Русская рулетка. Криминальный детектив

Валерий Николаевич Ковалев

Лихие 90-е в России. Война спецназа с криминалом не на жизнь а насмерть. Дела, операции, разработки. Дни поражений и побед. Написана по документальным материалам и воспоминаниям участников. Книга содержит нецензурную брань.

Глава 9. Сходка

Ласковое майское солнце висело в зените, согревая настывшую за зиму столицу и окружавшие ее леса. Над зеленеющими меж них полями зеленели озимые, из дальних стран, к югу, тянул журавлиный клин.

— Что-то они поздновато, — задрав вверх голову, сказал похожий на шкаф парень в кожаном реглане и с перебитым носом.

— Какая тебе разница, Зверь, — лениво чавкая жвачку, ответил второй, в таком же и золотой цепью с крестом на шее. — Вечно интересуешься разной мудотой.

— Да пошел ты, — опустил тот взгляд и, вынув из кармана пачку сигарет, щелкнул зажигалкой. Оба стояли рядом с черным «Гелендвагеном», справа и слева от которого блестели столь же престижные иномарки. У них тоже переминались с ноги на ногу крепкие, спортивного вида парни, дымя сигаретами и перебрасываясь словами.

Позади автомобилей, за вымощенной гранитом площадкой, высилось здание помпезного ресторана, чем-то похожее на небольшой замок, с пустыми столиками и опущенными зонтами, летнего кафе рядом. Все это окружал негустой сосновый бор, пронизанный солнечными лучами, пахло хвоей.

— Гляди, Матяш, — отщелкнул Зверь в сторону окурок, — сам Костя Могила пожаловал. Чувствую, серьезный сходняк, век воли не видать. Слушай, а ты б хотел быть законником*? (покосился на приятеля).

— Не, — выплюнул тот жвачку. — По мне лучше беспредел, у них заморочек много.

Из остановившегося на площадке шестисотого мерседеса с мигалкой, вышел охранник, открыл заднюю дверь и оттуда выбрался рослый, крепкого сложения человек. В костюме от Версаччи, ярком галстуке и лакированных туфлях. Что-то сказав охраннику с низким лбом, пошагал к входу.

Тот сел в машину и, развернувшись, она стала в ряду других.

На первом этаже ресторана с неработающим баром и картинами русских пейзажистов на стенах, гостя встретил метрдотель в накрахмаленной рубашке с бабочкой, угодливо согнулся и сопроводил по мраморной лестнице на второй этаж.

Там, за закрытыми дверьми, у которых бдила охрана, в просторном, с зеркальными окнами зале, за длинном, покрытой белой скатертью столом, сидели на мягких стульях два десятка человек. Все были разного возраста, но имели солидный вид: в добротной одежде, с «ролексами» и «омегами» на запястьях, у многих на пальцах блестели перстни с печатками. Одни тихо переговаривались, другие курили или потягивали минералку из бокалов. С появлением новой персоны разговоры прекратились, а он, приобняв, сидевшего справа Деда Хасана, уселся во главе стола.

— Привет честнОй братве, — обвел присутствующих глазами.

— Здорово… привет… и тебя не хворать, — послышалось в разнобой. Из всех собравшихся в зале, Могила был одним из самых уважаемых.

Родился он в середине пятидесятых в городе на Неве, в семье питерских интеллигентов, увлекался вольной борьбой, став кандидатом в мастера спорта. После школы закончил физико — математический техникум, и отслужил армию в спортроте.

Когда рухнул Союз, сколотив преступную группу, начал заниматься рэкетом, и познакомился с основателем бандитского Петербурга Кудряшом, став его правой рукой. После ряда разборок и войн, они подмяли город под себя, Могилу назначили «смотрящим». Вскоре он превратился в успешного бизнесмена, организовав целый ряд коммерческих предприятий, в том числе в «Златоглавой».

Наиболее авторитетные — Сильвестр, Отарик Глобус и другие, к тому времени безвременно почили, и он поднялся на воровской Олимп.

