Рождённые водой

Виктория Павлова, 2023

На тихом озере пропадает семья, но странности на этом не заканчиваются. В соседнем городке Сейнт Игнас горят дома, а люди исчезают или убивают себя. Охотник на чудовищ Дэшфорд Холландер приезжает на озеро, чтобы уничтожить зло, но выясняет, что помощь нужна вовсе не жителям города.Эта история о ненависти, которая разрушает судьбы, и о любви, которая появляется даже там, где по всем законам природы ее быть не должно.

Глава 6. Секрет жизни

Все участвующие в создании

легенды являются одновременно

и обманщиками, и обманутыми.

Эрнест Ренан

В детстве Дэш редко видел мать. Почти все время она пропадала в командировках, а когда приезжала домой примерно на неделю в месяц, то тоже все время была занята: заплатить по счетам, договориться с сантехником, найти мастера, чтобы починить измельчитель на кухне. Хорошо хоть садом занималась бабка, иначе матери не оставалось бы времени даже на сон. Впрочем, у Гертруды Холландер было занятие, которое конкурировало и с этим, — готовка.

Когда Гертруда Холландер готовила, она попадала в родную стихию. Она возвела приготовление пищи в ранг культа, обзавелась посудой всех известных и возможных форм и размеров, кастрюлями, мясорубками, блендерами, формочками для выпечки, казанами, дорогущей печью с функцией гриля, духовым шкафом, пароваркой, рисоваркой. Бабка даже не лезла во все эти таинства, не понимая назначения и половины.

Когда Гертруда Холландер готовила, весь остальной мир для нее исчезал. Тогда она не слышала ни стука в дверь, ни звонка телефона, никого и ничего не видела.

Когда Гертруда Холландер готовила, на кухню никто не заходил, чтобы не получить ворох оскорблений.

Продукты она всегда выбирала сама, отбраковывая по только ей одному известному принципу. Никому из домашних еще ни разу не удалось угодить ей с покупками. Впрочем, кроме матери, никто в их семье готовить не любил, зато та, как бы сильно ни уставала, в каком бы состоянии ни находилась, не выходила из кухни, пока не забивала холодильник. Иногда на это уходили целые сутки, а то и больше, потому что неудачные соусы, подгоревшее мясо или передержанные смеси для пирогов безжалостно выбрасывались, и все начиналось сначала. Иногда Дэшу казалось, что она просто физически не может остановиться и теряет волю рядом с плитой и выложенными рядком продуктами, и отпускает ее только когда в холодильнике не останется свободного места.

Что ж, каждый справляется со стрессом по-своему. Это был метод Гертруды Холландер.

Жаль, мне не довелось попробовать результат ее готовки. Уверена, он впечатлил бы меня больше, чем подгоревшие блинчики Дэша в форме головастиков или сырные шарики с оливками, которые он требовал считать мышами. Хотя мыши и головастики тоже неплохо снимали стресс.

Сентябрь 1985

После нападения на маму они переехали в новый дом. Позади остался шумный Ипсиланти с его широкими улицами, теперь пристанищем стал тихий пригород сонного зеленого городка Хоннакон. Еще в Ипсиланти у Дэша начались кошмары, в которых он превращался в бурое склизкое чудовище и убивал маму, но новая школа и новые впечатления почти похоронили страх. Теперь он все реже боялся, что его отдадут в другую семью, все реже просыпался по ночам, пытаясь сбросить послевкусие кошмаров. Они поутихли.

Вот уже три года, как Дэш подчинил свою жизнь простому правилу: не вызывать недовольство даже мелочью. Его устраивало, что Эштон с утра до вечера пропадала на учебе, а значит, именно он отвечал за домашние дела, был в этом главным. В одиннадцать лет Дэш под руководством бабушки вешал занавески, чинил просевшие шкафчики, скрипучую лестницу и покосившиеся двери, ездил на велосипеде по ее поручениям в магазин и аптеку, убирался в комнатах, кроме тех, куда заходить запрещалось.

Переезд тяжело сказался на бабушке. Она все чаще плохо себя чувствовала, жаловалась на боль в спине и раздражалась, но мама по-прежнему уезжала в командировки, так что дом держался на Эйзел — она готовила, стирала, занималась покупками и ухаживала за садом.

Дэш все никак не мог забыть тот подслушанный разговор, ведь в нем говорилось не только об усыновлении, но и о том, что из-за Дэша маме приходится выполнять какой-то безумный план, — бабушка тогда использовала именно это слово, — а значит, много работать. Согласится ли мама на его помощь? И в чем она может заключаться? Он понятия не имел, чем мама занимается. Все, чего удалось добиться от бабушки, сводилось к туманным словам — семейный бизнес.

