От самого темного сердца

Виктория Селман, 2022

МГНОВЕННЫЙ БЕСТСЕЛЛЕР SUNDAY TIMES. От специалиста по криминальной психологии и профайлингу. Он – монстр, которого ненавидят все. Кроме нее… Когда Софи было восемь, в ее жизни появился обаятельнейший Мэтти Мелгрен – новый мужчина ее матери Амелии-Роуз. Он заменил девочке отца. Софи с мамой наслаждались его любовью и добротой несколько лет, даже не подозревая, что Мэтти и терроризирующий Северный Лондон серийный убийца по прозвищу Тень – один и тот же человек. Не насторожило их даже то, что все жертвы маньяка были поразительно похожи на Амелию-Роуз… Мэтти поймали и осудили на пожизненное, но у многих остались сомнения в его виновности. Он стал настоящей знаменитостью. А вот жизнь его несостоявшейся семьи оказалась полностью разрушена. Теперь, двадцать лет спустя, Софи получает письмо из тюрьмы Бэттлмаут, в котором сообщается, что Мэтти умирает от рака и хочет встретиться. Может быть, Софи наконец-то получит ответы на вопросы, так мучившие ее всю жизнь. Вот только освободит ли ее эта правда – или станет последним, смертельным ударом?.. «Абсолютно поглощающая закрученная история. Явный претендент на звание "Лучший триллер-2022"». – Джон Маррс «Дико захватывающе, изощренно, пугающе». – Крис Уитакер «Невозможно отложить». – Алекс Михаэлидес

Глава 4

Я нахожу за изголовьем кровати один из старых стикеров, написанных ее идеальным бисерным почерком. Со временем бумага истончилась и свернулась, синяя шариковая ручка поблекла. Призрак. Шепот из давнего прошлого.

Что бы я сказала, будь у меня возможность сделать наоборот? Оставить записку той себе. Послать предостережение из будущего. Подать тайный знак.

Меня часто увлекает эта фантазия, хотя в итоге остается только чувство вины и упреки. Себе, маме. А их и без того уже немало накопилось.

И все равно не унимаюсь, не могу ничего с собой поделать. Как болячка, которая нестерпимо чешется, а расчесывать нельзя.

Я верчу в руке ветхую бумажку, играюсь. Что бы я написала?

«Бойтесь волков в овечьей шкуре»?

«Никому не верь»?

«Беги»?

Что, если все это — ужасная ошибка? Что, если он и вправду невиновен? Согласилась бы я пожертвовать самым счастливым периодом в своей жизни?

Думаю, да. Нет.

Боже! Неудивительно, что у меня все трещит по швам.

Провожу пальцем по маминым письменам. В горле стоит ком, и я чувствую, как внутренний черный пес готов сорваться с цепи. Фантом, затаившийся в ожидании шанса наброситься и придавить меня к земле. Он крадет у меня время, целые недели. Запирает в моей собственной тюрьме. Высасывает энергию, так что мне остается только сидеть, уставившись в одну точку.

В горле стоит ком, но других симптомов не наблюдается; нет того чувства, которое жжет глаза, прежде чем расплачешься. Мышцы не наливаются свинцом. Нет апатии.

Значит, это не начало нового витка депрессии. Я не стану замыкаться в себе. Одна мысль об этом пугает меня до смерти.

На маминой записке выведено: «Есть только сейчас».

Может, это знак, но я не тороплюсь звонить. Решиться — одно, действовать — другое. То же с прощением.

Я жду, когда мы с Бастером закончим обед, за которым он ест за нас двоих. У меня совсем пропал аппетит. Хоть какие-то плюсы. Наверное. С тех пор как мне стукнуло тридцать, контролировать вес стало сложнее.

Тянусь к телефону, ищу в письме номер тюрьмы. Мешкаю, но все же беру трубку, прикрываю рукой глаза.

Нет, не могу. Комок в горле начинает душить.

Завтра, думаю я, вставая. Прикидываю, не слишком ли ранний час для вина. Всего бокал, чтобы немного расслабиться.

И тут краем глаза вижу: «Есть только сейчас».

Стискиваю зубы, делаю глубокий вдох, набираю номер.

Когда берут трубку, мне уже не хватает воздуха, словно я взбежала по лестнице, а не просидела последние два часа в нерешительности за кухонным столом.

Ненавижу себя за то, что по-прежнему позволяю Мэтти задевать меня за живое. Я уже взрослая, столько лет провела, бегая от прошлого, и все же любая мелочь напоминает о нем…

Галстуки-бабочки. Отпечатки ног. Оброненная сережка. Прошлое — это не неведомая страна. Это камера пожизненного заключения без права на досрочное освобождение.

По ночам мне слышится шепот — убитые женщины взывают ко мне. Чаще всего голос совсем детский. Девочка говорит зло, обиженно. «Почему ты не сделала этого раньше? — спрашивает она. — Тогда я была бы жива. У меня тоже была мама. Каково, по-твоему, ей приходится?»

Иногда она совсем жестока. «Почему я? Чем ты такая особенная?»

Я сама себя об этом спрашиваю. Все время.

Голос на том конце провода оживляется, стоит мне упомянуть его имя. Магнетизм дурной славы.

— Мэтти Мелгрен?

— В какой день я могу подойти? — Я словно планирую визит к стоматологу.

Стучит клавиатура, в трубке цокают языком.

Я думаю о девочке с Хогарт-роуд и о том, что, по слухам, он сделал с ее языком. Нет такой стены, которой можно было бы отгородиться от прошлого.

— Вам необходимо прибыть за полчаса до назначенного времени. Возьмите удостоверение личности: паспорт или водительские права, — инструктирует секретарь. — И четвертак для камеры хранения. Вторник. Четыре тридцать.

Это не вопрос. Меня не спрашивают, удобно ли мне.

Как обычно, все козыри на руках у Мэтти.