздражение последних дней и вложила все это в удар с такой силой, которую Юля Ковалева, отбивавшая мяч с другой стороны сетки не ожидала. Бах, бум — Ковалева с воплем кидается на пол, схватившись за кисть. Яков Ильич перестает весело шутить с розовощекой отличницей Женечкой, а над спортзалом завис вой Ковалевой, в котором отчетливо слышалось: «Убью!»

Настя была сразу же за спиной Юли Ковалёвой на поле, и первая оказалась рядом, в секунду подбежала Илона и начала причитать: больно? Где? Покажи?

— Блять! Конечно больно! Нет, прикалываюсь.

Ковалева не могла сдержать слез. Но это были не нюни, это были слезы ярости. Слезы, за которые будут мстить.

— Юль, тебе надо в медпункт, — резонно произнес Стас. Единственный, кто не боялся быть посланным на хер, или которому это было безразлично.

— Да-да, — заискивающе вторили Илона, Инна, Оля и даже… Настя Иванова!

— Я не специально! — едва слышно прошептала Катя.

Петрушенко вдруг закрыл от нее собой всю сцену, на которую Катя смотрела, как под гипнозом на ватных ногах.

— Петренко, ты бы лучше шла быстрее отсюда. Сейчас звонок будет.

Катин мозг отказывался думать и что-то решать, и она послушно развернулась и в своем синем новеньком спортивном костюме вышла из спортзала, потом прошла мимо раздевалки, секунду поморщась, как от зубной боли, — это она отгоняла мысль о переодевании. Вещи тоже Петренко не взяла, спустилась на первый этаж. Вышла на улицу. На секунду задержалась на крыльце школы. Раздалась трель звонка, еще секунда — и лавина из учеников хлынула в двери. Кто-то бежал в ларек, кто-то на перекур, кто-то спешил домой. Катя поежилась от прохладного, уже почти что морозного ветра. Только начало октября, а уже стало по-зимнему холодно. В этом году зима обещала быть суровой. И она пошла. Прямо, бесцельно.

Не то, чтобы Катя была сильно напугана. Нет, она почему-то чувствовала себя опустошенной. Как будто и впрямь вложила накопившиеся чувства в этот мяч. Боялась ли она Ковалёву? Ну, что она мне сделает? Побьет? В конце концов это была игра, она точ но также, если не сильнее сама кидала мяч. И я не в нее целилась, Ковалева сама виновата. Во рту стало горько, как если бы у обиды было послевкусие. Это Катя вспомнила про Настю, про то, как Настя наклонилась над Ковалевой, как смотрела на Ковалевскую руку. И по то, что к ней, к ее лучшей подруге, к Кате Петренко, Настя даже не подошла. Глаза заслезились. Катя дошла до турников в тенистом уголке стадиона. Села на один, пониже. И обхватила голову руками. Уши стали красными и ледяными.

— Успокойся, Настя просто стояла очень близко к Ковалевой. Она наверняка сейчас тебя ищет. — говорила Катя сама себе. Спустя еще пару минут, которые казались вечностью, сидеть на холодном турнике было совсем неприятно. Под тоненькой синтетической мастеркой Катю начал бить озноб. Ничего не поделаешь — надо возвращаться.

Плетясь после звонка по пустому коридору, она рассчитывала тихонько проскользнуть в класс, извинившись за опоздание перед подслеповатой и вечно сонной 75-летней англичанкой Майей Филипповной. «Пчелка Майя» едва ли заметит её отсутствие.

Сухая, как старое дерево во дворе школы, древняя учительница уже совсем впала в маразм. Старушка заходила в класс, просила напомнить ей тему занятия и начинала проверять домашку. Конечно, 8А уже давно был в сговоре, и отличница Женя Самойлова каждую неделю называла один и тот же номер упражнения. Класс читал заученное уже наизусть задание по очереди, пока убаюканная ритмом детских голосков англичанка не засыпала. Все тут же начинали заниматься своими делами, выяснять новости, болтать о сериалах, играть в карты или морской бой, пока — а все уже знали, — не пройдет минут 20 и Майя Филипповна не очнется.