— Давай, начинать, — перебирая янтарные четки в руках, негромко сказал Дед Хасан.

Могила попросил внимания (разговоры стихли) а после сообщил, что нужно обсудить назревшие вопросы.

— Таких в наличии три, — поднял три пальца. — Прекращение разборок, общак и коронование очередного вора. Имеются другие предложения? Таких не последовало.

— В таком разе, переходим к первому (продолжил). На прошлой сходке, четыре года назад, мы вроде решили этот вопрос, но ничего не поменялось. Братва по прежнему воюет меж собой, ряды редеют, уходят лучшие из нас. В чем дело?

— Земли на всех не хватает, — пробасил кто-то с середины стола.

— Ее как раз хватает, — покосился в ту сторону Дед Хасан. — И того, что на ней имеется для нас. Решение сходняка — закон. Его уважать надо.

— Вот-вот, — поддержал его сидевший напротив, средних лет подмосковный вор, с погонялом Колючий. А кто не уважает, — поставить на нож. Чтоб было неповадно.

— Ты, что ли, ставить будешь? — хмыкнул низколобый, со шрамом на щеке, крепыш, сидевший посередине.

— А хоть бы и я, — сузил глаза Колючий, — если сходняк прикажет.

— Кишка у тебя тонка, — оскалился низколобый.

— Не залупайся, Басмач! — обернулся к нему седой авторитет с морщинистым лицом. — Не на базаре.

Завязалось обсуждение, длившееся почти час, по которому приняли решение: разборки прекратить, а кто будет уличен в нападениях на своих, лишать жизни. Перешли ко второму вопросу. Он был особым.

Воровской общак существовал с давних пор и изначально служил для оказания помощи (подогрева) тем из них, кто оказался в местах лишения свободы. Менялся мир, менялся криминал, а вместе с этим назначение тайной кассы.

Теперь, помимо изначального, общак использовался для подкупа чиновников, правоохранителей и судей, закупки оружия и иных, подобного рода, целей, становясь финансовой основой воспроизводства криминала. Как в старые времена, он имелся в нескольких регионах страны, в тайных, особо охраняемых местах, под бдительным надзором, специально назначенных смотрящих, в деньгах, золоте и бриллиантах.

Настали новые, «железный занавес» упал, преступность становилась интернациональной. Скрываясь от правоохранителей, российские бандиты нередко уезжали за рубеж или отправлялись туда на отдых, где вступали в контакты с местными. И от них узнали, что там общак не лежит мертвым грузом, а давно помещен в банки, где приносит изрядные проценты.

Молодые и белее продвинутые решили перенять этот опыт, и рубить бабки не отходя от кассы, но старшие воспротивились. Мол, банк может лопнуть, а его хранилища обысканы ментами и, как говорят, «гуляй Вася». Свои же тайные места, более надежные.

Вот и встал на сходке этот вопрос.

Первым, по нему высказался седой, осадивший Басмача, — смотритель общака европейской части страны, от Москвы до Урала. Кличку он имел Грач и был вором старой закалки. От активных дел отошел, но имел безупречную репутацию, почему и занимался столь важным делом.

— Все это лабуда, — сказал он, блеснув золотой фиксой*. — Наплевать и забыть. Так берегли общак наши деды, так должны и мы. А заморская шелупонь не указ, когда они еще по деревьям скакали, на Руси уже был Соловей-разбойник.

— Га-га-га! — загоготали сразу несколько авторитетов.

— Не скажи, — подождав, когда стихнет смех, — заявил, сидевший напротив, лет тридцати, законник Дока. Наше бабло лежит абы как, а ихнее работает.

— С работы кони дохнут, Юрок, — наклонился вперед Грач. — Так что, лучше не баклань и слушай старших.

Разгорелись жаркие дебаты. Одна часть сходки была за опыт зарубежных коллег, вторая против. В итоге приняли решение: общак ни в какой бизнес не вкладывать, все оставить по старому.

Осталось рассмотреть последний вопрос, для чего охрана впустила в зал нового человека. Это был угрюмого вида жилистый парень с квадратным подбородком.

