Проповедник свободы

Василиса Маслова

В маленьком городке на Волге происходит серия жестоких убийств, а девушка Василиса, работающая продавцом в магазине строительных материалов, влюбляется в Художника. Вот только Художник явно не так прост, и Василисе предстоит распутать клубок тайн и расследовать, кто же стоит за кровавыми нападениями. Книга содержит нецензурную брань.

ГЛАВА 3

«Nobody’s home»

Avril Lavigne

На следующий день я обедаю с Милой. Мы с ней работаем в разных отделах и потому, когда наши графики совпадают, можем есть одновременно. Мила вечно худеет.

— Везёт тебе, Василис, ешь и не толстеешь!

У меня в тарелке голая гречка без мяса, подливы или овощей. У неё — блестящие от масла макароны по-флотски, рядом в контейнере — оливье. Она аппетитно жуёт макароны, закусывает их хлебом и запивает сладким чаем.

— Майонез низкокалорийный, — сообщает она мне, — а хлеб — с отрубями.

Честно говоря, мне всё равно. Даже если она будет весить сто пятьдесят килограммов, я всё равно буду верить в её чистые намерения похудеть. На самом деле, это единственный человек в моём окружении, которого я ценю. Во-первых, она очень умная и всегда даёт мне нужные советы. Во-вторых, она единственная из всего магазина зовет меня Василисой, а не Васькой и ни лисой. Я считаю, уже это одно заслуживает доверия.

Я сомневаюсь, рассказывать ли ей про Художника. С одной стороны, по-девичьи хочется поделиться, а с другой — произошедшее для меня настолько интимно и ценно, что я не хочу растрачивать свои чувства и переживания во внешний мир от слова абсолютно. В конце концов, я решаюсь рассказать ей про разлитую краску, но предпочитаю умолчать о незнакомце. Мила бурно реагирует на мою историю.

— Она же сама тебя испугала! Ты испортила штаны и кроссовки из-за неё! Что, не могла за себя постоять?

— Легко тебе говорить. Как я должна была за себя постоять? Она начальница, а я здесь никто, понимаешь? — я развожу руками.

Мила делает фейспалм.

— Любая несправедливость происходит с молчаливого согласия жертвы! Ты должна научиться стоять за себя и должна ценить себя! Ты — личность, Василиса! Ты себя не на помойке нашла, в конце концов, — Мила всегда пытается мне внушить мысли о самоуважении, но для меня это просто слова из учебника по психологии. Одно дело слушать учителей, а другое — применять эти знания на практике, когда Антонина Ивановна стоит над тобой в позе альфы и брызжет слюной от ярости. Что я могу сделать? Встать в стойку и лишиться работы? Я и так её нашла с трудом. И ведь она, я имею в виду начальницу, знает, что мы все здесь от неё зависим. У одного — ипотека, у второго — дети, у третьего — ремонт. А я просто бездарность, криворучка, каких полным-полно на улице. Вон, у входа очередь выстроилась, и каждый мечтает попасть на моё место. Вот она и пользуется нашей слабостью, может себе позволить любые выкрутасы.

Я смотрю на часы.

— Чёрт! Чёрт! Чёрт! Время!

Вскакиваю, врубаю воду и спешно мою свой стакан и тарелку из-под гречки.

— Чего ты суетишься? — спокойно продолжает жевать макароны Мила, — Мы сидим всего 30 минут.

— Вот именно! 30, а не 20. Антонина Ивановна сейчас убьёт меня. Она требует, чтобы я обедала не больше двадцати минут. Пойдём скорее в зал!

— Подожди, ты разве не знаешь, что по трудовому законодательству тебе, и мне тоже, положен час отдыха? — я вижу, что она специально тянет время.

— Мил, пойдём, в нашей стране законы и их исполнение находятся в разных измерениях. Пожалуйста, идём.

— Работа не волк, в лес не убежит, — умничает Мила, однако всё же поднимается из-за стола, моет посуду и складывает её в пакет, — и вообще, отстаивай свои права. Тебе положен час на обед. Повтори!

— Мне положен час на обед, — смиренно повторяю я.

— То-то же!

Я вприпрыжку бегу в зал, сзади с чувством собственного достоинства плывёт Мила.

В зале меня уже поджидает кара.

— Ты была на обеде 40 минут! — начальница демонстративно смотрит на часы. — Специально засекла время! Мы уже, кажется, договаривались об этом, но тебе хоть кол на голове теши!

Краем глаза вижу Милу, она стоит вне зоны видимости Антонины Ивановны и пальцем показывает единицу. Я знаю, чего она от меня ждёт. Я набираюсь храбрости, вдыхаю побольше воздуха и выпаливаю:

— Мне положен… — но тут же вижу разъяренное лицо начальницы, и воздух выходит из лёгких, как из сдувающегося воздушного шарика.

— Штраф тебе положен! 500 рублей за несоблюдение субординации!

