Проповедник свободы

Василиса Маслова

В маленьком городке на Волге происходит серия жестоких убийств, а девушка Василиса, работающая продавцом в магазине строительных материалов, влюбляется в Художника. Вот только Художник явно не так прост, и Василисе предстоит распутать клубок тайн и расследовать, кто же стоит за кровавыми нападениями. Книга содержит нецензурную брань.

ГЛАВА 4

«Animal instinct»

Cranberries

Ой, ты гой еси! Я плачу, как Ярославна, ожидающая своего любимого, а его всё нет и нет. Прошла неделя с того вечера, как он написал мне в Нидзяграм, и с тех пор от него нет ни слуху, ни духу. Я, кажется, становлюсь одержимой. Захожу в приложение каждую свободную минуту, проверяю сообщения не только там, но и в электронном почтовом ящике, захожу в соцсеть, включила все уведомления, но кругом тишина. Несколько раз просматриваю нашу переписку, но он был в сети неделю назад. Хочу написать ему каждый раз, но буквально бью себя по пальцам. Какой смысл, если он не заходит в приложение? Может, он вообще решил посмеяться надо мной или написал в алкогольном опьянении и забыл? Да и вообще, для чего я ему? Я не красавица. В жизни я обычная скромная девчонка, и доказательством моей женской несостоятельности служит отсутствие даже случайных перепихонов. Мужчины просто не обращают на меня внимания.

Что происходит со мной? Я допускаю ещё больше ошибок на работе. Антонина Ивановна не переносит меня на дух, потому что я абсолютно бесхребетная амёба.

В очередной день под вечер она вызывает меня в кабинет.

— Что с тобой происходит? Я и раньше знала, что ты бездарность, но чем дальше, тем хуже! Ты каждый день забываешь пробивать чеки, вчера обсчитала покупателя, сегодня наоборот лишние деньги на сдачу отдала. Я по десять раз на день делаю возвраты из-за того, что ты неправильно выписываешь товар! Ты две доставки сорвала из-за того, что забыла отправить документы. Логисты над нами смеются! Ольга жалуется на тебя трижды в день! В зале у тебя бардак! Иди за мной.

Она выходит из кабинета и грузной походкой с разрывающим барабанные перепонки цоканьем каблуков следует в отдел вентиляции и электрики. Я послушно плетусь за ней.

— Посмотри сюда, сюда, сюда, — она поочередно тыкает на пустые ценникодержатели, — Ценников нет на половине товара! На витрине бардак!

Она хватает меня за руку, берётся за мой указательный палец и, с силой нажимая на него, ведет по полке с прожекторами. Я, спотыкаясь и чуть ли не наступая ей на пятки, тащусь следом.

— Вот! — она тычет моей собственной рукой мне в лицо. Я смотрю на палец, на котором собралось облачко серой пыли.

— Ты когда в последний раз тут убиралась?

— Месяц назад, кажется, — пытаюсь вспомнить я.

— Месяц! Мне интересно, дома у тебя тоже такой срач? Там-то ты, наверное, следишь за чистотой!

Я вспоминаю свой бардак и не могу сдержать улыбку, что выводит начальницу из себя.

— Нет, вы гляньте на неё! Ей ещё и весело! — лицо её багровеет, — В общем, так: я долго терпела, но с меня хватит! Я даю тебе две недели, слышишь? Две недели испытательного срока! Если ты по-прежнему будешь создавать мне проблемы, я тебя уволю. Поняла?

Я смотрю на неё, и думаю о том, чем я буду платить за квартиру, когда останусь без работы.

— Ты поняла, тупица? — переходит она на крик.

— Да, — кротко отвечаю я, и на глаза наворачиваются слёзы.

— И хватит разводить сырость, а то лягушки разведутся! — цокнув каблуками, она разворачивается и уходит обратно в кабинет.

Я ничего не могу с собой поделать, отхожу в слепую зону, где не берут камеры, и пытаюсь успокоиться, однако слёзы текут бесконтрольно.

— Сама она лягушка! — слышу бархатистый голос за своей спиной и поворачиваюсь. Он стоит на расстоянии, нарушающем все возможные границы личного пространства. Приходит понимание, что он слышал, а может, даже видел всё, что сейчас произошло. Этот факт расстраивает меня ещё больше, и я думаю о том, какого же он обо мне теперь мнения. Но его лицо абсолютно спокойно, словно море в безветренную погоду. Он подносит руки к моему лицу и тёплыми мягкими ладонями вытирает мокрые щёки.

— Здравствуй, Василиса!

Я ощущаю запах топлёного молока.

— Здравствуй… — растерянно произношу я.

