Одержимость мажора. Прокурорская дочка

Вивиан Фокс (2025)

— Отойди от меня! Мне тяжело дышать! — Оу, я заставляю тебя задыхаться? — игриво бормочет Исаков. — Да! Твоя туалетная вода воняет, ясно?! — Ты заведена, Няшка, — говорит он, используя прозвище, которое меня бесит наравне с Кудрявой. — Заведена так, что тебя аж трясет всю. Смотри, все руки в мурашках. — Да что тебе нужно?! Чего ты хочешь?! — Тебя. Он бесит меня до невозможности! В прошлом году из-за больной игры, в которую играет он и его друзья, я сломала ногу. Потому что Захар Исаков выбрал меня своей жертвой. Я надеялась, что он уже забыл обо мне, но и в этом году он не успокоится, пока не получит то, к чему так стремится.

Глава 3

Римма

Первые пару секунд я даже теряюсь. Ахаю от неожиданности, и настырный, наглый язык тут же врывается в мой рот и начинает хозяйничать там. На моем собственном взрывается незнакомый теплый вкус с примесью сигаретного дыма. Я как будто даю себе эти пару мгновений на то, чтобы распробовать. А еще осознать, кто меня целует.

Начинаю мычать и пытаюсь увернуться, но большая ладонь фиксирует мой затылок, не давая сдвинуться ни на миллиметр. Тогда я, психанув, впиваюсь зубами в губу Исакова и сжимаю так, что даже прокусываю нежную кожу. Вкладываю в этот укус всю свою ярость, которой за последний год накопилось с лихвой.

Захар отрывается от меня и хищно улыбается. Слизывает с прокушенной губы капельку крови.

Взгляд бешеный, дыхание тяжелое. Он смотрит на меня так, будто живой из этой кладовой я уже не выйду. Мне страшно и в то же время я ловлю себя на странном чувстве азарта. Хочется еще сильнее раздраконить этого засранца, чтобы его на ошметки порвало от злости.

— Так ты у нас тигрица, Кудрявая, — сипло произносит он, прошивая насквозь своим зеленым взглядом. Глаза теперь больше напоминают цвет мха. Они потемнели от желания, и взгляд стал тяжелее. — Больше не буду называть тебя Няшкой. Какая из тебя Няшка? Ты валькирия.

— Отвали от меня, — хриплю, сверля его взглядом. — Будешь приставать, будет еще хуже!

Хочется пригрозить ему моим папой прокурором, да только Захару эта угроза будет до одного места. Его отец криминальный авторитет, и таким, как Исаков, все нипочем.

— Куда уж хуже, Кудрявая? — понизив голос, спрашивает он и снова приближает свое лицо к моему. — Хуже, чем дрочить на тебя, уже не будет.

Я давлюсь воздухом. Хочется переспросить, правильно ли я поняла, но я не доставлю Исакову такого удовольствия. И почему, черт подери, меня каким-то странным образом греет мысль, что он думает обо мне, когда…

Ой, мамочки! Вот этого как раз и не хватало! Фантазировать о мастурбирующем Захаре — это вообще хрень какая-то.

— Сотри шок с лица, Римма, — хмыкает он. — А вот желание оставь. И перестань так облизывать губы, если не хочешь повторения.

— Не хочу, — произношу шепотом и качаю головой для надежности.

— Так, ладно, — Захар отрывается от меня и делает пару шагов назад. Проводит рукой по своим коротким волосам и склоняет голову набок. Смотрит на меня, слегка прищурившись. — Если ты сказала правду про парня, ему пиздец, Римма, — серьезно произносит он.

— Что? В каком смысле? — задыхаюсь от возмущения.

— В прямом. В прошлом году я тебе сказал, что ты будешь моей. И ты будешь.

— Да плевать мне на твои желания, понял?! — восклицаю возмущенно. — Не тебе решать, с кем я буду! И мой парень… он… он тебе втащит так, что ты еще сутки будешь челюсть свою собирать по кусочкам, ясно?!

На лице Исакова расплывается улыбка.

