«DIXI ET ANIMAM LEVAVI». В. А. Игнатьев и его воспоминания. Часть IX. Очерки по истории Зауралья

Василий Алексеевич Игнатьев, 2019

Воспоминания уральского преподавателя и бытописателя Василия Алексеевича Игнатьева (1887-1971) в 10 частях. В 9-й части автор рассказывает о зауральских сёлах и деревнях, особенностях социального и бытового уклада населения, своей любви к родным краям.

[Экономика Течи]

Теченский базар, рыночные отношения и окрестные ярмарки

[1961 г. ]

Еженедельно, по понедельникам, в Тече бывали базары на площади, расположенной около церкви с северной и восточной стороны её. В северной стороне были расположены деревянные «лавки» для торговли, а в восточной стороне массивные весы: и те, и другие принадлежали церкви и эксплуатировались за известную плату, впрочем, больше весы, чем «лавки». В лучшую пору существования базаров и ярмарок в дни последних поднимался флаг на высокой штанге…

Когда были учреждены в Тече базары — не известно. Почему именно в Тече? Очевидно, потому, что она являлась узлом для значительного района Шадринского уезда. Во всяком случае, теченцы гордились базарами, а Антон Лазаревич Новиков благодарил Бога за них.

К понедельнику у населения было особое отношение: рабочим днём он считался на половину — после базара, примерно с 11–12 ч. дня. Если даже у кого и не было прямой необходимости в базаре: купить или продать что-либо, шёл на базар посмотреть, что творится на белом свете, «чем люди живы» и шёл не как-нибудь, а приодевшись, как в церковь, а на базаре разгуливал или беседовал в группе мужичков о ценах, урожае, о разных новостях, которые привезли «заморские» гости — из Бродокалмака или Сугояка. Богатенькие мужички, скажем, баклановские Богатырёвы приезжали на рысаках: Пётр Кириллович, например, приезжал на своём знаменитом Савраске прямо с маху на рысях чуть не до половины базара. Зимой у него на голове была бархатная вроде скуфьи шапка с меховой оторочкой по низу, романовский полушубок, подпоясан он красным кушаком, на ногах казанские валенки с вышивкой. Идёт он по рядам и у него вид такой, что он хочет сказать: «достану кисет с деньгами и всех вас в карман положу». А Антон Лазаревич — что твой именник: глаза сияют радугой, голос медоточит, руки прикованы к аршину. «С прибылью торговать» — несётся ему со всех сторон.

Кто из «купцов» откуда и с чем приезжал на базар в Течу?

Прежде всего, нужно отметить, что мало кто приезжал с мануфактурой, которая по существу являлась главным промышленным предметом торговли. Из Сугояка приезжал Максим Алексеевич, да и то не столько на торговлю, сколько в гости к родным. Приезжал кто-нибудь из Шишкиных тоже из Сугояка. Объяснялось это тем, что все ближайшие торговые точки контролировались Антоном Лазаревичем: им просто в Тече нечего было делать, а более отдалённым не было смысла расходоваться на дорогу, потому что они знали, что им с Новиковым тягаться не посильно. В области торговли мануфактурой Новикову была обеспечена полная монополия. Мелкие «купцы» из Сугояка привозили на продажу разного рода бакалейные товары: чай, сахар, орехи, пряники; летом сезонные: серпы, косы; привозили и мануфактуру.

Из Бродокалмака накануне, с вечера, приезжала «Рещиха» Решетова с консервными товарами. Славилась она выделкой кожи. В Тече появились тоже кожевники — «Рыбины», но они только ещё начинали дело, не создали себе ещё авторитета, наоборот, иногда «поджигали» материал, так что можно было считать её единственным специалистом в этой области. В её руках была сосредоточена и торговля и производство, так что в Течу она приезжала не только за тем, чтобы продать товар, но и сдать заказы, вновь закупить сырьё и принять новые заказы.

Также приезжали из Бродокалмака накануне базара гончары с кринками, корчагами, латками. Эта отрасль промышленности и торговли была их монополией.

Специально торговлей мясом занимался бродокалмакский тоже житель — Мурзин. В летнее время он ездил по деревням и не в базарные дни и «с голосу» продавал мясо. В зимнее время он уже не был монополистом: мясо привозили из ближайших деревень и теченские жители. В зимнее время на базаре можно было наблюдать целые туши говядины и свинины. Кстати сказать, свиньи были в хозяйстве теченцев да и вообще в нашем крае не в почёте: их как следует не откармливали.

На базар иногда кирдинские старики-рыболовы привозили карасей с Маяна или с какого-нибудь другого озера: свежих, зимой замороженных или сушёных, выпотрошенных и очищенных от чешуи и нанизанных на палочку.

Осенью кто-либо из соседних сёл, а иногда и из теченцев привозил кустоксинские арбузы. Особенно ими любили лакомиться татары.

Продукты смолокурения к продаже их летом на базаре составляли монополию теченских смолокуров.

На базар привозили ивовую кору для дубления шкур и берёзовую для продажи смолокурам. Привозили сено зимой. Его продавали возами «на глаз» — 1,5–2 копны за восемь гривен. Дрова не были базарным товаром: их обычно продавали по заказу. Овощи тоже не были предметом продажи. Позднее, после О[ктябрьской] р[еволюции] стали возить на продажу картофель в Челябинск. Молочные продукты: молоко, творог, сметана на базаре не продавались. Продавали шерсть, лён и коноплю в «пасынках», т. е. в связках в очищеннмо виде.

Из кустарных изделий продавались плетёные короба, корзинки, веретена, прялки.

Редко выводили на продажу на базаре лошадей, коров. Чаще всего эти сделки делали по личному знакомству, причём коровы расценивались в 23–25–30 руб., а лошади — в 35–45–50 руб. Рысак стоимостью в 100 руб. был уже редкостью. Но в начале столетия в Тече появился специальный торговец лошадьми — Иван Сергеевич [Попов].

