Ароматерапия

Ася Янис, 2020

Героиня произведения незаурядная личность. Девушка в раннем возрасте потеряла важную часть жизни, и, чтобы хоть как-то почувствовать себя счастливой, она хватается за незначительную, казалось бы, возможность – запах. Этот аромат незнакомого мужчины овладевает ею, и она отправляется на поиски загадочного незнакомца, не подозревая, что ее безумие обернется разгадкой самой страшной тайны из прошлого.

Глава 6

Собираясь на встречу к Вершилову, я думала, как должна выглядеть женщина, нуждающаяся в психологической помощи? Загнанной в угол и робкой, еле-еле мямлить от собственной ничтожности? Или же шикарно, как собирается в последний путь, надев самое лучшее, ведь никогда не знаешь, куда заведёт тебя очередной разговор. Так я и сделала, оделась стильно, сдержанно, изысканно, при этом перебрала всё же несколько вариантов. Чёрная юбка показалась мне слишком официальной и короткой, длинное платье в горошек, скорее для лёгкой кокетливой встречи. Я решила надеть бордовое платье с небольшим вырезом сбоку, внахлест с другой частью, что переходила в пояс по кругу талии и завязывалась сзади. От природы мне досталась стройность и худоба, поэтому укладывать на себе вещи, подходящие под стандарты, не составляло труда.

На часах было пять. Я была заранее записана. Еще утром, собираясь на обеденную лекцию в университет, позвонила и назначила встречу. Фамилию я решила не называть, да и особых данных не спрашивали, так как доктор занимался частной практикой. Поправив свои длинные каштановые волосы в свежей укладке, я накинула бежевый плащ и у зеркала ещё раз отмахнула их от спины и вышла.

Осень ударила в висок, ветер разметал волосы по щекам, качнул край плаща и принялся резвиться с деревьями, под ноги покатилась желтеющая шелуха. Мой слух выхватил приятную мелодию саксофона, играющую неподалёку на площади, точно роняла слезинки, а большой фонтан подпевал им шелестом воды. Улица была усыпана блестящими фонарями, размытых в оранжевом цвете вечера. Навстречу мчалось множество незнакомых фигур. Они то и дело неслись вперед, выдыхая из своих паровых котлов тёплый воздух в осеннюю прохладу. Я терялась среди толпы людей, убывая вдаль. Опускавшийся дневной шар чертил на прохожих свои расходившиеся по сторонам томные лучи. К людям являлись навесы-тени, будто из прошлого, возникали вдруг из ниоткуда и переплетались между собой. Они держались за плечи, подобно двум влюблённым, удлинялись на тротуаре, торопясь быстрей, но не отпускали друг друга. Плещущий шум от колес машин по асфальту будоражил голубей с крыш, чёрная россыпь поднималась в небо и разлеталась на мельчайшие крупинки. Чугунные колеса трамваев сотрясали воздух. Бродячий кот, вымазанный в золе, сидел у остановки в углу. В своих пушистых доспехах, он начищал сжатые кулачища, готовясь к очередному сражению по завоеванию собственной чистоты. Его житейская натура служила захватчиком человеческих сердец. Я наклонилась и потрепала его за ухом, но он был занят, облизывая себя тщательно. Я села в трамвай, прижавшись к окну, и чуть задремала под монотонный грохот колёс. Я, будто легла на самое дно, только там можно ощутить подобный холод. Внутри меня ускользали неоконченные мысли, оконные рисунки увлечённых пар, тусклые тротуары, витрины, разгорающиеся вывески ночных магазинчиков, дома, что меркли, и люди, спешившие укрыться от темноты, а после падения в глубокий сон уходило всё из памяти, будто и не было ничего, только холодные стёкла трамвая. Я очнулась от громкого голоса из динамика, что объявил нужную остановку. Быстро сориентировавшись по местному пейзажу, я вышла и уткнулась в большой, облупленный дом из красного кирпича, с черепичной крышей. Он стоял открыто перед лицом города. Чёрный забор из металлических прутьев разделял территорию между тротуаром и небольшим двориком дома. Отворив калитку, я поднялась по каменным плохо обтёсанным ступенькам. Немного помявшись в нерешительности, я постучала. Дверь открыла молодая девушка, стройная, худощавая, с мелкими чертами лица, в белой блузке, бледная на вид. Она приветливо улыбнулась, как-то неестественно растягивая свой рот.

