У изголовья прошлых лет

Вера Мосова

Всегда ли так важно докопаться до тайн прошлого? А каково же узнать про злой рок, довлеющий уже над несколькими поколениями семьи? Принять всё это? Поверить? Или скептически улыбнуться и забыть? А может, лучше бы и вовсе не знать никаких подробностей? Эти вопросы мучают главную героиню романа Женьку Туманову, случайно нашедшую старые записи своей прабабушки. Прошлое, неожиданно вторгшееся в её жизнь, однажды стало угрозой Женькиному счастью.

Глава 4

Синема

Подумав немного, Женька приняла решение. Подруга права — только работа может отвлечь её от хандры. Поэтому следующий день ушёл на сборы, а вечером она уже ехала на Белорусский вокзал, чтобы отправиться навстречу новой жизни.

— Утром мы будем в Минске, — сказала Светка. — Ты не бывала там прежде?

— Нет, не довелось, — ответила Женька, устраиваясь на мягкой полке двухместного купе.

— Тебе понравится. Город чистый, красивый. Там сразу отключаешься от московской суеты. Представляешь — на улицах даже пробок нет! Зато есть МКАД! Прикинь — МКАД!

— Прикинула, — улыбнулась Женька.

— В первый же выходной поведу тебя на прогулку по городу. Пройдёмся по проспекту Независимости, по набережной Свислочи погуляем, обязательно зайдём в ЦУМ, можно в «Крышталь». Купим себе какое-нибудь хрустальное чудо на память или наряды из белорусского льна. Стасу в подарок привезу вышиванку, это рубаха такая с вышивкой.

Женька представила Стаса в вышитой косоворотке и усмехнулась:

— А станет ли он её носить?

— Заставим! — весело ответила Светка.

Эх, Женьке бы хоть немного её оптимизма!

«Минск-минск-минск» — слаженно выстукивали колёса. Какое странное слово. Звучит, как осечка. Даже если попытаться проговорить его нараспев, всё равно певучее «миии» в конце концов оборвётся резким щелчком — «ск». Тем самым щелчком, который Женька только что получила от жизни. Ну что тут станешь делать? Как ни старалась она заглушить свою боль, та не утихала, продолжая донимать навязчивыми воспоминаниями.

В соседнем купе монотонно бубнили мужские голоса. Там ехали режиссёр Максим Сергеевич и оператор Слава. Когда на вокзале Светка представила им свою подругу, оба с интересом поглядели на Женьку. И не просто поглядели, а принялись откровенно разглядывать её. На их лицах читалось явное удовольствие и надежда на более тесное знакомство.

— С Максимом будь осторожнее! — предупредила Светка. — Тот ещё ходок, хоть и глубоко женат. К тому же у нас главную героиню играет Синицина, а она его любовница с большим стажем и крепко держит жертву в своём клювике. Так что, от греха подальше! А на Славу обрати особое внимание, он недавно развёлся и абсолютно свободен! Правда, у него двое пацанов растут. Но для непродолжительного адюльтера он вполне сгодится.

— Знаешь, подруга, не до этого мне сейчас! — отмахнулась Женька.

— Именно сейчас тебе должно быть до этого! Не упускай свой шанс! Отвлекись! Развлекись!

— Я вообще-то работать поехала, — попыталась возразить Женька.

— Одно другому не мешает! Ты прекрасно знаешь, что любая экспедиция у нас всегда чревата романами. А что ещё делать творческим людям в замкнутом пространстве съёмочной площадки?!

— И ты тоже позволяешь себе романы? — с интересом спросила Женька. Она никак не могла представить подругу в роли жены-изменницы.

— Я нет! Мне некогда влюбляться, выспаться не успеваю, какие уж там романы! Знаешь, сколько у меня работы?! И с планированием, и на площадке. А если кто-то где-то что-то прошляпит, виновата всё равно буду я! И все второго вечно костерят, и в хвост и в гриву! В общем, не до «глупостев» мне!

Женька улыбнулась. Для деятельной Светкиной натуры, пожалуй, это самая подходящая работа.

Минск приветствовал их ярким солнцем, лёгким ветерком и свежей зеленью газонов.

— Жить будешь со мной! — распорядилась Светка. — Нечего мотаться по гостиницам, для меня уже квартира снята. Да и, вообще, вдвоём веселее. Хоть наговоримся вдоволь, а то мы с тобой теперь почти не видимся.

Водитель встретил их у самого вагона и доставил по нужному адресу. Максим Сергеевич и Слава поселились в соседнем доме.