Из пищевого производства нужно отметить следующие предметы базарной торговли: некоторые предприимчивые женщины зимой продавали пельмени: разводился костёр, тут же варили и «горяченьких» продавали. Было семейство Козловых, которые выпекали к базару пряники с изюмом и свежие продавали по 5 коп. за фунт. В дни рекрутских наборов предприимчивые женщины торговали чаем из пахучих трав, который назывался сбитень.

Продавали иногда на базаре и разные вещи домашнего обихода, устаревшие, поношенные.

Главным продуктом торговли было зерно: пшеница, рожь, овёс. Естественно, что торговля этими продуктами больше производилась зимой — после обмолота. Привозили их возами: в коробе или санях, чаще насыпанных прямо в полог, а не в мешки. Воз взвешивали на весах, подвешанных к ним, зерно высыпали, а сани снова взвешивали. Капризная деревенская валюта: когда урожай — она падает; неурожай — поднимается. Вот, например, цены урожайного года: овёс — 23 коп., рожь — 36–37 коп., пшеница — 52–53 коп. за пуд. Перейдём на цены промышленных товаров: сахар — 8 коп. фунт, бязь-ситец — 8 коп. аршин.

В дореволюционное время крестьяне, имевшие по 3–4 лошади в хозяйстве предпочитали везти пшеницу в Каменский завод скупщикам, которые отправляли её в Англию. Что при этом они выгадывали? Допустим, что в Тече цена на пшеницу в 56 коп. за пуд, а в Каменском заводе — 63 коп., следовательно на 7 коп. дороже. На трёх подводах зимой крестьянин сможет свозить сто пудов, следовательно, он заработает 7 руб. за два дня. Один рубль он израсходует на овёс лошадям при поездке, следовательно, его чистый заработок составит 6 руб.

Кроме пшеницы, ржи и овса продавали горох, ячмень, солод, хмель.

Яички на базаре не продавали, а особым скупщикам. Помнится, в одному году продавали по 90 коп. за сотню. По домам приходили продавать рыбу местного улова, грибы, ягоды. Всё это в малых количествах. Ежегодно по сёлам разъезжали верх-теченские монашки с продажей малины, белой и красной смородины. У населения иногда не хватало денег в обращении, и тогда Новиков отпускал разную мелочь — махорку, спички — в обмен на яички.

Кроме еженедельных базаров устраивались ярмарки в дни престольных праздников: в «Девятую пятницу», в «Первый Спас» (1-го августа), во «Введение». В отличие от обычных базаров, торговля начиналась с полдён накануне праздника и продолжалась до полдён дня праздника. Ассортимент товаров был другой, а именно был рассчитан на проведение праздника. В палатках продавали мануфактуру и бакалейные товары преимущественно.

Из окрестных ярмарок популярной была Прокопьевская в Бродокалмаке 8-го июля. Сюда привозили на продажу сибирское топлёное масло, шерсть, лён в «пасынках». Масло, например, продавалось по 11 руб. за пуд.

Теченский базар был для населения наглядной школой рыночных отношений, а также показателем классового расслоения населения. Не подлежит сомнению, что все слои деревенского населения — от богатеев и до бедняков — уже узнали вкус и запах этих жёлтеньких, зелёненьких, голубеньких и розовеньких бумажек, имели кисеты для звонкой монеты, конечно, различной величины и хранили деньги в разных местах — кто в сундуке, а кто на «божнице». На базаре же они постигали тайны экономических отношений, узнавали, как это делается и учились, как это нужно делать, и в зависимости от того, как они усваивали азбуку этих отношений, двигались к верху или к низу.

Едва ли в эти времена был кто-нибудь из теченцев такой, кто бы не знал дорогу в лавочку Антона Лазаревича. Не стал бы он делать у своей лавочки стайки для привязи лошадей, если бы не знал, что это нужно. Только раз в жизни автору сего удалось видеть в деревенской избе лучину, а дальше уже он видел только керосиновые лампы. Антон Лазаревич мог бы рассказать, что от него уносили в свои избы теченские мужички, а уносили они: мануфактуру, сахар, чай, изюм, орехи, пряники, керосин и т. д. Он мог бы рассказать, конечно, строго конфиденциально, на каких дрожжах рос его капиталец. Круг уже был замкнут: «они» уносили на базар зерно, шерсть, мясо и пр., а с базара, главным же образом, из лавочки Антона Лазаревича несли товары. Чай пили с сахаром, в прикуску, вернее присасывая, бережно, складывая на перевёрнутую чашку остаток. Было и приветствие: чай с сахаром. Все пили с сахаром? — Все!

При НЭПе базары в Тече возобновились, но в меньшем объёме. На рысаках на базар тоже приезжали, но не Богатырёвы, а кто-нибудь из власть имущих. Робко начинали оживать «прежние», но скоро «подсекло». Началась распродажа из сундуков. Сколько было «их» в Свердловске с полотенцами, с рубахами, вышитыми в самую ажурную строчку, с половиками и пр.

Теперь в Тече базаров нет. Площадь превращена в гумно, куда свозится зерно для просушки. Магазин, б[ывшая] лавка Новикова, наполнен промтоварами: готовой одеждой, велосипедами, парфюмерией и пр. Бакалейные товары перенесены в отдельную лавку. В этой лавке продаётся и печёный хлеб, чего в Тече никогда не было.

Tempora mutantur et nos mutatur in illis.^[76]

ГАПК. Ф. р-973. Оп. 1. Д. 711. Л. 83–90 об.

Публикуется только по «пермской коллекции» воспоминаний автора. В «свердловской коллекции» имеется очерк «Базары в Тече» в составе «Очерков по истории села Русская Теча Шадринского уезда Пермской губернии». Часть II. (1965 г.). (ГАСО. Ф. р-2757. Оп. 1. Д. 379).