— Проконсультируешь меня?

— Да, — слёзы останавливаются сами собой, и я по-прежнему ощущаю тепло его ладоней на лице, — куда ты пропал?

— Извини, было слишком много работы.

— Кем ты работаешь?

Он с недоумением и интересом смотрит на меня своими тёмными жгучими глазами, словно открывает нечто новое.

— Ты разве не знаешь?

— Конечно, нет, — из моей груди вырывается всхлип облегчения, который так часто испускают дети после долгого плача и истерики.

— Я работаю врачом в нашей поликлинике, ты же там бывала?

— Конечно же, бывала. Я там с детства наблюдалась.

— Часто болеешь?

— Нет.

И тут я понимаю, что последние лет пять я действительно не болела, я даже ни разу не чихнула. А он довольно молод, и скорее всего, работает в больнице не слишком долго.

Я снова смотрю на его руки и изящные пальцы.

— Ты хирург?

Он улыбается мне и отвечает:

— На полставки.

Я удивляюсь своей проницательности, всё-таки первое впечатление — самое верное.

— Теперь я понимаю, почему ты написал, что тоже устаешь от работы. С людьми работать сложнее всего.

— Согласен, Василиса, — он улыбается, и его улыбка кажется мне загадочной, — Так ты мне поможешь?

— Конечно! — моё настроение мгновенно взлетает до облаков, и мозг начинает мыслить чётко и ясно.

— Смотри, мне нужен брусок размером примерно 20 на 40, можно 15 на 40. Есть?

— Да, есть!

— Ещё нужна морилка и лак. Поможешь выбрать?

Мы идём к полке с морилками, и он выбирает среди палитры выкрасов мой любимый цвет махагон. А потом я предлагаю ему мебельный лак для внутренних работ. В завершении он берёт декоративные гвоздики без шляпок.

— Василиса, когда у тебя выходной? — вдруг спрашивает он.

— Завтра, — отвечаю я.

— Чудесно, — он выглядит довольным, — как ты смотришь на то, чтобы завтра съездить на холмы? Погоду в интернете обещают тёплую и солнечную. Погуляем, посмотрим на Волгу.

— Хорошо, — я обалдело улыбаюсь от его предложения.

— До завтра? — спрашивает он.

— До завтра, — шепчу я ему в ответ.

Он идёт на кассу, где сидит Ника, а я наблюдаю за ним из-за стеллажа с краской. Он держится уверенно и спокойно, так, словно ему принадлежит весь мир. Ника кокетничает, наматывает на палец локон светлых волос и говорит нежным сладким голосом, чем приводит меня в бешенство. «Успокойся», — говорю я сама себе, — «он не твоя вещь и может общаться, с кем хочет». Когда он уходит, я снова и снова возвращаюсь мыслями к нашему разговору и предвкушаю великолепный завтрашний день в его обществе. Я чувствую, как в меня вливаются жизненные силы. Они растекаются в каждой клеточке моего тела, меня посещает желание действовать, и вот я уже уверена, что меня не уволят. Я докажу всем: и Антонине Ивановне, и Ольге, и Нике, и Миле, — на что я способна. Быстрым пружинящим шагом я иду в туалет, набираю там ведро воды с мылом и остаток дня провожу, активно отмывая полки, банки и инструмент. Последние полчаса рабочего дня развешиваю ценники, которые любезно сделала для меня Ника.

Кругом нет ни пылинки, банки с краской блестят, как новые (я догадалась вытереть их сухой тряпкой после мытья, чтобы убрать разводы), ценники в вентиляции висят на каждом товаре, даже воздух стал более свежим, увлажненным и прохладным.

— Можешь, когда захочешь, — удовлетворенно произносит начальница, выйдя вечером в торговый зал.

Я иду домой уставшая, но довольная собой. Кот с разгону прыгает мне на ногу и карабкается по одежде к голове. Я беру его под передние лапы и кружусь с ним по комнате. Он широко раскрывает свои круглые жёлто-зелёные глаза и пытается поджать задние лапы, но я кружусь ещё быстрее, так что у самой отказывает вестибулярный аппарат. Я наконец падаю на диван и отпускаю кота. Комната продолжает вращаться вокруг меня, и краем глаза я замечаю, как животинка пытается спастись от меня бегством, но тоже заваливается набок. Так мы с ним и лежим, я — на диване, он — на полу, пока мир вокруг нас не останавливается. Мне весело. Я кормлю кота, ем сама, а потом слышу звук сообщения и кидаюсь к телефону. Открываю Нидзяграм и читаю:

— Завтра заеду за тобой в 10:00. Захвати с собой дриппинговые джинсы.