В доме было много пустого пространства и свободного воздуха. Из приоткрытого окна сквозняком сочился запах затхлой воды и сырости, что обычно возникала в залитых углах дождем каменистого фундамента и не сходила долго из-за непроходимости туда солнечных лучей. Я задрала голову к потолку и медленно спускалась по стенам, огляделась, будто это было просветительское учреждение. Я заметила следы недавно стоящих тяжёлых предметов. Видимо, некоторый антиквариат покинул свои склепы, отправившись на аукцион для нуждающихся богатеев. Эти любители подлинности готовы и человеческие клетки раздербанить, доставая сочно отбитый кусок сердца из груди, дабы разглядеть в нём достоверность искренней любви. Ох, уж мне эти скупщики прекрасного, порой ни перед чем не остановятся. В одном из углов я наблюдала ужасающее зрелище. Стена была изъедена ненасытным огнём. Легковерно подчиняясь инстинкту поглотить самое ветхое место, он набросился неожиданно, властно пожирая всю сухость, пока влага, копившаяся внутри стены, не дала отпор, тем самым поубавив его горящий аппетит. Ещё немного и пришлось бы ходить по пепелищу, искать израненные вещи, спасать одноногие стулья, кушетки, кресла. Бежать за лекарем, брать в свои руки жестокие инструменты, не понимая то ли лечить, то ли добивать ветеранов борьбы. Некая разруха придавала очарование дому, я чувствовала себя свободно, словно под открытым небом.

Девушка проводила меня в кабинет, пообещав, что доктор скоро подойдет. Кабинет имел пустоватый вид. В нём стоял один стеллаж с редеющими книгами, массивный стол, позади вафельное окно, на полу красовался ковёр эпохи возрождения с неясным орнаментом. Меня привлекла старая печатная машинка на подоконнике. Конечно, доктор записывал свои мысли — подумалось мне. Я бы сказала, забивал их до смерти, судя по клавише буквы «Л», которая изнемогла. Она боролась с силой руки, что так настырно втоптала её основание внутрь. Наверное, не выдержав, она всё же успела выскочить на последнем издыхании и впиться ему прямо в палец. (Улыбнулась я своим мыслям). Он её так стукнул сердито, что надломил металлический стержень. Теперь она пряталась в железный ворот машинки. Почему «Л»? Любовь или ложь? Что пытался он вытащить из неё? Может, ей не хотелось допускать ошибку в строке жизни? Поэтому она погибла на дне жестяного колодца. Я наклонилась, хотела было ощутить знакомый запах, как вдруг дверь хлопнула. Я резко разогнулась и обернулась. В кабинет вошёл хорошо сложенный мужчина с опрятно стрижеными, короткими волосами, треугольными скулами, прямым носом и с выразительными голубыми глазами. Для подобного запаха он был уж слишком безупречен. Свеженький костюм сидел на нём, как влитой.

— Здравствуйте! У вас в записи указанно — Дороти, — он опустил глаза в журнал, задержавшись у двери. — Довольно редкое имя, — он нахмурился и поднял голову на меня.

Голос был монотонно-спокойным, без хрипоты и грубости, не те, что обычно звучали в гитарных барах, надрывая связки.

— В молодости мой папенька мечтал стать изобретателем. К сожалению, дальше моего имени так и не продвинулся. И да, это единственная моя особенность, в остальном, как у всех: фамилия, отчество.

