У изголовья прошлых лет

Вера Мосова

Всегда ли так важно докопаться до тайн прошлого? А каково же узнать про злой рок, довлеющий уже над несколькими поколениями семьи? Принять всё это? Поверить? Или скептически улыбнуться и забыть? А может, лучше бы и вовсе не знать никаких подробностей? Эти вопросы мучают главную героиню романа Женьку Туманову, случайно нашедшую старые записи своей прабабушки. Прошлое, неожиданно вторгшееся в её жизнь, однажды стало угрозой Женькиному счастью.

Глава 7

Голубая кровь

Наконец-то Женька добралась до заветной папки. В первую очередь она пересмотрела все фотографии в надежде увидеть среди них лицо своего прадеда. В прошлый раз она не особо обращала внимание на незнакомые мужские лица, а сейчас с пристрастием разглядывала их. Вот он! Илья Тарасович Буткевич. Женька взяла в руки небольшой снимок. Фото мутное, но узнать можно. Она внимательно разглядывала лицо человека, сыгравшего роковую роль не только в судьбе её прабабки, но и в её, Женькиной, судьбе. Должны же быть в нём хоть какие-то черты правнука. Но нет, не похож Илья на своего прадеда! Ну и что? Женька тоже на свою прабабку не похожа. Да и баба Маша не очень-то похожа на неё. Значит, бабушка в отца пошла, в род Буткевичей, уж глазами-то точно! Да и форму лица, очертания губ, скорее всего, она переняла от отца. Интересно, а на кого же тогда походит мама? Уж явно не на бабу Машу. Значит, на своего отца? На того мужчину в сером костюме, спина которого однажды мелькнула возле загса? Вполне возможно. Поскольку Женька унаследовала мамину внешность, стало быть, и она похожа на него. Но кто же он? Жив ли ещё? Интересно было бы на него взглянуть. Может, и его фото сохранилось? Но как теперь понять, он это или нет, если даже мама никогда его лица не видела? Стоп! Если мама похожа на него, значит, надо в незнакомых мужских лицах искать мамины черты.

Женька ещё раз перебрала все фотографии, но ничего похожего не нашла. Со старых чёрно-белых снимков на неё смотрели совершенно чужие люди. Вот группа рабочих, вероятно, строителей, стоит на фоне большого плаката, на котором крупными буквами написано: «Магнитостроевцы! Сдадим объект…» Следующая строка закрыта фигурами людей. Что они там собрались сдавать? Новый цех? Или жилой дом? Присмотревшись повнимательнее, Женька нашла среди строителей девушку, похожую на Евгению Петровну. Вероятно, это она в молодости. А вот она сидит за кульманом, что-то чертит. Во взгляде — серьёзность и сосредоточенность. Молодая, красивая, уверенная в себе. Женька внимательно вглядывается в её черты, потом снова перебирает старые снимки. Со всех фотографий веет совершенно другой, незнакомой ей жизнью.

Одно фото выделяется особо. Оно явно дореволюционное, напечатанное на плотной бумаге, а на обратной стороне необычная надпись: «Фотографическое ателье П. П. Павловъ. 1916 годъ». На снимке запечатлена счастливая семья. Молодая дама в широкополой кружевной шляпке и красивом платье с оборками сидит на стуле с высокой спинкой. Голова слегка откинута назад, спина прямая. Левой рукой она обнимает стоящую рядом с ней девчушку с широко распахнутыми глазами, в которых читается ожидание чуда. Пышное платьице на девочке перетянуто широким пояском, на голове — соломенный капор, завязанный под подбородком атласными лентами. Позади них стоит важный господин в тёмном сюртуке и светлой рубашке. Его правая рука лежит на плече женщины. На лице читается довольство. Кто они такие и какое отношение имеют к ней, Женьке? Неужели эта юная барышня и есть Евгения Петровна? Сложно сказать. Но неспроста ведь прабабушка хранила это фото.

Женька отложила снимки в сторону и вынула из папки остальное содержимое: толстую тетрадь, исписанную всё теми же фиолетовыми чернилами, и множество разрозненных листочков, на которых были либо стихи, либо карандашные наброски. Похоже, прабабушка тоже любила рисовать, видимо, это у них семейное. Некоторые рисунки были подписаны по-французски. Женька бегло просматривала их и складывала в стопку. Она решила оставить это на потом, а сейчас начать с тетради. Но глаз её невольно зацепился за первую строфу на одном из листков:

Неизбежность случайных встреч,

Односложность невнятных фраз,

Невозможность в слова облечь

Нерастраченных чувств запас…

Женька прочла и задумалась. Она представила молодую Евгению Петровну, которая стоит у окна, сложив руки на своём большом животе, и смотрит вслед уходящему от неё мужчине, отцу её будущего ребёнка. Зачем он встретился на её пути? Это была неизбежность или случайность? Или неизбежность и случайность одновременно? Но разве так бывает? А может, и Женькино знакомство с Ильёй было неизбежностью? Или всё-таки случайностью? Господи! У них даже имена совпадают! Илья Тарасович и Евгения Петровна. Илья и Евгения.

