Истории уютного двора. Детство

Анастасия Абрамова-Корчагина, 2023

Новые и уже знакомые истории из жизни обитателей уютного двора в конце *ского тупика города В. На этот раз героями станут дети с их нехитрыми радостями и легко проходящими печалями. Кто-то мечтает увидеть павлина-альбиноса, кто-то пробраться на дискотеку, а кто-ито просто найти друзей. И двор подходит для этого лучше всего! Снова ламповое настроение, дружба и солнце… Что ещё надо для счастья?

Али-баба и детский мат

Помните, как у Сергея Михалкова:

«Дело было вечером,

Делать было нечего…»?

Конечно, это творческая фантазия и «из песни слова не выкинешь», но всё-таки ситуация довольно странная, ведь нормальные ребята всегда найдут себе заделье во дворе!

Особенно, если двор уютный, окружённый с четырёх сторон домами, хоть по структуре своей и проходной, да только идти некуда — тупик. Дворик не захламлённый, посреди — правильная, с изгибом, горка, крашенная в тёмно-голубой цвет: и подлодка, и самолёт, и дом, и крепость для ребят; ещё песочница есть метр на метр, но она для малышни, ещё, конечно, верёвки для сушки белья — там, среди хрустящих пододеяльников и простыней, можно устроить настоящий лабиринт (только надо дождаться, чтоб бабулечки ушли телевизор смотреть, а то крика не оберёшься). Чуть сбоку выстроились шесть гаражей, аккуратно примыкающих друг к другу — без щелей, без обвалившихся простенков, этакий форпост, на который взобраться можно, лишь когда зима выпадает снежная-преснежная и наметает горку, по которой и попадают сорванцы на крышу. А по-другому никак — у деревьев рядом сучьи все поспиливали, чтоб ребята не поубивались. Зимой-то можно, уж коли намело столько, что на крышу ход образовался, то и падать в сугробы нестрашно (зимой-то машины в гаражах стоят, дворник даже перед воротами не чистит). Словом, раздолье, да и только!

Но летом особенно славно — народу во дворе много: у детей каникулы, а значит, домашки нет, выходят даже школьные «зубрилы», что весь учебный год над тетрадками корпят, выгоняют родители из квартир и «читарей», которых не оторвать от книг в любое время дня и ночи, приезжают из больших городов внуки к бабушкам и дедушкам, «свежим воздухом дышать» — это странно, конечно, ведь в городе В. полно заводов и фабрик, но в больших городах он почти за деревню считается.

И чем жарче на улице, тем меньше взрослых: пожилые люди спасаются от солнца в недрах квартир за закрытыми окнами, сверкающими серебряной плёнкой, мамочки, наоборот, распахивают ставни, ставят посреди комнаты тазики с водой и позволяют своим малышам брязгаться в них. Прочие взрослые на работе. А дети, хоть и мечтают о прохладе, но на речку не убегают — слишком далеко. Надо сперва выйти на Грибоедова, доехать две остановки до парка, потом пройти его, обогнув станцию юннатов, а затем топать ещё с километр вниз по крутой горке под палящим солнцем да через дачи — и только потом будет речка и пляжик с обжигающим песком. Словом, только подростки туда хотят без родителей, остальные ждут взрослых — хорошо, что они после душного рабочего дня сами рады выбраться к воде.

Впрочем, дети всегда найдут, как охладиться — тут в ход идёт и поливочный шланг, брошенный под деревья дворником, и водяные пистолетики, и мокрые майки, натянутые на загорелые тела. Ребята согласны даже на дурацкие панамки, лишь бы только домой не идти да под деревьями не прятаться — с веток спускаются на тонких нитях откормленные гусеницы прямо на голову (фу-у-у!).

И даже когда совсем тошно от вездесущего солнца, когда обгорелые носы и плечи рдеют ярче вишни, когда брови и волосы выгорают до соломенного хруста, никто не расходится по домам, потому что идеи для игры не заканчиваются никогда. Вот девочки, стремясь примерить взрослые социальные роли, затеивают свои «дочки-матери», и хотя мальчишкам малоинтересно изображать собственных отцов, но закон двора непререкаем — игру, предложенную большинством, не критиковать. Зато потом можно с чистой совестью втянуть девчонок в войнушку и заставить ползать по земле, подбирая раненых. А сколько ещё забав: и экспедиции в тропиках, и «неуловимые», и морские приключения с Туром Хейердалом, и полёт в космос — всё, о чём вещает телевизор, о чём говорят взрослые, собираясь вечерами, всё перевоплощается в игры, просеиваясь сквозь детский опыт и расцвечиваясь ребячьей фантазией.

