Неуловимая коллекция

Валерий Гусев, 2000

Случайно подслушанная запись на кассете… и братья Дима и Алеша начинают новое расследование. У знаменитого художника украдена коллекция старинного оружия. Подозреваемых слишком много: крутой сосед братьев Вадик – Гадик, заезжий мошенник – француз, алкоголик Фролякин, директор магазина игрушек Карабас… Кто же из них похититель? Для того чтобы сделать правильный выбор, ребята готовы на все. Даже воспользоваться старой бормашиной своей бабушки…

Глава III

КОНЬ, ПАРОВОЗ И ПЕТУХ…

До вокзала мы добрались пешком — недалеко было. Выбрали в расписании подходящую электричку. Вошли в вагон. И тут… Не успел я ахнуть, как Алешка сорвал с головы шапку и жалобно заныл:

— Граждане пассажиры, извините, что обращаемся к вам. Сами мы не местные, проживаем в поселке Кратово. Папочка наш в тюрьме, а мамочку лишили родительских прав. Помогите, чем можете, бедным сироткам… — И пошел меж рядов сидений, приговаривая: — Спасибо! Спасибо! Спасибо!..

Больше всего мне сейчас хотелось взять его за шиворот и вытащить на платформу, но он так артистично исполнял свою роль, что я сам начал шарить по пустым карманам, чтобы чем — нибудь помочь «сиротке».

В тамбуре я не успел его поймать — он мышкой юркнул в следующий вагон, рассовав по карманам собранную мелочь. И еще один вагон успел обобрать. А потом выскочил на платформу.

— Все, — довольным голосом сказал он, — на билеты хватит. Побежали в кассу!

Я молча смотрел на него. Изо рта у меня рвалось пламя, а из ушей валил дым.

— Ну, чего ты? — проскулил Алешка. — Скажешь, не честно, да? Я ж не на мороженое собирал. А чтобы папе помочь.

Такая вот честность. Своеобразная. Но возразить было нечего.

Мы пошли за билетами. И вдруг сзади на наши плечи легли тяжелые руки. Я подумал — милиция, но оказалось еще хуже. Это был здоровенный верзила в распахнутом полушубке и с загасшим окурком папиросы в углу рта.

— Слышь, пацаны, — с заметной угрозой прохрипел он, — вы от кого работаете?

Тут я все понял и испугался еще больше, особенно из-за Алешки. Папа рассказывал нам, что вот такие верзилы заставляют беспризорных малышей ходить по вагонам, потом отбирают у них все деньги, оставляя только на какую-нибудь пепси и какой-нибудь «Сникерс». И у них все поделено, каждый поезд, а тому, кто влезет на чужую «территорию», бывает очень плохо. И по-видимому, от страха я сразу сообразил, что нужно сказать.

— У нас «крыша», — важно проговорил я. — В Малаховке. Нас Стасик пасет.

— Какой еще Стасик? — заревел верзила. — Это моя зона! В натуре.

Если бы я знал, какой Стасик! Я его только что придумал.

— Ты что, Стасика не знаешь? — испуганно удивился я. И стал наворачивать: — Ну, он такой… да ты его видел небось. Стриженый. Куртка у него такая… черная, кожаная. Штаны широкие. Золотая цепь на шее. Шрам на щеке. — Я фантазировал все увереннее, потому что мысленно срисовал облик «Стасика» с нашего дворового Вадика. — «Мерс» у него голубой. Он еще всегда на заднем сиденье двух качков возит. Отморозки еще те! В натуре.

По мере моего повествования рука верзилы на моем плече становилась все легче. Он уже не держал меня, а дружески похлопывал по плечу. А с Алешкиного плеча вообще руку убрал.

— Так бы, блин, и сказал! Все путем, пацаны. Действуйте, типа, дальше. А если кто наедет — прямо ко мне. Меня Гошей кличут, в натуре. Стасику привет!

— А Карабаса ты знаешь? — спросил Алешка.

— Ну, пацаны, вы воще! Крутые! — Он, похоже, боялся нас теперь больше, чем мы его. — Держите! — Верзила подарил нам по доллару и исчез. Вместе со своим окурком.

— Он, типа, воще, — сказал Алешка, когда мы сели в электричку. — Пальцы веером. Но он нам еще пригодится.

А я подумал, что этот Карабас, должно быть, большой авторитет в криминальной среде, как говорит папа, если всякий жулик его знает и боится.

Мы вышли на заледенелую скользкую платформу и пошли искать дом, где фанатеют по «Дизайну», где какой-то Ваня чинит краны и жалеет коня на крыше.