— Жду нашей с ним встречи, пиздец просто.

— Меня бесит этот разговор! И ты бесишь! Свадьба уже должна начаться, а мы заперты в кладовой! Звони друзьям, пусть выпустят нас!

— Я не взял с собой телефон, — спокойно произносит этот мудила, и желание запустить ему в башку банку с огурцами усиливается. Я даже сжимаю кулаки, чтобы не допустить убийства. Папа расстроится, если ему придется стать обвинителем в деле его собственной дочери. — Присядем? — кивает мне на картонный ящик справа.

Сложив руки на груди, прошиваю его раздраженным взглядом и отворачиваюсь, чтобы не смотреть на самодовольную рожу Исакова.

Боковым зрением вижу, как он опускается на тот самый ящик, возится с чем-то, а потом я слышу щелчок зажигалки. Резко перевожу на него взгляд.

— Ты сдурел?! — восклицаю, глядя, как Захар смачно затягивается сигаретой. — Здесь наверняка запрещено курить! Ты же угробишь нас всех!

— На запрет и расчет, — спокойно отзывается он и выпускает струю дыма в потолок. Кивает туда, и я смотрю на датчик дыма. — Или ты собралась просидеть тут всю свадьбу? Знаешь, я бы с радостью так и сделал. Но трахнуть себя ты мне не дашь. Сегодня, по крайней мере.

— Никогда, — цежу сквозь зубы.

— Это уже спорное утверждение. Короче, раз сегодня не дашь, значит, и ловить нам тут нечего.

— Господи, — выдыхаю возмущенно. — Надеюсь, того, кто учил тебя ухаживать за девушками, ты давно прикопал в ближайшем лесочке. Потому что то, чему он тебя научил, никогда не позволит тебе построить нормальные отношения.

Захар откидывает голову назад и начинает смеяться. Даже смех его бесит, несмотря на то, что он красивый. Глубокий, бархатный и открытый. Но меня реально раздражает.

Вообще Исаков вызывает во мне кучу разных чувств, но ни одного светлого. Все со знаком минус.

— Я самоучка, Кудрявая.

— Да перестань меня так называть! Бесишь!

— М-м-м, — тянет он. — Мое любимое чувство. Ты, когда злишься, в сто раз горячее становишься. Сожрать тебя хочется. Или хотя бы покусать.

Он клацает зубами, а я своими скрежещу от досады, что вместо приятного времяпрепровождения приходится сидеть взаперти с этим придурком и выслушивать его нелепые подкаты. Ладно, не нелепые. Подкаты у него жутко обжигающие. Но не для той, кто люто ненавидит этого морального урода и его дружков.

Я вздрагиваю, когда начинает орать сигнализация. Захар спокойно тушит окурок о какую-то жестяную банку и встает, выпуская в воздух последнюю струю дыма. Поправляет манжеты рубашки, выпуская их из-под рукавов пиджака ровно на один сантиметр. Потом прячет руки в карманы и смотрит на меня.

Прямо сейчас я не могу прочитать выражение его лица. Взгляд темный, тяжелый. Легкая, едва заметная улыбка и как будто глубокая задумчивость.

Я уже открываю рот, чтобы спросить его, почему он так пялится, но в этот момент дверь распахивается, и на пороге кладовой оказывается Адам — еще один дружбан этой корявой стаи.

— Ты ебанулся курить в кладовке? — смеется он.

— А как еще мне было напомнить, что вы нас с Кудрявой тут забыли? — хмыкает Захар и подходит ко мне. — На выход, Тигрица.

— Ты задрал давать мне прозвища, — бросаю раздраженно и сбрасываю со своей поясницы его огромную лапищу.

— Хочешь узнать, о чем я думал, когда смотрел на тебя? — спрашивает он.

Прошиваю его взглядом. Я не буду спрашивать! Мне неинтересно! Не хочу знать, какие больные мысли посещают эту нездоровую голову.

— Нет! — отрезаю для надежности.

— Как буду драть тебя до потери сознания. Максимум через месяц, — добавляет он обещание и, обойдя меня, покидает кладовку.