Не затем, чтоб продолжить урок. Она медленно поковыляет в столовую, чтобы взять свой традиционный сладкий чай с пирожком. А в её-то годы вояж со второго на первый этаж займет еще минут 15-20. Возвратится Пчёлка Майя незадолго до звонка и конечно же, начнет объяснять всю ту же родную всем уже несколько лет тему “Презент Перфект”.

Поэтому Катя и не торопилась на урок. Но толкнув дверь в класс, она поняла, что в расчетах ошиблась. В комнате стояла враждебная тишина, которую способны создать подростки в состоянии тихого сопротивления.

— Последний раз спрашиваю: кто это сделал? — резала воздух высоким фальцетом Нина Ивановна. Разъяренная классуха даже не обратила внимание на застывшую в дверях Катю. На окне висел съежившийся кусок гардины — всё, что осталось от роскошных штор. Тех самых, на которые постоянно собирались деньги.

— Молчите? Тогда будет наказан весь класс. — Снова тишина. Катя не хочет быть зрителем несмешного «Ералаша», но убегать уже поздно. Она мнётся у дверей. — Вы сегодня не уйдете со школы пока не признается тот, кто это вытворил.

А в пятницу я соберу родительское собрание чтобы ваши родители полюбовались на то чем занимаются их дети на переменах. Ну и конечно ни в какой Киев на каникулах мы не едем. Ах да, самое главное, я лично прослежу чтоб девочек и мальчиков из моего класса не было на дискотеках в музыкальной школе. Это был удар для всех. Катя застряла в проходе, боясь пошевелиться.

— Так что? Память вернулась? Кто это сделал?

Все конечно знали кто. Но страх перед училкой, родителями и запретом идти на дискотеку — даже все вместе не мог пересилить страх перед Юлей Ковалевой. Одноклассники отводили взгляды. Кто-то таращился в окно, кто-то сверлил глазами дырку в парте. Казалось, что 30 человек перестали вдруг дышать.

И тут Ковалёва собственной персоной встаёт. Класс набирает в лёгкие воздух, и никто не может поверить, что у Юли проснулась то, чего нет — совесть и раскаяние. Юля раскрывает рот и гул проносится второй раз. Она говорит: «Это сделала Петренко» и показывает с улыбкой победителя на Катю пальцем.

Катя вдавливается в дверь, покрываясь цветом возмущения. — Вот и чудесно, — говорит учительница. У Кати темнеет перед глазами — Я конечно не поощряю стукачество, но, если нет сил признаться в таком немыслимом поступке… — продолжает Нинель.

Возмущение имеет не только цвет. Его вкус Катя чувствует на языке, глотает поскорее, чтобы выдавить с хрипом: «Но это не я!.. Меня даже не было в классе!». — А кто же? — говорит учительница. А прямо в душу ей смотрит Юля Ковалева. — Я не знаю, но это не я.

Нине Ивановне надоедает эта неразрешимая ситуация. Ей нельзя терять авторитет у этих неконтролируемых подростков. Она не хочет уходить ни с чем, не хочет тащить домой в тяжелой сумке с тетрадями ещё и уязвленное самолюбие.

Она говорит безапелляционно: — Выбирай, Петренко: или признаёшься, или наказан будет весь класс.

Теперь Катю колотит не от октябрьского ветра, а от обиды и несправедливости. Чуть ниже живота противно сводит, как будто сейчас начнутся «эти дни». Теперь все глаза смотрят на неё. С ненавистью и ожиданием, которое сложно не оправдать. — Хорошо… Это я. — шепчет в слезах Катя. Стены класса, заклеенные по бортик обоями в цветочек и безысходность, сжимаются. Рассохшиеся деревянные окна с бахромой белой краски, которые они классом заклеивают каждый октябрь перед осенними каникулами и отшкрябывали перед майскими праздниками, нависают над Катей. С оборванными шторами, будь они неладны.

— Громче, Катюша. Мы ничего не слышим, — ехидна Нина Ивановна давит чуть было не потерянным авторитетом. — Это я, — говорит Катя. Два коротких слова царапают горло, как пустая ампулка парту. — Вот и замечательно. Майя Филипповна теперь может спокойно продолжать урок. А Скляренко после уроков остается дежурить. Одна. Вымоет все парты, пол и повесит шторы на место. А всем это должно быть уроком. Мы еще поговорим с вами в пятницу на классном часу. Англичанка услышала свое имя и встрепенулась, она уже успела задремать за столом, пока в 8А шли баталии. Сколько таких историй, да и похлеще, видела она за свои 45 лет педагогического стажа. Для неё жуткий кошмар Скляренко был просто приятной сказочкой на ночь. Но Нинель не успела покинуть класс, как уже прозвенел звонок.