Имущественные отношения в Тече перед Октябрьской соц[иалистической] революцией

06 июня 1963 г.

Рента: её виды и роль в имущественных отношениях.

А) Земельная рента.

В силу своеобразных исторических условий развития нашего края владельцами земельной ренты в нём явились самые древние аборигены его — башкиры. На запад и юго-запад от Течи с древних времён существовали и теперь существуют башкирские деревни, различные по величине и хозяйственному значению такие, как по направлению к Каменску-Уральскому: Аширова, Байбускарова, Иксанова и др.; по направлению к Челябинску: Борисова, Кунашак, Муслюмова и др. Среди них такие, как Кунашак и Муслюмова, были настоящими хозяйственными центрами: первый славился ярмарками, а вторая — мельницей. При колонизации края, которая усилилась ещё со времён Екатерины II, аборигены сумели удержать за собой большие земельные угодья, как пригодные для земледелия — под пашни, так и луга, богатые травой. Такое положение повело к тому, что в крае появились целые деревни с башкирским населением, ставшие в собственном смысле трутнями, жившими за счёт земельной ренты. Таковыми были, например, такие деревни, как Аширова, Байбускарова и Иксанова, жители которых только тем и занимались, что отдавали землю в аренду под пашни, а луга — под покосы русским мужичками.

Теченцы в большинстве случаев испытывали нужду в покосах и во многих случаях обеспечивали свой скот сеном только за счёт арендованных у башкиров покосных угодий. «Поехать в татары», или «уехали в татары» на языке теченцев и обозначало поехать на сенокос куда-либо в башкирскую деревню, точнее — за башкирскую землю для заготовки сена на зиму. Делалось это так, что выезжало несколько телег с рабочей силой, вилами, граблями, косами, запасом питания — хлебом, мукой, сухарями, сушёным творогом или чем-либо другим, необходимым для приварка, сахаром, чаем. Уезжали вёрст за тридцать от Течи, жили там до окончания всего цикла сенокосных работ и возвращались домой через десять-двенадцать дней в зависимости от благоприятной или неблагоприятной для уборки снега погоды. Дома оставались только старики и дети. Если дома оставался глава семьи, что бывало в зажиточных семьях, то он время от времени навещал работников на сенокосе, привозил хлеб, квас и прочий провиант. В этом случае отпадала необходимость всё сразу увозить при отъезде.

Существовал ещё обычай отправлять «в татары» на лето на откорм конский молодняк: «стрижков», «селетков». Это возможно было делать только при условии крепкой и надёжной дружбы с хозяином-башкиром, а то иногда среди них попадались люди вероломные, которые «запродавали» одну и ту же землю разным арендаторам. И вообще хозяева, владельцы отдаваемой в аренду земли, требовали, чтобы им оказывали почёт: любили приезжать в гости и обязательно с апайкой, причём какой-нибудь Ухват или Карым не стеснялись прямо требовать, чтобы ему на угощение давали молоко, масло, яйца, обязательно чай, а то и ара́ка (водку), к чему они привыкали при дружбе с русскими, хотя Коран, кажется, не разрешал потреблять ара́ка.

«Крепкие» мужички, вроде известного в Тече Александра Степановича Суханова, арендовали пашни на период троепольного оборота: под пар, на посев по пару и на посев по подпаркам, т. е. на трёхлетний цикл. При известных условиях цикл этот сокращался до двух лет. В Тече количество таких арендаторов было не столь много, как в деревне Кирды, что в десяти верстах от Течи. Эта деревня была по соседству с башкирской деревней Ашировой, и эта территориальная близость, соседство содействовали арендным земельным отношениям. Договоры не оформлялись официально, а только «на совесть», и поэтому, как указано выше, при аренде пахотной земли — пашни чаще всего проявлялись обманы. Держатели ренты на землю, однако, жили бедно, потому что сами уже ничего не делали, не вкладывали своего труда, а оборотливые мужички извлекали для себя пользу, «жирели», как говорили по этому поводу в наших деревнях.

Выше шла речь об использовании земли, о земельной ренте, владетелями которой были не сами теченцы, а владетели со стороны, а сами теченцы были только арендаторами. Были ли случаи в самой Тече и в ближайших к ней деревнях, непосредственно связанных с ней какими-либо общими формами хозяйственной жизни, случаи использования земли в форме ренты? Были, но редкие и при том в форме не чисто земельной ренты, а, например, в форме промыслово-земельной ренты. Были, например, такие случаи чисто-земельной ренты: а) теченский торговец Новиков арендовал у кого-либо из мужичков небольшой участок земли для посева овса «под товары», т. е. расплату товаром, причём земля ему поступала в обработанном виде, а товары шли и на оплату всех форм труда по посеву; б) известно было также, что один из членов церковного причта сдавал в аренду весь свой земельный участок, занятый пашней, переводя его из хозяйственного оборота в состояние чистой земельной ренты. Что же касается сдачи в аренду земли кем-либо из захудалых мужичков богатеям-кулакам, то эти случаи были, но они обозначали уже канун полного разорения и продажи земельных участков.

Промыслово-земельная рента применялась, например, в форме сдачи в аренду земельного участка под постройку на нём мельницы, или вместе с построенной уже на общественные средства мельницей, причём в договоре в том и другом случае оговаривались в том или другом размере льготы для пользования его хозяевами земли, или земли вместе с построенной на ней мельницей. Легко заметить, что рента в данном случае относилась к правам общества, а не личности, о чём речь шла выше.

Б) Жилищная рента.

В дореволюционное время (до Октябрьской революции) в Тече были известны два семейства, которые существовали за счёт сдачи своих домов со «службами» при них в аренду. Это — семейства Мироновых и Сильвановых.