В тот день мама должна была вот-вот вернуться из командировки, и бабушка торопилась приготовить ужин, оставив Дэша разбирать коробки в кладовке на втором этаже. Две штуки осталось еще после переезда. Они так и стояли эти три года, и Дэш рассудил, что туда сложили что-то ненужное, но спорить не решился. Он вскрыл одну с надписью «Холл» и заглянул внутрь. Конечно, всякий хлам и безделушки, из тех, которые бабушка любила развешивать по стенам и расставлять на журнальных столиках: черно-белые гравюры с пейзажами, вазочки для сухоцвета и статуэтки, изображающие животных.

Внизу зазвонил телефон. Дэш ринулся по лестнице, но все равно не успел, трубку взяла бабушка, Эштон не успела всего на секунду. Звонила мама. Бабушка послушала и передала Дэшу и Эштон, что мама не успевает вернуться к ужину и переночует в городке под названием Петоски.

— Конечно, Гертруда, и правильно, нечего ехать ночью, — согласилась Эйзел. — Поспи в мотеле и возвращайся завтра.

Дэш хотел поговорить с мамой, но Эштон вырвала трубку у бабушки и радостно затараторила:

— Мама, сегодня на физкультуре я пробежала быстрее всех. Мне дали медаль. И еще меня позвали на соревнование округа по стрельбе из лука. Ага, представляешь! Да…

Дэш, который нетерпеливо ждал своей очереди, потянулся к трубке, но сестра отпихнула его и отвернулась.

— Ой, мам, я буду участвовать в спектакле, мне нужно платье в стиле двадцатых. И шляпка. Я спросила у мисс Грин, она сказала, что в школьном гардеробе такого нет… — Эштон выслушала, что ответила мать, и обрадовалась. — Конечно, давай съездим…

Дэш очень хотел поговорить с мамой, рассказать про контрольную по-английскому, которую сдал на отлично. Бабушка к тому времени уже вернулась на кухню, и их некому было рассудить. Он потянул трубку за провод. Эштон зашипела на него.

— Тренер Бун сказал, что я могу попробовать сдать экзамен на оранжевый пояс. Думаешь, попробовать? Не рано?

Дэш совсем потерял терпение и еще сильнее потянул за провод, но Эштон оттолкнула его. Дэш налетел на тумбочку с телефоном. Телефон не удержался и свалился на пол, звякнув при ударе.

— Мам? Алло! Мам? — Эштон растерянно посмотрела на замолкшую трубку, а потом перевела на Дэша яростный взгляд. — Ты что сделал? Бабушка, — закричала она, — он телефон сломал!

Дэш испуганно поднял аппарат с пола. Верхняя пластиковая крышка отлетела от корпуса, обнажив нутро с разноцветными внутренностями. Он сам не ожидал, что так выйдет, и теперь растерянно застыл.

— Да что же такое? — Бабушка выглянула с кухни, подошла и всплеснула руками. — Да что за безобразие. Дэшфорд! Ты вечно все портишь!

— Я не ломал! — возмутился Дэш. — Эштон не дает поговорить с мамой.

Бабушка рассердилась и вырвала у него из рук телефон:

— Теперь никто с ней не поговорит! Дэш, уйди уже с глаз моих!

— А что я? Это Эштон!

— Я? — возмутилась сестра.

— Ты меня толкнула! Это из-за тебя!

— А вот и нет!

— Сгинь! — рассердилась бабушка и махнула на Дэша рукой. Она пыталась приладить крышку обратно. — Иди разбирай коробки!

Эштон злобно зыркнула на Дэша, и он уставился на нее в ответ, стиснув зубы, чтобы не показать язык, все же он уже взрослый. Несправедливо, что сестре удалось поговорить с мамой, а ему — нет. К тому же Эштон не дала рассказать, что он стал лучшим учеником в классе английского по итогам полугодия, а еще записался на олимпиаду по биологии. Самое интересное он берег до маминого возвращения, не хотел говорить по телефону: учитель рисования предложил Дэшу заниматься серьезнее, с перспективой поступления в художественную школу.

Огорченный Дэш вернулся на второй этаж к неразобранной коробке, выставил все из нее на комод и заглянул внутрь, чтобы проверить, не потерялось ли чего. На дне обнаружился веер. Дэш достал его и восхищенно ощупал находку. Казалось, его сделали из настоящих птичьих перьев — черных, с отливом. На тяжелой костяной ручке не нашлось крючков или петель, чтобы его вешать. Где же он лежал в старом доме? Эта вещица не попадалась ему раньше. Наверное, это мамин веер, затесавшийся не в ту коробку.

Он посмотрел на дверь в комнату матери. Им с Эштон строго-настрого запрещалось к ней заходить, но сейчас ее нет дома, бабушка занята на кухне, а Эштон в саду. Никто не узнает. Он колебался. Ладно, только положит веер и уйдет.

Дэш зашел.