Нужный дом мы нашли сразу. На нем все сошлось. Кроме коня, правда. Но мало ли что могло случиться за это время? Зато все остальное было при доме. И вороны каркали, и церковь была видна. И петухов кругом хватало в соседней деревне. Оставалось проверить наличие музыкального центра и часов с боем…

Мы отворили калитку и пошли к дому. Окна его снаружи заледенели, а изнутри были закрыты шторами, так что разглядеть интерьер со двора нам не удалось. Придется проникать внутрь.

Мы поднялись на крыльцо, веником, который стоял у двери, обмели сапоги от снега, и нажали кнопку звонка.

Нам отворила добродушная пожилая женщина.

— Что вам, сиротки? — участливо спросила она. И мы догадались, что она видела нас в электричке, когда Лешка занимался поборами.

— Водички попить, — сказал Алешка.

— Заходите. — Женщина посторонилась и пропустила нас в дом. — А пообедать не хотите?

Мы переглянулись. А почему бы и нет? Время самое подходящее, да и аппетит на морозе разыгрался не на шутку.

— Проходите в кухню.

В доме было тепло и уютно. А на кухне — еще лучше: на столе стояло целое блюдо с пирожками, и они так пахли… А на стене висели часы.

Мы пообедали по полной программе, чересчур вежливых («спасибо, не надо, мы уже сыты») из себя не строили. Только все время поглядывали на стрелки, чтобы услышать бой часов. Но стрелки нас не радовали — двигались очень медленно.

— Да они стоят, — сказала женщина, заметив наши взгляды. — Батарейка кончилась.

— Плохо в доме без часов, — посочувствовал я.

— Почему без часов? — удивилась женщина. И похвалилась: — У нас другие есть, в зале. С боем.

Мы опять переглянулись, а она поняла нас по-своему и взялась за половник:

— Добавки хотите? Борщец мне сегодня удался.

Отказываться мы не стали, хотя и были сыты до отвала. Нам нужно было услышать бой часов, чтобы окончательно убедиться: именно в этом гостеприимном доме надиктовывалась та ужасная кассета.

Боя часов мы дождались. Правда, он был совсем не такой, как на кассете, гораздо мелодичней. С последним ударом на кухню вошла девочка с наушниками на голове и с плейером на поясе. Она поздоровалась с нами, взяла два оставшихся пирожка и тоже села за стол.

Алешка дожевал пирожок, проглотил его и сказал задумчиво:

— А я люблю группу «Дизайн».

— А я не люблю, — отозвалась девочка, вслушиваясь в свою музыку.

— А лошадь у вас есть? — так же неожиданно спросил он.

— Есть, — сказала девочка, нисколько не удивившись. — И не одна.

— На крыше? — обрадовался Алешка.

Вот тут девочка удивилась, даже наушники сняла.

— Почему на крыше? В конюшне, на папиной работе.

— А где он работает? — спросил я.

— В милиции. Он начальник конного отряда.

— Спасибо, — сказали мы. Быстренько встали и быстренько пошли.

— А чай? — огорчилась женщина.

— Спасибо, спасибо, мы на электричку опаздываем.

Вот это облом!

Но неудача нас не обескуражила. Тем более что мы хорошо пообедали да еще так удачно избежали встречи с представителем конных правоохранительных органов. Не хватало еще, чтобы он пришел домой пообедать, разобрался в ситуации и сообщил полковнику Интерпола о том, что его дети побираются в электричках!

И мы с новыми силами возобновили поиски.

Обошли почти весь поселок, но так и не нашли дом со всеми необходимыми признаками. Все время чего-нибудь да не хватало. Главным образом коня на крыше.

В конце концов эта затея показалась нам совсем дурацкой. Не ходить же по всем домам, вопрошая: а кто здесь, добрые люди, зубного врача боится? К тому же ближе к вечеру мы устали и опять проголодались.

Гошины доллары мы обменяли еще на вокзале, поэтому смело зашли в маленькое кафе, чтобы перекусить и погреться.

За соседним столиком сидела молодая толстая мама с толстым ребенком. Ребенок капризничал и отказывался есть, а мама сердилась, но жрала за двоих. Даже страшно было, когда она раскрывала рот, чтобы откусить от гамбургера. Работая челюстями, как бетономешалка — так же настойчиво и шумно, она, набив рот, сказала своему сыну:

— Если не будешь кушать, Левушка, станешь вот таким худеньким, — и показала на Алешку.

— А если будешь кушать, — проворчал Алешка, — станешь таким же, как твоя маменька.

И тут этот Левушка сказал одну такую фразу, что мы чуть не подавились.

— Хочу к Карабасу!

А мама ему ответила:

— Никаких Карабасов, пока не доешь йогурт.

Алешка толкнул меня ногой под столом.

— Это их родственник, — шепнул он. — Этот Карабас.