Ученики бросились врассыпную, громыхая стульями и крышками парт. Катя схватила рукав Настиной джинсовки: «Ты же останешься со мной подежурить?», — голос как-то сорвался на жалкий умоляющий писк. — Катя, извини, я не могу. Ты же слышала Нинель. Она если узнает, что я тебе помогала, рассвирепеет вконец, — затараторила Настя. Теперь уже рассвирепела Катя. Она схватила подружку, что была на голову ниже за шиворот и горячо зашептала, приблизившись к её лицу: «Ты что такое говоришь! Я прошу тебя остаться в трудную минуту, и ты вот так? Подруга называется!» Настя рывком сбросила курточку, освободившись от Катиного ига. Возможно, впервые в жизни. — Мне надо на танцевальный, — произнесла она четко, смотря с ненавистью прямо Кате в глаза. А потом развернулась и пошла к выходу, где её уже ждали Лена и Илона.

— Предательница, — отвернулась, растирая глаза Катя. Это было неожиданно больнее ситуации со шторами.

Глава 6

Паролем будет просто «Как дела»

Позднее осеннее солнце теперь заполнило всю комнату. Больше не было пыльных плотных преград. Но Катя чувствовала себя в пустом классе, как в тюрьме. Причем как невинно осуждённая. Страдание, а не золотистый свет, было везде, и отбрасывало тень от предметов. Но сидеть до вечера, пока эти тени и её боль растворятся в сумерках не хотелось. Она отвернулась от своего черного близнеца, оставив её сожалеть о внезапно законченной дружбе, о несправедливом наказании, о подлости человеческой, о потерянном авторитете, да и вообще о её никчемной теперь жизни, в которой теперь будет только безрадостная череда одинаковых дней: школа–дом-школа. И ничего хорошего не произойдет.

С этими невеселыми размышлениями, Катя полезла в шкаф. Надо было достать орудия убийства самооценки: деревянную швабра ещё, наверное, довоенных лет, алюминиевое ведро с размашисто выведенным инвентарным номером, старую мужскую майку-алкоголичку вместо тряпки. Она взяла ведро и побрела в туалет, набирать ржавый кипяток. Из соседнего 15-ого кабинета, классной комнаты 10В раздавались басы, смех, повизгивания и топот. Музыку то включали по-громче, то глушили. Катя вздохнула. Наверное, старшаки готовятся к КВН. Веселятся… А она тащит ведро, чтоб драить класс. Сначала парты нужно протереть, потом посыпать порошком, потом промыть. И так три ряда. Веселье за стеной становилось все отвязней. В какой-то момент Кате показалось, что тянет сигаретным дымом. Ну нет… быть такого не может. Мыть класс, когда за стеной кто-то наслаждается жизнью стало еще невыносимей.

Напевая под нос песню, что утром слышала по ТВ, она пошла менять воду: «Мы встретимся сегодня у первого подъезда».

Пока Катя тянуло жалобно и самозабвенно «для тебяяяяя все это чудоооо», прикрыв пушистыми совсем детскими ресницами, глаза, дверь 15-ого кабинета почти вылетела с петель от толчка. Через микромгновенье вылетел черный шар из куртки, рук, пайты, ног, шапки, головы смешанных в кучу. Ведро грохнулось об пол, и вокруг появилась лужа. Но для Кати сейчас будто весь коридор затопило теплым морем, как в Бердянске, куда однажды ее с братом отвезли родители. В ушах был шум прибоя, а стены и пол озаряло розовое, похожее на сахарную вату, закатное солнце. Потому что черный шар выпрямился, принял мальчишеские формы и перед ней, в каком-то полуметре стоял… абсолютно реальный и прекраснейший из смертных Пашка Касьянов. Даже лучше, чем во всех её фантазиях.

— Упс, малая, ты чё тут? — Паша перевернул ведро с оставшейся водой. И провел рукой по Катиному плечу.

Внутренний калькулятор просчитывал возможные варианты ответа: от «случайно шла мимо» до признания в любви.

…