Ого, он знает, где я живу. В принципе, он работает в больнице, к которой я прикреплена, поэтому ничего удивительного. Нашёл мой адрес в картотеке. И всё-таки мне льстит, что он обратил на меня внимание.

Мне не хочется спать, и я иду в ванную, закидываю бельё в стиральную машину вместе с порошком с запахом горной свежести. Под одну из любимых песен Cranberries «Animal instinct» разбираю хлам на полках, а одежду, горой лежащую на стуле, развешиваю на плечики в гардероб. Мою посуду и плиту. Как в песне, он заставил меня плакать и почти умереть, но вернулся, чтобы взять меня за руку и изменить эту реальность. Когда дома становится мало-мальски чисто, я иду в душ и включаю горячую воду. Сильная струя бьёт мне на шею, и усталость растворяется в ней, стекая вместе с потом и ороговевшими клетками кожи в отверстие душевого поддона. Подставляю голову под воду и намыливаю волосы шампунем с ароматом крапивы. Не романтично, но другого нет. Наливаю каплю геля на пушистую мочалку и нежными круговыми движениями тру грудь и живот, представляя, что это его нежные красивые пальцы гладят и ласкают мою кожу. Затем я спускаюсь к паху, промежности и к бёдрам. От стимуляции тысяч кожных рецепторов нервные импульсы мгновенно летят в мозг, а оттуда из-за волшебных биохимических превращений идут команды в кровеносную и половую системы. Кровь приливает к щекам, а стенки влагалища выделяют прозрачную и невероятно скользкую смазку. Я вожу пальцами между ног, и нежными движениями начинаю массировать свою вишенку. Оргазм у женщины начинается в голове. Я ярко представляю, что это не я манипулирую пальцами, а он доставляет мне удовольствие языком. Ускоряюсь и кончаю так, словно тысячи салютов взрываются в ночном небе. Я чувствую резкие сокращения матки, которые ещё некоторое время не прекращаются. Лицо горит от пережитого, но теперь я твёрдо уверена в том, что в следующий раз эти ощущения я разделю вместе с ним.

Ночью я сплю, как убитая, и утром без десяти минут десять меня будит звук сообщения. Я спросонку беру телефон, открываю приложение и в ужасе вскакиваю на ноги:

— Я подъехал. Жду.

Я в смятении начинаю метаться от ванной к гардеробу, от прихожей к кухне. А ведь я хотела встать пораньше, выбрать какую-нибудь одёжку посимпатичнее, накраситься, но сейчас я не успеваю. Я легла спать с мокрой головой, и сейчас мои длинные волосы ещё влажные. Быстро прохожусь расчёской по ним и делаю конский хвост. На ходу чищу зубы и ищу носки. Блузка, которую я хотела надеть, мятая, и я напяливаю простую футболку с анимешным Осаму Дадзай, которую заказала в прошлом году через интернет. Штаны у меня всего одни, тут выбирать не приходится. Гляжу на часы: вот это скорость, я справилась за семь минут! Засовываю ноги в ботинки, накидываю куртку и почти у самого порога вспоминаю про залитые краской джинсы. Бегу в ванную, снимаю их с верёвки, складываю в свой рюкзак. Спускаюсь с третьего этажа во двор и вижу припаркованный рядом чёрный мерин. О, ничего себе! Моя зазноба стоит перед машиной и встречает меня словами:

— Джинсы взяла?

— Ага. Твой? — я киваю на мерседес.

— Нет, у меня конь попроще, — он берёт меня за руку, вместе обходим машину, и я вижу за ней припаркованный белый мотоцикл. Мне кажется, что он круче, чем десять мерсов, вместе взятых. К мотоциклу привязан брусок, разрезанный на четыре части разной длины. Художник подаёт мне шлем:

— Надень, а то менты остановят.

Я беру шлем из точёных рук и пока надеваю его, мужчина заводит мотоцикл.

— Садись и держись крепче, — он кивает головой на сиденье позади себя.

Я перекидываю ногу и обхватываю руками его торс в кожаной куртке. Даже под несколькими слоями одежды я чувствую, какой он железобетонный. И почему-то мне кажется, что Художник улыбается, когда я прижимаюсь к его спине всем телом. Он берёт меня руками под колени и притягивает вплотную к себе. От этого по телу разливается тепло, а душа, как маленькая бабочка, трепещет крыльями где-то в области сердца.

— Ну, держись, Василиса! — он газует и трогается с места.

