Проповедник свободы

Василиса Маслова

В маленьком городке на Волге происходит серия жестоких убийств, а девушка Василиса, работающая продавцом в магазине строительных материалов, влюбляется в Художника. Вот только Художник явно не так прост, и Василисе предстоит распутать клубок тайн и расследовать, кто же стоит за кровавыми нападениями. Книга содержит нецензурную брань.

ГЛАВА 6

«She will be loved»

Maroon

После событий вчерашнего вечера я лежу на кровати и собираюсь с силами. Пять минут назад прозвенел будильник, но тело мне не подчиняется. Если я проведу в постели ещё хотя бы пять минут, то опоздаю на работу. Так нельзя, я должна играть по правилам, чтобы быть неуязвимой. Хорошо, что я вчера не забыла повесить куртку и штаны на батарею, иначе мне сейчас не в чем было бы идти на работу. Одежда просохла и пахнет морозной свежестью. Хорошо, что я одеваюсь, как гот. На чёрном плохо отстиранные кровавые пятна почти незаметны. Настроение на нуле, я спешу на работу, вот только внутри снова ворочается паника перед Антониной Ивановной.

Хорошо, что у меня хотя бы есть работа. Нелюбимая, но у многих и такой нет.

Хорошо, что у меня есть жильё. Съёмное, но всё же крыша над головой.

Хорошо, что у меня есть Художник. Пусть я и редко его вижу.

Я пытаюсь выделить светлые стороны своей жизни и сконцентрироваться на них, и, в конце концов, у меня получается.

Я захожу в магазин через боковой вход, спускаюсь в раздевалку и по совместительству в столовую, переодеваюсь в свою красную футболку и иду в торговый зал через склад. Открываю дверь и вздрагиваю. Прямо передо мной стоит вчерашний татарин. Он страшно улыбается, и я вижу дыру на месте клыка.

— О, Васюня, привет! А меня взяли к вам кладовщиком на испытательный срок. Будем теперь вместе работать!

— Привет, — я беспомощно озираюсь по сторонам, но рядом больше никого нет.

— А что ты вчера по мусорке-то лазила? — простецки спрашивает он меня, да и вообще ведёт себя так, словно знает меня с пелёнок.

— Собаки задрали моего кота, а кто-то его выкинул в бак, — не знаю зачем объясняю я.

— Ой, велика потеря, — он машет рукой, словно я потеряла карандаш или другую мелочь, — кстати, меня зовут Тимур.

Он протягивает руку. Я не хочу до него дотрагиваться, но правила приличия требуют ответить. Я протягиваю руку, он хватает её и притягивает меня к себе.

— Я тебя давно приметил, — говорит он негромко, и я ощущаю его смрадное дыхание, — ещё когда приходил покупать сюда топор, и верёвку, и гвозди, и мел для свиней. У меня есть свиньи, целый загон.

Я вижу, что его глаза загораются при упоминании о свиньях, и мне кажется, что он просто сумасшедший. Я выдергиваю руку из его ладони.

— Мне надо работать, извини, — и я спешу в торговый зал.

У кабинета меня тормозит Антонина Ивановна.

— Маслова! Сегодня надо убраться, после обеда будут вышестоящие директора.

— Хорошо, — отвечаю я и с удовлетворением замечаю, что она сделала правильное ударение в моей фамилии.