Квартира, приготовленная для второго режиссёра, то бишь, для Светки, оказалась вполне приличной. Две комнаты, просторная кухня и балкон с видом на уютный старый дворик. Под балконом разбита клумба, сплошь покрытая цветами разных видов и оттенков. Ими было приятно любоваться сверху, что Женька сразу отметила для себя.

— Здесь мы будем кофе пить по утрам и встречать восход солнца! — заявила Светка, развалившись в шезлонге, тяжело вздохнула и добавила:

— Если проснёмся на рассвете, что маловероятно.

И подруги рассмеялись. Так началась их новая жизнь.

Перед началом съёмок традиционно разбили расписанную чёрным маркером тарелку и мигом разобрали её осколки. Женьке достался кусок, на котором было написано: «опер», часть от слова «оператор».

— Перст судьбы! — заявила Светка, разглядывая этот осколок. — Теперь Слава точно твой!

Женька только усмехнулась в ответ, оператор и в самом деле проявлял к ней интерес, и это немного раздражало.

Первый рабочий день прошёл без особых событий. Жизнь закружилась, завертелась и понеслась от одного съёмочного дня к другому, затягивая Женьку в водоворот сиюминутных дел и проблем. Работа и в самом деле не представляла для неё особых сложностей, а ежедневное общение с подругой отвлекало от сердечных страданий. Правда, общение это было весьма своеобразным. Каждый вечер, поговорив по телефону со своей семьёй, Светка усаживалась по-турецки на широкий диван и сидела так допоздна, обложившись бумагами и уткнувшись в ноутбук.

— Ччёрт! Опять этот дождь, а у нас ещё две смены на натуре осталось! Придётся на интерьеры переключаться, — ворчала она, обращаясь не столько к Женьке, сколько в пространство комнаты.

У неё был ежедневный аврал: то перекраивался сценарий, и надо было вносить изменения в план съёмок, то заболевал какой-нибудь актёр, и это тоже влекло за собой массу проблем, и требовалось срочно переписать вызывной лист. То она жаловалась, что «из-за этой амбициозной бездарности Свистуновой полдня сегодня убито на бесконечные дубли одной-единственной сцены, и график съёмок опять смещается». Женька согласно кивала, ведь это ей пришлось старательно отстукивать своей хлопушкой каждый дубль с капризной актрисой. Невольно она оказывалась втянутой во все тонкости и детали жизни съёмочной группы, сокрушалась и радовалась вместе с подругой, порой и в самом деле забывая о своей беде.

— Буткевич, твою мать! — кричала Светка в трубку, обращаясь к художнику. — Ты меня режешь без ножа! У вас там интерьер не закончен! Хоть всю ночь пусть твои декораторы долбятся, но чтоб к утру всё было готово!

Женька тут же представляла лицо Ильи Буткевича, которого отчитывала подруга. Она уже знала по именам всю съёмочную группу, а с некоторыми у неё даже завязались приятельские отношения. Особенно с художником по гриму Мариной. Поначалу та, узнав, что Женька по профессии тоже гримёр, восприняла её в штыки, подозревая, что девушка метит на её место, но, познакомившись поближе, стала более благосклонна к ней, а иногда даже советовалась по поводу некоторых тонкостей своего ремесла. На площадке Женька постоянно ловила на себе взгляды режиссёра Максима Сергеевича, который старался не выпускать её из виду. Он даже поделился со Светкой, что этот совершенно удивительный, невероятно чистый облик девушки доставляет ему настоящее эстетическое наслаждение. Частые взгляды в сторону хлопушки не ускользнули от недремлющего ока его любовницы, кипевшей от негодования, и вскоре все поняли, что Женька невольно нажила себе врага. По вечерам Светка смеялась, изображая в лицах, как Синицина закатывает Максиму Сергеевичу воображаемые сцены ревности. Но подругу это вовсе не веселило.

Иногда к ним в гости заходил оператор Слава.

— Девчонки, чаем не напоите? — спрашивал он с порога и вынимал из-за пазухи шкалик.

— Женька напоит, мне некогда, — ворчала в ответ Светка и закрывалась в комнате, отправив подругу с гостем на кухню.

Капнув в чай коньяка, а затем старательно размешивая сахар в стакане, Слава заводил длинные разговоры про рыбалку. Женька сидела напротив и слушала его, подперев кулаком подбородок. Она понимала, что оператор пытается за ней ухаживать, но не знает, как это лучше сделать. Однажды он решился и пригласил её погулять. Пришлось сослаться на усталость и отказать, чему он явно огорчился.

