Дыхание Луны

Виктор Пикар, 2016

Древнейший артефакт, жезл Моисея, тысячелетиями хранился в джунглях на затерянном острове. И вот случайно он попадает в Москву. Наш герой нечаянно приводит его в действие и обнаруживает, что невиданная сила, скрытая внутри жезла, творит удивительные вещи. Два человека, находящиеся в его поле действия, становятся как один… Соединившись чудесным образом с прекрасной слепой девушкой, он обретает настоящую любовь и наслаждается самым изысканным образом, пока ее не похищают… Ему предстоит найти ее снова и пройти путь, полный невероятных приключений и неожиданных открытий. В поисках любимой ему придется соединиться таким же чудесным образом со многими людьми, злодеями и праведниками, порой странными и непредсказуемыми, и вместе с ними найти ответ на, быть может, главный вопрос мироздания, – о том, какая сила управляет человечеством и этим миром – добрая или злая. Ведь если эта сила – любовь, если она добрая и творит добро, то почему мы, люди, так много страдаем?

Виртуальный

— Все очень просто. Мы теперь были одним телом, и потому занимались тем, что в нем, в теле, болит более всего. Если у вас болит зуб, к примеру, вы сразу же ищете болеутоляющую таблетку, и записываетесь на прием к стоматологу, так ведь? Если у вас острые проблемы пищеварения, вы тут же бежите в туалет, не правда ли? Больше всех болело у меня, за Машу, и у нее самой, поэтому мы и летели, сломя голову, на ее поиски. Желание Златана раскаяться наполнилось некоей живительной отрадой, наша любовь, подтвержденная саном Никандра, утолила его сполна.

На очереди был Дамир — его нереализованное желание завести себе нормальную девушку, как у всех парней, повернуло наши сердца в эту сторону. Поэтому, мы достали его планшет, и вышли в социальную сеть. Прекрасная Люция на своем фото улыбалась так мило, так загадочно, что, признаться, мы подумали сначала, что у Дамира мало шансов, и, тем не менее, вместе, взялись за дело. Их общение заканчивалось на вопросе девушки — так чего же мне ожидать от тебя, такого горячего и нетерпеливого кавалера? Почему я должна довериться именно тебе, и встретиться, в ближайшее время, именно с тобой, а не с кем-нибудь из доброй сотни моих виртуальных друзей и почитателей мужского пола? Она писала ему — расскажи, побольше, о себе и о том, что ты чувствуешь по отношению ко мне? И ставила три огромных и пульсирующих красных сердечка в конце. Мы спрашивали Дамира — что ты чувствуешь? Как будто бы сами не знали. Он отвечал нам, и сразу же писал ей в ответ — я простой деревенский парень, надежный и сильный, я умею работать на тракторе отца, и делать из винограда, который растет за домом, прекрасное вино. В пруду за домом я развожу карпов, которые не боятся, когда их берешь на руки — они идут к столу вместе с вином, конечно. У нас большая терраса, на которой мы встречаем закат, а еще мы научим тебя палить из отцовской двухстволки по консервным банкам, висящим на дереве, у забора — прямо с террасы, вечерами.

Дамир спрашивал меня — а что чувствуешь ты? Как будто сам не знал. Я отвечал ему мысленно, и он сразу же писал Люции — я бы хотел научиться смотреть на весь этот безумный мир твоими прекрасными голубыми глазами, воспринимая реальность только через твои чувства и эмоции. Я хочу, чтобы мы жадно жили друг в друге, волнительно ловя биение сердца другого, чтобы между нами проявилось такое переплетение судеб, такое волшебное взаимное дополнение, от которого захватывает дух. Я хочу, чтобы нас буквально дурманила наша близость, наше сказочное единство доводило нас до такого экстаза, в котором бы мы теряли голову и границы своего маленького «я».