Мироновы были выходцами из «Расеи» и первоначально занимались торговлей. На главной улице Течи, на тракту, стоял их двухэтажный дом под железной крышей. Нижний этаж у него был кирпичный, а верхний деревянный. Со двора был парадный вход на второй этаж — лестница в деревянном дощатом тамбуре, а изнутри была тоже лестница на верх дома. Вверху было три комнаты, а внизу — кухня и две комнаты. При доме был полный комплект «служб» — деревянных под железом. В южной части двора была построена «лавка» — магазин, кирпичный продолговатый сарай, с широкой дверью на улицу, частично остеклённый и окном и дверью — на двор. Мироновы дважды пытались наладить торговлю, но «прогорали»: не выдерживали конкуренцию с Новиковым. На один год удалось Миронову взяться «гонять ямшину», т. е. взять подряд на обслуживание поездок различных земских служилых людей и прочих по нарядам земства «конским способом», но опять-таки «прогорел», махнул рукой на все свои попытки и перешёл на сдачу дома в аренду, причём или весь дом со «службами» сдавался в аренду, а хозяева оставляли себе только одну комнату внизу, или только сдавался один верх с общим пользованием кухней, или, наконец, сдавались только одна-две комнаты. «Лавка» — магазин в этом случае оставалась только кладовой. Полностью дом со «службами» на известные периоды был сдан земским начальникам — Габриельсу и Стефановскому, становому приставу — Атманскому. Отдельно комнату вверху занимала в 1903–1904–1905 гг. учительница Селиванова Мария Ильинична. После смерти мужа хозяйка дома — Анна Ивановна, которая, кстати сказать, немного занималась шитьём, деревянный верх продала одному мужичку в деревню Бакланову, а комнату внизу отдала под пивную, которая в Тече, по мнению некоторых её обывателей, являла собой чуть ли не высшую ступень развития культуры на селе.

«Мироновский дом», как его привыкли называть теченцы, по частям существует в Тече и в настоящее время: низ его занят почтой, а верх снова перекочевал из Баклановой в Течу за Зелёную улицу и занят детским садом. Любопытно, что самым живучим в ансамбле всех элементов «Мироновского дома» оказался скверик у дома, в котором когда-то были сирени и цветы: мальвы, васильки, ноготки. Он существует и теперь.

«Сильвановский дом», как опять-таки привыкли его называть теченцы, во многом имеет аналогичную историю с «Мироновским домом» и в своё время был типичным представителем учреждения, точнее хозяйства, играющего роль жилищной ренты. Его строил когда-то один из членов теченского причта — священник Александр Сильванов. Дом кирпичный, одноэтажный, с парадным крыльцом на улицу. В нём было раньше пять комнат с коридорчиком и кухня. При доме был полный комплект «служб» — деревянных под железной крышей. При доме был садик с черёмухой, сиренью, акацией и клумбами цветов. Хозяин дома рано и скоропостижно умер при своеобразном обстоятельстве: средняя дочь его — Мария — вышла замуж «убёгом» за деревенского парня — Петра Васильевича Лебедева, отец не снёс «позора» и умер. Хозяйкой осталась жена с младшей дочерью Лидией. Мать и дочь занимали одну комнату, а остальные комнаты с общим пользованием кухней и все «службы» сдавали в аренду. На таких условиях одно время занимал дом земский начальник Стефановский. Когда дочь вышла замуж за сына Стефановского, то мать уже не жила в этом доме, а жила где-то у родных, и Стефановские занимали весь дом. После их переезда в Шадринск, дом весь со «службами» занимал на условиях тоже аренды второй теченский священник — Анатолий Бирюков. Наконец, этот дом был продан под волость, и во дворе его была выстроена деревянная «каталажка». В настоящее время в этом доме — изба-читальня. Около него не сохранилось ни построек, ни сада. Дом разрушается.^[77]

В Тече были два дома, принадлежавшие выбывшим из неё жителям: один дом принадлежал неким Флегонтовым, а другой — не известным автору сего хозяевам. Оба дома расположены на главной улице села, на тракту. Дом Флегонтовых, деревянный, с двумя комнатами, кухней, подпольем — подсобной кухней и полным комплектом «служб» одно время арендован был вторым священником Анатолием Бирюковым, а потом продан крестьянину Василию Ивановичу Лебедеву. В этом доме, значительно подряхлевшем, в настоящее время живут потомки В. И. Лебедева.

Другой дом, кирпичный, под железной крышей из кухни, небольшой комнаты и большой комнаты по всему фасаду его, с парадным входом в него со двора и с одним сараем во дворе пережил очень пёструю историю на правах арендного пользования им. Одно время его занимал пристав Селивестров и тогда при нём, кроме сарая, был, вероятно, ещё кое-какой пристрой. От того времени во дворе его сохранялся кирпичный низкий домик, со сторожкой и окнами с решётками — «пересыльный замок» (См. очерк «Николай Яковлевич [Уфимцев]»). Потом в этом доме была школа, а позднее — «монополька» («кабак»). Теперь в этом доме «молоканка» — сепараторная переработка молока. Дом претерпел значительные перемены.

В числе пользователей арендной платой за помещение — жилищной рентой — нужно указать ещё: а) Павла Андреевича Кожевникова, у которого на втором этаже полукаменного дома одно время помещалась школа и б) Григория Александровича Лебедева, у которого в доме земство арендовало одну комнату под, так называемый, «заезжий дом» — гостиницу для проезжих.

К сожалению, не сохранились нормы оплаты за аренду, но они были в денежном выражении.

