Вечное пламя

Виктор Бурцев, 2009

Первые, самые страшные недели Великой Отечественной войны. Немцы стремительно движутся на восток, отрезая от основных сил отдельные соединения Красной Армии и оставляя в тылу деморализованных солдат противника. Здесь, в партизанских белорусских лесах, оставшихся за линией фронта, происходят загадочные и страшные события, противоречащие историческому материализму. Похоже, фашистская Германия испытывает на оккупированных территориях новое чудовищное оружие, поднимающее мертвых и наделяющее их невероятной силой и кровожадностью… Правду предстоит выяснить попавшему в окружение и присоединившемуся к партизанскому отряду военному корреспонденту Ивану Лопухину, обладателю загадочного талисмана, который достался ему от старого колдуна в болотах Финляндии.

25

Весь день Болдин сидел над документами, взятыми в расстрелянной Лопухиным легковушке. Там были карты, какие-то предписания и даже дневник немца, погибшего в этом бою. Карты генерал расстелил на траве, собрав всех офицеров.

— Диспозиция такова… — Он очертил карандашом кружок. — Мы находимся тут и, как видите, уже в тылу немецкой армии.

— Не могли они так далеко пройти! — Старший лейтенант вскинулся было, но притих. — Виноват, товарищ генерал.

— Не могли, — Болдин кивнул. — Но прошли, как видите. Не доверять этой карте у меня оснований нет. Заподозрить немцев в такой масштабной дезинформации мы, конечно, должны. Но надеяться на то, что по дорогам разъезжают офицеры с фальшивыми картами, мы не можем никак. Так что давайте примем за данность то, что немцам понадобится совсем немного времени, чтобы дойти до Минска. И если я правильно все понимаю, это будет одно из основных направлений, по которым будет развиваться наступление. Отсюда открывается Смоленск… И далее Москва.

Он посмотрел на собравшихся, словно ожидая, что те скажут что-то. Но все молчали.

— Все это означает, что германская армия сильна. Гораздо сильнее, чем мы ожидали. Однако это совсем не означает, что она непобедима. Хочу вам напомнить, что французы в Москву даже вошли. И им это не помогло. — Он улыбнулся, внимательно вглядываясь в лица офицеров. — Так что наша с вами задача остается неизменной. Бить врага всеми доступными нам способами.

Окружавшие его люди заметно расправили плечи, будто пелена, окутавшая их в момент, когда они увидели карты вермахта, спала.

— А теперь, товарищи, — вздохнул Болдин, — о делах не таких веселых… Судя по документам, мы зашибли не такую уж и малую птичку. Это, безусловно, радует, но мы должны понимать, что реакция со стороны немцев последует однозначная. Эти леса будут прочесаны вдоль и поперек. Нас будут искать. Оставаться в лагере невозможно. Если бы не раненые, мы бы сюда даже не вернулись. Таким образом, встает вопрос: каково положение с ранеными?

— У троих легких удалось сбить горячку. Тяжелые… — Капитан Егоров покачал головой. — Тяжелые очень плохи. Даже трогать боюсь. Один так вообще в сознание не приходит. Да… Умрет он. Ясно уже.

Капитан Егоров был одним из тех, кто едва-едва разбирался в медицине, и заведовал отрядным лазаретом. Знания свои он получил давным-давно, в финскую, будучи ходячим раненым, в госпитале помогал санитаркам.

— И тем не менее придется нести. Сколько тяжелых?

— Семеро. Легкие сами пойдут, медленно, конечно, но все-таки… А для тяжелых надо носилки делать.

— Делайте. Отряжайте солдат на эти работы. Очень важно, чтобы каждый понимал, что если он будет ранен, то не будет брошен и забыт. — Болдин тыльной стороной ладони потер щеки, покрытые многодневной щетиной. — В каждом лагере надо четко организовать санитарную службу. Только холеры с тифом нам не хватает. Обязательно — мыться, бриться. Воду кипятить! Корешки всякие не жрать! А то были случаи. Следить за этим будет товарищ Лопухин. И подчиняться ему, товарищи, в этой области будут все, даже я. А то зарос, как обезьяна в зоосаде. Справитесь, Иван Николаевич?

