Скажи мяу, ведьма, или Дом проклятых кошек

Виктория Килеева, 2020

В этой сказке нет злой ведьмы. Единственная ведьма здесь ты, хотя и помнишь наизусть всего два заклинания. Нет и прекрасного принца – зато есть твой кот, обернувшийся человеком. Нет искренних друзей – и тебе будет трудно их отыскать. Нет огромного замка – да, пожалуй, он не так уж тебе и нужен. В этой сказке есть настоящая любовь – но как же долго придется идти к доверию и счастью….

Глава 5

Исповедь козы

— Ты чего тут делаешь? — разбудил Лару изумлённый голос.

Открыв глаза, она увидела растрёпанную бабушку в нимбообразном обрамлении слепящих лучей солнца, что лились из окна. Лара сощурилась и медленно села на лавке.

— Сплю.

— А чего не на чердаке?

— У меня там… мышь завелась. Андреас её ловил-ловил… А как в такой суматохе уснёшь? Я и спустилась в кухню. Думала, на часок. Оказалось, до утра.

— Это оттого, что у тебя полкомнаты книгами завалено, вот мыши и заводятся, — укорительно сказала бабушка. — Странно только, что я ничего не слыхала.

Лара потёрла затёкший, пульсирующий болью затылок. Спина была как каменная.

«И как мне весь день коз пасти?» — подумала она, осторожно слезая с лавки.

Пока Лара завтракала и доила Козетту, бабушка собиралась в Кемниц. После её ухода Лара не спеша вывела скот на луг, привязала козу к колышку и так же не спеша повернула назад. Вслед ей неслось возмущённое блеяние Козетты, которую теперь всё чаще оставляли наедине с её голодом и упрямством.

Солнце стояло уже высоко, когда Лара таки дошла до своей комнаты и отворила дверь. Андреас, благо, был одет, зато сходил с ума от бешенства.

— Вот, значит, как? Бросила меня здесь в человеческой шкуре! А если бы старуха вошла? Как бы ты ей объяснила, почему в твоей комнате лежит голый мужчина?

— Во-первых, я оставила тебе одежду, а во-вторых, я бы сказала, что к нам забрался вор, — спокойно ответила Лара. Когда она не высыпалась, то всегда становилась очень спокойной, будто ей не хватало сил на переживания. — Ты велел, чтобы я превращала тебя в кота только по твоему чёткому распоряжению. Вот я и жду.

— Где ведьма? — Андреас выглянул за дверь.

— Поехала в город торговать. Вернётся вечером.

— Твоё счастье.

— Ну что, превращать тебя обратно в кота?

— Даже не думай. — И юноша помчался в кухню.

Когда Лара спустилась за ним, он уже допивал остатки вина.

— Не бойся. Наколдуем твоей бабке полный кувшин — она и не приметит.

— Я и не боюсь. Я спать хочу.

— А я — есть. — Андреас принялся по-хозяйски открывать все горшки подряд, но не нашёл в них ничего интересного. — Как вы живёте? Мало того, что вся снедь наколдованная, так ещё и невкусная.

— Я, что ли, её наколдовала? Ты хоть мышей ловить можешь…

— Терпеть не могу мышей.

— Ты же любил.

— Никогда не любил. Пойдём в ведьмину комнату книгу доставать.

Комната бабушки располагалась за кухней и являла собой ещё более печальное зрелище, чем комната Лары: мебель стояла ветхая — того и гляди рассыплется, половицы были изломаны, деревянные стены — покрыты плесенью. Недаром Лара избегала заходить в эту часть дома. Её эстетическое чувство вновь было попрано и оскорблено, к сонной заторможенности и ломоте в спине прибавилась грусть из-за несбыточной мечты о красивом доме. Хотелось крепко зажмурить глаза, чтобы не видеть этого кошмара никогда.

— Вот она, родимая, — донеслось из-под кровати.

Лара и не заметила, что, пока она размышляла о прекрасном, Андреас встал на четвереньки и снял одну из половиц подле бабушкиной кровати. Лара увидела только, как он с превеликой осторожностью достаёт оттуда книгу, замотанную в тряпицу.

— Держи. — Андреас передал её Ларе.

Она первым делом размотала книгу и подошла к окну, но юноша тут же заслонил ей свет.

— Ты запомнила, под какой половицей она хранилась?

— Разумеется, нет. Для этого есть ты.

Бывший кот состроил недовольную гримасу.

— Под самой почерневшей.

— Я запомню. — Лара пробежала глазами оглавление. — «Как превратить вино в воду»…

— Это ещё зачем? — искренне удивился Андреас. — Глупость какая, только вино понапрасну расходовать.

