Харам, любовь…

Виктория Сорока (2024)

Таня, студентка третьего курса строительного института, проживает в студенческом общежитии в Астрахани с тремя соседками в комнате. В общежитии проживают студенты разных национальностей, т.к. Астрахань очень многонациональный город. В менталитете студентов переплетаются понятия ислама и христианства, воинствующей молодости и покорности жить в общежитии именно так, как им устраивает комендант и жена ректора. В течение двух лет вместе с друзьями-соседями Таня переживает разные смешные и трагичные события студенческой жизни. Им приходится жить и общаться со студентами из Чечни и Ингушетии — регионов, в которых идет вторая чеченская война. И выстраиваются эти отношения по-разному. Они встречают непонимание и помощь, низость и благородство, отчаяние и радость, любовь. Таня и ее соседки обретают и теряют друзей, переживают кризисы в отношении со своими возлюбленными, хоронят друзей, а некоторые из них — рожают детей.

Июнь

— Девочки! Помогите! — Юлька врывается в комнату вся в слезах. Волосы растрепаны.

— Кто? — Патя вскакивает из-за стола, кидается к двери.

— Что кто? — не понимает Юлька.

— Гонится кто за тобой кто, дура, блядь?!!!

— Никто не гонится! А что, должен? — снова не понимает Юлька.

— А че орешь? Напугала! — Патя захлопывает дверь. Возвращается за стол. Мы с Патимат расположили на столе лекции и учебники, готовимся к экзамену. Машка валяется на кровати, курит. Дымное облако крутится над Машкой. Машка отгоняет его рукой.

— Юля, что случилось? — интересуется она.

— Страшное! — уверяет Юлька, — не могу сдать зачет! Боюсь!

— Какой?

— НИРС?

— Это что еще за хреновина? — удивляется Патимка.

— Ну так называется, НИРС! — говорит Юлька.

— А как переводится?

— Не знаю… — Юлька снова плачет.

— Научно-исследовательская работа студента! — объявляю я, — забыли, что-ли?

— А…а! — хихикает Патя.

— Точно! — Машка хлопает себя рукой по лбу, — было такое! Прыскает.

Я улыбаюсь и прижимаю кулак к губам. На Патю не смотрю, на Машку тоже.

— Девочки, помогите! Что делать? Я боюсь идти! Последний зачет остался… — просит нас Юлька, — меня мать убьет!

Я поднимаю глаза на Машку и Патю, мы переглядываемся и дружно громко ржем.

— Ну девочки…

— Иосик лекции читал? — сквозь смех спрашивает Машка.

— Кто?

— Иосиф Арнольдович, ректор!

— А! Да, да! Он!

— Ты записывала? — строго спрашивает Патимка.

— Конечно, ни разу не пропустила! — уверяет Юлька.

— Так в чем же дело? Прочитаешь лекции — сдашь! — говорю я. И мы снова начинаем смеяться.

Юлька переступает ногами.

— Я читала! Несколько раз!

— Так в чем же дело?

— Там непонятно!

Юлька мнется. И мы понимаем, почему. Результат работы по предмету НИРС — научная работа студента по теме дипломного проекта. Темы раздают в сентябре первого курса. То есть, студент с первого дня обучения видит четкую цель в виде темы диплома. У меня, например, четырнадцатиэтажное жилое здание. У Пати — завод. У Машки — цех по изготовлению чего-то там…Весь первый курс Иосиф Арнольдович раз в неделю читает лекции, а в конце курса — принимает принимает.

Есть один маленький нюанс. На лекциях Иосик рассказывает исключительно свою биографию. Где родился, как учился. Как ходил в детстве в желтых сапогах — не было денег на черные. Почему-то желтые стоили гораздо дешевле. И Иосик сильно стеснялся. Красил сапоги гуталином. В дождь гуталин смывался, обнажая позорную желтизну. Над Иосиком смеялись. Но Иосик обладал терпением, все преодолел, и стал великим ученым. Так-то! Это и было записано в лекциях Юльки.

— Что у тебя там записано? Про сапоги? — спрашиваю я.

— Ага! Про желтые! — признается несчастная Юлька.

— Про Ялту?

Иосик родился в Ялте и путем многочисленных передвижений по стране, совершая научные открытия тут и там, добрался до Астрахани.

— Да! И про полигон!

На полигоне Иосик испытывал действие шпурового заряда. Он придумал взрывать динамит глубоко под землей, и заливать в дырку бетон. Получалась свая. Несколько свай — уже целый фундамент. Можно построить дом и жить.

На зачет нужно представить результат работы студента по теме его диплома. Получается, Иосик нас дурит. Рассказывает про сапоги и Ялту, а в ответ требует научных исследований. К Иосику на лекции студенты ходили по очереди, чтобы в аудитории не было совсем пусто. А то как-то неудобно. Ректор, все таки.