Комната как комната: кровать, шкаф, стол. При входе стояли стеллажи с фотографиями: на одной улыбалась мама, на другой усмехалась бабушка, на третьей морщилась от солнца Эштон. Дэш серьезно смотрел из рамочки — свежий снимок из начальной школы. Нашлись и фотографии двух тетушек и трех кузин, их как-то показывала Эйзел. Лично Дэш не был с ними знаком, потому что мама разругалась с ними много лет назад, и они только поздравляли друг друга с праздниками, перезваниваясь пару раз в год. Дэш не знал, что послужило причиной ссоры, несколько раз спрашивал у мамы, но не смог вспомнить, что она отвечала. Еще на стеллаже стояли рисунки, убранные в рамочки, как фотографии. С них смотрели незнакомые женщины в сарафанах, перетянутых лентами под грудью, с высокими пучками на головах и веерами в руках. Такими же, какой держал он. Если веер — семейная реликвия, передающаяся из поколения в поколение, ему об этом не рассказали.

На нижних полках стояли книги. Дэш положил веер на полку и вытащил увесистый томик «Основы нефтегазопромыслового дела». Другая называлась «Морская геология». Слово геология ему ничего не говорило, но в книге было много фотографий моря. Дэш сразу почувствовал себя неуютно. Что там можно читать? Он заглянул в оглавление: исследование морского дна, динамика волн и течений, коралловые рифы. Все о том, что где-то в глубине. Эта книга Дэшу тоже не понравилась, и он поставил ее обратно.

Внимание привлекла карта на столе. Он склонился над ней. Вот Канада, США, а вот родная Тонакава. Дэш нашел Ипсиланти, где они раньше жили, и Главные Озера — россыпь маленьких голубых точек. Петоски, в котором сегодня ночевала мама, не обнаружился, видимо, слишком маленький, а вот Хоннакон красовался между тремя озерами почти в центре страны. Рядом с картой лежал листок с записями. Похоже на список фамилий и мест.

«Гейбл — Абердин. Дункан — Джеймстаун. Коллиер — Кеноси Лейк. Холландер — Боде́тт…»

Холландер! Дальше шли еще фамилии и места, но Дэш их уже не видел. Что за Боде́тт? Он поискал на карте, отодвинув мешавший розовый камешек на шнурке, и нашел такой город в штате Миннесота, США. Насколько он знал, родственников у них там нет. По материнской линии нет. Может быть, речь о его отце? Дэшу безумно хотелось с ним познакомиться и рассказать о своем существовании. Ведь совершенно очевидно, что этот человек, кем бы он ни был, ничего не знает ни о нем, ни об Эштон, иначе уже давно бы приехал. Если он такой же, как Бравый Капитан, то он лучший отец в мире.

Дэш положил камешек на место, и внутри него шевельнулся туман. Дэш приподнял подвеску за шнурок, чтобы рассмотреть поближе. Камешек, похожий на драгоценный, был вставлен в металлическую оправу, а к оправе приделан шнурок. Внутри клубился, словно в водовороте, розовый туман — еще немного, и засосет сам себя. Он развернулся целой радугой оттенков от красного до лилового. Дэш вспомнил картинку из детской книжки, там была похожая штуковина. Ее называли ведьмовским камнем. Вдруг это что-то похожее? Он с восхищением рассматривал красоту на свет: водоворот внутри все не заканчивался и не заканчивался, вращался и вращался, и Дэшу уже казалось, что сам он вращается вместе с ним, проваливается в яркий вихрь. Стены комнаты растаяли, а Дэш падал в центр воронки, на дне которой таилось что-то важное…

— Ты что тут делаешь?!

Гневный возглас разрушил наваждение.

Дэш заорал от боли, когда бабушка схватила его за ухо и не церемонясь стряхнула со стула.

— Материны вещи трогать нельзя! И заходить в ее комнату! Нельзя! Я же тебе много раз говорила! Бестолочь!

Эйзел ругалась, не отпуская его ухо, и волокла к выходу. В попытках не лишиться части тела, Дэш скакал за бабушкой.

— Любопытство кота сгубило и тебя сгубит! Я матери расскажу, что ты олух непослушный, вот ей-то несладко будет! Никогда!.. Слышишь, чтобы никогда ноги твоей тут не было! — Она вытолкала его в коридор и с силой захлопнула дверь. Дэша аж ветром обдало. — Господи, за что же мне такое на старости лет!..

Эйзел причитала и причитала за дверью, а испуганный Дэш вжался в стену напротив и застыл, пытаясь унять колотящееся сердце. Ухо горело огнем, но не меньше жгла обида. Что он такого сделал? Всего лишь зашел в комнату мамы. А Эштон вообще с ней даже поговорить не дала!

Он ощущал себя лишним и чужим.