«Похоже, — подумал я. — Вот мы и взяли след».

Наконец мамаша наелась, вытерла Левушке перемазанное лицо, взяла его за руку и потащила на улицу. Там он вырвался и, припрыгивая, побежал к центру поселка. Мамаша, переваливаясь на ходу, поспешила за ним. К Карабасу.

Мы выскользнули из кафе и пошли по следу.

Мальчишка знал, куда идти. Скоро мы услышали пронзительную музыку, смех и веселый крикливый голос. В конце улицы в большом доме был детский магазин «Золотой ключик» с витринами, заставленными и заваленными игрушками. Одних Буратин там было штук двести.

У входа в магазин между развалов всяких игрушек стоял дядька в драной шляпе, в клетчатых штанах и в подтяжках поверх куртки и крутил ручку одноногой шарманки. Шарманка визжала, а дядька, который изображал собой папу Карло, весело приглашал зайти в магазин.

В самом магазине было еще веселее. Кишмя кишела всякая мелюзга с родителями. Гремела музыка про «Поле Чудес в Стране дураков». На одной стене был нарисован очаг с бараньей похлебкой. На другой — Буратино, сидя на листе кувшинки, таращился вроде как на змеиную голову с золотым ключиком в зубах, торчащую из воды. На третьей — Карабас-Барабас с черной бородой до пола размахивал плеткой-семихвосткой, а вокруг него плясали деревянные человечки.

Продавщицы были одеты под Мальвин — все в голубых париках. За кассами сидели черепахи Тортиллы.

Все было завалено игрушками. И все на них глазели, но никто ничего не покупал. Из-за цен. Похоже, здесь самая обычная ерунда стоила не меньше пяти золотых монет.

У нас глаза разбежались. И сразу захотелось что-нибудь купить. Но Гошины доллары мы уже проели. Хорошо еще, что на Лешкину милостыню мы взяли билеты сразу в оба конца.

В общем, в этом магазине было все для детского счастья. Не было только Карабаса. Тот, что на стене, не считается.

Немного ошалев от шума, впечатлений и слегка приустав, мы отошли в сторонку, к отделу косметики, над которым висел рекламный плакат: «Откройте для себя продукцию „Роз-Мари“». Возле этого отдела детей не было. Были только женщины.

— Нравится у нас? — спросила, пробегая мимо, одна из Мальвин. — Здорово, да?

— Не очень, — буркнул Алешка.

— Это почему? — От удивления Мальвина даже затормозила и чуть не выронила коробки, набитые Арлекинами и Пьеро с Артемонами.

— А Карабаса-Барабаса нет. И Дуремара.

— А вот и есть! — Мальвина поддала подбородком сползающую коробку. — И Дуремар есть. Это наш бухгалтер. И Карабас — директор магазина. Съел? — И поспешила дальше, даже не догадываясь, какую ценную информацию обронила на ходу.

Мы вышли на улицу — посоветоваться и наметить план действий.

— Надо его выследить, — сказал Алешка. — Я сейчас к нему зайду, посмотрю на него, чтоб запомнить, а потом мы пойдем за ним. До его дома. Небось, коллекцию он там прячет. Заберем — и все. К папе претензий нет. И художника Кусакина обрадуем.

— Собакина, — поправил я.

— Какая разница! — отмахнулся Алешка.

На улице уже темнело. Пошел снег. И как — то неуютно стало. Я люблю, когда снег падает за окном теплого родного дома. А здесь, вдали от него, вблизи от врагов… Не, не нравится. И Алешка стал мерзнуть. Вот-вот зубами застучит.

И вообще — домой пора. Может, это совсем не тот Карабас. Может, это очень милый человек, который любит детей и устраивает им праздник в своем магазине… где и с пятью золотыми делать нечего.

Мы вернулись в магазин, и Алешка шмыгнул за прилавок. Потом он рассказал мне в подробностях, что произошло в кабинете директора.

…Он вежливо постучал в дверь, за которой слышалась тихая музыка, и вошел.

Директор сидел за столом, тыкал пальцем в калькулятор (наверное, доходы подсчитывал) и был не очень похож на Карабаса. Правда, черная борода у него была, но короткая.

— Чего тебе? — спросил он Лешку.

— Я маму потерял, — захныкал тот. — Скажите по радио.

— Подожди, — отмахнулся директор. — Сбил ты меня. Снова начну. Посиди вон там. — И он показал на стул в углу комнаты. Там стоял на столике магнитофон и тихо мурлыкал.

Алеша сидел смирно, положив руки на колени. Только глаза бегали по полке с кассетами: искали «Дизайн». Но не нашли. Не было его тут. Хотя директор был, кажется, аккуратным человеком — на корешках всех кассет виднелись ровные подписи.