— Что делать? Боюсь идти! — рыдает несчастная Юлька.

— Иди и неси всякую херь! — советует Машка, — если не прокатит, осенью пересдашь.

— Ты так и сделала? — обнадеживается Юлька.

— Мы все так и сделали! — объявляет Патя, — кроме некоторых!

— Кого?

— Таньки!

— Хватит это уже вспоминать! — бормочу я, — я наверняка сдать хотела!

— А все остальные тут причем?

Я опускаю голову ниже. Да, сплоховала. Переживала за зачет, как сейчас Юлька. Решила хоть что-то придумать. Чтобы не мне задали вопрос, а я пришла сразу с предложением. Думала-думала… и надумала! Перевела пояснительную записку на английский язык! И выучила! И Иосику с порога все на английском и доложила! Так, мол, и так. Жилое здание. Четырнадцать этажей! Вот! Высокое какое! А Иосик как раз писал статью на английском языке в международный журнал. И Иосик восхитился! Так еще никто не выкручивался. Всех, кто заходил к Иосику после меня, Иосик экзаменовал на предмет английского языка. Руфата, например, заставил переводить на английский басню Крылова «Мартышка и очки». Увлекся, с кем не бывает. Те, кто учил немецкий, в тот день зачет не получили.

— Девочки, можно как-то подстраховаться?

— Юбку короткую одень и декольте! — советует Машка.

— Одна уже подстраховалась! — язвит Патимка. Она оказалась в группе не сдавших студентов-немцев.

— Какая у тебя тема? — спрашиваю я, и Патя закатывает глаза к потолку.

— Кинотеатр на пятьсот мест. Но я немецкий тоже учила! Не сдам?

— А предмет в школе какой любимый был? — пытаю я Юльку.

— Биология!

— Придумай про экологию! Загрязнения и все такое…

— А что, что придумать?

— Например, зрители приезжают в кино на автомобилях.

— А дальше?

— И это очень плохо.

— Почему?

— Выхлопы!

— И что делать?

— Посади газон! Придумай большой газон и клумбы! Кислород!

— Думаешь, прокатит?

— Прокатит! — ворчит Патя, — любая херня сойдет. Газон, аквариумы, цветы, рыбки, улитки…

— Плюс декольте и жопа голая, — добавляет Машка.

Не знаю, что именно помогло — газон или жопа голая, но зачет Юлька получила.

Сдали сессию! Ну как сдали — я сдала, перешла на четвертый курс! Ура!

Юлька тоже сдала. Перешла на второй курс. Вместе с Машкой на одной электричке они уехали домой — односельчанки. Машка оставила пару экзаменов на осень, слишком часто приезжал Мага Два. Машка провалилась в него, как в смолу. Прилипла. Со Светкой не разговариваем. Общага опустела.

У Сереги проблемы, много хвостов. Вместе с Серегой едем в его село на чихающем старике — автобусе знакомится с его матерью. Я нервничаю. Серега скрывает от мамы свои проблемы, не хочет волновать. У него такие глаза, будто он все время несет тяжелую сумку. А в сумке — не сданные хвосты.

— Сереж, а у тебя мама хорошая?

— Хорошая!

— Сереж, а я ей понравлюсь?

— Ну конечно!

— Сереж, а если она узнает?

— Не узнает! Осенью все сдам!

Меня встречает женщина со строгими зелеными глазами и короткой темной стрижкой. В бедно обставленной комнате стерильная чистота. На дощатом крашеном полу тут и там разложены уютные домотканые половички. Полосатые шторы пропускают свет неровно — сверху сильно светло, посередине — зеленое сияние, внизу свет вплелается в рыжий. Надежда Викторовна — начальник скорой помощи, врач. Не понравлюсь, поняла я.

Оказалось, что Серегин брат, Егор, болен! Передвигается в инвалидной коляске! Почему Серега мне ничего не сказал? Не предупредил? Я очень испугалась, когда увидела этого брата. Ему шестнадцать лет. Он умный парень, симпатичный, учится в школе. На отлично! Совершенно непонятно говорит. Как голубь. Совсем не может ходить. Егор перебирает колеса руками и едет. Колеса сверкают, отполированные его прижатыми друг к другу пальцам. Руки Егора так трясутся, что я боюсь, что они попадут в спицу. Егор и Серега похожи. Только у Сереги волосы прямые, а у Егора — вьются. Еще глаза, у Сереги карие, почти шоколадные, а у Егора — голубые. Только Серега здоров…

Я сдерживалась сильно-сильно, когда видела этого брата!

— Почему ты меня не предупредил? — спросила я Серегу, когда мы вышли из дома. Грунтовая дорога, с полоской травы посередине уходит за поворот. Что дальше — неизвестно.