Особой формой жилищной ренты была сдача комнаты в аренду на условиях пансионата, т. е. с обеспечением питанием. В таком положении находились учительницы, приезжие в Течу. Известно было, что учительница Елизавета Григорьевна Тюшнякова, кстати сказать, больше всех работавшая в Тече, жила на квартире на условиях пансионата у одного мужичка за шесть руб. в месяц. Она имела комнату (горницу), на половину изолированную от семьи хозяина (в ней были разные хозяйские вещи: сундуки и пр.), ей давали в питание хлеб, что-либо на обед и ужин (щи, кашу, парёнки, одним словом, что-либо из деревенского меню). Чай и сахар — свои. Она ходила в баню наряду с другими. Может быть, хозяйка ей кое-что стирала.

На таких же, примерно, условиях она, очевидно, жила и у теченской просфорни — Марии Ивановны Маминой, родной тётки Д. Н. Мамина-Сибиряка.

В) Рента за пользование церковной собственностью.

Взималась в денежной форме. Базары по понедельникам и ярмарки накануне и в дни престольных праздников (их было три: а) «Девятая пятница», б) «Спасов день» — 1 августа и «Введение») происходили на площади около церкви. На ней находились «лавки» — деревянные строения с прилавками для торговли и кирпичные массивные весы с комплектом необходимых гирь. Мелкие гири находились в деревянном сундуке под замком, а двухпудовые, связанные цепью с замком, лежали на земле. Над весами была двухскатная железная крыша, прикрывавшая всё имущество. Это было церковное имущество, плата за пользование которым поступала в неделимый фонд церкви на ремонты её и пр. «Лавки» редко использовались для торговли: приезжие «купцы» предпочитали устраивать для расположения товаров палатки из пологов, навешенных на колья или оглобли телег и саней. Чаще же всего торговля шла под открытым небом. «Лавки» использовались не по назначению и бесплатно: около них и в их на пасхальной неделе, пока ещё земля не просыхала, парни и девки устраивали «игры», а летом, в жаркие дни их посещало стадо коз, которым доставляло удовольствие прыгать на прилавки и с них. Свидетельством пребывания здесь этих посетителей обычно были кучи «горошков», продуктов обмена ими питательных веществ в заключительной его стадии. Участие коз в «торговле» в описанной форме дало даже повод местному поэту написать стихотворение — вариант известного стихотворения «Ярмарка»:

Флаг поднят. Ярмарка открыта.

Козами площадь вся покрыта.

Кстати сказать, в былые времена на самом деле в дни ярмарок (а не базаров) вывешивался флаг на средине площади, но когда он истрепался, нового не сшили, но сохранился деревянный столб — штанга, на который раньше поднимали флаг.

Рентабельнее были весы, в которых потребность больше была в зимнее время, когда на продажу вывозились пшеница, рожь, овёс, засыпанные прямо в короба с пологами. В этом случае свешивались эти продукты последовательно брутто и нетто, и производился расчёт. За «постой» на базаре плата не взималась. Чистота на базаре, если не изменяет автору сего память, вверялась самому базару, т. е. кое-что из остатков — сено, солому — подбирали козы, кое-что зимой заметал снегом ветер, а летом — он же раздувал пыль, а дождь или уносил с ручьями, или прибивал к земле.

Г) Смешанная рента.

В Тече время от времени оседали разного рода пришельцы — ремесленники, негоцианты, — которые на первых порах не в состоянии были обзавестись своим домом и пользовались квартирами. Иногда они снимали комнаты или просто жили в среде хозяйской семьи, а иногда арендовали отдельную, почему-либо пустовавшую избу. За аренду они платили частью деньгами, частью натурой, или «отработками» — шитьём, участием в стройке и т. д. В таком виде, например, снимали под квартиру избу у теченского мужичка Петра Меркурьевича Неверова портной Павел Михайлович Постников, а после него Козловы, люди неопределённой профессии — негоцианты.

Таким образом, преобладающими видами ренты в Тече, как и вообще во всякой другой общине — селе, городе — были земельная и жилищная. Земельная рента возникла на основании специфических географических условий, в которых находилось село: в соседстве с владельцами обширных земель — башкирами, причём теченцы являлись потребителями чужой ренты в своих интересах. Жилищная же рента возникла, главным образом, на почве общественно-исторических условий, а именно: когда организовывались на селе земские учреждения.

Имущественные отношения бытового характера.

А) Приданое.

С дедовских времён было принято браки оформлять с договоров о приданом. Отец невесты обязан был часть своего имущества, относящегося к личному пользованию дочери, передать в имущество семьи жениха, будущего мужа дочери. У башкиров было наоборот: за невесту нужно было выплачивать калым. Но то и другое было тяжёлым наследием прошлого.

Невесты расценивались по-разному, что было хорошо известно теченскому «купцу» Антону Лазаревичу Новикову, потому что через его «лавку» заготовлялось приданое: покупались шали, подшалки, канифас на сарафаны, ситец на рубахи и пр. Он знал, кто и сколько рублей закупит у него товаров для невесты: на сто рублей, пятьдесят, а то и на десять или пять. Так и расценивали невест, причём случалось, что и торговались, прежде чем ударить по рукам. Что полагалось получить за невестой, если она от «крепких» родителей: шубу, пимы, что-либо из демисезонной верхней одежды — пальто, пониток, — ботинки, два-три сарафана из канифаса, ситцевые рубахи, шерстяную шаль, шёлковый подшалок — один или два, полотенца, холсты, половики и пр. Вот и наберётся сундук или два. Полагалось жениху сделать подарок — отрез кашемира или сатина на рубаху. Подсчитать — так и набежит сто рублей, а то и больше. Вот что означала «комиссия быть взрослой дочери отцом» в деревне. Недаром существовал рассказ о том, как один отец семейства распределял плоды своих трудов: про один говорил, что складывал в копилку (это о сыновьях — дескать, на старости будут его поить-кормить), про другие говорил, что выбрасывал за окно (это о дочерях: отдавать другому).

Б) Раздел имущества при выходе из семьи.