Более всех в группе Женьку привлекали художники. Ей нравилось всё, что они делали. Это было ей близко, а потому и интересно. Однажды после окончания смены она немного задержалась, а, уходя с площадки, увидела Илью Буткевича. Он сидел перед мольбертом и был так увлечён работой, что не слышал, как Женька подошла.

— Красиво! — сказала она, и Илья, вздрогнув, обернулся. Его серые глаза, опушённые густыми ресницами, бегло скользнули по её лицу.

— Чего ж ты так подкрадываешься? — спросил он сурово и отвернулся.

— Извини, я не хотела, — попыталась оправдаться Женька. — Просто интересно стало, что ты тут рисуешь.

— Не рисую, а пишу, — буркнул он недовольно. — Маслом.

— Вижу, что не гуашью, — усмехнулась Женька. — А я не люблю маслом. Мне акварель ближе. Нежнее как-то что ли, душевнее.

— Ты тоже художник? — удивлённо посмотрел на неё Илья.

— Почти. Художник по гриму, — отчиталась Женька. — Но живопись я всегда любила. У нас был такой замечательный преподаватель, что не влюбиться было просто невозможно.

— В живопись или в преподавателя? — улыбнулся Илья, и в его глазах вспыхнули озорные искорки.

— И в то, и в другое! — так же с улыбкой ответила Женька.

— А ты прикольная, — опять повернулся он к ней, — хоть с виду и выглядишь недотрогой.

— Разве? — удивилась она.

— А что, тебе никогда об этом не говорили?

— Вроде нет, не припомню.

— Значит, боятся в глаза сказать, все лишь издали любуются да слюнки глотают. А на самом деле наши мужики меж собой так тебя и прозвали — Недотрога.

Женька с удивлением посмотрела на него.

— В самом деле?

— Зуб даю!

Женька рассмеялась. Уж очень странный получался у них разговор.

— Это ты для съёмок делаешь? — спросила она.

— Да, завтра в кадре должна над диваном висеть какая-нибудь абстракция. Максиму Сергеевичу вдруг приспичило, а я вот отдуваюсь теперь.

— Ладно, не буду тебе мешать, — проговорила Женька, хотя уходить ей почему-то совсем не хотелось.

— А ты мне и не мешаешь — не поворачивая головы, проговорил художник. — Вот скажи, если бы это была твоя работа, ты бы захотела в ней что-то изменить?

Женька задумалась. Отошла немного, посмотрела на картину со стороны.

— Вот здесь я бы усилила контраст, — указала она на левую часть полотна, — тогда центр тяжести слегка сместится. Мне кажется, так будет интереснее.

Илья удивлённо взглянул на неё, потом отошёл, посмотрел на полотно с разных ракурсов и повернулся к Женьке.

— А давай попробуем! — азартно воскликнул он и взялся за палитру.

Вскоре они уже рассматривали то, что получилось.

— По-моему, неплохо, — оценивающе проговорил Илья.

— Мне тоже нравится, — согласилась с ним Женька.

— Это дело надо отметить! — воскликнул он. — Совместное завершение шедевра! Беру тебя в соавторы!

Женька рассмеялась.

— Тут недалеко кофейня есть. Может, зайдём?

Она пожала плечами и неуверенно ответила:

— Наверное, поздно уже.

— Да ладно! Я провожу тебя потом!

И Женька согласно кивнула.

Кофейня и в самом деле оказалась очень милым местечком, но все столики там были заняты. Они протиснулись к барной стойке и уселись на высокие стулья.

— Что будем пить? — спросил Илья

— Предлагай, ты тут завсегдатай, — ответила Женька.

Он заказал мохито и, пока бармен готовил коктейли, повернулся, окидывая взглядом небольшой зал, а Женька в это время разглядывала его лицо. Оно было до невероятности правильным: черты лица неброские, но в то же время по-мужски красивые. И губы, и подбородок, и прямой нос — всё было каким-то породистым, что ли. Раньше Женька этого не замечала. А может, просто никогда так пристально его не разглядывала. Даже бакенбарды, которые она терпеть не могла, очень шли ему. Светло-русые волосы зачёсаны назад и на затылке собраны в хвост.

— А ты совсем не такая, как я себе представлял! — неожиданно повернувшись, сказал Илья.

— Ты тоже! — ответила застигнутая врасплох Женька, и оба они рассмеялись.