Дыхание Луны

Виктор Пикар, 2016

Древнейший артефакт, жезл Моисея, тысячелетиями хранился в джунглях на затерянном острове. И вот случайно он попадает в Москву. Наш герой нечаянно приводит его в действие и обнаруживает, что невиданная сила, скрытая внутри жезла, творит удивительные вещи. Два человека, находящиеся в его поле действия, становятся как один… Соединившись чудесным образом с прекрасной слепой девушкой, он обретает настоящую любовь и наслаждается самым изысканным образом, пока ее не похищают… Ему предстоит найти ее снова и пройти путь, полный невероятных приключений и неожиданных открытий. В поисках любимой ему придется соединиться таким же чудесным образом со многими людьми, злодеями и праведниками, порой странными и непредсказуемыми, и вместе с ними найти ответ на, быть может, главный вопрос мироздания, – о том, какая сила управляет человечеством и этим миром – добрая или злая. Ведь если эта сила – любовь, если она добрая и творит добро, то почему мы, люди, так много страдаем?

Зеркальный

— Очень просто. Ее главным желанием было — не быть одной. И я остался у Маши и жил с ней — и днем, и ночью был рядом. Домохозяйка приходила через день, по вечерам, наводила порядок, и я отдал ей приличные деньги, чтобы она не выдала меня ее отцу. Я читал Маше книги — она любила слушать, Жюля Верна, все эти путешествия и приключения, и пространные рассуждения героев, и добротное и неторопливое развитие сюжета. Как будто бы самому себе читал, как будто сам любил подобного рода чтиво. Я танцевал с Машей под ее любимую музыку, по простому, нежно обнимая ее за талию, часами, чувствуя ее благодарный трепет — как будто с самим собой танцевал. Я покупал Маше ее любимое мороженое, с ягодами, и кормил ее с ложечки — и сам смаковал, более чем она, эти вкусы. Я узнал, что она ослепла в возрасте пяти лет, после болезни. Иногда она подводила меня, за руку, к окну, и я рассказывал ей то, что вижу там. Дома, дорога, прохожие, машины, деревья, детская площадка, играющие малыши… Все эти простые вещи, пропущенные через ее сознание, становились сказочными, сияющими, моими собственными неземными откровениями. В тот момент, когда я понял, что Машу больше интересуют мои желания, чем ее собственные, я смутился, поскольку все, что я хотел — это секс, секс, и еще раз секс, в разных формах, в разных позах, в разных проявлениях… а она, насколько я понял, была девственницей..

В этом месте моего повествования, следователь закурил следующую сигарету.

— Продолжайте, продолжайте!

И я продолжил.

— Такого секса я не имел никогда и ни с кем. Красавица, девственница, слепая молодая девушка удовлетворяла, как свои, все мои сексуальные желания, даже самые похотливые, самые запретные, самые неоднозначные, радуясь этому необыкновенно, улыбаясь и светясь от счастья, и требуя еще и еще, новых и новых моих фантазий. Помню, я чуть не умер от счастья.

Глаза следователя округляются, он слушает меня, раскрыв рот.

Не без удовольствия, я продолжаю:

— Но я получал не одно, а несколько наслаждений.

— Ну и?

— Во-первых, я получал прямое сексуальное наслаждение, оно — самое маленькое из всех далее следующих. Это — раз.

Делаю паузу.

— Ну и? Что есть большее того?

— Во-вторых, я ощущал, что Маша несказанно радуется, исполняя каждое мое желание. Оно для нее — как ее собственное. Я для нее — даже больше, чем любимый ребенок. Я для нее — как она сама, только находящаяся в другом теле. Я понимал, что она балдеет, она тащится, она — на седьмом небе от счастья, делая то, что я хочу, для меня. И она была во мне, мои желания — ее собственные. И я с благодарностью принимал ее любовь, ее подарки, ее неловкий девичий секс, который она мне давала, и собственный оргазм, предназначенный для нее. Я знал, что она получает огромное удовольствие от этого, гораздо большее, чем я сам. Именно оно, это ее удовольствие — самое важное для меня, самое большое и значимое, самое радостное — ведь я люблю ее, больше всего на свете. Я радовался тому, что она счастлива. Я радовался тому, что доставил ей этот восторг — любить другого, не пропадая в «черной дыре» своих собственных иллюзий. Я радовался тому, что стал причиной счастья любимого человека. Это два.

Я перевожу дух.

Он растерянно спрашивает:

— Есть и три?

— Конечно! Она радовалась моему счастливому моменту «номер два» — ведь это она стала причиной моего неземного восторга. Ведь она любила меня, больше себя самой и жизни. Я был счастлив от ее последней радости намного больше, чем от первой. Это три.

Следователь трет кулаками глаза.

Я продолжаю:

— Есть ли конец этим взаимным проникновениям — в наслаждении, в любви и заботе? Она была на седьмом небе от моего счастливого момента «номер три». Я был в диком восторге от того, как она выражала свое неземное удовольствие, этим обстоятельством. Это четыре. Есть и пять, и шесть, и — до бесконечности, насколько хватит духа принять этот волшебный нектар, и не лопнуть от удовольствия, не умереть от разрыва сердца, рвущегося навстречу любимому человеку. Я был счастлив за нее, она — за меня, на каждом новом этапе близости, — седьмом, восьмом, десятом, взаимное наслаждение неконтролируемо росло, доводя нас до безумного трепета и экстаза. Мы были как зеркала друг для друга, в которых отражение нашей безумной любви бесконечно множилось.

Следователь смотрит на меня с опаской.

Я завершаю:

— То же самое чувствовала и Маша — по отношению ко мне. Простое наслаждение от секса со мной — это раз. И — так далее, два, три, четыре, десять — вплоть до полного слияния наших миров.

Ему нечего добавить, и он не знает, о чем меня спросить.

Неловкая ситуация. Глядя куда-то в угол, он грустно прячется за рифмованные строки:

— Увы, тому, кто не способен заменить

собой весь мир, обычно остается

крутить щербатый телефонный диск,

как стол на спиритическом сеансе,

покуда призрак не ответит эхом

последним воплям зуммера в ночи. (Бродский)

Странный он человек, мой следователь. Но, впрочем, интересный.