Я не откладываю распоряжение в долгий ящик и сразу принимаюсь за уборку. Работа спорится, тем более я только недавно наводила порядок, и пыли мало. Пока я вытираю полки в отделе крепежа, Ника просит гиену Ольгу подменить её на кассе. Я очень хорошо всё вижу и слышу, так как нахожусь в трёх метрах от них. Ника уходит пить чай, а Ольга хозяйничает за кассой. Она пересчитывает деньги, смотрит сегодняшние возвраты, перемещает товар со склада. К ней подходит покупатель и выкладывает много разного товара: кисти, шпателя, краску, готовую шпатлёвку, гладилки и затирочную доску. Ольга методично пробивает товар, берёт деньги, отсчитывает сдачу, при всём этом она уверенно с ним общается, улыбается и, кажется, даже строит глазки. Мужчина чувствует знаки внимания, отвечает ей шутками, смеётся. Затем Ольга прощается с ним, и он уходит довольный, как слон. Я тру полку, и внезапно меня осеняет, что она забыла пробить чек. Хочу ей об этом сказать, поворачиваюсь в её сторону и вижу, что Ольга достает из кармана скидочную карту, сканирует её, уменьшая сумму покупки, и только потом проводит накладную и пробивает чек. Я отворачиваюсь немного, но продолжаю следить за старшим продавцом. Она смотрит по сторонам и забирает из кассы разницу, которая по моим подсчётам составляет около двухсот рублей. «Ах, ты ж, мошенница!», — я возмущена и решаю, как с ней поступить. Можно, конечно, сразу сдать её начальству, камеры всё зафиксировали, но это было бы слишком просто. Мне надо подумать. Тем временем Ника возвращается и садится за кассу. Довольная Ольга уходит, засунув руку в карман толстовки. Я уверена, что она сжимает украденные ею купюры и тайно радуется своей хитрости. Видно, что это происходит не первый раз.

Когда наступает мой черёд обедать, зал уже блестит от чистоты. Я спускаюсь в столовую и с сожалением думаю о том, что Мила сегодня не работает. Возникает желание написать Художнику, но он сейчас наверняка отсыпается после ночного дежурства. Не хочу его тревожить даже звуком смс.

Внезапно в столовую входит новый кладовщик Тимур. Такое чувство, что он специально ждал, когда я пойду обедать.

— Васюня, приятного аппетита, — он достает из холодильника и греет в микроволновке куски мяса, покрытого жирным белым налётом. Мясо греется и пощёлкивает, а он тем временем садится за мой стол, режет хлеб, помидор, наливает себе чай.

Я ем гречку.

— Васюня, давай я тебя мясом угощу, это свинина, — он хочет положить мне кусок, но я закрываю тарелку рукой.

— Спасибо, я не хочу, — вежливо отказываю я ему.

— Ну, как хочешь, — обиженно отвечает он, — и зря. Мясо очень хорошее. Без антибиотиков, без ГМО, ЗМЖ и трансжиров. Сам кормил хрюшку, сам растил. Зерно, кабачки и морковка с огорода, картофельные варёные очистки с фуражом. Всё лучшее — свиньям. Ты когда-нибудь держала свиней?

— Нет, я живу в квартире, — он начинает меня напрягать. Я планировала поесть в одиночестве и подумать о ситуации с Ольгой, но Тимур со своими свиньями не даёт мне сосредоточиться.

— Ну, тогда я тебе расскажу, — его глаза загораются, — ведь у меня десять свиней в загоне.

— Ого, — скептически произношу я.

— Не то слово, — гордо подхватывает он, — у меня их вообще 15 было, но пятерых пришлось зарезать. Корма им нужно много, а мясо сейчас у меня покупают редко, оно очень дорогое. Я всех своих свинок зову по именам: Марфуня, Клуня, Дуня, Катюня, Манюня, Фросюня, Веруня, Масяня, Галюня и Марс.

— Марс? — мне кажется, это имя выбивается из общего списка.

— Ну да, хряк Марс. Шоколадка ещё есть такая, знаешь?

— Ага, — отвечаю я. Мне становится смешно, что среди таких колхозных свинских кличек живёт хряк с именем римского бога войны.

— Да, Марс живет «в шоколаде», — Тимур смотрит на меня, и глаза его маслянисто поблёскивают, — представь, какой гарем! Выбирает одну, вставляет в неё свой длинный инструмент и может кайфовать полчаса. Обхватит копытцами, положит на неё голову и впрыскивает в неё своё начало.

— Ты что, время засекал? — мне становится неприятен этот разговор.