— Тебе неприятно? — Серега смотрит в траву. Что он там нашел?

— Неприятно?! Причем здесь неприятно?! Я испугалась! — кричу я. Останавливаюсь, дергаю его за рукав. Я хочу, чтобы он на меня смотрел, не на дорогу! Голос мой звенящ и неровен. Как будто по батарее провели металлическим прутком. В глазах закипают слезы, но не сладкие, как у Юльки, а соленые, горькие. В груди бьются хрупкие крылышки.

— Ну, не предупредил! И чего? Испугалась она! Больных не видела, что ли? — Серега тоже кричит. Шоколад его глаз становится почти черным.

— Сереж, я могла не так отреагировать! Я могла же по-другому отреагировать! — Почему он меня не понимает?

— Как? — Серега закуривает. Отгораживается дымом.

— Я могла так испугаться, что он бы заметил! Я могла его напугать, обидеть! — Я плачу и трясусь. Мое напряжение спускается в пятки, а потом — в землю. Серега протягивает мне сигарету. Начинается мелкий дождь, холодает. Серега одевает на меня капюшон.

— Ну ладно, ладно, обошлось же все… — Серега обнимает меня, притягивает к себе, сжимает руки в кольцо за моей спиной. Как бы извиняется. Становится тепло.

— Я все равно не понимаю… — всхлипываю я. Мы продолжаем идти. Поворачиваем направо и оказываемся на сельской улице с магазинами. Магазины разные. Мясо, молоко, хозяйственный, сигареты…

— Пойдем. — Серега берет меня за руку.

— Куда?

— Мороженое есть, вино пить! Ты же на четвертый курс перешла, праздновать будем! Заходим в кафе в виде белого пряничного домика с романтичным названием «Бузан».

— Сереж, если ты не сдашь?

— Сдам! — Серега выпил и его глаза посветлели, он вальяжно развалился на стуле.

— А если нет? Тебя же в армию заберут!

— Не заберут! А может даже и лучше, что заберут!

— Ты чего говоришь? — я делаю глоток вина — кислое! Вот почему с ним всегда так? Ничего не понятно! Никогда не известно, что он сделает в следующий раз!

— Матери не нужно мне будет деньги давать! Она и так на этой работе убивается!

Серегина мать работает сутки через двое. Это тяжело. Муторно. Не знаешь, когда можно спать, а когда нужно работать. Организм сбивается.

— Я же не зарабатываю? Не зарабатываю!

— Ты учишься! Только в компьютерный клуб больше не ходи!

— Не буду, — пьяно соглашается Серега. Но я ему не верю. Мне тревожно.

— Она ждет, что я на работу нормальную устроюсь, деньги ей давать буду!

— А отец?

— Отец умер…

— Ты знаешь, чего я себе простить не могу? — спрашивает Серега и доедает мороженое.

— Чего?

— Что это я здоров! Я, а не он! Понимаешь! Он умный, сильный! А я что?

— Что?

— Слабак! Почему-то я вспоминаю подаренные мной тапочки.

Ох уж эти семейные тайны! Постыдные пятна! Они есть в любой семье. Когда прикасаешься к ним, подходишь близко, слышишь эти истории, начинаешь ощущать их запах, как правило, отвратительный. Тайны смердят. Запах застарелой мочи, крови, неправедно выплеснутой спермы, пролежней или иных ран. Сперва отшатываешься. А потом принимаешь с облегчением — это не у меня! У них! А затем вспоминаешь историю своей семьи. И понимаешь, что ты не в силах пережить, пережевать все, что произошло…Получается, Серега не может пережить болезнь брата.

Домой возвращаемся ночью. Туман забрал в себя все звуки. Фонари светят кисельным фальшивым светом. Рыжие круги разбросаны пятнами тут и там. Мы словно попали в сказку или компьютерную игру, а из-за поворота могут выскочить зомби и монстры. По которым большой специалист мой Серега. Пахнет близкой водой. Серега сильно пьян, качается. Надежда Викторовна встречает нас в темной шали поверх ночной рубашки, с руками, сложенными на груди. В комнате темно. На дощатом полу пятна лунного света. С наших кроссовок стекают грязные лужи.

— Опять?! Сережа! Ты мне обещал!

Серега молча пытается снять мокрые кроссовки.

— Надежда Викторовна, мы просто сессию сдали… — пытаюсь оправдать я нас обоих.

Серегина мама на меня не смотрит. Она смотрит на Серегу. Что на меня смотреть? Кто я для нее? Пустое место…

Спустя два дня я уехала к себе в поселок.

— Мам, я пришла!

