Калейдоскоп. Рассказы, фельетоны, миниатюры

Виктор Минаков

Рассказ «Автограф Юлиана Семенова», открывающий сборник, подобно магниту, притянул и увлек за собой целый шлейф разрозненных воспоминаний о событиях, наблюдаемых автором, начиная с того, уже отдаленного времени, вплоть до сегодняшних дней. Обращаясь к ним, автор надеется, что они заинтересуют и современных пытливых читателей.

Случай в кафе

Многие в нашей конторе считали, что Коля Брагин — позер. Они исходили из убеждений сомнительных в том, что облик каждого человека должен гармонировать с его притязаниями. Здесь у Брагина наблюдался полный контраст. Он был худощав, если не сказать, что худой, был ниже среднего роста, имел толстый нос на вытянутом губастом лице и оттопыренные крупные уши. За них кое-кто называл его Кроликом. Хорошими у него были только глаза. Большие, серые, ясные. Очень выразительные глаза. Одевался он скромно, только в изделия ширпотреба.

При такой незначительной внешности Коля Брагин имел бойцовский, амбициозный характер. Свое мнение он обычно высказывал первым, в твердой, категорической форме. И если оно расходилось с другим мнением, сказанным кем бы то ни было, пусть даже крупным авторитетом, пусть даже нашим начальником, он свое азартно отстаивал. Отсюда, наверно, неодобрительное — позер. Говорили, что задиристым поведением он старается прикрывать свою серую личность.

Я Колю Брагина знаю давно, и с таким утверждением я не согласен. В том, что он личность, но только не серая, мне приходилось убеждаться неоднократно.

Однажды мы с ним возвращались домой из затянувшейся командировки. Кошельки наши были пусты, поэтому на предложение Коли — зайти в кафе и подкрепиться перед отлетом, я отрицательно мотнул головой и показал ему один палец.

— Ничего, — благодушно протянул Брагин, — у меня тоже есть рубль.

Да, я говорю о тех временах, когда рубль был еще полноценной монетой, когда многие цены давались в копейках, а за полтинник можно было двоим доехать до города из любого аэропорта.

Кафе работало в быстром, удобном, казалось, для пассажиров ритме. Полная румяная женщина прямо жонглировала за прилавком буфета, так, что покупатель здесь не задерживался. Не каждый даже успевал закончить начатую фразу, как получал желаемое и, под торопящим взглядом буфетчицы, суетливо отсчитывал деньги. Потом, уже зараженный этим ритмом, он, схватив в обе руки тарелки, стаканы, отбегал к высоким круглым столам, поспешно проглатывал пищу и, позабыв отнести к месту сбора посуду, снова бежал, теперь прямо на выход.

Так же быстро начали обходиться и с нами. Выставив два стакана светло-коричневой жидкости и пару пирожных, продавщица хрипло назвала сумму и уже слушала заказ следующего.

Кофе был теплым и малосладким. Я об этом сказал Брагину, но он о чем-то крепко задумался и ответил не сразу.

— Тебе не кажется, что нас обманули?

— Имеешь в виду это? — показал я на кофе, — Разбавили?

— Не только… Ты сколько ей заплатил?

— Восемьдесят пять, а что?.. Она столько сказала. Я рубль ей дал, а она пятнашку назад сунула. Восемьдесят пять и выходит…

— А надо было — семьдесят восемь. Если это все того стоит… Считай: кофе — по семнадцать копеек, пирожное — по двадцать две. Семьдесят восемь!.. Ворюга!..

Коля сердито смотрел на буфетчицу. У него вдруг стало дергаться левое веко. Это была плохая примета. Я знал, что Коля самолюбив, что он до болезненной щепетильности не выносит обмана, в каких бы размерах и формах он не проявлялся, воспринимает обман как самое низкое, гнусное личное оскорбление.

Я к обманам относился иначе: считал, что человек, обманывая других, оскорбляет и унижает, прежде всего, себя. Однако в этот раз, признаю, я был не прав: не было и намека на то, что женщина, продолжавшая сновать за прилавком, чувствует себя чем-то униженной. Необузданной — да! Но никак не униженной. Лицо ее было красным и хищным, а крупный торс — непомерно раздутым, и вся она напоминала гигантского насосавшегося клопа. Даже белый халат не гасил это сходство.

