INTERNAT 3.0

Вероника Черных, 2016

Четырнадцатилетний Денис Лабутин, одержимый страстью к компьютерным играм, рос эгоистичным, безответственным и бессердечным человеком, которому нет дела до других. Всей своей душой парень был погружён в виртуальную реальность, где чувствовал себя богом; ради неё он готов был пойти на всё, даже обокрасть родную мать. И чем дальше, тем хуже и лицемернее он становился. Но вот однажды Денис наябедничал на свою мать школьному омбудсмену Люции Куртовне Душковой, чем последняя, настоящая волчица в овечьей шкуре, и не преминула воспользоваться. Очаровав «крутого геймера» и вывернув наизнанку все факты, она добилась того, что сына разлучили с матерью и отправили в интернат, где царили порядки, достойные фашистского концлагеря. Однако, несмотря на все ужасы интернатской жизни и разлуку с матерью, именно там Денис поймёт, что такое настоящая дружба и любовь, впервые задумается о смысле жизни, поборет свою страсть к игре и станет настоящим мужчиной и воином.

Глава 2

Теперь родаки — не авторитет

Повздыхав, Денис Лабутин поплёлся получать среднее образование, искренне не понимая — зачем, если есть на свете иной мир, не менее реальный — виртуальный, в котором он больше дока, чем в настоящем. В школе он отчаянно зевал и изо всех сил старался держать открытыми слипающиеся глаза.

— Лабутин! — вызвали его на первом уроке по биологии. — Что ты расскажешь о делении клеток?

Денис заторможенно встал, недоумённо пожал плечами.

— Ну-у… Клетки. Они в живом организме.

— Да ты что?! — удивилась учительница Ирина Степановна Микульская, которую за глаза звали Стёпой. — Неужели в живом только?! А в камне, значит, или в пластилине их нету, что ли?

Денис застопорился.

— Э-э… — промямлил он.

— Эпс! — прокомментировал кто-то в классе, и Лабутин показал за спиной кулак.

— Так. В живых организмах есть клетки. Очень интересно, — призналась Ирина Степановна. — Добавить есть что?

— Ну… Они делятся.

— Да что ты говоришь? Всё интереснее и интереснее! Делятся. И почему они этим занимаются?

— Почему?

Денис посмотрел в потолок, силясь представить себе сам процесс. Действительно, почему они делятся? Кто их знает… Может, им велели, вот они и делятся. Зачем человеку об этом знать? Он же всё равно видеть их не в состоянии. Не с микроскопом же электронным за пазухой ходить.

Денис шумно вдохнул, шумно выдохнул.

— Учил? — безнадёжно спросила Ирина Степановна и прицелилась в строчку в классном журнале.

Что тут скажешь?

— Учил.

— За старанье стребовать с потолка ответ — «пять», за информативность — «кол», за правдивость — «кол», за усердие — «кол», — оценила Микульская. — В сумме «два».

Денис состроил гримасу.

— Садись, — позволили ему, и он повалился на стул с мстительной мыслью: «Ну погоди, Стёпа-трёпа!»

Соседка по парте Надя Смирнина толкнула его локтем в бок. Он скосил глаза на исписанный листик из блокнота и прочитал: «Деник-веник, опять до ночи геймерил? Спятил?» Денис кисло улыбнулся ей. Надя училась на порядок лучше Дениса. Она росла в многодетной семье, и ей некогда было засиживаться в Сети или геймерить. Она привыкла заботиться обо всех, кто её окружает.

Сперва Денис, оказавшись с ней за одной партой и автоматически став предметом её опеки, раздражался, но через некоторое время привык. Надя заботилась о нём, как о непутёвом брате, а Денис покорно принимал её заботу, как от старшей сестры, имеющей на это право.

Надя что-то застрочила в блокнотике, потом подвинула его к Денису. Он прочитал: «Балбес, Деник-веник. Где чирики взял? У мамы?»

Денис стиснул зубы и не ответил. Чего отвечать? И так ясно.

Надя написала: «Как отдавать будешь?» Денис прочитал, пожал плечами. Откуда он знает?! И вообще… может, так пронесёт? Ну, поругает… Чего она ещё сделает?

На перемене, когда переходили в класс физики на втором этаже, к Денису пристал шустрый Вовка Ломакин.

— Деник, приветик. Опять спишь?

— Опять сплю, — неохотно отозвался Лабутин, шаркая ногами по линолеуму. — Тебе-то что?

— Ничё. Ты к этой… к Душковой сходи.

— К кому?

— К Люции, отчество не помню, немецкое какое-то. Она сама, наверное, немчура какая-нибудь, — протараторил Вовка Ломакин.

— А зачем мне к ней? — всё не понимал Денис.

— Так она ж теперь наш ом-дус-мен… — старательно, по слогам проговорил Ломакин, — или что-то вроде того.

— Чё? — скривился Денис.

— Я тебе повторять не буду, — выпятил губу Вовка. — Просто она защищает наши права.

— Да-а? — машинально пробормотал Денис.

— Да. Я хочу к ней сходить.

— Зачем тебе? — равнодушно спросил Лабутин.

— А что? Надо.

Они зашли в кабинет физики, бросили на парты рюкзаки. Вовка Ломакин продолжал:

— Я хочу на предков пожаловаться, — понизил он голос, хитровато поглядывая по сторонам.

— Зачем? — оторопел Лабутин.

— Они меня в музыкалку пихают.

— Ты ж с четырёх лет учился!

— Надоело! Не хочу! Сколько терпеть? Тьфу. Надоело валдаться. Все балду гоняют, а я как папа Карло… Во всех дырках пробка.

— Ну пожалуешься, и чего? — пожал плечами Денис. — Тебе скажут, что музыкалка — дело хорошее и твои родаки правы. Чего добьёшься-то?