Конечно, это было враньем, как и цель моего визита. Я ничего не знала о своем имени настолько, чтобы из него сложился какой-то семейный рассказ, и я никогда не спрашивала о происхождении его возникновения.

Доктор вежливо улыбнулся и зашагал ко мне навстречу, отбросив журнал на стол, предприимчиво сунул руки в карман и остановился подле меня.

— Смотрю, вас заинтересовала машинка. Вы её так тщательно разглядывали. Что же в ней вас привлекло? — доктор держался смело и не боялся прямого зрительного контакта, в то время, как я прятала глаза, ища подходящее место примкнуть их.

— Мне нравятся старинные вещи, в них полно историй, а эта… — я провела по корпусу машинки, содрав тонкую кожицу пыли, и растерла её пальцами. — Уникальная вещь, уверена из-под неё выходили отличные идеи, обрисованные значительными мелочами, творя интересную композицию из слов, — я мечтательно озарилась улыбкой.

Мы оба были обращены к диковинке, завладевшей нашим вниманием. Из окна сочилось убывающее солнце, и поэтому мягкий свет вечера подсвечивал нам лица, освещая только их части.

— И какую же историю может рассказать вам эта рухлядь?

Я на миг шевельнула губами, в возможности припомнить из своего прошлого, но со сказанными его словами я всё позабыла, словно соскользнула с ледяной поверхности, потеряла опору и рухнула в пустое пространство и стала парить в невесомости. Дальше провал и звук разразившейся велосипедной трещотки у меня в голове. Мое выражение сменилось на уныние.

— У всех одна история, история любви. У кого-то счастливая, у кого-то несчастная, — я отстранилась от машинки, словно теперь она ассоциировалась с чем-то плохим.

— А какая история ваша? — нетерпеливо поинтересовался доктор, важно поддёрнув подбородок.

Я заколебалась, потом беспечно взглянула на доктора.

— Скажите, что я должна делать?

— Ничего! Мы пока просто поговорим. Вы узнаете меня, я вас. Во вторую встречу уже обзаведёмся привычкой по расписанию.

— Звучит многообещающе, готова спорить, ваши красивые глаза являются одним из ваших трюков, каждый вечер таскать к себе в койку по девке, подобно спортивному снаряду. Откидываться назад в удовольствии и орудовать женской головой, будто наш рот — инструмент для ласк. Уж больно у вас взгляд призывный, берешь этим и сопротивляешься, — он, обескураженный, вытащил руки из карманов и невольно приспустил плечи, а брови, незаметно для него самого, вдруг поползли вверх.

Я приблизилась к нему в упор и на минуту затихла, затаив дыхание, вглядываясь в его глаза. (Капля чернил с лёгкой руки, чёрная, густая, от нее разливающийся янтарный цвет, дальше море бурлящее, кипит синевой.Туманная белая пелена стелется тонкими линиями, запутанная в остриях ледников, кажется, сейчас всё обрушится, но дальше углубляется, затягивает для начала)

— Женщинам нравятся такие, как вы! — я отвела от него взгляд и отшагнула назад, вынырнув из падающего оконного света. — На самом деле, у половины ваших пациенток нет проблем, а вот денег полно и заняться им нечем. Вдобавок желание заполучить образованного доктора, обладающего притягательной внешностью и манерами аристократа, да еще к этому прочему, с таким потенциалом доверия, что просто грех не посягнуть на ваше сердце. Уверена, они готовы даже присягу принять, стоя на коленях, отстаивая вашу веру в них, — он сощурился на меня, и вырезы его глаз стали похожи на две лучины, а лицо выказывало самодовольный вид.

— В чём-то вы правы! — доктор изогнул бровь дугой, подчёркивая неожиданное, демонстративно прошёлся, обогнув стол, поддернул многозначительно рукава у пиджака и, оперев своё тело на край, продолжил:

— Хоть мой внешний вид и вызывает ваш импульсивный синдром, я не отношусь к такому роду мужчин. А вы довольно откровенны. Похвально!