— Ты знаешь, я не могу, честное слово… Чтобы так нагло, — сдавленно произнес Коля и, отодвинув стакан, нетвердо пошел к прилавку.

— Секунду!.. Гражданочка!.. — звенящим голосом позвал он буфетчицу. — А Вы нас сейчас обсчитали!..

Женщина словно споткнулась о что-то и резко повернулась к Брагину. Вокруг стало тихо.

— Как это обсчитала? Чего Вы бормочите?.. Вы чего брали?..

Коля точно перечислил закупленное.

— И что же?! — вызывающе спросила женщина. — Семьдесят восемь копеек!

— Правильно. Семьдесят восемь. А Вы взяли с нас восемьдесят пять…

— Вот еще! В жизни не ошибалась!.. Чего же Вы сразу-то не сказали, а?.. Теперь чего хочешь наплести можно!

— Есть свидетель, — тихо, но твердо предупредил Брагин.

Они долго смотрели друг другу в глаза и молчали. Зрелище было полно драматизма: невысокий, худой, весь взъерошенный — мой сослуживец, и нависшая над прилавком, как айсберг, громадная тетка. Воробушек восстал против кошки!

— Свидетель, — скривила наконец губы буфетчица. — За семь копеек — свидетель!.. Кого же ты за рупь приведешь?.. Пропился, скажи…

Облив Брагина ледяным презрительным взглядом, она порылась в тарелочке с мелочью и бросила ему на прилавок монетку.

Меня кинуло в жар. Брагин был прав, но все обставлялось так, будто он — изловчившийся попрошайка. Десятка два человек смотрели на него с нескрываемой неприязнью.

Брагин как бы не замечал антипатии. Он преспокойненько поднял монетку, сунул ее в карман и с гордо поднятой головой зашагал к нашему столику.

Секунд пять буфетчица недоуменно смотрела на его спину, потом крикнула:

— Молодой человек!.. Мужчина! Куда же Вы?.. Три копейки верните!..

В ее низком голосе звучала ирония, лицо язвительно улыбалось — явно готовился еще один акт унижения.

Брагин шел и не реагировал на ее выкрики.

— Мужчина! Я Вам говорю! Мужчина!..

Иронии уже не было. Появились растерянность и беспокойство, а буквально через секунду — и алчность. Женщина заметалась там, за прилавком, и начала кричать так, будто ее действительно обокрали или даже ограбили.

— Мужчина! Вы что там, оглохли?! Верните немедленно!.. Боже, да что ж это делается!..

— Колька! Ты очумел?! — горячо зашептал я. — Стыд-то какой!

— Спокойно, старик, — чуть улыбнулся мне побледневший товарищ. — Спокойно. Наблюдай. Смотри, какие это натуры…

Он с деланной невозмутимостью отхлебывал остывший напиток, но руки у него нервно подрагивали.

Я не люблю скандальных историй, не одобрял действия сослуживца, но буфетчица удивляла все больше и больше. Что ей те три копейки, да еще в такой ситуации?! Она гребет втрое с каждого, а вот, поди же! Жадность и глупость не знают границ!

Торговля, конечно же, прекратилась. Из-за прилавка неслись уже грязные, оскорбительные слова. Буфетчица, казалось, вот-вот выскочит к нам и начнет выдирать три копейки из пиджака Брагина прямо с карманом.

Народ в кафе молча и серьезно следил за происходящим, и я заметил, что в нашу сторону смотрят уже по-другому: с возрастающим интересом и вовсе без неприязни.

Как бы ни растягивал Коля время, пирожное и кофе закончились. Он вытер платком свои губы, отнес нашу посуду на мойку и, резко вдруг повернувшись, пошел со строгим лицом на буфетчицу. Та испуганно замолчала.

Коля, при общем внимании, вытащил из кармана тот самый гривенник и звонко щелкнул им по прилавку. Затем он опять слазил в карман и положил на гривенник рубль. Наш последний командировочный рубль!

— За концерт! — торжественно объявил он и двинул к буфетчице деньги.

Из кафе Брагин вышел героем. Ему даже кто-то зааплодировал.

Домой мы тоже добирались достойно.

— Шеф, — сказал Николай на стоянке таксисту, — у нас с собой — ни копейки. Так получилось. Мы с тобой рассчитаемся в городе. Я отвечаю!

Шофер взглянул пытливо в глаза Брагина, согласно кивнул и включил зажигание.

1985 г.