Оттепель
Тем временем кругом торжествовало искусство Союза художников.
До начала оттепели48 структура союза была демократической даже по современным меркам. Все руководящие места были выборными, и время пребывания в должности не ограничивалось, поэтому в промежутках между голосованиями каждый избранный босс-«патрон» стремился окружить себя как можно большим числом верноподданных, чтобы обеспечить себе статус-кво. Молодой художник сразу попадал под чью-либо опеку. «Патрон» наставлял, направлял, обеспечивал начало карьеры, а материальное устройство проходило через систему заказов на выставки или закупок готовых работ с выставок. Как правило, предварительную цензуру проводили сами «патроны».
Успех художника складывался постепенно, по мере продвижения его в должностной иерархии Союза. Сначала надо было стать членом бюро своей секции, желательно на несколько сроков; потом попасть в правление Московского отделения, потом РФ, затем в правление Союза художников СССР. Именно эти структуры формировали лауреатский корпус, корпуса заслуженных деятелей и парадных художников, а также продвигали в академию. Они же формировали закупочные комиссии, выставочные комитеты, художественные советы. Там же распределялись квартиры, машины и прочие блага. Эта система работала бесперебойно до наступления оттепели. Даже сложились определённые паритеты в борьбе между кланами.
Однако оттепель внесла в эту систему некоторые поправки. Соцреализм не подразумевал проявлений творческой индивидуальности художников, наоборот, ценилось лишь умение точно следовать канону. Но после смерти Сталина и массовых реабилитаций, когда вернулись репрессированные художники и был снят запрет с подражания западному искусству, авторы наконец получили право на индивидуальность.
Возникли группы молодых художников, враждебно настроенных к соцреализму сталинской эпохи. Их возмущал его идеализм, радостный до идиотизма оптимизм и установка на уже обрыдлый классицизм. Новые, в отличие от «сталинцев», называли себя «ленинцами» (потому что они якобы возвращались к ленинским нормам в ответ на сталинские перекосы), и стояли за суровый реализм. Идиотическому оптимизму они противопоставляли аскетизм и жертвенность. На самом деле они, конечно, оставались соцреалистами: даже переодетые в тёмное, их герои сохраняли в глазах большевистский блеск. И соцреализм делает отчаянную попытку сохранить status quo, имитируя историческое развитие внутри доктрины. В 1960 году впервые прозвучал термин «суровый стиль»49.
Во главе этого движения в искусстве встали вчерашние творцы соцреализма первой волны, такие как Михаил Ромм50 и Илья Эренбург51.
К сожалению, строгие рамки соцреализма и неумолимый бег времени обрекли это направление на короткую жизнь. Это был последний вздох соцреализма, и самым мужественным его выразителем был, на мой взгляд, Гелий Коржев52.
В начале оттепели появилась ещё одна достаточно большая группа фрондёров, искателей «чистого» искусства. Они были искушены в довоенном авангарде и пробовали протащить его, по кусочку, внутрь, сквозь узкие ячейки решётки соцреализма. Естественно, по закону природы то, что легко пролезло сквозь ячейки, было не первой свежести.
Если суровый стиль противопоставлял неправде жёсткую правду, то здесь атеистичности искусства сталинской поры противопоставлялась духовность. Лидерами группы были Шаховской53, Красулин54, Дмитрий55 и Нина Жилинские, Пологова56. Они ощущали себя кастой избранных хранителей остатков чистоты в распадающемся мире. У каждого под подушкой лежала Библия*.
* Вспоминается смешной случай начала 70-х: из Киева приехал один мой знакомый, скульптор Борис Лежен. Он походил по мастерским и увидел выставку, где как раз выставились художники группы Шаховского. Уезжая домой, он сказал мне в ужасе: «Вы все тут сошли с ума. Киев — это последнее место, где ещё хранится чистота в искусстве».
Характерной особенностью обеих групп было активное неприятие новейшего западноевропейского искусства.
Когда мы (то есть я, Пригов, Косолапов57, Соков58), закончив обучение в Строгановском училище, вдруг оказались в их поле зрения, художники группы Шаховского-Красулина встретили нас враждебно. Нам приклеивали такие ярлыки, как «шум журналов», «западная плесень», «синтетические макароны», «слышали звон, не знают где он», «вторичные», «провинциальные».
Сами же они были уверены, что творят некую новую школу, называли себя «Московская школа живописи», «Московская школа скульптуры»*.
* На самом деле о существовании каких-либо школ (кроме Московской школы живописи, которая была любимым детищем МОСХа) говорить не приходится. Школа — это институт непрерывного воспроизведения и утверждения устоявшихся ценностей. 70-е же годы были бурным временем, с борьбой и революционными противостояниями. Ни о каких школах в то время не могло идти и речи. В итоге обе эти «школы» к 80-м годам выродились в чудовищный маньеризм, который мы называли «левый МОСХ».
На наше счастье, с началом оттепели преследования инакомыслия в искусстве официальными институтами прекратились. Академия художеств и Союз художников решили просто не замечать существование подобных вещей, сняв таким образом проблему (и тем самым создав самые благоприятные условия для собственного загнивания).