Чаще всего этому сопутствовали слёзы. Делили движимое и недвижимое. Делили свои привычки к коллективной работе. В результате получалось, что из одного крепкого хозяйства возникали два хилых.

В) Наследование имущества.

Принято было, чтобы уходящий из жизни владелец имущества «отписал» его или «отговорил» при свидетелях во владение между членами семьи. Хорошо, если это завещание принималось пока только формально, как только проект будущего распределения его, а пока что течение хозяйства и порядок не нарушались. А если наследники сейчас же приступали к дележу, то, помимо споров и взоров, всё растаскивалось по частям и крепкое хозяйство гибло.

ГАПК. Ф. р-973. Оп. 1. Д. 711. Л. 653–665 об.

Трудовые отношения в Тече перед Октябрьской соц[иалистической] революцией

06 июня 1963 г.

Распределение труда в семье

(до применения каких-либо машин).

Возьмём семью в следующем составе: 1) дед — 60–65 лет, 2) бабушка — 59–64 лет, 3) сын — 42–45 лет, 4) его жена — 41–43 лет, 5) их дети: а) сын — 18–20 лет, б) дочь — 16–17 лет, в) сын — 8–10–12–14 л[ет], г) дочь — 8–10 лет, д) прочие дети от 6 лет и ниже.

1. Дед выполнял мелкие работы по хозяйству: ремонтировал мелкий инвентарь — вилы, грабли, телеги, сани; консультировал по ведению хозяйства; иногда производил сев ручным способом — из лукошка. Если был ещё крепкий (что бывало), помогал в уборке сена и при молотьбе. Освобождался от пахоты, сенокоса (подкашивания травы «литовкой»).

2. Бабушка нянчила внучат, помогала снохе по хозяйству: в огороде — полоть, поливать растения; помогала доить коров, ухаживать за телятами, птицей; помогала печь хлеб и готовить обеды и пр. Освобождалась от жатвы, кошения, уборки сена. Пряла и помогала ткать.

3. Сын — основная рабочая сила по мужской линии. Его обязанности: а) пахать, б) производить все работы по циклу — жать, косить, сгребать сено, скирдовать, молотить; в) выполнять все работы по уходу за скотом: обеспечивать сеном, фуражом; г) заготовлять дрова; д) вести торговые операции; е) вести общий надзор и распорядок в семье и хозяйстве.

4. Жена сына — сноха — основная рабочая сила по женской линии. Её обязанности: а) обеспечивать питание семьи на каждый день — печь хлеб, варить обеды и т. д.; б) обеспечивать бельём — прясть, ткать, шить; в) участвовать во всём цикле с[ельско]х[озяйственных] работ, кроме пахоты: жать серпом, вязать снопы, косить, сгребать сено, скирдовать, молотить; г) специфические женские работы: драть лён и коноплю, трепать, чесать и т. д.; д) вести общий надзор за семьёй и хозяйством. Одним словом, выполнять всё то, что составляло «долюшку женскую», в том числе и главное: рожать, рожать и рожать. Ответственным сектором её работы, где она была и рабочей силой и художником (художественная планировка гряд, цветов) был огород. Сколько любви она вкладывала в него, но и гордилась им!

5. а) Старший сын сына — внук — должен уметь выполнять весь цикл с[ельско]х[озяйственых] работ наравне с отцом.

б) старшая дочь — внучка — невеста — должна уметь выполнять работы наравне с матерью; от невесты требовалось, чтобы она умела жать, косить, готовить обед. По старинному обычаю полагалось, чтобы «молодуха» на другой день после свадьбы выпекала блины и угощала гостей. Это было, так сказать, первым экзаменом её хозяйственных навыков. По части прядения и тканья она должна иметь элементарные навыки и знания с тем, чтобы на положении «бабы» их усовершенствовать. В общем быть невестой для деревенской девушки — было тоже не меньшей «комиссией», чем для её отца.

в) второй сын и внук — десяти лет работал борноволоком, а постарше — летом стерёг коней в «ночном» (см. И. С. Тургенев «Бежин луг») и проходил «науку» сельскохозяйственных работ, доступных его возрасту.

г) младшая дочь — внучка — с 7–8 лет нянчила детей, ходила за ягодами, грибами. Между прочим, в этом же возрасте у девочек начинались первые опыты продажи добытых ими продуктов (ягод, грибов) и покупки материалов из одежды (платков, ситца на рубаху). Собирались они стайками, когда мамки сами соглашались посмотреть за детьми, бежали в ближайший лес за земляникой, а потом бегали по «господам» с земляникой на блюдечке и продавали её за три-пять копеек. Скопивши пятнадцать-двадцать копеек, с мамками отправлялись в «лавку» к Новикову, покупали платок на голову и если оставалось две-три копейки от покупки, то покупали либо орешков, либо «преников», либо «горшёвых» конфет по две на копейку. Иногда девочки накануне праздника, компанией направлялись на реку с зыбками, лукошками, деревянными вальками и пр. с детьми «в прихватку». Здесь всё это «чередили» с песком, купались и медленно возвращались домой. На их же обязанности было стеречь утят, гусят, цыплят и кормить их. В страду они только одни и «домовничали», собирались где-либо на еланке около чьего-либо дома, играли, посадивши детей где-либо в тени, а если дети плакали, то совали им в рот мякиш от пережёванного ржаного хлеба, а потом брались за свои игры….

д) прочие дети и внуки, которые иногда были погодками, пока что вели растительную жизнь.

Распределение труда между членами семьи основывалось на биологических и физиологических особенностях каждого из них.

Формы труда по найму.

I. На «строк».

На определённый срок — год, полгода нанимались в «работники», сторожа, ямщики. «Работники» в течение года выполняли все работы сельскохозяйственного цикла. Нанимались «от Покрова до Покрова» за 30–35–40 руб. и осминник пшеницы с любого края. На полгода нанимались «с Егория до Покрова» на самый тяжёлый период работ с соответствующим понижением заработной платы. На период зимы нанимались примерно за два руб. в месяц при хозяйском питании.