Погода действительно радует. Солнце обрызгало землю тёплым сияющим золотом. Осенью в нашем городке у Волги такое бывает редко. От реки постоянно идут испарения, которые формируются в облака. Но сегодня довольно прохладно, почти мороз. Я думаю, о том, что Художник едет без перчаток, и сейчас у него точно замёрзнут руки. Пока мы катим к холмам, над нами с ухающим грохотом пролетает пара вертолётов. Они всегда проходят над нашим городком, неподалеку лётное училище. Я знаю, что это учебные полёты, но сердце всякий раз замирает от страха, когда я слышу этот звук дома или на работе, или по дороге из дома на работу. Сейчас, когда я сижу, прижавшись к вкусно пахнущей куртке, меня абсолютно не волнуют эти летающие мухи. Ветер свистит справа и слева, а мне на удивление спокойно и радостно. Даже если именно сейчас лётчик потеряет управление и рухнет прямо мне на голову, я готова расстаться с жизнью. А Художник… Нет, он пусть живёт, потому что… мир без него перестанет существовать. Мотоцикл начинает реветь мощнее, и я чувствую, что мы едем в гору. Совсем рядом. Мы останавливаемся на вершине холма рядом с обрывом. Я оглядываюсь по сторонам и замираю. Почему я раньше никогда здесь не была? Наш городок отсюда кажется совсем игрушечным. Лишь в паре мест стоят пятиэтажки, а в основном это лоскутное одеяло из крыш частных домов зеленого, красного и серого цвета. Меж домов много деревьев, они умирают. Кое-где ветви полностью избавились от листвы, но в основном они покрыты коричневым, бурым, красно-жёлтым убранством. Под холмом лежит старое городское кладбище, плотно утыканное крестами. За городом течёт река. Сегодня она абсолютно спокойна. Я вижу островки на том берегу, а где-то справа за водами Волги раскинулся соседний, более крупный город, затянутый дымкой то ли смога, то ли тумана.

Ноги при езде чуть затекли, и, пытаясь слезть с сиденья, я неуклюже падаю на землю. Он ставит мотоцикл на подножку и поднимает меня.

— Кажется, это моя судьба, — смеётся он, — поднимать тебя на ноги.

Его смех такой заразительный! Я тоже начинаю смеяться.

— Ты красивая, когда улыбаешься, — серьёзно говорит он, — жаль, что я чаще вижу тебя в слезах.

— Ты меня всего два раза до этого видел, — я улыбаюсь ему.

— А мне кажется, что я знаю тебя уже давно, — он проводит ладонью по моей щеке, и смотрит мне в душу своими почти чёрными глазами, а затем отвязывает от мотоцикла какую-то холщовую сумку и, разматывая проволоку, открепляет бруски, — Как ты смотришь на то, чтобы сотворить шедевр?

— Положительно! — киваю я. Мне становится интересно, что же он задумал.

— Тогда доставай джинсы!

Я вынимаю джинсы из рюкзака и разворачиваю. Он вынимает из сумки баночку с морилкой и лаком, а остальное вытряхивает наружу. На землю падает молоточек, гвоздики, пара кистей, полотно для ножовки, наждачка, ножницы и тюбик клея.

— Ого, вот это арсенал! — удивляюсь я, — Половина строительного магазина!

— Всё пригодится, — по-деловому отвечает он и забирает у меня из рук голубые джинсы, заляпанные алой краской. Он берёт ножницы и кромсает брюки так, что нитки во все стороны летят. Затем он складывает куски, как пазл, и я понимаю, что он хочет сделать. Хватаю бруски и выкладываю их на джинсовое полотно в форме рамки. Мы ползаем по жухлой траве. Я склеиваю между собой куски ткани, он стучит молоточком по брускам, шлифует их наждачкой. Затем мы вместе красим бруски морилкой и покрываем сверху лаком.

— Теперь надо подождать, пока лак высохнет.

— Нитроцеллюлозный сохнет минимум два часа, — сообщаю я ему инструкцию с банки, которую однажды вычитала и запомнила навеки.

— Да, знаю, подождём, — он садится на траву и крутит в руках молоток. Он словно размышляет, как начать разговор.

— Василиса? — он смотрит на меня вопросительно.

— Что? — я сижу напротив него, и подставляю лицо последним тёплым лучикам в этом году. Я словно получила письмо от лета.

— Ты очень умная девушка, — начинает он.

Я смотрю на него, не понимая: говорит он правду или издевается.

— Я серьёзно. Почему ты работаешь в строительном магазине, обычным продавцом? Я уверен, что это не твой путь. Ты достойна большего.

Я краснею, это больная тема.

— На самом деле, я больше ничего не умею. Только продавать.

— Так у тебя же есть педагогическое образование, почему ты не работаешь в школе, например?