***

За три года после переезда в Хоннакон Дэш и Эштон облазили весь дом в поисках чего-нибудь любопытного, что могло остаться от прошлых хозяев. Дэш нашел несколько медицинских энциклопедий и атлас внутренних органов и изучил их от корки до корки. Он старался поменьше попадаться на глаза бабушке и маме и все время проводил за книгами, неожиданно для самого себя осознав, что ему нравится разбираться в тонкостях анатомии.

Эштон захотела собаку. Ей купили кокер-спаниеля — рыжего ушастого шалуна, который первые несколько месяцев переворачивал дом вверх дном: вываливал все из ящиков, стягивал с кресел покрывала, а с диванов подушки, по сто раз на дню опрокидывал мусорное ведро дома и баки на улице. Бабушка ругалась до хрипоты, угрожала вышвырнуть щенка из дома или вызвать ветеринарный контроль и усыпить хулигана, но Эштон каждый раз находила к ней подход и умасливала: то помогала с уборкой, то в саду с цветами, а то натирала ей спину вонючей лечебной мазью. К тому же сам щенок, когда понимал, что провинился, строил такую умильную мордашку, что становился похож на херувимчика из тех книг, что Эйзел давала читать на Рождество. В такие моменты ему прощали все.

Предполагалось, что его назовут Бандит, но так как он везде лез и все опрокидывал, прижилось имя Енот. Именно собака стала тем переломным событием в жизни, когда Дэш осознал, что они с сестрой не едины, а совершенно разные.

Собаки сами выбирают себе хозяина, и Енот выбрал Дэша. Просил его с ним гулять, приносил свои игрушки и требовал еду. Дэш чесал ему живот, теребил уши и читал вслух. Эштон пыталась его дрессировать: учила охранять, подавать голос, лежать, садиться и атаковать. Еноту все это было до лампочки, он просто хотел играть. Эштон пыталась заставить собаку спать в ее комнате, но каждый вечер Енот, дождавшись, пока она заснет, приходил к Дэшу. Утром Эштон бесилась.

Дэш пытался отвадить собаку из своей комнаты, чтобы не ссориться с сестрой: закрывал дверь, выгонял его, даже ругал, но, видимо, делал все недостаточно убедительно, потому что щенок и не думал обижаться, — ходил за Дэшем как привязанный и начисто игнорировал все попытки Эштон с ним подружиться.

Уже позже у Дэша родилось предположение, почему у сестры и Енота не сложилось. Дело в том, что они не подходили друг другу. Кокер-спаниель — маленькая веселая собачка, которая приносит в мир легкость и радость. Эштон с возрастом сама становилась похожа на собаку, но не на такую, как Енот, а на гончую, яростно стремящуюся к цели и сметающую на пути все препятствия. Назвать ее веселой язык не поворачивался. Конечно, кокер-спаниель не вписывался в образ, ей подошел бы, скорее, аргентинский дог. Пожалуй, Енот ее даже немного боялся, понимая, что не из той лиги.

Эштон все больше вытягивалась, решительнее открывала двери, громче говорила, все тверже знала, чего хочет в каждый момент жизни. Длинные черные волосы она собирала в высокий хвост без единого выбивающегося волоска и всегда носила брюки. Обманчиво худые руки и ноги на самом деле состояли из каменных мышц — результат многолетних занятий гимнастикой, карате и плаванием, а меткость Эштон стала легендой в их школе. Конечно, она же несколько лет училась стрелять из лука. Эштон ездила на спортивные слеты округа, занимала первые места в детском троеборье, за нее сражались тренеры женской лиги лучников и местная федерация бегового спорта. Каждый прочил ей успех, и она благосклонно принимала всеобщее поклонение, все больше убеждаясь в своей исключительности. Но Эштон была не из тех, кто на волне популярности легко заводит знакомства и становится самой трендовой личностью в школе. Напротив, она держала всех на расстоянии, существовала словно бы сама по себе, над всеми, и казалась вполне счастлива. Общительность и приветливость, в отличие от гибкости, ловкости и скорости, явно не стали ее сильными чертами. Она приближала избранных, а потом с легкостью от них избавлялась.

Когда Эштон заходила в незнакомое помещение, она, как та самая гончая, будто бы обнюхивала его и оценивала на опасность, а потом с пристрастием осматривала любого незнакомца в поле зрения. В кино и закусочных с сестрой Дэш иногда чувствовал, что он пришел туда вместе с телохранителем, и сам иногда ее побаивался.

С Енотом было спокойнее. Он забирался к Дэшу на кровать, и они часами рисовали или читали. Вернее, рисовал и читал Дэш, но и Енот активно участвовал в процессе: норовил разлить емкость с водой, сваливал баночки с краской и хватал зубами кисточки. Книжки он тоже то и дело порывался сгрызть, так что приходилось убирать все на верхние полки. Енот любил, когда ему читали вслух. Сборник афоризмов он выслушал целиком, а вот справочник по анатомии ему отчего-то не нравился. Едва Дэш начинал читать вслух о кровеносной системе или мышцах, пес принимался скулить. Зато Дэш прочел псу сборник афоризмов несколько раз, подолгу размышляя над некоторыми цитатами.