Женщины нанимались в стряпки, няньки за ничтожную плату в месяц; из них старухи, подростки работали большею частью за «хлеб», т. е. питание и какие-либо подарки из одежды.

В ямщики большей частью нанимались парни 18–20–22 лет. Так было, например, у теченских земских ямщиков Кокшаровых и Миронова.

Сторожа нанимал Новиков. Обычно это были пожилые, не способные к тяжёлой работе.

II. Подённые работы.

Они применялись во время сенокоса: косили, сгребали сено, коптили, метали. Плата варьировалась в зависимости от цен на хлеб, муку и пр. Чаще всего она была: мужчинам — взрослым — 35 коп., женщинам — 30 коп., подросткам того и другого пола — 20–25 коп. при трёхразовом питании.

Жать чаще отдавали с десятины за 6–7–8 руб. при своём питании. Часто жать нанимались башкиры семьёй. Они выговаривали себе ещё чай, сахар, барана.

За молотьбу подённую плату платили примерно как при сенокосе.

III. Отдельные услуги.

Такими были, например, а) случайные операции «ямщицкого» типа: отвезти в Каменку на вокзал, или привезти с вокзала домой, б) перевозки товаров для Новикова. В первом случае ямщика за пару его лошадей с его же подводой платили пять рублей за операцию зимой, а в летнее время он выговаривал ещё полпуда или больше овса. Вторые операции у Новикова выполнял теченский мужичок Григорий Семёнович Макаров. Он обычно снаряжал три подводы. Плата производилась частью натурой, частью деньгами в зависимости от объёма и качества грузов.

Займы и залоги.

А) Будут ли случаи неурожаев, или какие-либо другие несчастные случаи в деревне находились отдельные мужички, которым приходилось «займовать» хлеб у богатеев на кабальных условиях, так как хлеб отпускался по цене высокой, что бывало во второй половине зимы или весной, а количество его к возврату определялось по низкой цене, которая была осенью. Например: хлеб был взят по рублю за пуд, а возвращаться будет при цене 50 коп. за пуд, следовательно, если взято было пять пудов, то возвратить нужно десять пудов. Отдавался ещё хлеб взаймы под труд, например: выговаривалось, что за пуд хлеба получатель хлеба должен выжать столько-то, или скосить и убрать столько-то десятин, причём стоимость труда падала почти на половину. «Крепкие» мужички предпочитали больше таким способом обеспечивать себя рабочей силой, чем брать работника.

По займу также давали иногда в пользование коров в период их лактации. Займодатель должен был содержать корову на высоком уровне питания, а летом выполнить определённые работы, причём опять-таки за низкую оплату труда.

Б) В голодные годы (1890–1893) многие получали в кредит хлеб под залог одежды: тулупов, частоборов, сермяг, а также халатов у Новикова при низких оценках этого «добра», а выкупить так и не смогли. Получилось по закону капиталистических отношения: одни разорялись — другие богатели.

Помочи.

В Тече сохранялся ещё старинный обычай помогать «помочью». Чаще всего это делалось, когда зимой нужно было перевозить сено с дальних покосов или «из татар». Самая идея помощи уже выветрилась, а приманкой было выпить, «погулять», благо зимой было нечего делать, а рыжки, бурки, сивки стояли тоже без дела. Почему бы и не «погулять» и «гуляли», а какой-нибудь Александр Степанович, глядишь, по дешёвке перемахнул свои громадные зароды сена к себе в гумна. Ещё летописец отмечал о силе вина: «Руси есть веселие пити: не можем без того жити».

Какие перемены в трудовые отношения на деревне внесли машины?

Первыми машинами в Тече, как и в других сёлах и деревнях, были молотилки с конным приводом и зубчатым барабаном. Были ещё кое у кого «сортировки» — барабан с ситами разной густоты сетчатки, который вращался ручным способом. Молотилки на первых порах не внесли существенных изменений в процессе труда, а только ускорили несколько одну из операций при молотьбе. Прежней ручной молотьбе предшествовали следующие операции: снопы сжатого хлеба складывались в кучи по десять снопов или в суслоны по 6–7 снопов. После некоторого периода просушки они складывались в большие «клади». Потом они перевозились на гумно и снова складывались в «клади». Из кладей они по частям складывались в овин на просушку. Из овина они раскладывались на току в форме овального круга, по которому затем тройка или четвёрка лошадей, построенных в ряд (строй) с мальчиком «на вершке»[, который] на одной из лошадей (из средних) ездил по снопам, топтал их, а прочие — мужики и бабы — ударяли цепами, переходя с места на место. Операция эта, которая была продолжительной и утомительной, была «снята» машиной, ускорив процесс обмота. В результате количество работников сократилось, но появилась новая фигура специалиста-податчика снопов в барабан. Позднее всякие перевозки снопов с поля к просушке в овине были сняты из операции молотьбы: машину привозили прямо в поле, здесь молотили, зерно увозили, а стога соломы оставляли в поле и иногда там их и сжигали.

Первая жатвенная машина была «лобогрейка». Она только скашивала растение и складывала ряды на одёр машины, с которого «учинённый брат» сбрасывал скошение на землю граблями. За машиной шли сноповязалки, чаще всего женщины. Труд их оплачивался или подённо, или по три рубля с десятины. Позднее появились «сноповязалки» системы Мак-Кормик, причём количество рабочих рук ещё больше сократилось, хотя на первых порах долго не могли настроить у машины аппарат вязания, и приходилось снова перевязывать снопы.