Дамир спрашивал Никандра — что ты чувствуешь? Как будто бы не жил внутри него. Он отвечал мысленно, а Дамир сразу же писал Люции — без всякого сомнения, дорогая моя, мы будем помогать всем людям. Мы будем заботиться о бездомных детях, о сиротах, о тех, кого обидели, мы будем предоставлять ночлег и еду в нашем гостеприимном доме всем одиноким путникам в ночи. Без устали, мы будем молиться за весь этот грешный мир, чтобы благодать духа святого снизошла на всех отчаявшихся и страждущих, и дала им утешение и отраду. Мы с восторгом начнем чувствовать не только себя самих, в нашем бесконечном единении заботы о людях — мы ощутим, как дышит и развивается весь этот мир, мы поймем великую тайну бытия, ее форму, скрытую от тех, кто мыслит только о себе самом. Мы построим часовенку на заднем дворе, у виноградника, и назовем ее в честь иконы Казанской Божьей матери. Я подарю тебе черные монашеские четки, с самого Афона, и научу самодвижущейся Иисусовой молитве, сладкой, как мед.

Дамир спрашивал Златана — а что ощущаешь ты? Как будто не жил внутри него, каждую секунду. Он отвечал, и Дамир сразу же писал Люции то, что он говорил — чувствую себя бесстрашным воином, готовым в любую секунду защитить тебя, моя любимая, от любого зла. Мой праведный гнев и моя кипящая ненависть, отныне, будет направлена только в эту сторону. Мои накачанные руки сильны, как домкраты, мой глаз — орлиный, и я в любом тире выбиваю сто из ста, и выигрываю плюшевого медвежонка — отныне, я буду все призы и военные трофеи дарить тебе, счастье мое.

Наше волнительное единство пробуждало Машу, и она отвечала нам, из туманной неизвестности, трогательным вниманием к тому, что происходит. Дамир спрашивал ее — что ты чувствуешь? Как будто бы не ощущал это пронзительней ее. Она отвечала мысленно, образами, и Дамир тут же писал Люции — чувствую, как мы сидим вечером, на террасе, поют птицы, мы потягиваем вино, слушаем волшебную музыку. Мы не разговариваем совершенно, потому что тем, чьи сердца бьются, как одно большое любящее сердце, тем, чье дыхание сплетается, как лиана, не нужны слова и переводчики, чтобы жить друг в друге, наслаждаясь каждой секундой бытия.

Дамир отправил наше длинное послание Люции, и — о чудо, уже через минуту от нее пришел ответ — когда мы, наконец, встретимся, и где? Он ответил немедленно — я хочу встретиться с тобой на финале Лиги Чемпионов, в Лондоне, как только Мадридский Реал победит всех и выйдет в эту стадию турнира. Люция прислала новое фото — она качает на качельках, в парке, любимую трехгодовалую младшую сестренку. Дело пошло. Нашей взаимной радости не было предела. Дамир радовался тому, что у него, скорее всего, будет первое свидание, не с проституткой, а с нормальной девушкой. Это «номер один». Мы были счастливы, за него, так, что водили вокруг него хоровод, прямо в зоне ожидания, и пели Никандрову любимую «Богородице дево, радуйся!», ввергая в изумление других пассажиров. Это «номер два». Дамир был на седьмом небе от того, что таким изысканным образом насладил нас, в центре нашего маленького хоровода, он танцевал вприсядку, подбрасывая вверх ноги. Это «номер три». Мы все были счастливы от того, что доставили этому деревенскому парню радость «номер три», которая, вне всяких сомнений, была гораздо более тонкой, волнительной и всеохватывающей, нежели простое удовольствие «номер один», или даже более изысканное «номер два». Это было «номер четыре», за которым следовали и другие, еще более возвышенные состояния нашего единства и взаимного переплетения миров.

— Вам действительно не нужны были переводчики, чтобы общаться друг с другом?

— Нет, не нужны. Через некоторое время, мы уже ловили саму суть слов, друг в друге, в самой сердцевине мысли, еще до того, как она облачалась в слова. Есть у Бродского что-нибудь, соответствующее?

Мой следователь задумывается, на секунду, и бормочет:

— Так долго вместе прожили мы с ней,

Что сделали из собственных теней

Мы дверь себе — работаешь ли, спишь ли,

Но створки не распахивались врозь,

И мы прошли их, видимо, насквозь,

И черным ходом в будущее вышли.

В дверь стучат. Мой следователь нервно кричит:

— Не сейчас, позже!

И говорит мне:

— Быстрее — что было дальше? У нас мало времени.