— Вижу! Мама моет банки под колонкой во дворе. На маме темный сарафан и старые шлепки. Пальцы ног, покрытые розовым лаком, уехали из разболтанных шлепок в землю. Мама стоит наполовину в обуви, наполовину в мокрой земле.

— Мам, я сессию сдала!

— И чего? Образованная теперь?

— Ну это же хорошо?

— Хорошо было когда-то давно! Ты сама знаешь, когда! Мама наполняет банки водой. Из окна раздается гамма си бемоль. Мама моет банки и занимается с учеником — экономит время.

— Мам, у нас телефон работает?

— Телефон? Мужикам звонить собралась?

Телефон, скорее всего, отключен. Мама экономит на платежах. Направляюсь к дому.

— Не заходи! — визжит мама и бросает шланг. Вода заливает дорожку и мои ноги. Вода ледяная, выбивается из шланга толчками. На улице такая жара, что хочется ополоснуть из шланга все тело. После часовой поездки в автобусе.

— Почему?

— Помешаешь уроку! К бабушке иди!

— Мне вещи нужно взять, я быстро. Я вхожу в прохладину дома. В комнате стучит по клавишам незнакомый рыжий мальчик. На стене, посередине, висит большой портрет моего отца. Я наталкиваюсь на отцов взгляд — строгий, обвиняющий. Рубленный подбородок, крупный, почти без переносицы, нос, стальные глаза, низко нависшие густые брови…Резко вдыхаю воздух, отшатываюсь, сажусь на корточки. Мама забегает следом.

— Зачем?! — кричу я, указываю на портрет.

— Я! Так! Решила! Хватит нас тут позорить! Мама поправляет портрет, хотя он висит очень ровно. Ласково проводит по нему пальцами.

Я выскакиваю из дома. Поднимаю шланг и лью холодную воду себе на голову. Долго. Подхватываю рюкзак и выхожу из двора. Поселилась у бабушки — в бабушкиной квартире есть телефон. Дни стоят сухие, и это хорошо. В бабушкином доме прогнила крыша. Когда льет дождь, он через крышу заходит в бабушкину квартиру. Квартира сыреет, в ней тяжело дышать. Устроилась на работу дворником в детский сад. На один месяц устроится можно только сюда — в поселке нет работы. Прихожу в садик к шести утра. Работа не сложная — полоть траву, убирать газон. Прячусь на работе от бывших одноклассников за кустами. Стыдно. Зарплата маленькая, но в полдень я свободна! Ура!

Тревожусь из-за Сереги.

Через два дня звонит Серега, ночью. Бабушка пугается. Бабушка очень старенькая. Я ее успокаиваю:« Все нормально. Это меня!»

— Алло? Алло?

— Это я, — произносит Серега глухим голосом. Наверное, в глазах у него снова разлились чернила.

— Да, Сережа! Что? — взволнованно спрашиваю я.

— Тань! Нам надо расстаться! Ничего не получится, — скорбно сообщает Серега.

— Что? Почему?

Я слушаю гудки. Серега бросил трубку. Не хочет объяснять. Ему это неудобно. Ну почему с ним всегда так? Ничего не понятно! Пытаюсь перезвонить, но никто не отвечает. Лежу без сна, смотрю в окно. Окно то освещается фарами машин и мотоциклов, то темнеет. В шесть утра встаю и иду полоть траву в детский сад. От меня откололи кусок. Мне больно.

Второй раз Серега звонит через неделю.

— Таня, привет! — заискивающе здоровается он.

— Да, я слушаю. — у меня сухой голос, сухие глаза, сухое сердце.

— Тань, ну прости меня…

— Я слушаю…

— Таня! Я без тебя не могу!

…

— Таня, я тебя люблю! Ты слышишь? Я тебя очень люблю!

Я не могу говорить, в горле сухо. Ну почему с ним всегда… Я бросаю трубку и ложусь на кровать. Огонь погас. Остался пепел. Я, как в наркозе, засыпаю и просыпаюсь через двое суток. Пропускаю работу. Отсыпаюсь за всю предыдущую неделю, что я наблюдала полоски фар.

Еще через неделю раздается звонок в дверь. Открывает бабушка.

— Добрый день! А Таня здесь живет? — Я слышу Серегин голос, густой, как горячий шоколад. Выскакиваю из комнаты. Серега стоит в прихожей с виноватым видом. Возвышается над моей маленькой бабушкой. Бабушка смотрит на меня и улыбается. Бабушка — большая молодец!

— Баб, это Сережа! Серега протягивает ей руку.

— Проходите, проходите…

Бабушка неловко суетиться.

Я смотрю на Сережу, а он — на меня. Как же я его люблю! Даже когда он жжет меня огнем.

За виноградником в саду у мамы нахожу гладкий черный камень. Забираю с собой в общежитие. Кладу на тумбочке у своей кровати.