Как тонко всё срежиссировано! Как хитроумно!

Женька отложила листочки и раскрыла тетрадь. Уже знакомым ей почерком посередине первой страницы было написано: «Долг обязывает меня начать эти записи, дабы потомки мои знали свои корни». Перевернув страницу, она углубилась в чтение.

Оказалось, что прабабушка Женя происходила из дворянского рода. Матушка её, Мария Александровна Данилова, выпускница института благородных девиц, в январе 1912 года вышла замуж по взаимной любви за отставного офицера Петра Евгеньевича Лаврова. В конце этого

же года, как раз накануне Рождества, у них родилась дочь. Пётр Евгеньевич ждал наследника и хотел назвать его Евгением в честь своего отца, да и по святцам это было вполне подходящее имя. Рождение дочери смешало его планы, но после недолгих раздумий новорожденная была наречена Евгенией.

Жили они тогда в Москве, на Якиманке, в небольшом особняке. Детство Женечки Лавровой было счастливым и беспечным ровно до той поры, пока в её жизнь не ворвалось страшное слово «революция». И всё разом перевернулось с ног на голову. Их прежде весёлый и гостеприимный дом стал тихим и печальным. Матушка часто стояла на коленях перед образами, батюшка был молчалив и задумчив. В тот год и Рождество было каким-то невесёлым, и пятый день рождения Женечки праздновался без приглашённых гостей, лишь в узком кругу её семьи. А однажды, уже после нового года, испуганный дворник Гаврила принёс недобрую весть: Петра Евгеньевича застрелили. Тут же, на Якиманке, когда он возвращался домой. Была ли то шальная пуля, случайно настигшая его, или кто-то намеренно целился в «недобитого буржуя», никто того не знает. Лихое было время. Дом погрузился в траур, матушка плакала и молилась, а пятилетняя Женечка с тревогой смотрела на неё. Этим и запомнилась девочке зима 1918 года.

А весной их особняк реквизировала новая власть, и Мария Александровна с дочерью были просто выброшены на улицу. Дальние родственники приютили их на время, и началась жизнь, полная бед и лишений. Вскоре им повезло, и матушка устроилась домашней учительницей в семью профессора медицины, который теперь служил новой власти. Она обучала французскому языку и музыке двух его дочерей. В качестве оплаты ей положили питание и проживание в профессорской квартире, где им с дочкой выделили небольшую комнатку. И это стало для них спасением. Женечка часто присутствовала на матушкиных занятиях и вскоре уже неплохо изъяснялась по-французски и могла играть на фортепьяно небольшие пьески, благо, что хозяева позволяли ей пользоваться инструментом. Всё это давалось ей легко, без особого напряжения. Когда девочке пришло время учиться в школе, Мария Александровна устроилась туда учительницей и вскоре получила от властей своё жильё — просторную светлую комнату в большой коммунальной квартире.

Женька отложила тетрадь и вернулась к старинному семейному фото. Теперь она более внимательно вглядывалась в лица. Неужели этот господин доводится ей прапрадедом? А дама в шляпе — прапрабабушка? Тогда эта восторженная девочка, что так светло и ясно смотрит на неё со снимка, и есть прабабушка Женя. Ей ещё неведомо, что ждёт их впереди, как не знают того и её родители.

Ночью Женьке снились какие-то особняки, кареты, нарядные дамы и услужливые лакеи. Едва проснувшись, она вновь взялась за прабабушкину тетрадь, но неожиданный звонок оторвал её от чтения.

— Туманова, мы сегодня переезжаем или как? — бодрый голос Светки вернул её в реальность.

— Ой, извини, я совсем забыла! Увлеклась мемуарами прабабушки. Так интересно, что невозможно оторваться.

— Вот-вот, ты там чтением увлечена, а я тут отбиваюсь от твоего Казановы!

— Чего ему опять? — недовольно спросила Женька.

— А ты не догадываешься? — усмехнулась подруга. — Телефончик твой просит, ты ведь симку-то поменяла!

— И что?

— Что-что! Держу оборону!

— Интересно, когда он отступится?

— Когда ты пошлёшь его подальше! И лучше матом!

— Не могу я матом! — рассмеялась Женька. — Мне моя голубая кровь не позволяет! Ты представляешь, я узнала, что мои предки были дворянских кровей!

— Да ладно!

— Честное слово! Приедешь — покажу тебе кое-что интересное.

— Ладно, еду! Выходи! Мои ушли на самокатах кататься в парк, мы с тобой как раз успеем вещи перевезти. Меня Их Величество Супруг отпустил аж на целых два часа!

Женька тут же представила недовольную мину Стаса, с которой он благосклонно позволил жене навестить подругу.

Приехав со Светкой к матери, Женька первым делом спросила у неё:

— Ты знала, что бабушка Женя у нас из дворян?