Сестры почти никогда не было дома, бабушка от собаки отмахивалась, и лишь Дэш искренне волновался о том, сыт ли Енот. Он гладил его, возился с ним и играл. Собаке нужен хозяин, которому она могла бы доверять, и таким хозяином стал Дэш. Сестра в конце концов смирилась, даже согласилась с положением дел, признавая, что у Дэша лучше получается быть Еноту верным другом.

В школе Дэш и Эштон обычно держались вместе. Причем сестра иногда допускала ненадолго в их тесный кружок какую-нибудь подружку, а вот Дэшу негласно это запрещалось. Он таскал за ними портфели, покупал им мороженое и водил в кино до тех пор, пока Эштон это было интересно. Потом она давала подружке от ворот поворот, и Дэш снова оставался с сестрой. Она отгоняла от него любого заинтересованного в общении, был ли это одноклассник, набивающийся в приятели, или какой-нибудь местный драчун, — все одинаково получали отставку.

Вскоре Эштон отдали в частную школу в центре, а Дэш остался в школе у дома. Сестру забирал автобус раньше, чем Дэш вставал, и теперь они почти не пересекались, зато все выходные проводили вместе: катались на велосипедах, гуляли с Енотом, ходили в кино или на роллердром.

После того как Эштон перевелась, у Дэша в школе все пошло не так.

— Сестричка Холландер, — со смехом приветствовали его одноклассники утром в коридоре.

— Тебя на Школьный Совет не звали, — захлопывали перед ним дверь конференц-зала.

— Место занято, — говорили ему на тематических вечерах в актовом зале.

Дэш вздыхал и отправлялся в столовую вместо Школьного Совета, или пристраивался у стенки и стоя смотрел двухчасовую пьесу, которую ежегодно ставили старшеклассники.

Он не научился заводить приятельских отношений, и почти любое общение давалось ему с трудом. Без Эштон он не знал, что делать.

Бабушка не обращала на Дэша внимания, если он сам что-то не спрашивал, а мама постоянно пропадала в командировках. Дэш оказался предоставлен сам себе. Он расслабился — начал опаздывать на уроки, а иногда и вовсе пропускал школу и уходил гулять, посадив Енота в рюкзак. По его мнению, все складывалось удачно: в школу он ходить разлюбил, а его прогулами не интересовались.

***

Дэш проспал учебу и тихо читал в своей комнате, дожидаясь времени обеда, когда можно будет спуститься и сделать вид, что только что пришел. Он любил оставаться дома на целый день, лениво просыпаться, играть с Енотом и рисовать. У него скопилось столько набросков человеческого тела, что пришлось завести папку и убрать все туда, иначе Енот растаскивал листы по всему дому. Дэш намеревался дочитать книгу и порисовать, прикидывая, что как раз успеет набросать пару зарисовок.

С улицы раздался голос матери, потом хлопнула входная дверь. Потом он услышал Эштон.

Ничего себе! Значит, она тоже прогуливает? Но у нее-то дорогущая частная школа. Чтобы ее прогулять, нужна веская причина.

Голоса зазвучали ближе. Мать с Эштон поднялись по лестнице, прошли мимо его комнаты и затихли. Дэш осторожно выглянул в коридор и долго прислушивался. Бормотание доносилось из комнаты матери. Бабушка наверняка тоже там.

Дэш постоял в холле. Потом набрался смелости, прокрался поближе и приложил к двери ухо. Хрипловатый голос бабки что-то с нажимом рассказывал. Потом он замолк, и зазвучала мама, только вот не удавалось разобрать слов. Дэш опустился на колени — нет, между полом и дверью никакой щелочки. Он тихонечко сбегал за стаканом и аккуратно приставил его к двери.

–…разделение по участкам… не только мы…

Это бабушка.

— Выбери нож, — ясно произнесла мама. — Это главнее.

Эйзел возмущенно заговорила, видимо, не согласилась. Потом чем-то зашуршали. Дэш застонал про себя от досады — что там происходит?

Рядом с комнатой матери спальня Эштон. Если привязать зеркальце к длинной палке и высунуться из окна, то можно будет разглядеть, что они там делают. Дэш на цыпочках побежал вниз и через кухню выбежал на задний двор к садовому домику. Там стояли металлические рейки для ограды — по заказу Эйзел Дэш огораживал ее цветники. Длинные и тонкие рейки высотой полтора метра подойдут. Он схватил одну и ринулся обратно, надеясь разыскать зеркальце у Эштон в ящиках. Девчонки из школы вечно таскали с собой пудреницы и без конца туда смотрелись. За дверью материнской комнаты все еще совещались. Дэш на цыпочках прошел мимо.