— Я считаю глупо врать тому, кто хочет мне помочь! А вы, доктор, к каким мужчинам относитесь вы? — моё лицо озарило искреннее любопытство.

Он бросил на меня откровенный взгляд, не стесняясь того, что я вижу его заинтересованность во мне, как в женщине, а не как к пациентке, что помогло окончательно убедиться мне в том, что я не ошиблась на его счёт.

— Я полагаю, вы здесь не за тем, чтобы обсуждать меня? — доктор сменил положение и перекрестил ноги.

— Откуда вам знать истинные намерения женщины? — я не хотела испытывать его взгляд, который врезался в меня всё больше, становясь каким-то плотоядным, поэтому я отреагировала непричастно и рассеянно перебирала литературные названия на полках.

— У вас тут довольно мило, только вот ваш цветок…

— А что с ним?

Доктор резко взглянул на растение, ёжившееся в тесном месте на полке.

— Ему не хватает света. Ваша помощница явно его заливаетчаще, чем надо, видимо, чтобы совсем не забыть о поливке.

— А вы, значит, знаток в растениях? — доктор смотрел на меня испытывающе.

— Есть немного.

–Так что вас привело сюда?

— Воображение.

— И часто у вас так?

Я ответила не сразу. Немного улыбнулась, встревожила свои волосы у затылка, тонкими пальцами протащив их задумчиво по всей длине, словно я вдруг воспарила в облака, и сменив образ на невинный, легко поддалась какой-то игре.

— Вообще, лучше не говорить о том, что думается.

— Отчего вам так кажется? Буквально минуту назад вы распылялись в откровениях.

— Ну, так-то касалась вас, не меня! Стоит мысль вытащить наружу из себя, как она лишается покоя. Теряет свои свойства, плюхается в маленькой заводе реальности, беспомощная, жалкая, и ты смотришь на неё, лишённую перспектив и всяческих надежд, но стоит ее поместить обратно в привычную среду, как озарение, цепочка взаимодействий, искорки следующего и предыдущего воплотятся в потрясающее событие.

Я воодушевлённо вдохнула и медленно выдохнула, словно разгрузила свою грудь от всех тягостей.

— Знаю, говорю много глупостей порой, но исключительно от смятения с мужчинами. Ваш пол и подобные вам находят меня забавной дурнушкой. Я подумала, может, я больна?

— Вот и долгожданная суть, — глухо произнёс он. — А вы больны? — Он проговорил это с манерой превосходства перед обессиленными женщинами.

— Наверное, не могу дать однозначный ответ, больше переживаний, нежели осознания происходящего.

— Так, хорошо! По порядку. Значит, вы считаете себя дурной? — Доктор выпрямился во весь рост, дабы размять тело.

— Ну, не я, прямо я, а те, с кем приходиться говорить.

— Пожалуй, я с вами уже готов согласиться, — иронично подметил доктор, потупив взгляд в сторону, будто говорил сам с собой. — Но давайте серьёзнее!

Мне показалось, он уже готов уличить меня в обмане. Я занервничала. Моя кожа на груди покраснела от частых волнительных переживаний. Всплески эмоций бросили мое тело в пекло, и оно покрылось испариной, а платье стало причинять дискомфорт.

— Послушайте, если бы каждая приходила сюда и говорила, что она дура, я давно бы сколотил состояние на женщинах. Вы явно обеспокоены чем-то, и вдобавок вы стараетесь держаться уверенно, но вот ваши жесты говорят о том, что вы нерешительны и у вас нет мужчины, хотя вы очень красивая женщина, — доктор снисходительно улыбнулся.

— Красивая женщина?! — усмехнулась я, услышав подобное.

— Что вас так позабавило? — он насупился, и его губы чуть вытянулись, словно он собирался присвистнуть.