Ну, и конечно, никогда не подводят старые-проверенные забавы: казаки-разбойники, салки, прятки, чехарда, Али-баба, колечко, резиночки и жмурки.

Однако ничто не сравнится с появлением «новенького» во дворе…

Стоял жаркий, пряный июль. Щуплый, очкастый Славка осторожно вышел в незнакомый двор. Все предыдущие лета он проводил у троюродной тётки в пригороде Одессы, но этой зимой у неё случился инсульт, и её забрали к себе дети, а маленький уютный домик недалеко от моря перегородили аж на пять комнат и стали сдавать «дикарям», чтобы оплатить лечение матери. До троюродного племянника никому теперь не было дела, и Славкина мать, костеря родственничков, определила сына на первую смену в лагерь, где он и проторчал три недели под шум июньских дождей, и лишь потом она вспомнила о мужниной двоюродной бабушке, обитающей в более тёплом и, соответственно, оздоравливающем и более полезном для ребёнка климате, чем промозглая, вечно комариная и ветреная Ленинградская область.

И вот парнишка оказался в совершенно незнакомом городе, у совершенно незнакомой старушки, в чужом дворе какого-то тупика, название которого он пока не запомнил.

— Эй, ты откуда?

Ребята плотно обступили новенького, словно забавную зверюшку в зоопарке.

— Я из седьмого дома. Приехал на лето.

— С какого подъезда?

Славка показал.

— А-а-а, это у бабы Люси? — вмиг сообразили девчонки, ведь только эта старушка не была «овнучена» в том подъезде. — А ты сам откуда?

Славка объяснил, что приехал из Ленинградской области, да не с окраины, а почти из пригорода, и хоть его город был меньше В., но близость к культурной столице вызвала всеобщее уважение. Посыпались расспросы:

— А ты Зимний видел?

— Видел.

— А на Авроре был?

— Был.

— И в Петропавловке?

— И в Петропавловке.

Приободрённый всеобщим вниманием, Славка подумал и добавил:

— А ещё я на море часто бывал.

Но море никого не интересовало — своя речка не хуже. А вот город на Неве, колыбель Революции, манил и увлекал.

Славка присел на скамеечку и начал рассказывать — про историю города и музеи, про наводнения и памятники. Он порой путался или даже откровенно завирался, но ребята слушали, раскрыв обветренные рты, и не замечали неточности. Славка был героем дня. И назавтра тоже его истории имели успех. А ещё через день он стал во дворе своим человеком, и его рассказы потеряли остроту и яркость.

— А вот атланты… — начал Славка.

— Да фиг с ними, с атлантами, ну стоят и стоят, — махнул рукой рыжий Тёма. — Айда с нами в оборону Севастополя играть.

Но Славка поблагодарил и отказался. Его несколько дней славы закончились. Он присел на скамейку и философски вздохнул — в конце концов, он был очень умным мальчиком, чтобы не понять всю суетность механизмов социализации. Вячеслав был гордостью мамы — в девять лет он уже перешёл в пятый класс, любил читать энциклопедии и пробовал ходить во множество секций — от плаванья до судомоделирования, но нигде не задерживался, потому что домашнее задание важнее. В своём дворе он почти не гулял, зато чуть ли не каждые выходные ездил с родителями или вдвоём с мамой в Ленинград «самообразовываться». Мама Славика была женщина эстетная, одухотворённая и мечтала вырастить из сына либо музыканта, либо учёного. Но папа отмёл идею скрипичного класса и стал настаивать на боксе. В итоге родители пришли к компромиссу: волейбольная секция при школе, которую Слава частенько пропускал то по причине насморка, то из-за домашки и, наконец, забросил окончательно.

— Чего сидишь? — к Славке подбежала рослая, длинноногая девчонка в модных шортах, футболке с надписью и новеньких босоножках. — Я — Рита. На кого дуешься?