— Да, как-то раз засекал, просто было интересно, на сколько же его хватит? Ну, он молодец, конечно, не каждый мужик на это способен, только отдельные особи.

Он делает многозначительную паузу, и я понимаю, что он намекает на себя. По-моему, это перебор. Я смотрю на часы и резко встаю из-за стола.

— Куда же ты, Васюня?

— Василиса я!!! — рявкаю я на него, кидаю в рюкзак грязный контейнер и покидаю столовую. Меня просто трясёт от возмущения, и я даже не знаю, от чего больше бешусь: от того, что он называет меня Васюня, как очередную свиноматку, или от того, что он с первого же дня знакомства нагло намекает на секс.

Что касается Ольги, то я не спешу. Дома всё обдумаю и решу, как с ней быть. После обеда приезжает директор с женой. Поначалу он молча прогуливается между стеллажами, затем заходит в кабинет Антонины Ивановны. Я не могу разобрать слова, но слышу, как меняется тональность её речи. Стальные ноты власти с кислотным оттенком истеричности и шипящим субтоном ненависти волшебным образом превращаются в медовые, нежные и робкие, как первый поцелуй, ласкающие слух трели. Тем временем жена директора целенаправленно подходит ко мне. Сердце начинает тревожно биться, наверное, Антонина Ивановна пожаловалась на меня, и сейчас меня с позором уволят. Я невольно съёживаюсь.

— Здравствуйте, Василиса! — она здоровается первая и доброжелательно улыбается.

— Здравствуйте, — отвечаю я ей и неуверенно улыбаюсь, ругая себя за то, что я не поздоровалась первая.

— Да ты успокойся, почему так напряжена? — она смотрит на меня изучающе, — Ты похожа на ребёнка, которого постоянно бьют, и он вздрагивает при виде поднятой руки. А ты вздрагиваешь от вида начальства. Есть причина?

Ну конечно, причина есть. Если тебя будут каждый день оскорблять и унижать, ты действительно почувствуешь себя ничтожеством и будешь робеть при виде любого человека, обладающего хоть какой-то властью. Но что я ей отвечу? Что у меня начинается аритмия при мысли о работе из-за Антонины Ивановны? Ну, начнётся разбирательство, её пожурят и оставят работать дальше, а она будет потом день ото дня пить мою кровь литрами. Поэтому я отвечаю:

— Нет, всё в порядке. Просто я человек такой… — вспоминаю слова кардиолога, который объяснил причину моих болей в сердце в девятом классе, — эмоционально-лабильный. Принимаю всё близко к сердцу.

— Вот оно что, — кивает она, — думаю, это даже хорошо. Гораздо хуже, когда человек совершенно ничего не чувствует.

Мне нравится эта женщина, я проникаюсь к ней уважением. И вспоминаю, как часто в кабинете начальства звучат сплетни о директоре и его семье. Сколько они зарабатывают, куда летают отдыхать, где учат своих детей, на что тратят деньги. В это время в кабинете буквально клубятся пары зависти, топор можно вешать. Щупальца сплетен опутывают не только директоров: достается продавцам, кладовщикам, грузчикам и даже уборщицам. Кто что надел, обул, чем пахнет, что ест, с кем сошёлся или развёлся, взял или отдал кредит, купил машину, мотоцикл, дорогую собачку, как часто выпивает, изменяет, имеет внебрачных детей, где делает маникюр и причёску, какие покупает прокладки и колбасу. Антонина Ивановна с Ольгой перемывают кости каждому сотруднику, обсуждают ошибки и промахи, выносят вердикты об умственных способностях, чертах характера и мотивах поведения. Ника у них — шлюха. Я — дура. Я точно знаю, что говорят за моей спиной, потому что это же самое мне высказывают в глаза. Они не стесняются обсуждать человека при остальных, и при молчаливом согласии все становятся соучастниками сплетен.

Конец ознакомительного фрагмента.