В комнате сестры он обшарил тумбочку и комод. Зеркальца не попалось. На столе валялись только учебники и тетради, а в ящиках — куча всякого хлама вроде значков, брошюрок со спортивных мероприятий и алюминиевых медалей за победы, никаких зеркал.

Енот проснулся, нашел хозяина, и теперь вертелся под ногами и тявкал.

— Тсс! — замахал на него Дэш, открывая по очереди ящики и шкафчики.

Енот сел и уставился на дверь. Дэш повернулся.

На пороге стояла Эштон.

У Дэша вспотели ладони. Сейчас она наорет за незаконное вторжение и за то, что роется в ее вещах. Нажалуется матери, обзовет. Не говоря уже о том, что его вообще не должно быть дома, как, впрочем, и ее. Дэш застыл, ожидая скандала, но Эштон, будто и не заметила вторжения: медленно дошла до кровати и села, смотря перед собой невидящим взглядом. У нее был непривычный вид. Дэш не мог понять — она заболевает? ее сейчас стошнит? или голодная?

Что они там с ней делали?

— Эш…

Ноль реакции. Что же такое произошло в комнате матери, что даже Эштон в шоке?

— Ты чего? — Он шагнул к сестре, но она сидела, уставившись в одну точку, и не шевелилась. Он наклонился к ней. С ее лицом тоже было что-то не так: будто Эштон за утро успела сделать пластическую операцию и изменила форму носа или скул. Вроде бы она, но в то же время другой человек. — Что такое?

Эштон молчала. Чуть сильнее нахмурила брови и сжала губы. У Дэша по спине противными мурашками пополз страх. Случилось нечто настолько ужасное, что Эштон не может произнести вслух.

Енот вопросительно поглядывал на всех, дескать, чего вы тут затеяли? А мне рассказать?

— Ну чего ты? — Дэш присел перед ней на корточки и положил руку на коленку, намереваясь дружески потрепать.

Она резким жестом сбросила его руку и уставилась на него со злостью.

— Ты… Ты… — На секунду она будто потеряла контроль над эмоциями и собиралась заплакать или заорать, но смогла это преодолеть. — Пошел вон, — сказала она. Тихо так сказала, спокойно.

Эштон частенько обзывалась и говорила колкости, и Дэш с удовольствием услышал бы сейчас какую-нибудь ядовитую подколку, только бы не видеть холодное раздражение.

Сестра не шевелилась. Он забрал рейку, прислоненную к стене у входа, и замер на пороге, оглядывая сестру. Растерянность! Вот что случилось с ее лицом: Эштон была растеряна, а на его памяти такого с ней не происходило никогда. Дэш стоял, не решаясь оставить ее одну в таком состоянии. Она подняла на него взгляд, рассмотрела с ног до головы, будто видела впервые. В ее глазах отразилось презрение, брезгливость, а еще страх.

Дэш сдержал судорожный вздох. Именно так смотрят на чудовищ, которые вырастают и становятся опасны для своей семьи. Может ли быть, что чудовища стали темой обсуждения в материнской комнате?

— Пошел вон, — твердо повторила Эштон.

Енот гавкнул на нее и потрусил прочь из комнаты.

В коридоре Дэш натолкнулся на мать. Она покосилась на рейку в его руке и нахмурилась.

— Кто-то умер? — спросил он. — Эштон расстроена.

Мать чуть приподняла брови, будто удивляясь такому заявлению.

— С ней все в порядке, — произнесла она и замолчала.

Дэш ждал вопроса. Хоть какого-то. Смотрел на мать, на ее огненные волосы и дорожный брючный костюм, который она не переодела, так торопилась позвать Эштон в свою комнату, и безумно желал, чтобы она спросила хоть что-нибудь, вроде: «Дэш, почему ты не в школе?», или «Что делает в доме рейка для садовой ограды?», или «Может быть, ты хотел бы стать врачом?» Он готов дать ей ответ на любой вопрос, если его выслушают. Он расскажет, как отчаянно старается ей угодить, и про страх навредить семье, который разъедает его изнутри. Он изнывал от желания сказать, что любит ее, но боялся услышать в ответ тишину или напоминание об обеде, поэтому молчал. Так они и стояли, рассматривая друг друга.

— Сегодня будем обедать раньше, — произнесла она, обогнула его и направилась к лестнице.

Дэш не дал Еноту просочиться во входную дверь, отнес рейку обратно в садовый домик и, стоя в тени лиственницы напротив кухни, долго наблюдал за матерью через широкое окно. Она суетилась, занимаясь готовкой. Доставала посуду, открывала холодильник, нарезала что-то на разделочной доске, крутилась у плиты. Ее губы шевелились, будто она пела, — не для кого-то, просто так, — и ее настроение Дэш оценил бы как колеблющееся в пределах от «сегодня уже не успею к парикмахеру» до «в среду в обед жизнь в Хоннаконе прекрасна».