— Д-да… — неуверенно протянул Иван. — Только…

— Что только?

— Никогда не…

— Это не сложно. Разработаете порядок. В вашу обязанность входит нахождение источников воды. Распределение гигиенических средств — если, конечно, такие будут. Станете определять места для отправления естественных, так сказать, нужд. А то гадят где попало, ступить некуда… Разработаете график и станете следить за внешним видом. Политрук вы или нет?

— Политрук… Конечно…

— Вот и займетесь как внешним видом наших бойцов, так и их моральным состоянием. А то солдат не солдат, если его блохи жрут! Мысли от этого ненужные появляются.

— Так точно.

— Еще один пункт: всем офицерам, особенно младшему составу, хотя в наших условиях разницы нет, внимательно следить за духом красноармейцев. Любые пораженческие разговоры пресекать на корню. Действовать убеждением. Приводить примеры из истории. Из гражданской войны, революции! Цитировать товарища Сталина! Постоянно напоминать солдатам о том, что они не убегают от врага, а совершают рейд внутри его позиций, в его тылу. Что там, впереди, их ждут товарищи, которым важна наша помощь. Что каждый меткий выстрел, каждая точно брошенная граната приближают нашу победу. Об этом говорить все время! На привалах, перед боями, все время. Это важно. Не бойтесь лишний раз повторить уже заученное. В этом заключается ваша отдельная война с противником. Потому что враг будет сеять панику среди наших солдат. Как помните, на передовую сбрасывались листовки. Сначала листовки, потом бомбы. И знайте: дезертиров буду расстреливать лично. Мы на фронте! Что не ясно?

— Все ясно, товарищ генерал!

— Вот и прекрасно. А сейчас готовьтесь, товарищи, собираемся и уходим. Двигаться будем на Смоленск. Спасибо картам господина, — Болдин прищурился и прочитал надпись на планшетке, — фон Лилленштайна. Так-то!

Собирались в спешке. Костры залили и засыпали землей. Где смогли, прикрыли дерном и мхом. Шалаши разобрали и раскидали по окрестным буреломам. Тяжелых раненых погрузили на носилки, вперед привычно выдвинулись пограничники и Юра-тунгус, пользовавшийся у зеленых петличек особым авторитетом за умение бесшумно ходить по лесу.

Иван и Колобков пристроились к раненым, помогали тащить носилки.

— Рота-а! Ша-а-гом марш!

«Вот оно что, — подумал Лопухин, подлаживая шаг под соседа, чтобы парня с забинтованной головой не так мотало. — Вот оно что изменилось… Ведь сначала мы не пойми что были. Отряд. А что такое отряд? Банда? Группа людей? Пионерский отряд, строительный отряд… Так, сообщество с определенной структурой. А теперь мы — рота. Сводная. С бору по сосенке, но уже рота. Мы на войне. Теперь».

«А до этого где же были? — поинтересовался кто-то в голове у Ивана. — Разве не на войне?»

«Нет. До этого мы бежали, спасались. А уж мы с Колобком так вообще приключений искали, стыдно сказать. Повоевать хотелось… А теперь все. Кончились игры. Теперь мы воюем. Вот оно что главное, оказывается. Этот перелом, когда необстрелянный солдатик становится настоящей боевой единицей. Каждое действие которой несет страх неприятелю… Надо обязательно об этом написать. Надо обязательно написать… Когда вернусь, опубликуют точно!»

Он завертел головой, стараясь найти Колобкова, и увидел, как тот стоит в стороне и щелкает «ФЭДом», стараясь заснять всех и каждого.

Иван заулыбался в объектив что было сил. И этот снимок потом долго еще висел, постепенно желтея, на стене его спальни. Сначала там, потом около часов, затем около плаката с Брюсом Ли, о котором Иван Лопухин, прадед, не имел ни малейшего понятия тогда, в сорок первом. И когда плакат с «Маленьким Тигром» сменился здоровенным флагом России, эта фотокарточка все еще висела на стене. Как основа, как некая ось, вокруг которой вертелась жизнь всей семьи…