— Не так давно узнала, мама мне рассказала перед смертью. Ей когда-то бабушка строго-настрого запретила говорить об этом. Время такое было, что за дворянское происхождение можно было угодить далеко и надолго. Вот она и хранила всё в тайне, оберегала нас. Сейчас-то другое дело, нынче все в дворянство метят, — усмехнулась она. — Да что с него толку-то? Разве что самолюбие потешить. Все мы одинаковы, какие бы титулы себе не присваивали.

— Ну, не скажите, тётя Саша, — вступила в разговор Светка, — на вас с Женькой только глянешь и сразу видишь — дамы благородного происхождения! Какие лица, какая осанка! А кожа! Только у аристократов могла быть такая нежная белая кожа! И тонкая кость! В общем, породу ничем не испортишь!

— Кстати, о породе, — прервала её Женька. — Я сегодня пересмотрела кучу старых снимков. Мы с мамой мало похожи на аристократическую прабабушку Женю. А на бабу Машу не похожи совсем! Отсюда вывод: наша так называемая породистость, как выразилась Света, досталась нам по другой линии, от твоего отца, мамочка! И мне очень хотелось бы хоть одним глазочком на него посмотреть.

— Тут я тебе ничем не помогу, — развела руками Александра Сергеевна. — Я уже сказала, что никогда его не видела.

— А ты никогда не задумывалась, почему у тебя такое имя? Практически мужское.

— Ну и что? Я тоже дала тебе почти мужское имя! — возразила мать. — Это совершенно ни о чём не говорит.

— А вдруг говорит? — не унималась Женька. — Я узнала, что бабушку Женю назвали так лишь потому, что отец её ждал сына и хотел дать ему имя Евгений в честь своего отца. А если баба Маша, зная эту историю, решила поступить так же и дала тебе имя твоего отца? Может быть, его звали Александром?

— Но он мог быть и Сергеем, раз у меня отчество Сергеевна.

— Тогда его звали Сергеем Александровичем! Вдруг он тоже ждал сына и хотел назвать его Сашкой? В честь своего отца.

— Жень, уймись! Оставь свои фантазии! Он не мог никого ждать! Его никогда не было в моей жизни!

— В твоей не было, а в бабушкиной-то был!

— Всё! Хватит! Эти домыслы ни к чему не приведут, — остановила её Александра Сергеевна. — Давайте лучше вещи выносить. И не забудь взять в холодильнике два контейнера с едой. В одном — салат, в другом — котлеты. Я специально для тебя приготовила, а то сидишь там, наверное, голодная.

Женька кивнула. Мама, как всегда, права — она так увлеклась чтением, что даже поесть забыла.

Светка помогла ей занести сумки в квартиру и попросила показать найденные реликвии. Женька разложила перед подругой содержимое папки. Та долго разглядывала старые снимки, потом взяла один из листков и прочла вслух:

Богинею в лёгких сандалиях

Явлюсь я в минуту покоя,

И пояс хитона на талии

Распустишь ты лёгкой рукою…

— Это что, бабуля твоя сочинила? — удивлённо спросила Светка.

— Думаю, да, — кивнула Женька. — Видишь, тут много исправлений и помарок, значит, она писала и правила. Это, так сказать, первоисточник. Раритет.

— А крутая у тебя прабабка была! Богиня в лёгких сандалиях! Это ж надо такое придумать!

— Да, похоже, она была человеком весьма неординарным, — согласилась Женька. — Стихи, рисунки, мемуары. Читаю и диву даюсь, настолько всё это интересно.

— Есть женщины в русских селеньях! Неудивительно, что Илюхин дед увлёкся ею, — сделала вывод Светка. — Кстати, об Илье. Он не звонил тебе?

— Нет, пока не звонил, но прислал несколько писем.

— Ответила?

— Нет. Не знаю, как мне теперь себя вести с ним.

— Всё тебя учить надо! Держись просто, как и прежде, как будто ничего страшного не произошло.

— В том-то и дело, что произошло! Всё произошло!

— И это было так страшно?

— Это было волшебно! Страшное случилось потом.

— Отмети всё, что потом. Оставь только то, что волшебно.

— Да как же я это отмету? Вот оно, всё тут! В этих бумагах! В этих старых фотографиях! Вот, знакомься — Илья Тарасович Буткевич, — при этих словах Женька протянула подруге старое фото. — Наш с Ильёй общий прадед!

— А Илья на него совсем не похож! — заключила Светка, внимательно рассмотрев снимок.

— Ну и что? Я тоже! А я, между прочим, такая же его правнучка, как и Илья!

— Блин! Санта-Барбара какая-то! — в сердцах проговорила Светка, вынимая из кармана зазвонивший телефон. — О! Меня уже хозяин к ноге призывает. Пока, подруга! — помахала она рукой, направляясь к выходу.

Закрыв за Светланой дверь, Женька остановилась в раздумьях, чем же ей вперёд заняться — разобрать привезённые вещи или продолжить чтение?

— Вещи, конечно, важнее, — произнесла она вслух и отправилась читать дальше.