Машина освободила «крепкого» мужика от зависимости от излишних рабочих рук, позволила ему ещё больше «осваивать» земли у башкиров, и наши «крепкие» мужички двинулись в поход на «целину» с удвоенной энергией. а прочим пока что оставалось только наблюдать за их успехами.

6/VI — [19]63 г. 5 ч[асов] утра.

ГАПК. Ф. р-973. Оп. 1. Д. 711. Л. 666–674.

Некоторые вопросы трудоустройства

[1961 г. ]

Обедневшие частично рассасывались в своём селе: уходили в работники по договору на год или на несколько месяцев; частично уходили (в меньшем количестве) на сторону, например, «в казаки» — в работники к уральским казакам. Некоторое количество обедневших работали подённо, были подёнщиками. Контракты на постоянную работу обыкновенно заключались до Покрова. В договоре обычно указывалась двойная работа: деньгами, скажем, сорок рублей в год, и натурой: осминник пшеницы с любого края. В подённую работу входили: уборка сена, уборка хлеба (жатва, обмолот). Подённая работа оплачивалась в зависимости от создавшейся конъюнктуры: какой урожай, условия работы (срочность, состояние, например, если нужно срочно убрать, как говорят, подпирает — значит — можно запросить дороже).

Примерные цены были: для мужчин — 35–40 коп., для женщин — 30–35 коп., для подростков — 25–30 коп. при трёхразовом питании. Летом на жатве хлебов часто приезжали из соседних деревень татары со всеми своими семействами. Они заключали договор, примерно такой: жать пшеницу по 8 рублей за десятину и дополнительно обусловливали «карапчить» барона и столько-то чаю и сахару.

Некоторые крестьяне, помимо своих сельских работ на земле, применяли дополнительные, сезонные работы; например, ездили на уборку сена к Уфалею (примерно за 150 вёрст), ямщиками. Например, был мужичок — Терентий Яковлевич — он «ямщичил»: возил учащихся на каникулы и с каникул в Каменский завод по таксе: пять рублей деньгами и полпуда или пуд овса. За год он так делал до шести рейсов. Женщины прирабатывали на случайных работах по кулинарии, стирке белья.

Обычный же распорядок работ у мужчин был таков: весна, лето, осень — усиленная физическая работа, а зимой отдых, так как не принято было заниматься какими-либо дополнительными ремёслами.

ГАПК. Ф. р-923. Оп. 1. Д. 711. Л. 36 об.-37 об.

Находится только в «пермской коллекции» воспоминаний автора. В «свердловской коллекции» отсутствует.

Общественные обязанности населения

[1965 г. ]

Поскотина.

В Зауралье сёла и деревни огораживались плетнями и пряслом, а загороженное пространство называлось поскотиной. На дорогах устанавливались ворота. Вся линия изгороди по небольшим участкам распределялась между населением. За каждый участок отвечал прикреплённый к нему житель села. В его обязанность входило следить за исправностью изгороди, ремонтировать или делать новую, если она обветшала.

Тракт.

Вся трасса тракта делилась на мелкие участки, которые распределялись между жителями прилегающих к нему сёл и деревень. В обязанность приписанных к этим участкам людей входило: устраивать по бокам дороги канавы для стока воды, очищать их от травы, укреплять дорогу насыпью песка — гравия. Часто можно было наблюдать такую картину: тракт походил на шахматную доску, потому что обработаны были только отдельные участки. К приезду губернатора тракт приводили в порядок.

Пожарный постой.

Было установлено дежурство в пожарном, громко выражаясь, депо. На дежурство нужно было представлять лошадь с упряжкой и человека. В пожарном депо числились: пожарная машина и бочка, в которой должна быть вода. В страду, когда спешно нужно управляться в поле, внимание к пожарному делу ослабевало, так что вся организация становилась фиктивной: случись что-либо, то и обнаружится, что или машина не действует, или дежурит какая-либо беспомощная Дунька, или лошадёнка такая измотанная: что чуть волочит ноги.

Караулы.

Ночью летом на колокольне был дежурный на случай пожаров. Для того, чтобы все знали, что он бодрствует, он время от времени звонил в один из маленьких колоколов. Было замечено, что как только гасили огонь в нашем доме, дежурный давал звонок.

Кроме этого были дежурные, которые ходили по улице с колотушкой. Эта колотушка передавалась по очереди. Ночью по селу разносилось постукиванье колотушек по улицам. Н. В. Гоголь прекрасно описал украинскую ночь, но летняя ночь — где она не хороша, когда жар спадает, воздух становится прохладным и чистым, тишину нарушают только сторожевые псы да дробь колотушек и позваниване на колокольне. А если ещё выпадет луна и осветит белоснежную церковь, то разве эта красота хуже украинской? С вечера иногда долго ещё где-нибудь наигрывает гармонь. Пыль ночью осела на дороги, которые погрузились в тишину, замерли, только «спасители Рима» иногда ещё на них не то спят, не то бодрствуют, переговариваясь между собой и зашумят, если их побеспокоит какая-либо запоздалая телега.

Проруби.

Как-то само собой установилось, что этим делом занимался кто-либо ежегодно: избирали его или нет. Прорубей на реке устанавливалось несколько по водопоям. Обычно делались три проруби: для черпания питьевой воды для людей, длинная — для водопоя скота и круглая — для полоскания белья, около которой устраивалась защита от ветра из берёзовых сучьев, прикрытых соломой и снегом. Работа «пролубного» оплачивалась натурой: он время от времен ходил по своим подопечным домам и собирал калачи.

ГАПК. Ф. р-973. Оп. 1. Д. 711. Л. 428–430 об.

Примечания

76

Tempora mutantur et nos mutatur in illis — по-латински «Времена меняются и мы меняемся в них».

77

Сильвановский дом в разрушающемся состоянии и в настоящее время существует в селе Русская Теча. Изба-читальня в нём находилась в 1938-1950-х гг.