— На себя, — признался Славка и, спохватившись, представился: — Вячеслав. Наверное, я неинтересно рассказываю, раз все разбежались.

— А, ты про это… — улыбнулась девчонка. — Не переживай — так всегда с новенькими. Вот я вообще из Москвы! И ничего — день пораспрашивали, а потом приняли в коллектив и баста! Это ты ещё долго «аудиторию держал».

— Что я держал?

— Прости, у меня предки в институте преподают. Понахваталась. Пойдём в Казаки-разбойники играть!

— Я не умею, — вдруг признался Славка. Вот никому другому бы не признался, а Рите почему-то сказал — может быть, его роднило с ней их нездешность, а может быть, девочка подкупала своей открытостью.

— Тю-ю-ю, врешь!

— Нет, правда. Я почти не гуляю во дворе.

— Сверстников нет? — предположила Рита, и Славка кивнул.

Ну, не объяснять же ей в самом деле, что двор у них куцый: пара палисадников да проезд между домами, а нормальный двор — с горкой, качелями и теннисным столом — через проспект, туда мама одного не пускает. Вот и смотрит Славка из окна девятого этажа на весело бегающих ребят, а сам книжку читает или радио слушает (особенно здорово, когда спектакли передают), хотя это, конечно, и не заменяет друзей. И в школу он ходит не своего района — мама отдала в ту, что получше. Его одноклассники разбегаются после уроков по своим дворам, а Вячеслав в одиночестве бредёт домой, а если ребята и предлагают поиграть в школьном дворе, он отказывается — ведь мама точно знает, сколько времени занимает дорога и всегда звонит домой проверить сына.

— А во что ты умеешь играть? — спросила Рита, ковыряя пыль носком босоножки — ей явно не хотелось оставлять нового приятеля одного.

— В шахматы! — радостно отозвался Славка.

Рита насупила обгорелый нос — видимо, шахматы были не в фаворе у дворовых ребят.

— Может, в картишки умеешь? — попробовала москвичка.

Славка вздохнул. Ну, что же делать, если все родственники у него весьма интеллигентные и детей карточным играм не обучают? Вот с одесской тёткой, например, Вячеслав играл вечерами в шахматы, а если она и брала в руки карты, то лишь разложить пасьянс.

— А в вышибалу?

— Ну, это да — в школе на физ-ре играли, но, если честно, я вышибалу как-то не очень, — признался Слава.

Про свою минувшую причастность к волейболу он решил промолчать, всё равно этот вид спорта он никогда не любил и вспоминать не хотел.

— А в «Али-бабу»? — не сдавалась Рита.

И тут Славка радостно закивал головой — эта игра была популярна среди ребят в пионерлагере, когда прекращался дождь, ведь это так весело — пытаться разбежаться и прорвать крепко сцепленные руки, скользя по мокрой траве. И хотя Славка однажды, поскользнувшись, здорово приложился спиной, всё равно игру не разлюбил: ему понравилось стоять, врастая ногами в землю, и держаться за чужую руку до побеления пальцев, а потом бежать навстречу команде противника, выбирая слабое звено.

— Ребя! — звонко крикнула довольная Рита на весь двор. — Айда в Али-бабу! — и, повернувшись к Славке, сказала: — А в остальное я тебя потом научу.

— А я тебя в шахматы! — ответил польщённый мальчишка.

— Ой, а у меня получится? Это же, наверное, сложно…

— Я тебе покажу детский мат, — вновь чувствуя свою силу, уверил новую подругу Вячеслав.

— Кто ругался? Какой мат? — подбегая, пошутил рыжий парень.

Но Рита поджала губы:

— Это шахматы — они для умных.

— Что за намёки? — пара девчонок сунули под нос москвичке чумазые кулаки.

— Что вы, что вы! Шахматы для всех! — Славка вырос между боевыми девчонками и Ритой. — Хотите, я вам покажу?

В то лето родители последнего двора *ского тупика очень удивлялись своим детям. Нет, они всё так же гоняли по двору, перебирая по очереди все известные игры или придумывая новые, но вечерами, когда солнце наконец-то уходило за горизонт, вернувшиеся с родителями после купания и поужинавшие дети вновь рвались во двор. Там при свете фонарей, под оглушительный треск цикад у них происходили отчаянные баталии — но теперь уже на шахматной доске.