— А я такого наговорю, что иголка погнётся, — усмехнулся Вовка Ломакин. — Предки так заотдуваются, что про музыкалку и вспоминать забоятся, в штаны навалят от страха.

И Ломакин скорчил злорадную гримасу.

— Ну наврёшь, а им-то что с того? — всё не понимал Лабутин. — Им-то больше поверят. Не знаешь, что ли, аксиому: взрослый всегда прав?

— Ничё он теперь не прав! — с торжеством возразил Ломакин.

— Ха, — не поверил Денис.

— Да честно!

Они сели за парты: Вовка позади Дениса. Стали вынимать из рюкзаков учебники, тетради, ручки. Ломакин вполголоса рассказывал:

— Теперь родаки — фуфло, не авторитет. Тебе если что не в кайф по жизни — пол, к примеру, отдраить или тарелку помыть, в шоп за едалом сбегать, бельё развесить, или тебе не купят чего хочешь — пусть пиво или цигарку, или запретят чего, или наругают за что — за драку, воровство, хамство — пофиг! Прикинь?! Ты просто идёшь к этой Душковой, делаешь несчастные глаза, возмущённое лицо, плачешься, как Пьеро, мажешь слюни…

— И?

— И донос пишешь! — прошептал Ломакин. Глаза его неприятно горели.

— И?

— А то — «и»! Им такого штрафу набурылят, такого нагрозят, что они тут же побегут и всё купят, и всё разрешат, и ваще отстанут!

Слушавшая вполуха разговор Надя Смирнина вдруг повернула голову к Вовке и резко сказала:

— И от родителей отнимут, в интернат упекут. Или в патронатную семью. Класс тебе, Вовочка, у чужих людей жить?

Ломакин прищурился:

— Откуда ты знаешь про семью?

— А у меня с подругой так вот недавно случилось. Она ом-буд-смену пожаловалась, что мать ей балдёжные штаны с топиком не купила. Тут же комиссия, родители в рёв…

Ломакин помолчал. Пожал плечами и под раздавшийся звонок произнёс:

— Зато предкам урок. Пусть знают, кто сильнее.

Открылась дверь, в класс зашла учительница физики Юлия Олеговна Глинкина. Пока она шла к столу и здоровалась, Ломакин успел бросить в спину Лабутину:

— Потом облизывать тебя будут с ног до головы. Не жизнь — малина! Делай, чего хочешь, и стращай Душковой. Всё в ажуре, Деник.

— Садитесь, — разрешила Юлия Олеговна, обводя взглядом класс. — Рада вам сообщить, что в конце этой четверти у нас будет олимпиада. Пока на уровне школы. Победители пойдут на городскую олимпиаду, а дальше «лестницу» вы и так знаете. А теперь проверим домашнее задание…

…за которое Денис Лабутин получил вторую двойку. Он рассматривал её в дневнике и удивлялся: что за день такой? Все прéподы на него взъелись. Неужто и на литературе вызовут? Бли-ин, и по русскому письменно ж задавали! А он протюкал!

После крепкой встряски на оставшихся трёх уроках Денис чувствовал себя таким же высушенным, как банановые чипсы, которыми его угостила Надя Смирнина. Затихло эхо пронзительного звонка, означавшего временную, до завтра, свободу, и к Денису подошёл Вовка Ломакин.

— Деник, ты созрел? — спросил он.

— Для чего? — хмуро отозвался Лабутин, мучаясь проблемой покупки лекарств без денег.

— Поканючить у Душковой? Погнали, у неё приёмный день.

Денис попытался представить, к чему может привести общение с пресловутым омбудсменом. Матери выпишут офигенный штраф, и ей придётся в никуда отдавать деньги, за которые она пашет на двух ставках с раннего утра до позднего вечера… Но зато из-за этой работы дома запустение, и за ребёнком никакого ухода, и материнской любви не видать. И по выходным тоже. Ему это надо? Он, может, потому и спустил все имеющиеся деньги в компьютерном клубе, что ему без неё скучно и он не знает, куда себя девать. Она сама виновата. Сидела бы по вечерам дома, сыном занималась… От скуки, между прочим, и на преступление пойдёшь, потому что это поинтереснее будет, чем дома углы сшибать шваброй или макароны варить.

Денис себя распалял-распалял, пытаясь подавить чувство вины, и в конце концов распалил. Потом вдохнул глубоко, выдохнул шумно и сказал Вовке Ломакину, ждущему от него ответа:

— Ладно, идём. Если что, обратно поверну.

— Точно! — обрадовался Вовка.

Ломакину очень хотелось пожаловаться омбудсмену на своих родителей — любящих, но держащих младшего сына в строгости, — да только он трусил: жаловаться ведь будет не на правду, а на ложь. Сойдёт? Не сойдёт? Вот в чём вопрос! С подельником врать легче. И нахальства больше. Потому Ломакин и вцепился в одноклассника клещом, чувствуя нутром, как клещ — кровь, вину сына перед матерью.

Они воззрились на аккуратную новенькую белую дверь с писаной золотом табличкой: «Омбудсмен Люция Куртовна Душкова, часы приёма с 7.45 до 16.00, перерыв на обед с 11.00 до 11.45. Добро пожаловать!»

Ребята всё внимательно прочитали один раз, потом второй. Вовка толкнул Дениса в бок:

— Вызубрил?

— Ага. А ты?

— А я и так помню.

Они помялись, преувеличенно внимательно разглядывая золотые слова.

— Ты первый, — выпалил Ломакин.

— С чего это я первый? — воспротивился Лабутин. — Чья идея, тот и первый, нечего на меня валить.

— Я в туалет хочу, — вывернулся Вовка.

— Так сбегай. А я подожду.