Вечное пламя

Виктор Бурцев, 2009

Первые, самые страшные недели Великой Отечественной войны. Немцы стремительно движутся на восток, отрезая от основных сил отдельные соединения Красной Армии и оставляя в тылу деморализованных солдат противника. Здесь, в партизанских белорусских лесах, оставшихся за линией фронта, происходят загадочные и страшные события, противоречащие историческому материализму. Похоже, фашистская Германия испытывает на оккупированных территориях новое чудовищное оружие, поднимающее мертвых и наделяющее их невероятной силой и кровожадностью… Правду предстоит выяснить попавшему в окружение и присоединившемуся к партизанскому отряду военному корреспонденту Ивану Лопухину, обладателю загадочного талисмана, который достался ему от старого колдуна в болотах Финляндии.

13

Они успели отъехать лишь несколько километров от расстрелянной колонны. Через разбитую бомбами дорогу, через брошенную технику. Через странную, пугающую тишину, которой не может быть на войне. Будто бы несколько часов назад прямо тут люди не убивали друг друга, не рвались снаряды, не визжало небо, падая на стриженые затылки солдат, не вздрагивала земля от страшных ударов. Будто не было ничего. Только стоят грузовики. Только дымятся остовы того, что когда-то называлось танками. Только лежат… лежат люди. И тишина. Мертвая, невозможная тишина. Какая бывает только на войне. В изуродованном пространстве, где может быть все — и самое страшное, и самое великое…

Они успели отъехать всего несколько километров. Может быть, десяток — жутких, кошмарных километров. И через много-много лет Колобкову будет сниться эта дорога. Молчащая дорога, где не слышно даже птиц и цикад… мертвая дорога. И Дима будет просыпаться в крике, в поту. В ужасе от того, что все это не вымысел, от того, что все это ему довелось пережить. Увидеть. Почувствовать.

Но это позже… Позже…

А сейчас они просто ехали, с черепашьей скоростью объезжая препятствия. И позади них один из черных крестиков, облетающих небосвод где-то там, далеко-далеко у горизонта, вдруг вздрогнул. Ушел в сторону. И начал приближаться. Увеличиваясь в размерах. Сначала медленно, потом все быстрее и быстрее… Стремительно вырастая из мелкой чернильной помарки на бумаге неба в страшный черный крест, заставляющий дрожать землю своим надсадным гулом, переходящим в пикирующий визг.

Первым услышал приближающийся самолет Иван. Он завертел головой. И когда увидел, откуда приближается звук, все, чему его учили, вывалилось из головы. Потому что с небес на них падала хищная черная смерть.

— Димка! — гаркнул Иван.

И было в его голосе что-то такое, от чего младший политрук Колобков ударил по тормозам. Толкнул дверцу и вывалился к черту из грузовичка. Следом за ним прыгнул и Лопухин.

Что было сил они побежали от обреченной машины. А с небес уже слышалось: «Та-та-та-та…» — и на дороге уже взлетали пыльные фонтанчики. Грузовичок задрожал, словно живой, когда тринадцатимиллиметровые пули прошили его корпус. «Мессершмитт» пронесся над дорогой, вдавливая все живое в землю ревом и грохотом и оставив за собой развалину, некогда бывшую редакционным грузовиком.

Летчик посчитал, что этого будет вполне достаточно, и не стал делать дополнительный заход, вылавливая двух маленьких человечков. Достаточно уже и того, что ему удалось уничтожить технику.

Черный крест снова начал удаляться. Делаться маленьким. Нестрашным.

— Сука! — орал ему вслед Лопухин, потрясая неведомо как оказавшимся в руке «наганом». — Сука!

Неподалеку из воронки выбрался Колобков.

— Вот тебе и съездили… — проворчал он, отряхиваясь. — Ни черта не понимаю. Откуда они тут вылезли? Что вообще делается?

Лопухин плюнул. Спрятал револьвер. Отряхнулся.

— Да бес его знает, что делается! Может быть, прорыв. Или еще что-то.

Вместе они исследовали грузовичок. Дима даже не стал открывать искореженную крышку капота — все и без того было ясно. Закинув вещмешки за спины, военкоры молча потопали по дороге дальше.

Через пяток километров сделали привал. Солнце цеплялось краешком за далекий лес. Тени удлинились, но жара по-прежнему стояла невыносимая.

— Слушай, Дим… — Иван разминал натруженные ноги. — А если на немцев нарвемся? Дураки мы с тобой. Надо было хотя бы винтовку взять. Там, где колонна разбитая…

— Или гранату, — устало прошептал Колобков. — Или танк лучше. Прям на танке и поехать…

Лопухин усмехнулся.

— Идти надо. До темноты еще время есть… А там заночуем в какой-нибудь канаве.

— Давай…

Они поднялись на ноги. И пока солнце не спряталось окончательно за горизонтом, брели по дороге, видя вокруг только смерть и разрушение.

— Не может быть, чтобы вокруг одни мертвые, — шептал Иван. — Не может быть. Чтобы вокруг.

Они несколько раз проверяли сгоревшие машины. Но ничего, кроме трех фляг со спиртом, бидона с водой и ящика с консервами, не обнаружили. Колобков подобрал полупустой «ППШ». Спирт взяли с собой, пустые фляжки наполнили водой. Консервы распихали, сколько смогли, по вещмешкам.

То тут, то там встречались могилы. Свежие земляные холмики. В основном безымянные, иногда с положенными сверху пилотками.

Когда же солнце окончательно спряталось за горизонтом, Лопухин махнул рукой:

— Все. В темноте не пойдем. Черт его знает, что впереди…

Колобков кивнул.

— Костерок бы…

Иван вздохнул.

— Не уверен я, Дим… Я уже ни в чем не уверен. Костерок, конечно, хорошо, но… А если десант тут где-нибудь бродит? Или… Еще кто. До границы — рукой подать.

— Тоже верно. Хотя без огня как-то… — Дима поежился. — С детства темноту не люблю.

— Давай в воронке сложим. Если будет надо, подожжем. А если нет…

— Годится! — обрадовался Дима.

Они облазили окрестные кусты, собрали сушняк, сложили его в одну из широких воронок. Потом, повинуясь неясному беспокойству, обустроили себе огневые точки, превратив воронку в некое подобие дота.

Ночь мягко опустилась на землю.

Зажглись звезды.

И только тут, словно дожидаясь этого мига, за горизонтом надсадно и тяжело ухнуло! Зарокотало! Полыхнуло на полнеба!

Нет. Не война.

С запада ползла на восток грозовая туча.