Теперь она до позднего вечера будет готовить, а утром встанет ни свет ни заря и продолжит.

Через час, завидев Дэша на пороге кухни, мама произнесла:

— Обед почти готов. Садись.

Зашла Эштон, и на секунду все застыли, уставясь на нее. Она отрезала волосы короче и не собрала их как обычно в хвост. Неровно остриженные пряди висели чуть выше плеч, превращая Эштон в незнакомку. Непривычный образ довершала челка, которая с одной стороны была явно длиннее, чем с другой.

После секундного замешательства мама продолжила расставлять тарелки, а бабушка полезла в духовку за мясом. Эштон уселась на свое место, явно давая понять, что болтать не намерена.

За обедом царила тишина, если не считать стука приборов о тарелки. Мама приготовила салат со стейком и авокадо, мясо по-французски и ананасовый пай. Она превзошла саму себя, настолько было вкусно, но все же Дэшу кусок в горло не лез. Да и Эштон вела себя странно: бросала на него то виноватые, то умоляющие взгляды, будто хотела о чем-то попросить, но не решалась, переводила взгляд на тарелку, а через пару минут снова пыталась привлечь его внимание. В конце концов Дэш уставился на нее, дескать, ну чего тебе, но она только нахмурилась и начала кромсать мясо на маленькие кусочки.

— Кухне не хватает бежевого оттенка, — произнесла мама.

Бабушка вздохнула, Эштон вжала голову в плечи, а Дэш едва удержался, чтобы в раздражении не размазать пирог по тарелке.

— Куплю новые занавески, — задумчиво произнесла мама, подкладывая себе еще кусочек ананасового пая.

— Я помогу их повесить, — быстро проговорил Дэш, пока сестра не опередила.

Он покосился на нее, но та уткнулась в тарелку и будто вообще ничего не слышала. Зато на него посмотрела мама. Замерла с ложкой в руке, застыла с легким удивлением на лице, словно не могла припомнить, кто это.

— Конечно, — спустя пару секунд отозвалась она. — Я рада, что ты хочешь помочь.

— Мама, а можно мне поехать с тобой в командировку? — спросил Дэш, воодушевленный ее вниманием.

Бабушка не донесла до рта вилку с кусочком пирога и уставилась на него с таким недоумением, будто он предложил поджечь мэрию, а потом поплясать на дымящихся развалинах. Эштон кинула на маму короткий испуганный взгляд и снова уткнулась в тарелку. Мама отложила ложку и потянулась к салфетке.

— Я хочу помогать, но мне ведь нужно учиться, — продолжал Дэш. — Может быть, я мог бы стать частью семейного бизнеса?

— Господи боже ты мой, что за дичь? — пробормотала бабушка и возмущенно посмотрела на маму, будто спрашивая у нее, что же за безобразие происходит.

Мама промокнула губы салфеткой.

— Дэш, — произнесла она, и он превратился в одно большое ухо, — что ты думаешь по поводу лагеря скаутов? По-моему, чудесная идея провести там все лето. Никаких уроков, только бесконечные развлечения.

Дэш разочарованно откинулся на спинку стула. Во-первых, он сомневался, что мама верно понимает сущность скаутства, обещая бесконечные развлечения, а во-вторых, это не то, что он ожидал. Снова.

— То есть мне нельзя с тобой? — упрямо переспросил он.

— Дэшфорд! Об этом не может быть и речи! — с придыханием воскликнула бабушка, отбросив вилку. Та звякнула о тарелку и упала на пол. — Нечего тебе там делать! Господи, да что же такое…

Она наткнулась на взгляд матери и замолчала, застыв с возмущением на лице. Эштон подняла голову и теперь переводила растерянный взгляд с бабушки на маму, будто тоже требуя ответов. Дэшу даже стало легче: не только он здесь мучается неопределенностью.

— Может, мы ему расскажем… — неуверенно начала сестра.

— Мне не нравится твоя прическа, Эштон! — перебила мама со сталью в голосе. — Придется потратиться на парикмахера, раз у тебя настолько кривые руки.

Эштон сглотнула и замолчала, а мама обратилась к бабушке:

— Мама, тебе стоит следить за своими словами! Никаких споров и скандалов в своем доме я не потерплю!

Бабушка приложила руки к груди и замерла, растерянно моргая.

— Значит, решено! — Мама встала и начала складывать тарелки. — Дэш едет на все лето в лагерь скаутов. Эштон, я собираюсь готовить флан и хочу, чтобы ты мне помогла.