— Присаживайся, Боксер, — указал рукой Дед Хасан, на поставленный перед сходкой стул.

Тот пружинистым шагом прошел в центр, уселся и уставился в пространство.

— Кто рекомендует? — обратился к ворам Могила.

— Я, — приподнял руку, один, по кличке Кумпол.

— Рассказывай.

— Боксер правильный вор, чтит наш закон и имеет две ходки. Его братва исправно платит в общак, так что достоен короноваться.

— Вторая рекомендация? — поинтересовался один из сидевших за столом законников.

— Из последней зоны, где Боксер тянул срок, пришла малява* от Луки, — неторопливо сказал Колючий. — Вел там себя достойно, в актив не входил, был в отрицалове*.

— Может у кого есть предъявы? — оглядел сходку Могила. Их не оказалось. Тогда самый старый из воров — Грач, торжественно объявил Боксера коронованным и дал наказ чтить воровской закон. На что, встав, тот ответил клятвой.

— Хиляй к нам, — сделал радушный жест дед Хасан, и Боксер переместился туда вместе со стулом.

— Ну что? — откинулся на спинку своего Могила. — Толковище окончено, прошу участников подкрепиться, чем Бог послал.

Все встали и, соблюдая очередность, вышли из зала, направившись по мягкому паласу коридора на открытую веранду. Она тянулась вдоль тыльной части ресторана, с видом на сосновый бор, в котором звонко рассыпал дробь дятел.

— Ну, прям, как у Репина, «Утро в лесу», — сказал кто-то из авторитетов.

— Какого Репина? Шишкина, тундра, — поправил второй. Слышавшие рассмеялись, а потом все расселись за накрытые столы (каждый на четверых), с холодными закусками и бодрящими напитками. Для начала помянули безвременно усопших, затем выпили за присутствующих, а когда официанты разнесли горячее, возникли разговоры по интересам. Одни вспоминали былые дела и корешей, тянувших срок в зонах, другие бардак в стране, который всем был на руку.

Когда блюда переменили, к столику, за которым сидели Могила с Дедом Хасаном, Грач и еще один законник, подошел человек из охраны, наклонившись, что-то сообщил. Те благосклонно кивнули, страж удалился, а спустя пару минут, на веранде возникли рослый, полноватый человек, в светлом костюме и очках, в сопровождении еще нескольких, встреченный одобрительным гулом.

— Мир вашему дому, — приложил он к груди руку, группа поднялась на невысокую эстраду. Там, на штанге, висел микрофон, блестели синтезатор с гитарами и ударная установка. Сопровождавшие, взяв инструменты, заняли свои места, а рослый выдернул из держателя микрофон. Потом в воздухе возник негромкий, со звуками флейты проигрыш, а за ним неспешный речитатив

Весна опять пришла и лучики тепла,

Доверчиво глядят в мое окно,

Опять защемит грудь и в душу влезет грусть,

По памяти пойдет со мной

глубоким баритоном, почти проговаривал исполнитель слова песни. Далее последовал столь же задушевный куплет, а после взрывной, набирающий силу припев

Владимирский централ — ветер северный

Этапом из Твери — зла немеренно

Лежит на сердце тяжкий груз.

Владимирский централ — ветер северный

Когда я банковал — жизнь разменена

Но не «очко» обычно губит

А к одиннадцати туз!

Сидевшие за столами внимательно слушали (у нескольких повлажнели глаза), а один, набулькав полный фужер водки, залпом выпил. Когда песня закончилась, и стихли последние аккорды, на веранде возникла тишина, сменившаяся бурными аплодисментами. Сидевшие там люди, для которых чужая и своя жизнь была всего лишь мигом, тоже имели чувства.

Несколько часов спустя, когда шар солнца клонился к горизонту, по кольцевой дороге, в пока еще оживленном потоке автомобилей, мчались «братковские» иномарки. На ее ответвлениях отдельные, дав прощальный сигнал, сворачивали, направляясь в свои районы столицы.