— Ну, — сказал директор, — как зовут?

— Маму?

— Тебя.

— Стасик.

— А фамилия?

— Иванов. — Ничего пооригинальнее Алешка не успел придумать.

Директор снял со стойки микрофон, щелкнул клавишей, и на весь магазин хрипло прогремело:

— Гражданка Иванова, ваш сын Стасик ждет вас в кабинете директора.

Он отложил микрофон.

— Все. Сиди жди. Сейчас прибежит.

— А еще раз можно? — попросил Алешка. Ему хотелось опять услышать голос директора по микрофону, чтобы вернее сравнить его с голосом на кассете. — Погромче.

— Она у тебя что, глухая? — недовольно спросил директор.

— Крутая! — обиделся Алешка.

Директор оглядел его и, буркнув: «Не похоже что-то», все-таки еще раз обратился к гражданке Ивановой.

Но безуспешно.

Директор снова углубился в свои подсчеты, а Лешка завел провокационный разговор:

— А «Доктор Ватсон» у вас есть? Я бы послушал. Пока мама придет.

— Старье. Не держу.

— А «Дизайн»? Тоже не держите?

— Барахло. Была где-то кассета, да кому-то ее отдал. — И он вдруг моргнул, тряхнул головой и подозрительно посмотрел на Алешку. — Как, говоришь, твоя фамилия?

— Петров. — Алешка забыл про маму Иванову.

— А ты говорил — Иванов! — Директор приподнялся в кресле.

— Это мама Иванова, — мгновенно выкрутился Алешка. — А я Петров. Что, не бывает?

— Бывает. — Директор опять опустился в кресло. — Где ж твоя Иванова, Петров?

Алешка понял, что дальше сидеть здесь нет смысла, встал и, вздохнув, сказал:

— Наверное, ее похитили рэкетмены. Пойду выручать…

— Это он, — объявил Алешка, когда мы вышли из магазина. — И зубных врачей боится.

— Откуда ты знаешь? Он тебе жаловался? — спросил я недоверчиво.

— У него все зубы золотые. И голос похож.

Насчет голоса — не знаю. Я, например, из этих динамиков почти ничего не разобрал. Кроме «гражданки Ивановой».

— Будем ждать, — решил Алешка. — Он скоро выйдет.

— С чего ты взял?

— У него пальто на кресле висело. Значит, домой собрался.

Алешка оказался прав. Вскоре из магазина вышел человек с черной бородкой и в желтой дубленке. С золотыми зубами во рту.

— Вот он! — шепнул Алешка.

Директор подошел к красивой машине — она была уже вся в снегу, пикнул сигнализацией и стал счищать снег метелочкой.

Вот этого мы не учли! Сейчас он сядет в машину и уедет. А мы что? Побежим за ним, увязая в снегу: «Дяденька, подожди, не так быстро! А то мы за тобой следить не успеваем!»

Почти так и получилось. Директор сел в машину, закурил и поехал под крышу дома своего. На которой конь загнулся. А мы жалобно посмотрели, как мигают в падающем снегу красные габаритки, как исчезают они за поворотом, и побрели на станцию.

— А знаешь, — сказал я Алешке. — Я где-то эту машину уже видел. Кажется, это она въехала в наш двор, когда папа должен был сигнал лампой подать.

Родителей еще не было. Мы быстренько разделись, поели и сделали вид, что с головой поглощены всякими домашними делами.

Первой пришла мама.

— Как жизнь? — спросила она. — Чем занимались?

— Посуду мыли, — вздохнул Алешка.

— Целый день? — ужаснулась мама с улыбкой.

— Ну да, — сказал Алешка. Он за сегодня здорово врать научился — практика большая была. — А как же! Поедим — помоем, поедим — помоем.

Мама сняла сапоги и понесла сумки на кухню. Мы ей помогли. Потом переложили продукты в холодильник.

— Папа не звонил?

— Может, и звонил, — дипломатично ответил я, — да мы не слышали.

— Музыку крутили? На всю катушку? Соседей донимали?

— Не, мы спали, — ляпнул Алешка. — Поедим — поспим…

— Посуду помоем, — продолжила мама. И строго спросила: — Где шлялись?

Но тут папа пришел. Избавил нас от допроса.

— Как дела? — спросили мы, выходя в прихожую.

— Нормально, — сказал он, переобуваясь. — Мне не звонили?

— Может, и звонили, — отозвалась мама, — но они не слышали: посуду мыли и спали.

— Так!.. — произнес папа. — Где шлялись?

— Фролякину помогали посуду сдавать, — «признались» мы.

— А, понятно. — И папа пошел на кухню.

Что-то мы сегодня врем много. А завтра опять врать придется.