Начальница уходит в кабинет, Мила снова делает фейспалм и идёт на второй этаж в свой отдел, а я стою красная, как рак. Ладно, хоть не плачу. Мне так стыдно за своё тщедушие! Всё, что я могу, это составлять в уме часовые монологи под названием: «Что бы я сказала своему обидчику, если бы мой язык не был в жопе». Как назло подлетает Ольга, мой «любимый» старший продавец.

— Я слышала уже, какое ты тут представление с краской устроила. Жаль, что я этого не видела! — она смеётся, а я смотрю на неё, молчу и думаю о том, что вот у неё язык не встречает преград на своём пути. И уколет, и прочешет, и подлижет, где надо. Но одного смеха ей мало. Она продолжает издеваться надо мной.

— Я смотрю, ты себе кроссовки обновила? Ты прямо-таки дизайнер, можешь бизнес открыть.

— У меня нет денег, чтобы купить новые, — я смотрю в её пустые голубые глаза и не вижу в них ни капли понимания.

— А у тебя их и не будет, Васька, пока ты товар портишь и с начальством переговариваешься.

Как же я устала. У меня нет сил оправдываться, спорить, доказывать свою невиновность. У меня нет смелости вежливо постоять за себя или грубо отшить обидчика. У меня нет выбора: я проглатываю оскорбления и колкости даже от такой гиены, как Ольга.

Ближе к вечеру я стою в зале в проходе между стеллажами ручного инструмента. Здесь всегда промышляют воришки. Стоит себе старичок, божий одуванчик, крутит час отвёртку в руке, словно размышляет: подходит она ему или нет. Потом делает движение рукой, словно вешает её на место, а сам оставляет добычу в руке и незаметно суёт её в карман. А мы потом при инвентаризации тысячи из своего кармана платим за пропавший товар. Поэтому иногда я дежурю тут. Само присутствие продавца поблизости действует на людей отрезвляюще. Внезапно мой взгляд привлекает молодой человек. Он одет в потёртые старые брюки соломенного цвета и серую ветровку. Стоит напротив стеллажа и хаотично шарит по нему взглядом, словно что-то ищет.

— Здравствуйте! Что-то подыскиваете? — я стараюсь не отступать от списка желательных фраз при общении с покупателем, который недавно нам прислал директор из офиса.

— Да, — отвечает мне парень, — у вас микросхемы продаются?

— Микросхем у нас нет, — я пожимаю плечами. Что тут только не спрашивают порой. Микросхемы ладно. Иногда интересуются, нет ли у нас хлеба. В строительном-то магазине.

— А паяльник есть? — он с надеждой смотрит мне в глаза наивным чистым взглядом, какой можно встретить только у людей умственно недалёких. Я почему-то тут же пропитываюсь к нему сочувствием и симпатией.

— Паяльник есть, — улыбаюсь я ему и показываю несколько вариантов разной мощности.

— Вот здорово! — он радуется, как ребёнок, — теперь-то я им всем покажу!

— Э… Кому всем? — я чувствую себя смущённой от того, что лезу не в своё дело.

— Ну, всем этим изобретателям: Ломоносову там, Архимеду.

— Вы что-то изобретаете? — мне становится любопытно.

— А то! — его лицо сияет гордой улыбкой, — Но это пока тайна. Одно скажу, это изобретение перевернёт мир медицины и диетологии!

Глядя на моё немного разочарованное лицо, он всё-таки решает рассказать мне свой секрет:

— Это калоанализатор, — он смотрит на мой бейджик и торжественно добавляет, — Василиса Маслова, ты ещё не раз обо мне услышишь. Запомни, меня зовут Поехавший, и я изменю этот мир!

Мне кажется, что он похож на сумасшедшего учёного, и я жду, что вот-вот он поднимет кулак вверх и захохочет дьявольским смехом, но он лишь кидает мне «Пока!» и идёт расплачиваться на кассу. Я некоторое время смотрю ему в спину, а потом разворачиваюсь к стеллажу и вовремя. Мальчик в синей куртке чуть не сунул в карман гаечный ключ.

Уже дома я сижу на кухне и смотрю в окно. Вечер раскрасил небо сумеречной палитрой. Бледно-голубой цвет, спускаясь к реке, растворяется в грязно-жёлтом, резко переходит в розовый и на горизонте сгущается в сиреневый. Где-то справа почти скрылось солнце. Как агонизирующий больной оно приходит в сознание лишь на пару часов в день, а остальное время проводит за пеленой облачного бреда. Это смутное ожидание зимы сводит его с ума.

Вечерами над рекой постоянно парит туман, и я с трудом могу рассмотреть очертания города на том берегу. Кругом сырость и грязь. За пять минут пути с работы на башмаки налип пуд жирной чёрной глины, и я еле дотащила ноги до дома. У порога стоят до безобразия заляпанные грязью ботинки, в раковине лежит гора жирной посуды, около стиральной машины возвышаются три горы шмоток и постельного белья. Как же одиноко. Даже кот, запрыгнувший на колени, не может прогнать тоску. Сегодня мы с ним дружим. Я рассматриваю его жёлто-зелёные завораживающие глаза, а он довольно щурит их и громко урчит.