Я не помню, что рассказывала ему о своём образовании, но вспоминаю, что у него есть доступ к картотеке больницы. Некоторое время я пытаюсь сформулировать ответ.

— Понимаешь, я не уверена, что смогу чему-то научить детей. Кроме того, они такие шумные и наглые, боюсь, мне не хватит терпения с ними работать.

— То есть терпеть причуды начальства ты можешь, а тут сомневаешься?

— Тут… Я привыкла, — мне становится стыдно за свою бесхребетность.

— Василис, ты заслуживаешь большего. У тебя не должно быть в этом никаких сомнений. Потому что это говорю тебе я.

Удивительно, но я ему верю. Его слова наполняют меня силой, словно он Бог. А как Бог сказал, так и будет. Я испытываю почти религиозный трепет, глядя на него. А он смотрит на меня настолько уверенно и бескомпромиссно, словно я его рабыня.

— Ты боишься меня? — вдруг грозно спрашивает он, продолжая крутить молоток в руках.

— Нет, — отвечаю как есть, потому что любовь к Богу и страх не имеют ничего общего.

Его лицо просветляется, и он снова улыбается. В его улыбке есть что-то мальчишеское. Ямочки?

— Тогда давай посмотрим, что у нас получилось.

Мы поднимаемся с земли и смотрим на наше творение. Я поражена. Картина выглядит впечатляюще. Я вижу океан на фоне грозового неба. Воды его красны, словно состоят из крови тысячи убитых человеком китов. Ветер взметает ввысь капли этой крови, а издалека на меня идёт девятый вал, который вот-вот сметёт всё на своем пути. От страха я хватаю Художника за руку.

— Нравится? — просто спрашивает он, но я вижу, что моя реакция рассказала ему всё без слов.

Я киваю головой, не в силах что-либо сказать. А он берёт гвозди и прибивает полотно к рамке. Теперь выглядит ещё круче.

— Я хочу, чтобы эта картина висела у тебя дома, — властно говорит он.

Я не возражаю.

Вдруг он смотрит на мои ноги и начинает смеяться. Я невольно следую за его взглядом и понимаю, что же его так развеселило. Господи, я надела разные носки. Один из них зелёный, с забавными авокадо, а второй красный — с клубникой.

— Василиса, я боюсь, это может нам помешать при создании новых картин! — говорит он мне, еле сдерживая смех.

— Я не дальтоник! — оправдываюсь я, — Просто с утра очень торопилась, и, видимо, надела первое, что в руки попало.

Я краснею и прячу лицо в ладони.

— Да ладно, всё нормально! — он уже буквально хохочет, и задирает свои штанины. Теперь я тоже начинаю смеяться. Один его носок чёрный, а другой — серый!

— Мы с тобой чем-то похожи, — подмигивает он мне.

Затем он снова становится серьёзным и говорит.

— Когда-то я тоже был таким, как ты. Я всего боялся, я не мог постоять за себя, не мог сказать «нет», но я научился владеть, пользоваться и распоряжаться этим миром. И если ты мне доверишься, я научу и тебя.

Его слова вновь погружают меня в трепет, но я чувствую, что он — это моя судьба.

— Я доверяю тебе.

Он обхватывает мое лицо ладонями и целует лоб.

— Тогда слушай внимательно мой первый урок: играй по правилам и будешь неуязвима. Запомни это!

Я киваю.

— Хорошо, тогда поехали к тебе. Нужно найти место для этого шедевра, — он улыбается, а у меня в груди снова бьёт крылышками бабочка.

Я немного волнуюсь, когда он заходит в мою квартиру. Хорошо, что я вчера прибралась. Он с любопытством осматривает мой скромный интерьер, заглядывает в ванную, на кухню. Я ставлю чайник и грею в микроволновке остатки супа. После свежего воздуха кажется, что он очень вкусный. После ужина он сам находит место напротив моего дивана, куда вбивает гвоздь и вешает картину. Некоторое время мы сидим на диване, рассматривая её. Затем он целует меня и начинает стягивать с меня одежду.

— У тебя крутая футболка, — говорит он, и я остаюсь в одном лифчике, — и красивая грудь. Он осыпает мою кожу поцелуями, и я чувствую его горячее дыхание.

Затем он отстраняется от меня и снова смотрит на картину.

— Каждый раз, просыпаясь, ты будешь думать обо мне, — говорит он, — вот только мне кажется, что на этом полотне не хватает пары штрихов. Он вынимает из кармана брюк что-то белое и разворачивается ко мне спиной. Я настолько возбуждена, что сразу не могу понять, что он делает. По характерному звуку понимаю, что он надевает на руки перчатки. Затем он поворачивается, и я отключаюсь.