— Вы сказали: «красивая женщина». Быть красивой — довольно распространённый лживый признак, от незнания того, как мужчина ещё может угодить женщине, но более личностно, что действительно её бы обрадовало. Я, вообще, не понимаю, почему мужчины так говорят, полагая тем самым осчастливить нас?! Ведь ни одна женщина не считает себя таковой. Найдутся многие приверженцы иного вкуса. А есть абсолютные слепцы, кто не видит истинные различия образа. Без манер кидаются растерзать лицо руками, как кусок мяса, смазывая очертания своими отвратительными ручищами, пропитанными плотским жиром.Способных осталось очень мало, — выдала я на одном дыхании, будто зачитала отрывок из полюбившегося произведения.

Доктор в сомнениях щурил на меня свой интеллектуальный взгляд. От желания скорее всё прояснить.

— Знаете, — он медленно стал надвигался на меня. — Обычно, женские проблемы более бесхитростные, — он прожестикулировал взмахом руки в воздухе для более утверждающего объяснения. — Они в основном жалуются на любовников, непонимание, жадных мужчин, предательств, диеты и множество слезливых историй, но вот вы…

От замешательства к его подводящему итогу я дернула голову в сторону, словно где-то далеко мне мерещился шум.

Доктор подошёл ко мне мягкой поступью и замер за моей спиной. Его лёгкое дыхание качнуло мои волосы, овеяло щеку, ухо, словно совсем рядом промчался нежный ветерок. После, уперев свой указательный палец между ключиц, стал медленно спускать его вниз. Мое тело чуть задрожало, а в паху заныла истома, нарастая по мере опускания его пальца вниз. Я сглотнула скопившуюся слюну во рту, и как мне показалось, очень громко. Доктор достиг линии бедра, указав на очевидный разрез сбоку, и остановился. От него пахло морским бризом, как если бы он только что искупался, и солнце жгло его кожу, испаряя капли воды с поверхности, истончая аромат всех этих мокрых кораллов, камушек, ракушек всей глубины моря.

— Вот здесь!

— Я не совсем понимаю, доктор! — Я нахмурилась в недоумении, развернув свой профиль к нему.

— Ну, так это и логично. Вы же признались мне, что дура. Забыли?

— Верно, — произнесла я нетвёрдо с обиженным выражением на лице.

Он обошёл меня, встав передо мной.

— Вы не похожи на обычных девушек, что приходят сюда с жалобами, так зачем вы здесь?

— Я не произвожу впечатления больной? — моё лицо расправилось вниманием.

— Поверьте, впечатление вы уже произвели.

С его лица не сходила придурковатая улыбка. Он разглядывал меня оценивающе.

— Опишите мне ваши ощущения на мои прикосновения?

Я задумалась в размышлениях, тяжело вдохнула, отвела взгляд, ища ответы в витающей атмосфере.

— Прошу вас, это принципиальный момент!

— Чувствовала, что мы можем стать ближе с вами. Пахнуть стали одинаково, в момент воссоединения мы напитались друг другом. Печаль уходящих ваших рук, словно из памяти навсегда. Мы… — я мялась, — могли бы любить!

Доктор беспокойно вздохнул, словно случилась беда.

— Вы правы! Вы говорите много глупостей!

— Ну, если правду можно считать глупостью, то да! Возможно, правы не только я и вы, но и все, с кем мне приходиться общаться. Безнадёжно, доктор, понимаю! Пожалуй, я пойду! Выпишите мне счет!

Доктор еще какое время медлил, уставившись на меня как на нерешённую задачу, потом шелохнулся в сторону записной книжки, черкнул в ней пару строк, при этом безотрывно смотрел на меня, после протянул итог.

Я взглянула, игриво сжала плечо.

— Дурам надо предлагать более демократичные цены!

И я быстрым шагом устремилась за дверь, оставляя свое первое психологическое дефиле с незнанием того, что делать дальше.