— Ах, ты ж скотинка, — я глажу его по мягкой шерсти между ушей, щекоткой прохожу по подбородку, массирую спину. От удовольствия челюсть его слегка отвисает и наружу вываливается кончик языка. Котэ словно чувствует мою печаль. Он залезает ко мне на грудь, кладёт лапы на мои плечи и прижимает мордаху к моему лицу.

— Ты один ждёшь меня, — произношу я вслух, и мне становится неимоверно жаль себя саму. На глаза наворачиваются слёзы. Иногда я думаю о том, что я в этом мире лишний элемент. Мне некуда идти, никто меня не ждёт, и некому поплакаться в жилетку, «no place to go», как в песне. Я врубаю колонки на полную мощь и включаю Avril Lavigne «Nobody’s home». Честно говоря, у меня хреново с английским, и я никогда не понимала, в каком смысле она поёт «никого дома»: в прямом или переносном. Но в моем случае подходит и тот, и другой. Кот не в счёт. Я беру расчёску, и представляю, что это микрофон. Все слова не знаю, но там, где помню, кричу громко и от души, особенно «broken inside», потому что я тоже сломлена. Там, где не помню слова, просто открываю рот и танцую. С последними аккордами валюсь на диван, под который залез шокированный кот, и смеюсь, сама не знаю, над чем.

Я лежу, раскинувшись на кровати, и уже начинаю засыпать, как вдруг телефон на столе пиликает от входящего сообщения. Странно, кто может мне писать в такое время? Как минимум есть одно предположение. Возможно, очередной член вломился в моё личное пространство в Нидзяграме. Я просто не понимаю, почему эти турки, индусы и таджики так уверены, что мне интересно, как выглядит их отросток? Каждый второй мужик, желающий познакомиться, отправляет его в качестве своей визитной карточки, словно это может кого-то заинтересовать. Нет, даже если меня и заинтересуют его габариты, я могу, например, не поверить в авторские права фотографии. Долго ли скачать с интернета чей-нибудь впечатляющий член и отправить его наивной потенциальной жертве? Так что я лучше посплю. Однако только я закрываю глаза, как телефон пиликает снова.

Сейчас пошлю этот член куда подальше! Решительно поднимаюсь с кровати, иду к столу и беру в руки телефон. Открываю сообщения в приложении. Запрос от незнакомого аккаунта. Открываю и вижу два сообщения:

1. Василиса, доброй ночи!

2. Как поживают твои джинсы?

Сон как рукой снимает. Сердце колотится, как бешеное, словно хочет разорвать мою грудную клетку. Незнакомец нашёл меня в интернете.

Я пишу:

— Привет! Краска уже высохла.

Тут же вижу, как собеседник набирает сообщение.

— Отлично! Не выкидывай, они нам ещё пригодятся.

Он написал «нам»!? Я в диком восторге! Пишу:

— Зачем?

— Узнаешь позже. Ты завтра работаешь?

— Нет, у меня два выходных.

— Ты рада?

— Конечно!

Я жду, что он пригласит меня погулять или провести время по-другому, но он лишь пишет:

— Кажется, твоя работа не приносит тебе удовлетворения.

Он зрит в корень. Мне хочется рассказать ему об Антонине Ивановне и её ежедневных криках, о гиене Ольге, о штрафах, но я понимаю, что ему не обязательно знать о том, как меня унижают. Я просто отвечаю:

— Да.

— У меня тоже работа не из приятных, — пишет он, — поэтому я по вечерам рисую.

— Я так и подумала, что ты художник.

— Проницательно, — он шлет ироничный смайлик, — Просто для меня каждый новый рисунок — это эмоциональная разрядка.

— Рисуешь в технике дриппинга?

— Умница! Да! Хочешь, я покажу тебе свои творения?

— Конечно!

Я счастлива.

— Чуть позже, — пишет он, и я расстроенно вздыхаю. Я бы хотела оказаться рядом с ним прямо сейчас. В диалоге возникает пауза, и у меня появляется вопрос.

— Как ты меня нашёл?

— У нас в городке не так уж и много Василис.

Я хлопаю себя ладонью по лбу, ну, конечно же, бейджик!

— Ну да, логично, — я отправляю смеющийся смайлик, и он шлёт такой же в ответ.

— Уже поздно, — пишет мне он, — спокойной ночи!

Мне жаль, что он завершает разговор, и с сожалением пишу:

— Спокойной ночи.

У меня в голове сотня вопросов: когда мы увидимся, где он живёт и кем работает, и, кажется, сегодня ночью я уже не усну.

Произошедшее кажется мне волшебной сказкой. Я захожу на его страницу, но там нет никакой информации, кроме того, что это User34578643. Ни аватарки, ни имени, ни информации, ни постов. Словно он только что создал страничку и ничего не успел разместить. Жаль. Ко мне запрыгивает кот. Я обнимаю его рукой, и он начинает урчать. Это самый успокаивающий звук в мире, и я постепенно засыпаю, испытывая ощущение искрящегося счастья.