— «Как превратить воду в коньяк»…

— А ну открой, открой! — воодушевился он.

— Да погоди. «Как превратить воду в вино». То, что нужно. Страница двести двадцать пять…

— А коньяк?

— Да погоди ты, пьянь. Запоминай: «Ши-ги-шин-мус-ти-вей-та».

— Это для коньяка?

— Для вина!

— А для коньяка?

Лара с немым упрёком глянула на Андреаса и так же молча покинула комнату.

— Ты куда? — крикнул юноша.

— Без тебя справлюсь. Пока бабушка в городе, бояться мне нечего. — Лара наполнила водой пустой кувшин из-под вина и села за стол учить заклинание: — Ши-ги-шин-мус-ти-вей-та… — Глаза оторвались от книги. — Ши-ги-шин-мус-ти… мус-ти…

–…вей-та! — закончил Андреас, входя в кухню. — Даже я уже запомнил, ну!

— Не мешай. — Она закрыла уши руками. — Ши-ги-шин-мус-ти-ви-та…

Рядом раздался досадливый стон:

— Ох, Лара, ты так вовек до коньяка не доберёшься. Ши-ги-шин-мус-ти-вей-та. Вей-та!

С посильной помощью Андреаса Ларе удалось превратить воду в вино и коньяк, а золу — в сто новеньких гульденов. Заклинания для табака в книге не нашлось, как ни искали, и с горя бывший кот напился, забыв закусить. Не отнимая у питомца кувшин с коньяком, Лара отправила его в свою комнату, спрятала деньги и снова села за книгу.

Её внимание привлёк заголовок «Как превратить тканое изделие в платье». Минуту спустя Лара превращала в платье юбку, которую носила в детстве. А потом, изучив главы «Как изменить ткань», «Как изменить цвет», «Как изменить размер» и «Как изменить фасон», с азартом начала переделывать его по своему вкусу.

Итогом неимоверного напряжения памяти стало платье из переливчатого бархата цвета лаванды с рукавами три четверти и кружевными манжетами.

— Да в таком наряде и при дворе курфюрста появиться не стыдно…

Лара переоделась в лавандовое платье и побежала в свою комнату к единственному в доме зеркалу. Андреас спал на кровати, издавая пугающий храп. Лара взяла юношу за плечи и перевернула на бок — тот и не думал просыпаться, зато храпеть, по крайней мере, перестал.

— Даже покрасоваться не перед кем, — посетовала она, любуясь своим отражением.

Фасон платья и без корсета подчеркнул талию, а лавандовый цвет так оттенил голубые глаза, что они казались синими. Но выйти в богатом наряде было некуда, а если выйдешь — никто не поверит, что пастушка сумела сшить себе платье, достойное графини. Пойдут разговоры, ненужные толки. Да что там люди… Не дай бог бабушка увидит плод её опытов — скандал грозит невообразимый. Это платье — наглядное свидетельство её воровства, и быть ему нельзя.

Лара с огорчением цокнула языком и, переодевшись обратно в свою поношенную юбку и застиранный корсаж, провела рукой по шероховатому бархату.

— Делать нечего, придётся тебя спрятать.

Она аккуратно завернула платье в простыню и уложила на дно сундука, накидав на него побольше тряпья.

— Может быть, когда-нибудь… — с тоской вздыхала Лара, спускаясь в кухню. А потом остановилась. — Да кого я обманываю?

«Вероятность того, что мне пригодится красивый наряд, мала до невозможности. А вот вероятность того, что бабушка затеет стирку, когда я буду на выпасе, и полезет в мой сундук, велика беспредельно. И что теперь, трястись каждый раз, уходя на луг? Ну его к чёрту… Не судьба так не судьба».

С тяжёлым сердцем Лара вернулась в свою комнату, где всё так же спал Андреас, не ведая, какая драма разыгрывалась вокруг. Она в последний раз погладила нежную ткань платья, после чего превратила его обратно в юбку, используя заклинание, отменяющее все предыдущие, — той же магической формулой бабушка уничтожила все плоды её напрасных трудов. Ларе хотелось рыдать.

«Ну что за жизнь? Почему так? Пока магия приносит мне одни страдания. Должна же, в конце концов, и польза какая-то быть. Такая польза, чтобы и от бабушки прятать не пришлось, и самой — радость и облегчение. Что-то нужное, что-то… нематериальное».

И Лара поняла, что ей надо. Она бросилась искать в книге главу об усмирении нрава. Усмиряющее заклинание можно было опробовать на вредине Козетте, но ничего не нашлось.