Бабушка и сестра сделали вид, что просьба матери их не удивляет. Дэш не знал, что делать, поэтому решил подыграть и тоже не удивляться. Он вообще не знал, как себя вести. У него возникло ощущение, что от него снова пытаются избавиться.

— А можно взять с собой Енота? — спросил Дэш. Он опасался, что с ним никто не будет гулять, потому что бабушка почти не выходила из дома, а Эштон дома почти никогда не было. Кто будет его кормить?

Мама поставила тарелки рядом с раковиной и произнесла:

— Насколько мне известно, к скаутам с животными не пускают. Эштон, твоя собака — тебе решать.

— Ее собака? — От возмущения Дэш чуть не задохнулся.

Непривычная Эштон растерянно распахнула глаза.

— Нет, нет, мама, это собака Дэша, но… я ведь тоже уеду на лето… — Она поперхнулась, схватила стакан с соком и жадно его осушила. Казалось, перспектива, ожидающая ее летом, пугала. — Бабушка? — многозначительно произнесла она.

— Посмотрю я за твоей собакой, не переживай, — оживилась Эйзел. — Под моим присмотром еще никто с голоду не умер.

Дэш сначала с облегчением выдохнул, но тут же напрягся: если Енот будет хулиганить, бабушка его запрет или оставит без еды. Играть она с ним точно не станет. Может, Енот от голода не помрет, а вот от скуки запросто. Эштон начала долго и нудно рассказывать, как испугалась, когда прищемила Еноту лапу дверью. Бабушка отмахнулась и сказала, что под ее присмотром никто еще лапы не прищемлял.

Она сложила посуду в посудомойку и ушла. Дэш долго пил сок, наблюдая за тем, как мама выставляет на стол продукты для флана, а Эштон делает вид, что ей помогает. Максимум что она могла сделать на кухне самостоятельно, так это налить себе стакан воды из-под крана.

Он вышел из кухни, но не ушел далеко, а остался в холле, пытаясь уложить сумбур в голове.

В эту минуту Дэшу особенно остро казалось, что он попал в ночной кошмар, бесконечный лабиринт ужаса, из которого нельзя выбраться, потому что это и есть жизнь.

Эйзел обмолвилась, что он может навредить матери. Дэш вспомнил слова врача, которая помогла маме после ранения: «Ты усложняешь жизнь своей семье»; вспомнил о том, что когда-то его хотели отдать на усыновление, и о том, что мама борется со злом и убивает чудовищ.

Запахло карамелью и корицей.

— Ты наполняешь, я покачиваю. Осторожно, не перелей… — раздался умиротворенный мелодичный голос матери. — Молоко выключи… Бери венчик. Перемешиваем молоко и яйца… Добавим сахара… Ох, если не получится, придется переделать смесь.

Настоящий секрет жизни: наполнить, осторожно перемешать, добавить сахара для вкуса, а если не получится с первого раза, то попытаться еще. Рецепт жизни от шеф-повара. Дэш ощутил себя совершенно чужим в этом мире, и чужеродность пахла корицей и карамелью. Его наполнили страхами, перемешали их в несусветной пропорции, а потом добавили изгнание. Получится ли переделать такую смесь?

Зачем тот мужчина на детской площадке напал на маму? В чем именно его отличие от сестры, матери и бабушки? Только ли в том, что он мальчик? Ну да, он мальчик, и что?

Эйзел дружила с соседкой, пожилой вдовой, они обе обожали разговоры о цветах, поэтому Дэш обычно их не слушал, но иногда они говорили так громко, что голоса долетали до его окна. Дэш наслушался о высоких ценах, хамоватых продавцах и обманах на распродажах. Частенько они обсуждали новости: ругали какого-то Брайана Малруни и хвалили Эллин Саргент, а порой обсуждали местные новости: кражи, грабежи, убийства, поджоги. Дэш пару раз сам почитал газеты и нашел несколько упоминаний о событиях, в которых мужчины вредили своим семьям: убивали братьев, жен и детей. Криминальные хроники пестрели заголовками вроде: «Грабители пустили в ход оружие», «Перестрелка в наркопритоне закончилась гибелью пятерых подростков», «Суд приговорил насильника к двадцати годам тюремного заключения». Можно ли назвать мужчин, которые повинны в этих преступлениях, чудовищами? И какое отношение это имеет к нему?

Он, как единственный мужчина в семье, должен защищать своих женщин. По крайней мере именно так сделал бы Бравый Капитан. Смущало Дэша только одно: его женщины как будто его боялись. Может быть, он похож на отца?

Дэш попытался поставить себя на место матери. Она уезжает в командировки, чтобы бороться с чудовищами, с теми, кто вредит другим. Но как быть, если такое чудовище живет в твоем доме и обедает с тобой за одним столом? Как быть, если известно, что, когда чудовище вырастет, оно будет нападать на людей?