Расстроенная Лара спрятала книгу под почерневшей половицей в бабушкиной комнате, заперла Андреаса и, прихватив в кухне табуретку, отправилась на луг пасти коз. Она ласково погладила подбежавшего Снежка и села на табурет посреди пастбища. Козетта так же стояла на своём излюбленном камне-постаменте, делая вид, что никого не замечает.

«А вечером бабушка опять будет сокрушаться о мягких сосцах и нехватке молока, — размышляла Лара. — И за что нам такое наказание?»

Спина болела нещадно. Горбиться было легче, но она принуждала себя держаться. Так и сидела — с прямой измученной спиной и одной настойчивой мыслью, всё сильнее и сильнее воспалявшей её мозг.

Лара долго смотрела на козу, прежде чем встать, приблизиться к камню и решительно вытянуть руку.

— Ши-ги-шин-па-эр-дли-ях! — прокатилось по лугу.

Коза задрожала, а её тело стало быстро меняться, приобретая человеческие черты. Не прошло и двух секунд, как на валуне стояла обнажённая белокурая женщина лет тридцати с выпуклыми мутно-жёлтыми глазами под белёсыми ресницами. На шее болталась длинная верёвка, привязанная к колышку. Лара хотела было сорвать с женщины эту верёвку, но отчего-то побоялась подойти к ней ближе, будто человеческий облик вдруг дал козе право на неприкосновенность.

— Козетта, — как можно твёрже обратилась к ней Лара, — ты живёшь у нас уже шестой год. Ответь, пожалуйста, почему ты такая упрямая? Почему ты не ешь траву, а когда ешь, то словно одолжение нам делаешь?

Женщина перестала оглядывать себя и сжала тонкие бескровные губы, а потом заговорила — низким, необычайно густым голосом:

— Потому что я вас ненавижу. Оторвали меня от матери, едва я на свет появилась, увезли в эту глушь, поселили в сарае одну — ешь, пей, существуй… А только подросла, начали с козлом сводить, чтобы пользовать меня потом, молоко из меня высасывать. Пока вы жизнь живёте, я существую. Всю душу вы мне измотали, руками грубыми истерзали. Убила бы вас, до смерти бы забодала, но не могу. Всё, что могу, — это мстить. Коли буду меньше есть, вам, бестиям, меньше молока достанется. Пострадайте же вы, как и я. А я на вас страдающих гляжу, мне и самой как будто легче становится. Честное слово, легче! Ненавижу я вас, проклинаю…

— Ши-ги-шин-па-эр-дли-юх! — не выдержала больше Лара.

На камне снова стояла коза, и верёвка на ней казалась уже не суровым рабским ошейником, а самым естественным атрибутом. Козетта била копытами, издавая утробное блеяние, от которого закладывало уши и покрывалась мурашками кожа. Очевидно, ей ещё было что сказать, и все невысказанные слова она пыталась выразить в этом жутком протяжном возгласе.

Лара без сил опустилась на табурет к ней спиной и закрыла уши руками.

До самого вечера Лара боролась с собой — так сильно ей хотелось отвязать Козетту и отпустить на все четыре стороны.

«А что со Снежком тогда делать? И что я скажу бабушке? Она меня вовек не простит. Козетта — наш единственный законный источник дохода, и она права: мы ею пользуемся».

Бабушка вернулась домой с выручкой и провизией. Когда, загнав коз в сарай, Лара вошла в дом, там её ждал настоящий пир. Во-первых, вся еда была натуральной, а во-вторых, бабушка случайно обнаружила в буфете целый кувшин доброго вина. Несмотря на свой опыт, она не заподозрила его в колдовском происхождении.

— Бабушка, ты никогда не думала о том, чтобы заниматься чем-то другим? — спросила за трапезой Лара.

— Чем, например?

— Например, разбить сад или огород, чтобы продавать не сыр, а цветы или овощи.

— Нет, не думала. Сыр легче по весу, но дороже по цене. Да и старая я. Какая из меня огородница?

Лара не нашлась, что ответить. Только решила скорее покончить с ужином, чтобы уйти к Андреасу.

— Мышь, кстати, поймали?

— Мышь? — переспросила Лара.

— В твоей комнате. Кот её поймал?

— Наверное, поймал.

— Ты её видела? — уточнила бабушка.

— Нет.

— Тогда откуда знаешь?

— А я и не знаю. Доброй ночи, бабушка.

Лара побрела в свою комнату. На её кровати по-прежнему спал Андреас и по-прежнему в обличье юноши. Она тихонько села рядом, но он всё равно проснулся, приподнялся на локтях и сонными глазами уставился в окно.

— Это ночь или утро? — пробормотал Андреас.

— Вечер.

— Слава тебе господи. — Неверной рукой подхватив кувшин, что стоял на полу, бывший кот проглотил остатки коньяка и рухнул обратно на постель. — Значит, снова можно спать…

— Скажи, Андреас, ты тоже меня ненавидишь? — грустно спросила Лара.

— А?

— Ты ведь должен меня ненавидеть. Конечно, живёшь ты получше Козетты, однако…

— Что за приступ самобичевания? — оборвал юноша.

— Я всего на минуту превратила Козетту в человека, чтобы поговорить, а она… сказала, что нас ненавидит и хочет убить.

Андреас внимательно посмотрел на Лару, склонив голову.

— Я не хочу тебя убивать.

— Вот уж спасибо, — буркнула та.

— И я не испытываю к тебе ненависти. Теперь полегчало?

— Немного.

— То, что Козетта недовольна своей жизнью, ни для кого не секрет. Она частенько мне жаловалась.

— Правда? — Лара округлила глаза.

— Ага. На зверином языке. Мы и с Крэхом иногда болтаем. Ты знаешь, что ему семьдесят девять лет?

— Догадывалась.

— Он ужасно умный. Даже умнее меня.

Лара невольно усмехнулась, но пусть этот диалог и развеял её мрачное настроение, его причину он не устранил. Не снимая одежды, она легла на бок спиной к Андреасу — прямо поверх одеяла. Тот сразу обнял Лару сзади, уткнув подбородок в её плечо.

— А ведь я могу освободить животных, — в задумчивости сказала она. — Превратить всех, кому плохо, в людей, и тогда хозяевам придётся их отпустить.

— И как ты поймёшь, что им плохо? Спросишь?

— По глазам увижу. Или ты у них спросишь — ты же понимаешь звериный язык.

— Я понимаю звериный язык, только когда я кот. А если хозяева не захотят их отпускать?

— Но ведь они не могут силой удерживать живых людей? Всякий человек должен быть свободен, это первый постулат гуманизма.

Андреас тихо засмеялся.

— Но ведь меня ты не отпускаешь.

Лара помолчала.

— А ты хочешь уйти?

— Нет, не хочу.

— И я не хочу, — без раздумий отозвалась она.

Некоторое время оба не проронили ни слова.

— Всё-таки я рад, что не родился козой или коровой, — начал вдруг Андреас. — Хорошо, что от меня особой пользы нет, — и спрос меньше, и живётся поспокойнее.

— Ну как же «меньше»? — возразила Лара. — А мыши? Тебя для того и завели — чтобы ты мышей ловил.

— О, только не снова…

— И крыс.

— О боже, проклятая жизнь… — простонал бывший кот.

— И в твои обязанности совсем не входит напиваться и обнимать меня по ночам.

— Обещаю, я больше не буду к тебе приставать, только не уходи.

— Ладно. — Лара прижалась спиной к его груди.

— А вообще ты не права, — раздался хрипло голос Андреаса. — Меня завели не для ловли мышей.

— А для чего?

— Забыла? Я твой подарок на тринадцатилетие.

Лара углубилась в непроходимый лес своих детских воспоминаний.

— Это был не день рождения. Бабушка сказала, что ты — подарок, но до моего дня рождения оставался целый месяц, да и не приняты в нашей семье подарки. У нас тогда была коза, ещё до Козетты. Я назвала её Амалфеей.^[4] Её пасти не приходилось, довольно было приглядывать, а она — возьми и отвяжись. Когда Амалфея ускакала в лес, я побежала к бабушке. Распахиваю дверь её комнаты, а там ты — сидишь на полу и пищишь. Вроде не кроха, — на вид тебе было месяцев семь, — а в глазах такой ужас стоял… Я взяла тебя на руки, приласкала, ты замурчал. В тот момент зашла бабушка. Я спросила: «Откуда здесь котёнок?» Она ответила, что нашла тебя у озера и решила принести мне в подарок, а ещё прибавила: «Давай назовём его Андреасом, ему это имя подходит». Коза та, беглянка, нашлась, но скоро всё равно померла от какой-то хвори. Хотя что я тебе рассказываю? Ты и сам должен помнить.

Андреас, лежавший за её спиной, ничего не ответил. Лару так удивила его внезапная молчаливость, что она даже собралась ему об этом сказать, когда он еле слышно проговорил:

— Утром превратишь меня в кота. Я разрешаю.

Примечания

4

Имя козы, вскормившей Зевса своим молоком, когда он был младенцем. (Прим. авт.)